Та, кто приходит незваной. Роман
Лиля решила добраться до места встречи на такси. На улице противно – колючий, хлесткий дождь и ледяной ветер. И это при том, что ровно неделю назад в городе стояла еще вполне летняя погода…
Но такси безнадежно застряло в пробке на Садовом. Хотя всего лишь четвертый час дня, до вечернего столпотворения теоретически еще тоже далеко…
«Ах ну да, начало сентября!» – спохватилась Лиля, наблюдая за ручейками, текущими по стеклу.
Посмотрела на часы, потом в затылок водителю:
– Мы где сейчас? А, поняла… Я выйду, на метро быстрее.
Водитель никак не отреагировал. Вероятно, находился в глубокой меланхолии, вызванной началом осени и теми «прелестями», которые несло с собой это время года.
Лиля расплатилась и выскочила из машины. Пока пыталась открыть зонтик, волосы успели намокнуть. Еще и в лужу угодила: на подходе к метро сняли асфальт – сплошные выбоины.
В метро – тесно, душно, жарко. Одежда сразу же стала противно липнуть к телу, а тут еще брызги с зонтов. Воздух словно наэлектризован от людского недовольства.
Грязная, мокрая, злая, Лиля тем не менее успела к назначенному часу. Ровно в четыре заходила в кафе на Покровке, где была назначена встреча.
– А, вот и она, наша Лили Марлен ненаглядная… – растопырив руки, словно клешни, засеменил навстречу Герман Чащин. В черной кожаной жесткой куртке, напоминающей панцирь; сам плотный, коротконогий, с круглой головой, на которой строго перпендикулярно росли короткие рыжевато-серые волосы; с маленькими пронзительными глазками… Герман и двигался как-то странно, словно боком, тем самым еще больше напоминая краба.
Они обнялись формально, затем мужчина потащил гостью к столику в углу, перед окном.
– Лиля, знакомься, это Жека.
– Жека? – растерялась Лиля, глядя на сутулого смуглого доходягу средних лет, и машинально протянула ему руку. Доходяга поднялся, интеллигентно потряс Лилины пальцы и произнес странным, глуховатым, протяжным (как будто дурачился) голосом:
– Евгений.
– Евгений… Ну да. Евгений. Очень приятно, – пробормотала Лиля, хотя новый знакомый не вызвал у нее никаких приятных чувств. Скорее наоборот – внезапное и беспричинное отторжение, на уровне физиологии.
– Жека, это Лилька. Смотри, какая красава. Блондинка. Четвертый размер. Лиль, третий или четвертый? Все при ней. Словом, братцы, замутите-ка вы мне хорошую такую лав-стори.
– Я не понимаю, при чем тут мои прелести и какое они имеют отношение к твоей лав-стори, – огрызнулась Лиля. Обратилась к подошедшей официантке: – Чай, пожалуйста.
– Зеленый, черный, фруктовый… – затараторила девушка, перечисляя названия всевозможных сортов.
– Какой народ берет чаще, такой и мне, – по-деловому прервала ее монолог Лиля.
Официантка кивнула и ушла.
– О, ты обратил внимание, Жека? У нашей Лильки чисто мужской склад ума! Все быстро, четко, сразу самую суть хватает. А ты, Жека, мастер подробностей, оттенков и нюансов. Вы должны сработаться. Поэтому и говорю – если для пользы дела решите между собой замутить роман, я, други мои, возражать не стану. Оно даже лучше, когда между двумя сценаристами есть искра, есть чувства. Станьте любовниками.
– Я замужем, – напомнила Лиля и принялась рассматривать свое лицо в карманное зеркальце. Тушь не потекла, хоть и не являлась водостойкой, а вот довольно длинные, ниже плеч, волосы выглядели сейчас ужасно – мокрые, спутанные ветром… И новая помада в этом освещении казалась слишком яркой. Вот вам и модный «карминно-красный». Как вампирша теперь…
– Да и я вроде как примерный супруг, ни в каких противозаконных связях не замечен, – улыбаясь, протянул Евгений, то ли смеясь, иронизируя, то ли стесняясь.
– А я вам обоим и не предлагаю свадьбу сыграть, – хмыкнул Герман. – Я прямым текстом заявляю – станьте любовниками. Если для дела надо.
– Я тебя умоляю, лучше по существу. Что от нас требуется? – вздохнула Лиля. Краем глаза она косилась на Евгения и внутренне морщилась. Очевидно же, они не сработаются! А про любовников – вообще бред.
Хотя у Германа Чащина, известно, язык без костей… Ему только потому и прощают бестактность, что он хороший режиссер. Очень хороший режиссер. И сам примерный семьянин к тому же. Женат много лет, двое детей, третий на подходе… Но зачем-то Герман ведет себя на публике точно анфан террибль какой!
Герман отпил минералки из бутылки, стоявшей перед ним, опустил голову, помолчал пару минут, собираясь с мыслями. Затем откинулся на спинку и заговорил уже совсем по-другому, не ёрничая:
– Продюсеры хотят от нас мелодраму, достаточно простую по сюжету, но трогающую душу. Чтобы бабы, которые эти мелодрамы смотрят, все обрыдались. Не фильм, а слезодавильня. Но без перегибов, без заламывания рук, без всего этого пошлого жеманства… «Графиня с опрокинутым лицом бежит к пруду топиться» – это не про нас.
– Но при чем тут графиня? – интеллигентно поднял брови Евгений. – Как я понял, история о современности?
Герман помолчал, прокашлялся. Вероятно, ему очень хотелось выругаться, но режиссер сдержался. И продолжил мрачно, с ненавистью почти:
– Это образно. Ты дослушай, Жека, сначала, потом вопросы задавай. Короче, нужна мелодрама. О наших днях. О людях, которые ходят вокруг, чтобы зритель потом воскликнул: о, это ж про меня фильмец! Никаких спецэффектов особых, никаких дорогих локаций, особенной натуры, где водопады и альпийские луга… Больших денег все равно не дадут.
– А кто герои? – опять встрял Евгений.
– Да погоди ты! Сбиваешь. Конечно, герои – это люди, он и она, между ними любовь… Но слухайте сюда. На самом деле главная героиня фильма – Москва. Вы понимаете? Москва, как огромный город, как место, где соединяются сердца! Конечно, подобных фильмов было полно, начиная от «Свинарка и пастух», «Я шагаю по Москве», и в наши дни наснимали кучу лент… Но нам нужен фильм, с одной стороны, реалистичный, с другой стороны, это будет музыкальная комедия. То есть много музыки и песен. И в этом – главная фишка фильма.
– Музыкальная мелодрама, да еще комедия… – пробормотала Лиля. – Какая банальность. К тому же про Москву!
– Теперь подробности, – невозмутимо продолжил Чащин. – Главная героиня – девица не первой молодости. Не особо юная, но еще не бальзаковского возраста. Одинокая, естественно. С кучей проблем.
Тут Лиля не выдержала:
– Ужас! Как мне это надоело. Ненавижу-у! Одинокая девица не первой свежести. Ха-ха, а я еще на что-то оригинальное надеялась! Ты еще скажи, что у нее лишний вес должен быть!
– Да. Ты права. У нее должен быть лишний вес, – кивнул Герман.
– О нет…
– Лилька, а что ты хочешь? – оскалил крупные желтые зубы режиссер. – Это не я условия ставлю. Этого продюсер требует. А продюсер, в свою очередь, делает то, что от него хочет публика.
– Ты уверен? – фыркнула Лиля. – Публика этого хочет?!
– Да! – В голосе Германа зазвенел металл. – Наша публика – это одинокие, не первой свежести, толстые тетки. И поэтому героиня должна быть такой же – близкой, узнаваемой, понятной.
– Блин. Ладно, ну а кто герой тогда? – мрачно спросила Лиля.
– Вот это без разницы. Главное, чтобы не олигарх, наш народ олигархами уже объелся. Но, разумеется, наш герой – с непростой судьбой. Героиня должна его полюбить и отогреть. Ну, а он, в свою очередь, станет ей опорой и подмогой. Все. Остальное придумываете сами – как они знакомятся, ссорятся, через что им придется пройти, пока они наконец не осознают, что являются двумя половинками…
Евгений молчал – чиркал что-то в блокноте, сосредоточенно сведя густые темные брови.
– Но это обычная, дешевая мелодрама для ТВ. Копеечная. Проходная. Как ты на такое согласился, Чащин? – сердито спросила Лиля.
– Нет, не копеечная мелодрама. Должен получиться гениальный фильм. Хорошая музыка, хорошие актеры. Простая и сильная история. Продюсер готов платить именно за это. Требуются добрые, позитивные фильмы о Москве. Я понимаю, Лиля, что задача сложная – из… из этого самого слепить конфетку. Поэтому я и свел тебя с Жекой. Вы объединитесь и напишите мне гениальный сценарий фильма, действие в котором происходит в столице нашей Родины. Все понятно?
– Понятно, – уныло произнесла Лиля.
– Жека, тебе тоже все понятно? – Герман повернулся к Евгению.
– Да, мне все понятно, – торжественно произнес тот.
– Ну вот и отлично. Я пошел. Работайте, братцы!
Герман поднялся и, твердо ступая, загребая руками при ходьбе, направился к выходу. Его кожаная куртка при этом негромко, но отчетливо поскрипывала.
Лиля и Евгений остались за столиком вдвоем. Официантка принесла Лиле густую непрозрачную жидкость оранжево-желтого цвета в большом стеклянном чайнике.
Лиля налила, попробовала.
– М-м, вкусняшка! – с удивлением и радостью произнесла она, отпив. – Облепихой пахнет, персиком еще… Хотите попробовать?
– Нет, спасибо, я по кофе специалист, – вежливо отказался Евгений, вертя в ладонях уже наполовину пустую кружку. «Или наполовину полную?» – тут же машинально поправила себя Лиля. Она, как и большинство пишущих, уже привыкла редактировать даже собственные мысли. – Все-таки «наполовину пустую» звучит правильнее…»
Залпом выпила свой чай, налила еще. Горячий, но не обжигающий напиток придавал сил, а сливочный, нежный и совсем не приторный вкус добавил оптимизма. И холодный дождливый день перестал уже казаться Лиле мрачным.
– Хотите еще что-нибудь заказать? – спросил Евгений, внимательно глядя на Лилю.
«Наверное, я слишком жадно пью!» – спохватилась она. И сказала:
– Нет, спасибо.
Есть она и вправду не хотела. Но что, если этот странный Евгений Лазарев вздумает ее угощать? Еще заплатить за нее захочет… Но это же глупо! Они даже не друзья, и уж тем более не любовники. Они пришли на деловую встречу, где каждый сам за себя. Где говорят, а не едят. Нет, конечно, есть-пить не возбраняется, если голоден, но прием пищи вторичен. Часть кафешек Москвы именно для подобных встреч-переговоров и используется. Выпить кофе, обсудить совместные планы.
Поэтому будет глупо и странно, если Евгений вдруг примется угощать Лилю за свой счет… Только бы он не полез на рожон, не начал делать навязчивых и ненужных жестов! Так неприятно, когда люди не чувствуют, не понимают простых вещей. Какие уж тут угощения… Тем более что, как слышала Лиля, театральный драматург Евгений Лазарев был очень беден. Потому, наверное, он с радостью согласился участвовать в написании киносценария. За сценарии хорошие деньги платят, в отличие от тех гонораров, которые дают за пьесы.
И у него жена, ребенок вроде. Хороший муж даже из вежливости чужую тетку угощать не будет.
– Лиля, у вас есть уже какие-то идеи? – вежливо спросил Евгений. Пожалуй, теперь можно сказать определенно, что это у него манера такая – говорить вежливо, чуть наклоняя голову вперед, с полуулыбкой на губах.
– Нет. Я в шоке от предложения Чащина, если честно.
– Гм… да, это довольно сложно будет. Придумать простую и сильную историю.
– Это высший пилотаж – любовь, Москва, наши дни, – сквозь зубы произнесла Лиля. – Тем более когда такая избитая схема, такие стандартные герои.
– Вы уже заранее ненавидите своих героев? – опять приподнял брови Евгений, глядя в свою чашку – словно на кофейной гуще гадал.
– Я ненавижу толстых теток, которые грезят о суженом, но даже похудеть не в силах, чтобы хоть на шаг приблизиться к своей мечте. И несчастных, неприкаянных мужиков с драмой в сердце, которое надо отогреть! – в сердцах произнесла Лиля. – Я уже столько подобного бреда за свою жизнь успела написать…
– Давайте все-таки попробуем еще раз.
– Давайте, – кровожадно сказала Лиля. – Только я еще и зрителей ненавижу, которые охотно хавают эту лабуду. Боже мой, а я надеялась, что Чащин предложит мне что-то стоящее… Он ведь прекрасный режиссер. Прекрасный!
– Вы давно с ним знакомы?
– Так, не очень… Лет семь назад писала для него сценарий. В группе. Нас трое сценаристов было. Довольно сложный фильм, про войну в горах.
– «Кавказский излом»? – опять приподнял брови Евгений.
– Да. Тогда Пересветов еще был жив. Он в нашей группе являлся главным, ну а мы – так, на подхвате. Если бы Пересветов не умер этой весной, меня Чащин сейчас ни за что бы не позвал. – Лиля помолчала. – В основном-то я над сериалами работаю. Это конвейер. Искусства нет. Платят хорошо, а… Вот я почему сейчас так злюсь. Какую-то дурацкую мелодраму про идиотов заказали! Я же хотела участвовать в создании настоящего кино, а не так называемого «кинематографического продукта»!..
Лиля еще некоторое время ворчала. Евгений Лазарев по-прежнему вежливо улыбался, но глаза его смотрели уже печально. Наверное, он решил, что раз Лиля намеревается «соскочить» с работы, то Чащин его тоже погонит.
– Нет-нет, вы не переживайте! – спохватилась Лиля. – Попробуем придумать сюжет, да. Обязательно. Вдруг что-то получится.
– Тогда хорошо бы обменяться координатами?
– Сейчас… – Лиля достала из сумочки визитку. – Тут мой городской, номер моего сотового… И электронный адрес. Спишемся, созвонимся чуть позже, да?
Евгений протянул Лиле обычный листок бумаги со своими данными (вероятно, записал заранее). «Боже, как странно, сделать визитку – это же копейки какие-то…»
Лиля взяла листок, потом вскинула голову, глядя Евгению прямо в лицо. Смуглый, темная щетина, темно-карие глаза, длинный нос с горбинкой, впалые щеки.
– Вы русский? – спросила Лиля, и тут же разозлилась сама на себя: – Я не потому, а просто…
– У меня бабушка грузинка.
– О, заметно! – улыбнулась Лиля. И опять смутилась: – Но я не потому… Просто я патологически любопытна, мне все надо знать. Кто, что, сколько лет, откуда, как… Пока не выведаю – не успокоюсь. Да! И секретов мне тоже доверять нельзя, сразу предупреждаю.
– Мне тридцать семь лет. Москвич. В браке двенадцать лет. Сыну Ленечке шесть… Что еще? – Он задумчиво почесал бровь. – Пью, курю иногда… О других вредных привычках рассказывать?
– Простите… – морщась уже всем лицом, пробормотала Лиля. – Только я не хотела выпытывать буквально все. Мой характер дурацкий, еще раз простите!
– Ну почему? – устало, даже равнодушно, пожал плечами Евгений. – Если нам придется работать вместе, то мы правда должны все знать друг о друге. Мы же не офисные клерки, которые сидят в своей конторе с девяти до шести, и перерыв на обед у них строго с часу до двух. Да и офиса, как такового, у нас тоже нет. Поэтому мы оба зависим от своих вторых половинок, от детей… У вас ведь тоже ребенок, я слышал? Если, не дай бог, простудится, уже из дома не вырветесь… Муж вечером не отпустит со мной сцену обсудить или что еще… Да? Меня супруга тоже иногда делами загружает, и я не во всякое время свободен. Так что мы должны, именно должны подстроить свою личную жизнь друг под друга. Заранее договориться о том, где будем встречаться. Хотелось бы, конечно, где-то посередине, чтобы и вам, и мне не приходилось тратить лишнее время на дорогу…
Он говорил своим мягким, глуховатым голосом, чуть растягивая слова, и Лиля постепенно успокаивалась. Она сморозила глупость (или не глупость, но повела себя слишком бесцеремонно, заставив собеседника откровенничать). Тем не менее Евгений удивительно легко и по-доброму все исправил. Даже больше того – убедил Лилю в том, что она совершенно права, суя свой нос куда не следует!
– Конечно, обо всем договоримся. Придется подстраиваться друг под друга. У меня, кстати, утро и день почти свободны, – выдохнула облегченно Лиля. – Вечером сложнее, но я тоже вырваться могу. Будем общаться по телефону, иногда встречаться. Муж у меня нормальный. Совершенно спокойно относится к моей работе, все понимает. Хотя, бывает, раздражается, если уж слишком задерживаюсь где-то. Свекровь – вообще золото, она занимается домом и дочкой… Своей внучкой то есть. У меня дочь, Викуся, ей одиннадцать, она уже взрослая…
Лиля в этом коротком монологе рассказала о себе тоже практически все самое главное, единственное – не упомянула о своем возрасте. То, что ей тридцать два, не имеет к работе никакого отношения.
– Наши вкусы должны совпадать? То, что касаемо искусства, я имею в виду? – спросил Евгений.
– А, какие фильмы и книги любим? – кивнула Лиля. – Пока без разницы.
– А вдруг не сработаемся? – улыбнулся он.
– Да ну! Если люди не могут договориться, то вовсе не потому, что один читает Джойса в подлиннике, а другой – иронические детективы. Просто эти двое не умеют общаться. Социопатия не зависит от образования и количества прочитанных книг.
– Согласен, – Евгений протянул руку, и Лиля пожала ее.
…Конечно, он заплатил за нее, хотя Лиля отчаянно сопротивлялась.
Потом Евгений Лазарев отправился в сторону Китай-города, а Лиля, под зонтиком, – к метро «Чистые пруды».
Трель мобильного. «Вера» – на экране.
– Кхе-кхе… – В трубке раздался хрипловатый голос подруги. – Селуянова, ты как, не занята? Вот послушай, сейчас отрывок почитаю.
– Верунчик, привет! Я на Чистых прудах, иду к метро. И дождь! Давай потом?
– На Чистых? – обрадовалась Вера. – А я неподалеку от Рождественского. Тут довольно милый подвальчик, с пирогами. Подходи, поболтаем.
Лиля задумалась. По-хорошему, надо бежать домой, к семье. Делать с дочкой уроки, готовить мужу ужин… Но с другой стороны, Викуся, дочь, вчера хвасталась, что уроков им пока не задают, а ужин обычно готовила любимая свекровь, Раиса Петровна. Ко всему прочему, муж, Сережа, понимал особенности профессии жены… Словом, не родные, а золото.
Тем не менее все равно совестно. Одно дело с коллегой над сценарием работать, другое – пьянствовать с Верой. Да-да, а что иначе лучшая подруга делает в том подвале с пирогами? Наверняка закусывает ими горячительные напитки…
– Ладно, сейчас буду, – заглушив голос совести, согласилась Лиля.
Расстояние от Чистых прудов до Рождественского бульвара молодая женщина преодолела довольно быстро.
– Уф, привет. Не жизнь, а сплошной общепит. – Лиля скинула плащ, села напротив подруги, огляделась. Подвал под старину, интерьер – с древнерусскими, купеческими мотивами. – Второе кафе за день у меня, между прочим.
– Весело живешь…
Перед Верой на столе – блюдо с пирогами, графин с каким-то напитком янтарного цвета.
– А там что? – с любопытством спросила Лиля, кивнув на графин.
– Медовуха. Будешь?
– Буду немного. Пожалуйста, мне пирог с семгой, – обернулась она к официанту.
– А говорила, не голодная, еще где-то посидеть успела.
– Нет, там я только чай пила, есть я тогда не хотела…
– С кем ты чай пила? – Вера подперла щеку кулаком, приготовившись слушать.
…Вера – десятью годами старше Лили. Писательница. Творила под псевдонимом Ганна Борн.
Невысокая, полноватая, с седыми уже волосами (Вера их не красила, поскольку считала, что натуральная седина – это стильно, выделяет женщину из толпы). С темной выпуклой родинкой на щеке, неподалеку от носа, напоминающей формой и размером крупную изюминку. Вполне себе обычное кожное образование… Но всякий, кто разговаривал с Верой, неизменно таращился на эту родинку.
Вера свою родинку тоже уважала (как и естественную седину) и удалять не собиралась, считая буквально второй своей «изюминкой».
С точки зрения Лили, ее старшая подруга выглядела вполне милой и симпатичной женщиной, и даже пегая седина Веру не особенно портила. Но вот эта дурацкая родинка! Она слишком бросалась в глаза, навязчиво привлекала к себе внимание, она затмевала саму Веру, она даже мешала иногда слушать Веру…
– Чащин позвал меня, – не сразу сбросив с себя «родинковый гипноз», сообщила Лиля.
– Чащин? О, поздравляю! – обрадовалась Вера. – Ты всегда мечтала опять работать с ним. Что-то стоящее?
– Пока трудно сказать, – кусая губы, призналась Лиля. – Он мне пару подыскал, еще одного сценариста. Вернее, это театральный драматург… Чащин заявил – мы с соавтором должны объединиться и создать гениальный сюжет. Но, мне кажется, ничего не выйдет. Мой новый партнер неплохой мужик, вот только у меня к нему какое-то отторжение возникло, на уровне флюидов. И даже жалко его… Чащин намекнул, что тот от безденежья в сценаристы подался. Вот ведь подведу этого дядьку, если откажусь от совместной работы…
– Как интересно! – Вера чокнулась с Лилей рюмками. – Ну, за встречу. Погода жуткая, хандра, все из рук валится… В магазин сходить лень, готовить лень, все лень. А тоже хочется немного веселья, побыть на людях… Распопов куда-то пропал с утра еще. Вот я и засела тут, в кафе. Да кто он, твой загадочный драматург?
– Какой-то Лазарев.
– Минутку, – Вера откусила кусок от пирога, обстоятельно прожевала, проглотила. – Его не Женькой зовут, случаем?
– Да. М-м, а вкусные тут пироги, не хуже домашних…
– Лиля, да я его знаю, наверное… Тощий, носатый, еще сорока нет?
– Он самый.
– Господи, это же наш Женька! – расплылась в улыбке Вера. – Мы на одном курсе с ним учились, в Литинституте, только я на отделении прозы, а он – на драматургии. Отличный парень, его все любили. Золото, а не человек. Самый молодой был у нас на курсе. Как же он мог тебе не понравиться? – возмутилась подруга.
– Верунчик, я не знаю. Вот такая антипатия вдруг возникла… но я ничуть не сомневаюсь, что он хороший человек, нет!
– Он талантище. Нет, он гений. Я читала его пьесы… Потом, правда, после института, мы редко с ним пересекались, но я слышала, что его пьесы ставили в известных театрах… Куча театральных премий… И с чего ты взяла, что он нищий? – удивилась Вера.
Подруга столь горячо защищала Лазарева, что Лиля даже перестала обращать внимание на ее родинку. Обычно Верунчик была остра на язычок, язвительна, подмечала все недостатки окружающих и любила посплетничать, во всех коллегах видела соперников… А тут с такой приязнью вдруг принялась расхваливать бывшего однокурсника… Дорогого стоит Верино уважение!
– С чего взяла? Не знаю, – растерялась Лиля. – Кажется, Чащин упомянул это вчера, когда мы с ним по телефону говорили. Обмолвился, что Лазареву тянуть семью приходится на себе, жену и ребенка. Или я не так поняла Германа?
– Лилька, дурочка, ты не поняла. Погугли потом, в Интернете, про Женьку. Нет, он не богач, в нашем пишущем мире богачей – единицы, но он никак и не нищ. Да, за сценарии больше платят… Но он не от нищеты, думаю, в кинематограф подался. Лазарев – из очень хорошей семьи. Это не Чащин Женьке, а Женька Чащину одолжение сделал. Господи, Лилька, ты тут носом вертишь, а на самом деле это тебе за свое место держаться нужно, а не Женьке Лазареву.
– Да? Не знала. Я ужасная дура. Вполне в моем духе… – смущенно улыбнулась Лиля. – Только я могу так облажаться, ты знаешь.
– Ладно, не переживай. Все у вас получится. Женька классный. У него жена, кстати, актриса в детском театре, я ее видела. Красотуля. Очень миленькая. Маленькая, деликатная, тонкая во всех смыслах… Травести.
– Я, наверное, по сравнению с ней – просто чудовище. Гром-баба.
– Ой, ладно! Вы ж работать с Женькой будете, не амуры крутить. Я, собственно, чего тебя сейчас позвала… Послушай. – Вера положила перед собой планшет, поелозила пальцем по экрану. И принялась читать с выражением: – «Роберт притянул Эмму к себе, обеими руками сдавил ее попу, отчего у Эммы из груди невольно вырвался стон…»
– Минутку. Почему – «обеими руками»? – перебила подругу Лиля. – Может, «ладонями сдавил ее попу»? А то «руками» – что-то не то. Не звучит. Словно он насос качает.
– Ок, принимаю поправку. Слушай дальше: «Эмма прошептала: «Не бойся. Сделай мне больно!» Роберт зарычал и зубами, осторожно, но сильно укусил ее плечо. Затем подхватил на руки и понес к кровати. Эмма в этот момент своими острыми коготками царапала его руки…»
Лиля замечаний больше не делала, внимательно слушала подругу, порой кивая.
– Ну как?
– Неплохо. Только мне кажется, после подобных ласк обоих надо в реанимацию класть.
– Лиля, ты не понимаешь, это сейчас очень модно, все эти любовные зверства… Это игра. Хотя есть жесткое, есть мягкое садо-мазо. К тому же между партнерами существует договор, условные стоп-слова… И потом, это причинение не только физического, но и морального страдания. БДСМ основано на господстве одного и подчинении другого. Людям нужна разрядка, и порой эти игры даже улучшают отношения партнеров.
– По-моему, в обычной жизни и без того боли и унижений хватает. Чего только этот Роберт с бедной Эммой не делал… А анальный секс у тебя в книге будет?
– Лиля! – возмутилась Вера. – Анальный секс – это не романтик. Читательницы меня не поймут. Должна же быть какая-то грань…
– Ага, плеткой хлестать можно, соски зубами грызть можно (а это, между прочим, очень чувствительный орган!), а это делать – ни-ни… Ханжи, блин, – захохотала Лиля. Потом спросила язвительно: – Послушай, как ты все эти выверты придумываешь? У вас с Распоповым так же? И хлыстик есть?
– С ума сошла! – презрительно фыркнула Вера. – Да я его сковородкой прибью, если он попробует ко мне с этой ерундой пристать. У нас, у русских, свои «инструменты» для битья – скалки да сковородки! – Потом добавила неохотно: – Это от скандинавских писателей мода пошла, про всякие БДСМ писать… И поэтому меня тоже как шведку издают. Шведку Ганну Борн, польскую эмигрантку. А что? Народ меня любит и охотно покупает. Но я, Лиль, понимаю, что между вымышленным миром и реальным есть грань. Живу одним, пишу совсем про другое.
– Ну, за искусство!
– А ты вот совершенно нетолерантная, Лилька! – с досадой произнесла подруга.
– Я, Верунчик, наверное, сама моральная садистка! Имею право людей унижать, значит!
…Дома Лиля оказалась в половине двенадцатого ночи. Своим ключом открыла дверь, тихо переоделась в полутемной прихожей.
Дверь в детскую закрыта, из комнаты свекрови, Раисы Петровны, – мелодичный храп.
Но муж, Сергей, не спал – сидел в спальне (дверь открыта) на кровати, с ноутбуком на коленях, сосредоточенно смотрел на экран, пальцы бесшумно бегали по клавиатуре.
– Явилась, не запылилась… – пробормотал он, не поворачивая головы. И не поймешь – то ли злится всерьез, то ли иронизирует по привычке.
– Сейчас умоюсь, поговорим.
Лиля вернулась из ванной через полчаса, сразу же нырнула под одеяло, с головой.
– Холодно. Еще не затопили? – пробубнила она оттуда.
– Рано. Начало сентября только.
– Околеть можно. А ты что делаешь?
– Заявку проверяю. Завтра гендиректору на подпись понесу…
– А-а… – Лиля подробностей не спрашивала, она, обычно любопытная, в особенности работы мужа – главного энергетика на одном из больших предприятий, что под Москвой, – не вникала. Слишком сложно и слишком непонятно. И скучно. Зато Сергея немного злила «богемная» сторона занятий Лили, поскольку он-то не преминул сейчас спросить:
– Лиля, а ты… где сегодня была, с кем пила? Ты думаешь, я ничего не замечаю?
– Сначала с Чащиным говорила, он меня с другим сценаристом знакомил, Лазаревым, объяснял концепцию фильма, потом меня Верунчик перехватила.
– Ах, Верунчик… – пробормотал Сергей. – Ну, тогда все ясно… Старая извращенка и алкоголичка – вот кто она, твоя подруга. А то, что без тебя Вика не хотела спать ложиться, – это как?
– Я скотина. Раиса Петровна что-нибудь сказала?
– Ничего мама не сказала, – раздраженно произнес муж. – Чего она могла сказать? Она уже давным-давно ко всему привыкла.
Все еще сердится, поняла Лиля. Вздохнула там, под одеялом, и обняла Сергея за ноги.
– Не подлизывайся, – дернулся он.
– Я тебя люблю. Если бы ты знал, как я тебя люблю… – прошептала она. Высунула голову из-под одеяла, обожающим взглядом уставилась на мужа, любуясь. На журнального красавца Сергей не походил, но и среднестатистической его внешность тоже назвать было нельзя.
Правильные черты лица, широкая шея. Серо-голубые глаза, негустые русые волосы. Форма головы – классическая. Наверное, если Сергей вздумает побриться налысо, ему и это пойдет. Он и стройный, и плотный одновременно, в нем и юношеское еще что-то, и зрелости уже много. И сила, и сдержанность. Словом, золотая середина, все прелести тридцатипятилетнего мужчины…
Сергей – из тех, кого женщины называют пошловатым, но вполне исчерпывающим словом «интересный» и, пожалуй, ценят таких вот мужчин даже больше, чем броских красавцев.
Вот и Лиля все никак не могла налюбоваться мужем. «Как странно. Говорят, что с годами страсть уходит, – неправда…»
– Ты когда пьяненькая, то очень добрая, я заметил, – снисходительно сообщил муж.
– Я и не пила почти. Больше болтали с Верунчиком, сплетничали, хохотали… Она мне отрывки из своего нового романа читала.
– А, про извращенцев, – усмехнулся Сергей.
– Да что ж ты все ее критикуешь? Нехорошо… Кстати, про извращенцев. Хочешь, отшлепай меня, – великодушно предложила Лиля. – Раз я виновата. Накажи меня! – Она повертелась, стянула с себя одеяло. И зажмурилась – вдруг и правда ударит?
Муж молчал. Потом сказал:
– Я даже в шутку женщину ударить не могу.
– Но это не битье в прямом смысле, это игра…
Сергей захлопнул ноутбук, отложил его в сторону, притянул Лилю к себе. Поцеловал, разом прощая все.
Гладил, трогал, снова целовал.
– Ты хочешь в эти игры играть? – прошептал он ей на ухо. – Только я ведь тебя знаю, Лилька. Тебя шлепнешь, пусть и в шутку, ты три года поминать будешь, что я тебе больно сделал. Ты провокаторша. Ты – вредина.
…Со стороны, при посторонних, муж выглядел мрачным, всегда серьезным. Солидным. Но нежнее его Лиля не знала человека. Сергей относился к ее телу, с одной стороны, словно к сокровищу, к чему-то хрупкому и драгоценному. Постоянно находил повод полюбоваться им. Вот и сейчас – разглядывал, поворачивал. Прикасался кончиками пальцев, губами, осторожно – к Лилиным плечам, животу, груди, ногам, – словно мотылек задевал ее кожу своими крылышками. С другой стороны, сокровище столь часто не теребят, не мнут в ладонях, словно пластилин, не прижимают к себе, не лишают дыхания долгими поцелуями…
Вот и сейчас этот незаметный переход от невесомых прикосновений – к объятиям, таким тесным, что дышать уже нельзя, когда – будто тонешь…
Лиля, в последние мгновения соития, словно утопающая, привычно схватилась за крепкую шею мужа, словно только он и мог вытащить ее из бездны, и устремилась вслед за ним – туда, к свету, вверх…
– Ах, – наконец беззвучно произнесла она и открыла глаза. Сергей перекатился на бок, лег рядом, продолжая прижимать Лилю к себе.
Она вдруг засмеялась.
– Что ты? – спросил он.
– Да я все думаю. Мы хоть и в разных комнатах все, и стены кирпичные, но лишний раз боимся застонать, крикнуть, кроватью заскрипеть… А вдруг мама твоя услышит, а вдруг Викуська еще не спит? И вот вопрос: а как же эти БДСМщики любовью занимаются? Там же сплошные визги и крики должны быть и резкий посвист хлыста… Не все же в клубах любителям садо-мазо сидеть? Дома-то они в свои игры играют?
– У них на то отдельные пентхаусы. Дворцы. И целые этажи в их распоряжении, – лениво пошутил муж.