bannerbannerbanner
Название книги:

В нежных объятьях

Автор:
Татьяна Тронина
В нежных объятьях

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

© Тронина Т., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *

Поезд замедлил ход.

– Костров. Стоянка полторы минуты… Девушка, вам пора, – напомнила проводница, заглянув в купе, в котором ехала Женя.

– Да, спасибо, – ответила она, стоя посреди купе, уже полностью собравшаяся; тут же, после слов проводницы, перекинула через плечо небольшую спортивную сумку и по коридору направилась к выходу.

Поезд, тяжело вздохнув, окончательно замер у перрона. Скрежет откидной лесенки.

– Всего доброго, – дежурно бросила проводница вслед.

– И вам удачного пути! – отозвалась Женя и спустилась по ступеням вниз.

Странное ощущение охватило ее, когда она почувствовала под ногами перрон. Вернее, ступила наконец на родную землю.

«Хотя глупо так волноваться, – усмехнулась Женя. – Когда я в последний раз тут была? Лет пять назад, кажется… А до того – еще лет пять прошло. Обычно мама ко мне в Москву ездила…»

Еще несколько человек сошло с поезда; на небольшой привокзальной площади, возле клумб, бродили люди – ожидающие очередного поезда, или встречающие, или, возможно, какие-то местные бездельники. Женя зачем-то оглядела всех, но никого из знакомых не заметила.

Впрочем, кого она так рвалась тут встретить? Мама дома, а родня, Кирсановы – бабушка, тетка, двоюродная сестрица Анна, племянница Лиза – у себя, в своем доме, наверное, еще спят в столь ранний час. Бывшие друзья, одноклассники? Большинство разъехались давно, и, если надо, их проще найти, зайдя в социальную сеть, чем выглядывая здесь, на перроне.

Да и кто Жене нужен, к кому она так рвется всем сердцем? Никто, ни к кому. Нет тех людей, ну разве что кроме матери, к которым она стремилась бы всем сердцем. Впрочем, если уж быть совсем честной с собой, то и по матери Женя тоже не особо тосковала, они ведь и без того частенько общались по скайпу, перезванивались – так что и соскучиться не успевали. А главное, в последнее время они больше конфликтовали, поскольку мать не желала уезжать из этого городишки, хотя у Жени появилась квартира в Москве. Теперь уже можно сказать – своя собственная, поскольку этой зимой Женя полностью погасила ипотеку.

…Раннее утро, а солнышко вовсю припекало. Ну да, Костров немного южнее Москвы… Всего несколько часов в поезде, но разница ощутима. И почему-то уже кажется незнакомым этот сухой и теплый ветер, что дует в лицо, а, главное, воздух-то здесь – чище, легче… Он совсем другой! Свежий, без примеси выхлопных газов миллиона машин.

Женя пересекла небольшую площадь перед зданием вокзала и оказалась внутри самого здания. Просторный зал с креслами, буфет, какие-то киоски… Тут все по-старому. Разве что стены покрасили в зеленый цвет. И никого, пусто, лишь Женины шаги звонко отзывались под высокими сводами. Киоски не работали, лишь одинокая кассирша сидела за стеклом.

Как будто знакомая? – невольно засмотрелась Женя на кассиршу.

Это была полная женщина средних лет, со светлыми редкими волосами, убранными назад, отчего ее круглое, большое лицо без грамма косметики казалось уж слишком «обнаженным».

Кассирша в ответ вскинула голову на Женю, заморгала, словно всматриваясь в одинокую пассажирку с каким-то сердитым, тревожным выражением, но через мгновение уже отвернулась.

«Нет, показалось», – подумала Женя и прошла мимо.

Открыв, и не без труда, тяжелые деревянные двери, она оказалась в городе.

– Такси, такси… Девушка, такси!

– Нет, спасибо, мне недалеко.

– Девушка, дорого не возьму!

– Нет, спасибо.

– Такси, такси! Быстро, удобно, комфортно. Официальное такси! – надрывался зазывала.

Город был почти пуст в этот час, лишь изредка, поднимая пыль, проезжали мимо машины. Вся привокзальная улица состояла из пятиэтажных домов, за ними – большая площадь в окружении старинных особняков. Здесь любили снимать кино. А вон, кстати, и киношники – Женя заметила на противоположной стороне фургоны с надписями известной киностудии, рабочие лениво тянули провода и устанавливали камеры. Пару-тройку раз Женя натыкалась в отечественных фильмах на историческую тематику – где-то фоном мелькали пейзажи родного Кострова. Это было мило и забавно – узнавать на экране когда-то родные места.

Дальше, за площадью, пошел какой-то строительный разнобой – то тянулись вверх многоэтажные здания, то низенькие домики прятались за заборами. Окраина Кострова – так вообще сплошь частный сектор. Не город, а какой-то поселок, где вперемешку стояли и современные уютные коттеджи за красивыми каменными оградами, и ветхие развалюхи, символически окруженные штакетником.

Кстати, Кирсановы – они тоже жили в частном доме, утопавшем в роскошном саду. Интересно, как они там сейчас, заглянуть, что ли? А сад – все такой же, отрада глаз? Впрочем, потом, потом, все потом, неудобно без приглашения заваливаться. У бабушки юбилей на днях – восемьдесят пять лет, вот тогда и встретиться можно с родней, и на сад полюбоваться…

Женя свернула в переулок, уводящий от центрального проспекта, и скоро оказалась на своей улице. Вон и длинный одноэтажный дом с отдельными входами, тоже огороженными невысокой деревянной оградкой, которую можно было легко перешагнуть. Перед домом росли березы, клубилась зеленой листвой густо, закрывая иные окна, сирень, уже отцветшая.

Это было настолько знакомое зрелище, знакомое, но в то же время – ненастоящее какое-то, избытое, забытое, невозможное, что Женя судорожно вздохнула. Она каждый свой приезд изумлялась, вновь попадая в места своего детства. Детство закончилось, а место осталось. Причем все в том же, почти первозданном виде. А что, если все эти годы, что Женя провела вдали от Кострова, – лишь приснились ей? А она снова девчонка-старшеклассница. И люди вокруг – соседи, одноклассники, учителя – тоже молодые, те же самые, прежние… Никто не умер, никто никуда не уехал. Еще мгновение – и вынырнет из-за угла… кто вынырнет?

Но Женя не стала поддаваться своим фантазиям, лишь усмехнулась и толкнула незапертую калитку. Вот он, палисадник ее детства. И скамейка, кстати, среди кустов сирени – все та же, знакомая с детства, старая деревянная скамейка, потемневшая от дождей и снега. Или другая? Хотя какая разница, глупо думать о каких-то там скамейках.

Женя поднялась по ступеням на крыльцо, нажала на звонок. Дзынннь. Все тот же, хоть и полузабытый, резкий и неприятный звук.

– Открыто! – из глубины квартиры отозвалась мать.

Женя толкнула дверь, оставила в небольшой прихожей свою сумку, скинула с ног кроссовки и босиком прошла в комнату. Какой знакомый запах: деревянных полов, герани, земляничного мыла…

– Женька… Привет! – выглянула из другой комнаты мать, Таисия Георгиевна – в ситцевом сине-сером халатике, на голове – платок, концами назад, в руках – швабра. – А я полы мою. Да проходи, проходи, тут уже высохло.

Женя потянулась, обняла мать, та в ответ приобняла ее одной рукой, затем быстро отстранилась. Сколько Женя себя помнила, мать никогда не отличалась сентиментальностью – ни тебе обнять, ни поцеловать дочь лишний раз. Улыбка – только в первые минуты встречи, потом на лице матери застывало все то же строгое, хмурое, привычное выражение. Вот как сейчас…

Таисии Георгиевне недавно исполнилось шестьдесят пять лет, но выглядела она моложе: гладкое лицо с правильными чертами, стройная фигура, красивые руки, аккуратные маленькие ступни. Волосы еще не сильно седые – вон косу, ровно висящую посредине спины, видно, когда мать поворачивается, совсем немного еще белых прядей в гуще темных волос. Но то, что Таисия Георгиевна никогда не пользовалась косметикой, одевалась очень скромно, превращало ее в незаметную серую мышку. «А ведь красавица, не то что я!» – с привычным огорчением подумала Женя, разглядывая мать.

– Ну что ты так на меня смотришь?

– Соскучилась, – призналась Женя.

– Ой, да перестань, – отмахнулась Таисия Георгиевна и вновь принялась тереть шваброй и без того гладкий, блестящий, крашенный коричневой краской пол. – Как доехала?

– Нормально. Ты как?

– Да что со мной может случиться… Все как всегда. Работаю. Ночью часто за мальчиком одним, ему полтора года, присматриваю, еще девчонку из школы забираю, уроки с ней, обед, погулять…

Таисия Георгиевна, выйдя на пенсию, еще умудрялась подрабатывать нянькой.

– Тяжело же, – пробормотала Женя. – И днем, и ночью… Когда же ты отдыхаешь, мама?

– Перестань. Тоже мне, тяжкий труд. А что тогда шахтеры в забое делают? – привычно огрызнулась мать. Таисия Георгиевна не была злой, скорее строгой, никому, в том числе и себе, не дающей спуску.

– Кирсановы как? Как бабушка?

– Все хорошо. Аня потом к нам обещалась заглянуть. Да, Женька, я сейчас убегаю к подопечной своей, в семь вернусь.

– Мам, погоди, каникулы же у детей! Лето!

– Ну и что. Родители-то на работу ходят. А кто за ребенком присматривать будет?

Мать скрылась в своей комнате, появилась через пять минут, уже в темно-синем длинном платье, без платка на голове, с косой, переброшенной на грудь. Если в сумерках да издалека – девушка девушкой…

– Пока.

– Мама, ну как же так… я ведь только приехала!

– Не причитай, ни к чему. Пустое.

Мать сухо, точно клюнула, твердыми губами поцеловала дочь в щеку и вышла вон.

Женя осталась одна.

Она прошлась по комнатам, кончиками пальцев провела по бумажным выцветшим обоям, затем выглянула в окно – солнце пекло уже вовсю, заставляя щуриться.

Делать было абсолютно нечего. Скука и тоска. Прибраться, приготовить обед? Все прибрано, заранее приготовленных обедов мать не любила – только свежее и только то, что с пылу с жару, либо то, что не надо готовить и куплено и принесено вот прямо сейчас, сию минуту положено в тарелку – творог с ложкой свежей сметаны, ломоть хлеба с местного хлебозавода (не чета московскому!) или же просто сырые овощи, лишь вымытые и аккуратно порезанные… Кстати, может, именно в этом способе питания заключался тот самый секрет, который позволял матери не стареть и не дряхлеть?..

 

Женя легла, не раздеваясь, на свою кровать и уснула. И совершенно неожиданно проспала целый день…

Открыла глаза лишь вечером – когда на кухне засвистел чайник.

– Женька! Вставай, ужинать будем, – крикнула Таисия Георгиевна.

– Мама, ты давно пришла? А я и не слышала, – Женя поспешила на ее голос.

– Да вот только что. Садись.

Мать с дочерью расположились на кухне под низко висящим тряпичным абажуром.

– Аня не заходила?

– Нет. А может, и была, я не слышала, – потерла Женя глаза.

– И что ж ты ночью делать будешь? Весь режим себе сбила.

На столе стояло блюдо с печеньем, открытая банка черносмородинового варенья.

– А что тебе эта Аня… Не зовут, и не надо, – вздохнув, продолжила Таисия Георгиевна, наливая чаю сначала дочери, затем себе. – В субботу сами к ним придем.

– Мам.

– Что, Женька?

– Мам, ну так нельзя. Поехали ко мне. Мама!

– Никуда я не поеду, – фыркнула Таисия Георгиевна.

– Почему? Ты же одна тут.

– И что?

– Я боюсь за тебя. Ты тут одна, а от этих Кирсановых никакого толку.

– Я всю жизнь одна. И ничего. Я пока еще не в том состоянии, чтобы мне сиделка нужна была. Посмотри на бабулю, то есть на маму мою – человеку восемьдесят пять, а как огурчик. У нас у всех, Женька, прекрасные гены.

– Я, может, не в вас, я в папу.

– Кто знает, – передернула плечами мать. Отец Жени умер, когда девочка училась в шестом классе. Она помнила его смутно – пьющий, но тихий и кроткий мужчина, сожаление о нем – теперь до конца жизни, наверное. Эх, папа, папа…

– Кстати, о папе. И о недвижимости, – вздохнув, начала заготовленную речь Женя. Огляделась по сторонам. – Это ведь его квартира. И его брата, дяди Димы. Если дядя Дима вернется сюда из Южно-Сахалинска…

– И потребует свою половину? Не вернется и не потребует, – быстро произнесла мать. – Он порядочный человек.

– Но его семья, его наследники? Если с ним, не дай бог, что…

– И они ничего не потребуют. Ну ты правда, Женька, думаешь, что явится кто-то из папиной родни и начнет меня выгонять из этой халупы или требовать половину ее стоимости?

– Кто знает, – с нажимом, многозначительно произнесла Женя. – А если бы ты переехала ко мне…

– Вот будет повод, тогда и поговорим на эту тему, – с досадой и отчаянием произнесла мать. – Зачем ты меня мучаешь? Не поеду я ни в какую Москву. И все, и все, и давай не будем на эту тему!

«Так я и знала! – подумала Женя. – Она не человек, а кремень!»

– Мам…

– Ну что тебе?

– А дом Кирсановых… Это ведь и твой дом тоже? Ты ведь бабулина наследница, да? Как и тетя Нина, вы обе наследницы в равных долях? Ты ведь имеешь право – ну ладно, не на половину, но хотя бы на одну комнатушку в нем?

– Женька!..

– Не кричи, мама. Если что, Кирсановы ведь будут тебя навещать, помогать тебе? Если что – они возьмут тебя под свое крыло? Я ведь далеко, в Москве, а они рядом…

– Нинка с Аней? Меня – под крыло? Да перестань. И все, и все, хватит! – Таисия Георгиевна уже чуть не плакала. – Хватит меня пристраивать, я вполне самостоятельная женщина, могу о себе позаботиться. Давай сменим тему, я тебя прошу.

Опустив голову, Женя сидела некоторое время молча. Она надеялась, что уж в личной-то беседе точно сумеет уговорить мать на переезд, но… опять ничего не получилось.

– Тебе тридцать два года, ты молодая еще, выйдешь замуж, дети родятся, я там, у тебя, только мешать буду, – примирительно произнесла Таисия Георгиевна.

– А если не выйду и не рожу – ты меня пилить станешь? – неожиданно для самой себя вдруг спросила Женя.

– Нет. Твоя жизнь – это твоя жизнь, – спокойно произнесла мать.

– Спасибо. Ты чрезвычайно продвинутая женщина, – усмехнулась Женя. «Пожалуй, не стоит на нее слишком давить, лучше потихоньку, постепенно… Она права – пора сменить тему».

– А что новенького? – вздохнув, примирительно спросила Женя.

– Где?

– Здесь, в Кострове?

– Кино снимают. Сериал, что-то из жизни дворян… по мотивам Тургенева…

– Я обратила внимание!

– Лиза такая красавица стала, вся в мать. В Аню. Аня и Нина на нее не надышатся. Ты же давно видела свою племянницу?

– Лет пять назад, в прошлый приезд.

– Была девочкой, стала настоящей девушкой… Что еще, что еще новенького… – потерла лоб Таисия Георгиевна. – А, из грустного – Арсений Андреевич недавно умер.

– Кто? – растерялась Женя.

– Неужели не помнишь? – удивилась мать. – В конце улицы дом? Там Арсений Андреевич Ларионов жил. Седой, художник. Тебя даже как-то рисовал… Да он всех рисовал!

– Ларионов?.. – пробормотала Женя.

– Жалко, он еще молодой был, шестидесяти ему не исполнилось даже. У него племянник имелся еще. Такой милый юноша, светленький. Сейчас-то он уже не юноша, дядька, лет под тридцать пять, сорок…

– Сергей, – машинально произнесла Женя. – Племянника зовут Сергеем.

– Ну да, Сергей. Да ты его помнишь, лет на пять тебя старше. Он еще в Анькиных женихах ходил, потом они рассорились, и он уехал из города.

– Да, помню, – взяв себя в руки, кивнула Женя. – Жалко Арсения Андреевича, хорошим он человеком был.

– Все по жене своей сох, по актрисе. Марией ее звали. Роковая женщина. Сбежала, а он потом ее всю жизнь ждал.

– Да, да. Точно. Печальная история, – улыбнулась одними губами Женя, подняла чашку чая ко рту, медленно отпила.

– Вот, Арсений Андреевич умер. Что еще новенького? Сергей должен приехать, я слышала. Или даже приехал уже, не знаю. Он – точно наследник. Ты же любишь про наследственные дела слушать…

Женя закашляла, подавившись чаем. На миг даже показалось – дышать невозможно, сейчас умрет. Но нет, прокашлявшись, смогла восстановить дыхание.

– Да что с тобой, Женька?

– Чай не в то горло попал, – сипло ответила она.

«Он здесь. Он здесь!» – вихрем пронеслось в голове.

– Я не в курсе, знает Аня про Сергея или нет, – между тем задумчиво продолжила мать. – Понимаешь, в чем интрига… Твоя кузина сейчас одна, с Владиком они давно развелись. И, как оказалось, Сергей тоже один. И он, говорят, со своей женой развелся, теперь свободный человек. Если Аня и Сергей вдруг встретятся…

Женя, опять закашлявшись, встала.

– Да что с тобой такое? Давай по спине постучу.

– Нет, мам, все в порядке. Чай… Что-то холодно.

– Лето же, жара!

– Да, я и говорю, невыносимо жарко. Слушай, я что-то опять спать хочу. Устала. Эта работа…

– Да, конечно, иди. Нет, нет, посуду я сама вымою. – Мать буквально вырвала у дочери чашку из рук.

Женя ушла к себе в комнату, опять легла, не раздевшись, на кровать. За окном плескался летний густой закат, он малиновыми отблесками отражался в зеркале, в металлических ручках старого шкафа.

Сергей здесь. Вот он и ответ – кого ждала, кого искала, едва ступив на перрон. Раз в столько лет совпало, что и она тут, в Кострове, и он, Сергей.

«Сколько лет прошло? Да лет семнадцать, наверное. Почти половина уже прожитой жизни… зачем я помню его, почему? Лоботомию бы кто мне сделал!»

Про лоботомию Женя, конечно, думала не буквально, в переносном смысле… Но если серьезно – что за сила заставляла ее помнить о человеке, которого она не видела много лет? Ладно бы их, Женю и Сергея, связывали какие-то отношения, общее прошлое… Но нет, между ними никогда и ничего не было, Сергей даже не догадывался о том, что Женя испытывала к нему сильные чувства. И никто не догадывался, никто не знал, что вон та страшненькая девчонка, младшая кузина красавицы Анны Кирсановой, без памяти влюблена в жениха своей двоюродной сестры.

Аня была на пять лет старше Жени. Ане было лет двадцать, двадцать один, когда она стала встречаться с Сергеем. Тот – ее ровесник, только что вернулся из армии.

Все вокруг говорили – красивая пара. Такие разные и такие похожие. Аня внешне – ну точь-в-точь Вивьен Ли времен «Унесенных ветром» – черноволосая тоненькая обольстительница, наивная, взбалмошная и гордая. Словно жаркая ночь. Сергей – высокий, светловолосый, со светлыми же, серыми глазами – тип северной, холодной мужской красоты. Ясный день…

Женя, в те времена ученица старших классов, думала только о Сергее, с которым они едва ли перебросились парой фраз… Привет-пока, как дела. Их, девчонку-школьницу и взрослого, как ей тогда казалось, парня ничего не связывало.

Женя вечерами бродила по Кострову одна. Просто ходила по улицам города или вдоль набережной… Домá – старые и новые, монастыри, церкви, парки и скверы, площади и переулки, кладбище, остановки, сараи и голубятни… Все это было изучено Женей вдоль и поперек.

Девочка ничего не боялась, бродя в сумерках по маленькому городу. А чего бояться? Костров – сонный, спокойный, патриархальный, строгий – почти никогда не мелькал в криминальной хронике. Все жители друг друга знали, все на виду, никаких тайн. Дорожные происшествия становились событием. Пьяные драки между соседями – да, случались частенько, зато о серийных маньяках, охотящихся за детьми, о бандах грабителей здесь никто не слышал.

Лихие девяностые прошли мимо, стороной, почти не затронув Костров, поскольку большая фабрика на окраине по производству макарон никогда и не закрывалась, она кормила весь город, она давала ему рабочие места, а занятым людям нет смысла тянуться к чему-то противозаконному.

Впрочем, Женя не помнила тех времен, ее юность пришлась на начало следующего десятилетия. Костров с его старинной архитектурой – монастырями, особняками, мощенными камнем улочками – потихоньку превращался в туристический центр.

Город стал работать на приезжих. Сувениры, поделки ручной работы, многочисленные кафе и рестораны, открывшиеся на каждом шагу музеи…

Словом, Женя тогда, ребенком еще, по сути, без всякой опаски гуляла по Кострову поздними вечерами – в надежде встретить Сергея. А долгие выматывающие прогулки позволяли ей, ко всему прочему, сбросить напряжение.

С тех пор у Жени возникла привычка много и долго ходить пешком. Позже, уже живя в Москве, она в свободное время точно так же плутала по бесконечным лабиринтам огромного города. Словно продолжая искать кого-то…

Впрочем, семнадцать лет назад шансы пересечься с Сергеем у Жени были выше. И да, она иногда встречала его. В основном гуляющим с Анной. Эти двое держались за руки, целовались то и дело, часто останавливаясь где-нибудь под фонарем, с обожанием глядя друг на друга. Женю в такие моменты они решительно не замечали.

Но иногда Жене везло – она сталкивалась с Сергеем один на один. И что? И ничего. «Привет, Женни!» – бросал он ей на ходу. Или кричал вслед: «Как дела? Да, Женни, ты Аню не видела?..»

Он почему-то называл ее Женни.

Всегда доброжелательный, всегда приветливый. И притом – чудовищно холодный и равнодушный. Улыбался, но так улыбаются мраморные статуи в музеях, в залах, где выставлены сокровища древнего мира – без злобы, но и без каких-либо других чувств, – вот так же и Сергей улыбался своими крупными, четко очерченными губами. А когда улыбался, на его подбородке появлялась вертикальная ложбинка…

Впрочем, какие чувства могли быть у Сергея к Жене – девочке, которая считалась всеми вокруг исключительно некрасивой. Огромный рот, длинный нос, торчащие уши. Тощая (а не тонкая, почувствуйте разницу), голенастая, с длинными ступнями. «Не девочка, а клоун какой-то! – сколько раз вздыхала тетя Нина, с состраданием глядя на Женю, свою племянницу. – Вроде одна семья, в кого ж ты такая уродилась…»

Хотя бывают некрасивые, но обаятельные. Талантливые, с харизмой. Как, например, Полина Виардо… (Сразу она вспомнилась, и неудивительно – сейчас все в городе, наверное, о Тургеневе говорили.)

В Жене не наблюдалось ни харизмы, ни обаяния. Она была самой обычной. И в юности, и сейчас. Правда, и плюсом к ее характеру было то, что Женя никогда не страдала из-за своей некрасоты. Ей было все равно. Вернее, было все равно, что о ней думают другие люди, какой они ее считают. Ну вот такой врожденный, спасительный пофигизм. Женя знала, что не красавица, но не переживала из-за этого. Пустые страдания, и даже грех это – подобное уныние.

Талант? Особых талантов у Жени тоже не наблюдалось. Ум? Да, умом она обладала… Сумела же она окончить МГУ, а затем устроиться в известный научно-исследовательский институт, где занималась теперь разработками в области биохимии… Светила ли Жене карьера большого ученого? Возможно. С учетом того, что лаборатория, где она трудилась, отличилась интересными разработками, в чем была и заслуга Жени. Но когда человек успешен в своей области, его уважают, а не любят.

Впрочем, таких, как Женя – молодых и перспективных умников, – сейчас пруд пруди. Если бы Сергей встретил ее сейчас – с чего бы он в нее вдруг влюбился?

 

«Стоп, стоп. Ну какая любовь! То, что я была по уши влюблена в этого человека семнадцать лет назад, еще не значит, что я должна искать сейчас с ним встреч. Тем более Анна уже впереди меня, у Анны шансов на его взаимность больше… Да и не в этом дело! Зачем Сергей – мне? Это же все… незавершенный гештальт, или как еще психологи эту ерунду называют? Наверняка он, мой герой, изменился. Сколько ему сейчас? Да как Анне, тридцать семь. Некоторые мужчины с возрастом очень сильно преображаются. Пузико, лысина. Тараканы в голове. Может, он пьет – не зря же с женой развелся… Это вообще не любовь, а что-то вроде болячки у меня на душе выросло. Как приеду сюда, так расчесываю, не даю ей, этой болячке, окончательно зажить!»

Женя ворочалась долго, злясь на себя – за то, что она не в силах контролировать свои собственные чувства.

А когда все же заснула под утро, то приснилось ей прошлое. Привиделась та прохладная осень, которой Женя видела Сергея в последний раз.

В своем сне Женя как будто опять бродила по Кострову, в тех темно-серых, белесых, густых сумерках. Туман. Той осенью случились какие-то температурные перепады, и на город словно опустилось огромное облако. Смутно, издалека было заметно лишь сияние фонарей у дороги, да блестели мокрые черные камни под ногами. Конец следующего дома уже терялся в сизой дымке.

А вот звуки почему-то были особенно отчетливы. Женский смех неподалеку, в соседнем палисаднике. Новости по телевизору – из раскрытого окна. Чьи-то шаги на противоположной стороне дороги. Рокочущий звук мотоцикла на соседней улочке.

Было немного жутко, но и забавно наблюдать это природное явление.

Этой ночью во сне Женя опять надеялась встретиться с Сергеем. Вдруг случится чудо и он вынырнет сейчас из тумана? Она прислушивалась, но уже больше ничего не улавливала, кроме отдаленного тарахтения мотоцикла.

…Проснулась утром, открыла глаза и не поняла, где находится. С трудом сообразила, что дома сейчас, в Кострове, у мамы. «А после той осени, когда еще даже зима не наступила, я узнала, что Сергей поссорился с Анной и уехал из города. И больше я его не видела…»

* * *

Анна сидела на веранде, пила кофе. Перед ней лежала раскрытая книга – Тургенев. Все в городе сейчас говорили о Тургеневе, его творчестве, вот и Анна взяла в библиотеке его роман. Но чтение отчего-то не шло. Да, эти описания природы – они чудесны, конечно… и бесконечно скучны. Вон он, настоящий сад перед глазами, полный цветов и деревьев, готовящихся плодоносить. В листве играет солнце, жужжат трудолюбивые пчелы. Живая картинка лучше той, которую нарисовал, пусть и со всеми подробностями, автор. «Завтра вставать с утра пораньше, делать салаты… Вот морока… Но бабушка категорически не воспринимает покупные. Горячее на маме, торт ближе к вечеру принесет из ресторана Рая, знакомая официантка… А что, если к приготовлению салатов привлечь Женьку, она ведь уже приехала? От тети Таси все равно никакого толку – опять скажет, что работает утром, не успеет. Лиза? Ну еще чего, напрягать ребенка на каникулах…»

Из глубины дома слышался голос матери – она разговаривала с кем-то по телефону.

– Мама! Мамуля! – позвала ее Анна.

– Погоди… я сейчас!

– Мама!

Мать появилась на веранде минут через пять в длинном шелковом халате, расписанном птицами и цветами – подарок Владика, бывшего мужа Анны. Презентовал любимой теще халат из настоящего шелка после командировки в Японию. Кимоно! Нина Георгиевна обожала этот халат и под него специально закалывала свои антрацитово-черные (теперь уже благодаря краске) волосы вверх, в сложную конструкцию, напоминающую прически японских гейш.

– Ну чего ты кричишь, я же разговариваю… – с укоризной произнесла мать.

– Женька приехала?

– Да, вот только что с Тасей говорила. Но ты сидишь? Сиди. Я сейчас такое узнала… – Мать закатила глаза. Она в этот момент и вправду очень походила на японку – таких рисовали на старинных гравюрах. Лицо у Нины Георгиевны полное, белое, из-за нависших с возрастом век глаза казались узкими.

– Что узнала? – улыбнулась Анна. – Женька нашла себе жениха? Женька ждет ребенка?

– Ай, я не о ней вовсе… Сергей приехал.

Анна поставила чашку на стол, пожала плечами. Она не понимала, что сейчас чувствует, получив это известие. Досаду? Радость?

– Мама, вот зачем ты мне об этом сказала…

– А как иначе? – всплеснула широкими рукавами Нина Георгиевна. – Ты бы сама скоро узнала. Уж лучше так… И потом, у вас с ним такая любовь раньше была…

– И что. В одну реку дважды не войдешь, – устало возразила Анна.

– Ой, да это дурацкая философия… Еще чего – верить всяким пословицам! Сидели на завалинке старые дураки, от безделья всяких глупостей понапридумывали, а народ и рад эту ерунду повторять из века в век! В одну реку, да дважды… тьфу.

– Не знаю. Может, ты и права.

– Мать всегда права! – страстно произнесла Нина Георгиевна.

– Но я так плохо обошлась с Сергеем… Мы же с ним почти врагами расстались, – напомнила Анна. – Я тогда очень резко оборвала с ним всякие отношения, очень грубо… Пошел вон, не хочу знать, ты мне не нужен. Он плакал, на колени вставал. Такие унижения не забываются.

– Да, не забываются, – согласилась мать. – И это хорошо. Потому что о женщинах, ранивших в самое сердце, никогда не забывают. Их ненавидят и любят – всю жизнь.

– И что ты предлагаешь?

– Поди к нему.

– Ты с ума сошла! – возмутилась Анна. – Это унизительно – за мужиком бегать.

– Можно все организовать. Якобы случайную встречу.

– Ага, шито белыми нитками…

– Тогда пусть Женька к нему сходит. Они же рядом живут, на одной улице. Она все разузнает, прощупает почву, скажет ему, что ты одна сейчас, и ты все такая же прекрасная, и вспоминаешь о нем, и жалеешь, что отвергла когда-то. Если он не дурак, если он до сих пор что-то чувствует к тебе, этот твой Сереженька, то после этих слов сам к тебе прискачет.

Анна задумалась. Она опять мысленно согласилась с матерью. У них вот так всю жизнь было – спорили с Ниной Георгиевной, даже ссорились, но потом Анна неизменно признавала правоту матери. И это такое счастье, когда рядом есть подобная мама… Теплая, любящая, неравнодушная, всегда готовая поддержать.

– Ладно, ты подумай. Сама к Женьке сходи, собиралась же. Тася сейчас ушла, Женька одна дома.

Мать скрылась в доме, а Анна продолжала сидеть за столом. Легкий летний ветер слегка раскачивал цветы в саду. Пахло нагретой листвой и как будто медом. А над садом, над всем городом простиралось огромное, ярко-синее, без единого облачка небо. Небо, переходящее в космос, где звезды, планеты и переливающиеся разноцветными огнями туманности, напоминающие россыпь драгоценных камней (Анна видела недавно картинку в учебнике дочери, Лизы).

Это был тот самый миг, редкий и удивительный, когда человеку дается ощутить глубину и прелесть этого мира.

Вот и Анна сидела словно завороженная: светом, теплом, запахами, ласковыми прикосновениями ветра к лицу. Она в этот миг словно сама была и цветами, и пчелами, и небом, и звездами. Она, молодая женщина – тоже частичка всеобщей красоты, что царит вокруг. А жизнь настолько добра, что опять возвращает все на круги своя.

«Сергей меня помнит, я это знаю, я это чувствую, – подумала Анна. – И потому у него самого личная жизнь не заладилась – обо мне не мог забыть. И он придет ко мне, я это тоже знаю. И поразится – насколько я осталась той, прежней. Все говорят, что я не просто не изменилась, а стала даже лучше…»

Анна невольно вспомнила своих ровесниц, одноклассниц. Просто удивительно, как именно в этом возрасте, условно говоря – под сорок лет, – женщины резко разделяются на две группы. Одни превращаются в скучных баб, других и женщинами никто не называет, в голову не приходит, они для окружающих все еще девушки.

Анне повезло (и генам спасибо, и себе самой, неленивой), что она не обабилась. Как, например, обабилась Валька Полушкина, вернее, ныне Валентина Харитина, по мужу. Бывшая одноклассница. Была Валя таким ангелочком, а стала… Сидит сейчас кассиршей на вокзале, за стеклом, никто ее из бывших приятелей не узнает. Превратилась в огромную бесформенную тетку, одетую в эти ужасные балахоны, ненакрашенную и неухоженную. Как только Марат, ее муж, терпит. Хотя, с другой стороны, Марат – такой же лапоть, обычный таксист…