* * *
– Пожалуйста, минеральной воды, без газа... Нет-нет, не с витрины, только из холодильника!
– Все хотят из холодильника, девушка... Закончилась из холодильника! – пробубнили в ответ из душной темноты палатки. – Хотя, вот, есть одна, на ваше счастье...
В узкое окошко просунули бутылку из прозрачного пластика.
Саша подхватила ее – ледяную, моментально покрывшуюся испариной, скользкую.
– Ох ты, ёлки-палки... – бутылка чуть не выпрыгнула из ее рук.
Саша быстро открутила крышку, сделала пару жадных глотков. Несколько капель пролила мимо – прозрачный тонкий ручеек скатился по подбородку, сверкнул на солнце, словно бриллиантовая россыпь, и упал на раскаленный асфальт.
Саша, оглушенная жарой, опустив голову, тупо наблюдала, как стремительно, буквально на глазах, высыхают темные пятна на асфальте.
Сзади затормозила машина.
– Красавица, подвезти? У меня, между прочим, кондиционер здесь есть!
– Да пошел ты... – не глядя, бросила через плечо Саша.
– Фу, какая грубая! – машина сорвалась с места.
«Обиделся, ха-ха... Нашел чем соблазнять – кондиционером! И вообще так пошло – «красавица», «подвезти»... такое впечатление, будто настоящих мужчин не осталось вовсе. Они даже не стараются. Совсем не стараются! Обратился бы как-нибудь по другому, произнес бы что-то интересное... А так на него даже смотреть не захотелось! Может, этот человек в иномарке представительского класса ехал, может – на стареньких «Жигулях»... Но разницы – никакой. Убожество!»
Сашу даже передернуло от ненависти и отвращения. Каждый день, каждая прожитая минута все больше убеждали ее в том, что настоящих мужчин не осталось.
Она отпила еще глоток из бутылки, и медленно, изнемогая от жары и горького, пропитанного выхлопными газами воздуха, побрела в сторону работы.
Часы, висящие над улицей, показывали ровно 13.00.
«Час... Все девчонки, значит, только-только на обед разбежались. И Лизка, наверное, тоже. Позвонить ей, что ли?» – Саша достала из кармана джинсов мобильный, посмотрела с тоской на экран и тут же сунула телефон обратно. По такой жаре даже кнопки было лень нажимать!
В витрине торгового центра отразился Сашин силуэт – тонкий, невысокий, девичий. Саше никто не давал ее тридцати четырех. На вид – лет двадцать пять, а то даже и двадцать – если накануне не поздно легла и не пила в компании Лизки Акуловой сладкий мартини...
Может, играло роль еще и то, что одевалась Саша исключительно по-молодежному – в джинсы да футболки, на ногах – сандалии. Никакого намека на женственность! Длинные темные волосы убирала в хвост. Вот и принимали ее окружающие за девочку-припевочку...
«Сапожник без сапог! – не раз дразнила ее Лиза. – Господи, Александра Филипповна, ты ж по специальности дизайнер женской одежды! Сшей себе что-нибудь этакое, гламурненькое, чего у других нет, туфельки купи на каблучке... Перед клиентками стыдно!»
«Скажешь тоже! – отмахивалась Саша. – Эти клиентки меня в глаза не видят – чего мне для них стараться? И потом, Лиз, я за день столько эскизов набросаю, столько выкроек сделаю, что лично для себя что-то там придумывать – мне просто влом...»
Саша, равно как и Лиза Акулова, работала модельером на швейной фабрике под претенциозным названием «Притти вумен».
Владела фабрикой госпожа Буракова – дама немолодая, серьезная, решившая осчастливить россиянок огромным выбором недорогих и красивых пальто и курток отечественного производства. В самом деле, теплая одежда – вещь очень актуальная для нашего климата, когда девять месяцев в году стоит или легкая прохладца, или сильная холодрыга. Другого не дано...
На втором этаже бывшего Дома культуры размещалась фабрика, на первом открыли магазин. Размеры самые ходовые – от сорок четвертого до пятьдесят второго.
Ткани – недорогие и ярких цветов, фурнитура – броская и оригинальная, много всяких камешков-стразов и веселых вышивок... Как раз для молодых и небогатых. В качестве утеплителя – пух, или совсем дешевый синтепон. Хоть каждый месяц покупай пальтишко – недорого, и надоесть не успеет!
«Притти вумен» процветала, работникам фабрики постепенно повышали зарплату, сама фабрика находилась практически в центре Москвы, неподалеку от Садового... все бы хорошо, но единственным минусом было то, что госпожа Буракова запрещала курить. Пойманного, а вернее, пойманную (на фабрике почти все работающие были женского пола) с сигаретой – увольняли.
Саша не курила, а вот Лизе, да и прочим работницам фабрики – приходилось идти на всякие ухищрения.
Во время обеда на фабрике никого не оставалось – все сбегали и не столько перекусить, сколько перекурить от души.
Саша обошла бывший Дом культуры, заглянула в окна, перечеркнутые надписями – «Грандиозная распродажа! Скидки до 50 – 70 %!!!». В торговом зале среди вешалок с пальто хоть и вяло, но толкался народ. Скидки все любили, и не имело никакого значения то, что за окном было + 30.
За углом находился служебный вход. Саша по узкой лесенке поднялась на второй этаж.
Огромное помещение без каких-либо перегородок было пустым. На длинных столах были разложены толстые слои синтепона и драпа, с уже нарисованными мелом деталями – после обеда их предстояло вырезать с помощью специального электрического резака.
– Есть кто? – крикнула Саша.
Ей не ответили. Лишь в дальнем конце зала хлопнула балконная дверь – от сквозняка, наверное. «Опять дверь забыли закрыть! Дурынды! Вот Буракова узнает, уволит кого-то к чертовой бабушке!»
На балконе тайком девушки курили.
Дверь надо было немедленно запереть.
Лавируя между столов, Саша направилась туда. В этот момент зазвонил телефон. «Лиза» – засветилось на экране.
– Сашка, ты где?
– Я за водой ходила. У нас кулер сломался – забыла?
– Слушай, мы с девчонками в кафешке – ну, той, что возле кинотеатра... Слушай, тут такой кадр – немедленно греби к нам. Как раз для тебя!
– Кадр? – с сомнением повторила Саша. – Ну, не знаю... Акулова, кто-то из девчонок опять забыл закрыть дверь на балкон! – спохватилась она. – Слава богу, что я... – Саша внезапно замолчала и принюхалась.
– Что? Я не слышу? – закричала на том конце телефона Лиза. – Алло!..
Пахло дымом. Не сильно, но отчетливо. Балконная дверь снова хлопнула.
– Сашка, ты о чем? Я не слышу!
Сжимая в одной руке телефон, в другой – бутылку с минералкой, Саша побежала между столов, пристально оглядывая все вокруг.
– Акулова... Акулова. Ты меня слышишь?
– Да! Почему у тебя голос такой странный?...
– Акулова, дымом пахнет! – остановившись, с сильно бьющимся сердцем, крикнула Саша.
– Что?
– Вы курили на балконе?
– Что?
– Я спрашиваю – вы с девчонками курили на балконе перед уходом?
– Да, но мы очень аккуратно, и вообще Буракова к поставщикам уехала... – испуганным голосом забормотала Лиза.
– Пахнет дымом. Пахнет дымом...
– Может, из окна? Ветер с торфяников надул... Сейчас, говорят, на севере Подмосковья торфяники горят! – с надеждой произнесла Лиза.
Дым. Прямо здесь, в помещении.
Всполох пламени.
– Горит, – сказала Саша. – Лиза, немедленно вызови пожарных. Все очень серьезно. Лиза, ты поняла?
– Да-а... – едва слышно выдохнула Лиза. – Вызываю...
– Ну все, отбой.
Горело на полу, недалеко от балконной двери.
Саша нырнула под раскроечный стол, остановилась перед источником огня – дымились обрезки ткани вперемешку с синтепоном.
«Курили на балконе, балкон забыли закрыть, одна из сигарет... да, сигарету сквозняком занесло, точно! ...одна из сигарет упала на обрезки, ткань начала тлеть...» – машинально думала Саша, пытаясь затоптать костерок. Синтетическая ткань весело полыхнула, раскаленным воздухом обдало лицо – Саша едва успела отскочить.
«Господи, что же делать?» – в ужасе подумала она. Весь невыносимый жар лета (хотя было всего лишь начало июня) сконцентрировался в этом чадящем пламени... Надо было бежать. Бросить все и бежать.
Саша боялась огня, боялась огненной стихии – самой страшной, как ей казалось.
Язык пламени поднялся вверх, без всякого удовольствия лизнул стальную ножку стола и вдруг коснулся толстого слоя синтепона, который девушки разложили до обеда.
– Ой, мама... – в ужасе прошептала Саша. Сорвала крышку с бутылки, которую продолжала держать в руке, и плеснула на стол, как раз на тот угол, куда забрался огонь с пола. Еще плеснула – и вовремя.
Пшик – и пламя на столе погасло.
Горело теперь только на полу и отчаянно чадило. От черного противного дыма першило в горле.
Саша сорвала с вешалки чей-то давно забытый плащ, бросила поверх костра и принялась, точно безумная, прыгать сверху.
Это был не героизм, это был страх – перед тем огромным пожарищем, который в скором времени мог охватить все здание бывшего Дома культуры.
Открытый огонь исчез, но чадило немилосердно.
Вдруг Саша увидела чайник на подоконнике – к счастью, в нем была вода. Полила сверху плаща. Чад потихоньку прекращался.
Кашляя и вытирая слезящиеся от дыма глаза, Саша для надежности еще потоптала мокрый плащ.
Сердце стучало как сумасшедшее, по спине лился пот, руки тряслись...
Саша упала на стул и вытерла слезы.
В этот момент раздался страшный грохот, и в зал ворвались пожарные. Человек двадцать, не меньше!
Топая и роняя стулья, ломанулись к Саше.
– Где горит?
– Здесь горит?
– Уже не горит, – сглотнув, дрожащим голосом сказала она. – Я потушила.
Пожарные ходили по помещению, проверяли все углы, перебрасываясь замечаниями, для надежности еще раз пролили пол – то самое место, на котором совсем недавно зловеще тлел костерок.
– Ребят, обошлось...
– Не, девчонка, а ты молодец. Правда, обошлось!
– А огнетушитель у них где? Просто так и не найдешь...
– Куда только инспекция смотрела?
– Откупились, я думаю... Вот люди! Жизни не жалко...
– Братцы, а хорошо бы тут заполыхало, если б огонь до этих тряпок добрался...
– Да, мало не показалось бы!
Один из пожарных сел перед Сашей на корточки, заглянул ей в глаза.
– Девка, тебе повезло. Надо было сматываться отсюда, а ты осталась... Ты с этой стороны была?
– Да.
– Ну и дура. Если б заполыхало, ты бы оказалась отрезанной от выхода. А там что? – он встал и выглянул на балкон. – У-у... Ну, может, мы бы успели тебя снять, конечно...
Саша разрыдалась. В этот момент в зал прорвались девчонки с Лизой во главе – перепуганные донельзя.
– Сашка!
– Живая!!!
– Неужели обошлось?!
– Ой, не могу, прямо все поджилки трясутся...
– Бабье царство! – безнадежно вздохнул один из пожарных. – Так, дамочки, будем акт составлять. Кто у вас тут главный?
– Буракова!
– А Бураковой звонили?
– Да, ее уже вызвали!
– Ой, я Софью Дмитриевну больше огня боюсь... Что будет!
Через некоторое время приехала Софья Дмитриевна Буракова.
Шум, галдеж, вопли девчонок, нудные голоса пожарных, которые откровенно презирали такую бестолковую, разгильдяйскую публику...
– Да у нас не курит никто!
– Ну прям!
– А я давно говорила, что надо было организовать специальное место, отведенное под курение...
– А причем тут курение? Может, проводка старая!
– Дамы, дамы, проводка тут ни при чем... Объясняем еще раз, как именно могло произойти возгорание...
– Допрыгались! – перекрывая голоса, раздался трубный вопль Бураковой. – Свиристелки! Я сколько раз...
– Это не мы!
– А кто?
– Не я.
– Не я.
– А я вообще в торговом зале была! – чей-то торжествующий писк. – Гоша, охранник, подтвердит!
– Саша, Саша, расскажи, как все было!
Саша вытерла очередной поток слез и принялась рассказывать в подробностях произошедшее. Ее слушали внимательно, Буракова так и впилась в Сашу пронзительным немигающим взглядом.
– Ну все, Сашенька, иди, передохни... К тебе никаких претензий, ты у нас умница...
Саша кивнула и вышла из зала. Спустилась вниз, во внутренний дворик. Здесь никого не было. Саша села на скамейку и только тогда обратила внимание, что джинсы и сандалии у нее все чумазые, обгоревшие по краям. Руки – тоже...
– Надо же! – растерянно пробормотала Саша. – А я и не почувствовала ничего...
Волосы были распущены, заколка потеряна, висок и скулу саднило. «А висок-то при чем? – Саша прикоснулась кончиками пальцев к лицу, почувствовала легкое пощипывание. – Вроде головой не билась ни обо что...»
– Саша! – к ней подбежала Лиза Акулова (сероглазая, светлокудрая, с ямочками на щеках – как всегда, лучше всех), села рядом. – Сашка, ты у нас героиня теперь.
– Да ну...
– Слушай, и как же ты не испугалась?
– В том-то и дело, что испугалась! – честно призналась Саша. – Очень... Знаешь, вдруг представила огромную стену огня, как он пожирает все...
– Буракова тебя обязана отблагодарить, – перебила ее подруга.
– Ерунда какая! – досадливо поморщилась Саша. – Я дура... В следующий раз надо бежать – пусть лучше тряпки сгорят, чем живой человек!
– Ну что ты! Следующего раза не будет, девчонки зареклись курить в помещении! – засмеялась Лиза. – Ох, глаза как чешутся...
– Тоже дым разъел?
– Какой дым... – махнула Лиза рукой. – Вчера была на вечеринке, надела контактные линзы...
– У тебя же вроде хорошее зрение?
– Цветные! О-бал-деть. У меня были зеленые, прямо-таки изумрудные глазищи! – уже забыв о пожаре, взахлеб принялась рассказывать Лиза. – Красота неописуемая... Мужики прямо голову теряли от моих глаз! Но единственный минус – долго в этих линзах не проходишь, глаза моментально устают, и впечатление такое, будто в них песок насыпали. Тебе, кстати, цветные линзы не подойдут...
– Это еще почему? – обиделась Саша.
– А у тебя глаза темные. На темном все потеряется... У меня светлые – и их цвет можно поменять. Хотя тебе можно подобрать непрозрачные линзы... – тут же поправила себя Лиза. – Но, говорят, в них глаза еще быстрей устают! И обзор сужается – потому что только серединка у линзы непрокрашена. По сути, ты глядишь в маленькую дырочку... А если, например, темно, а в темноте зрачки расширяются, как ты знаешь, то совсем некомфортно.
– Поняла, поняла... Цветные линзы – не для меня.
– Но мужики на меня клевали... – мечтательно вздохнула Лиза. – Я с одним познакомилась, Данилой зовут!
– А наутро? – усмехнулась Саша.
– Ну, наутро Данила очень удивился, что у меня обычные серые глаза, а вовсе не изумрудно-зеленые, – будничным тоном произнесла Лиза. – Ушел, обещал позвонить.
– Звонил?
– Н-нет...
Подруги замолчали.
– Знаешь, я их ненавижу... – наконец, негромко произнесла Саша. – Они все испортились.
– Мужчины?
– Да. Ни одного хорошего. Все какие-то мерзкие, и сами своей мерзости не стыдятся... ты вот на машине, а я на общественном транспорте езжу. Никто места не уступит! Раньше хоть делали вид, что спят, а теперь и вида не делают... И еще познакомиться пытаются! Вот, в метро недавно еду... Я за перекладину держусь, болтаюсь там сверху, а он сидит как ни в чем не бывало, улыбается – «Девушка, а как вас зовут, а что вы вечером делаете?..». И в общем милый, приличный молодой человек... Но это не мужчина! – с яростью воскликнула Саша. – А эти офисные юноши, яппи всякие, которые в обед по бизнес-ланчам в своих костюмчиках толкутся, марки машин взахлеб обсуждают и какие галстуки сейчас актуальны – в горошек или полосочку...
– Я, кстати, тебя сегодня с таким хотела познакомить, – вздохнула Лиза. – Слушай, а у тебя что, ни одного хорошего мужика не было?
– Макс, первый муж – дурак тот еще. А уж как выпьет... – Сашу даже передернуло.
– Это который теперь Костыль-Нога?
– Да, я его Костыль-Нога называю, после того, как он в аварию попал. Второй, Тимоша – жадина и зануда. «Александра, зачем ты себе джинсы купила, у тебя же есть уже одни!» – гнусавым голосом передразнила Саша. – Тьфу! Про остальных даже не говорю...
– Тогда тебе нужен не яппи, не офисный служащий, а кто-нибудь такой, брутально-маргинальный... Знаю! – Лиза даже подпрыгнула. – Тебе нужен пожарный!!! Вот настоящие мужчины, своей жизнью рискуют... Идем быстренько обратно, сейчас я тебя познакомлю...
– Лиза, не надо мне про пожарных! – с яростью вскинулась Саша. – Ненавижу!..
– Почему? По-моему, очень благородная профессия...
– Мой папаша был пожарным. Чтоб он сдох!
– Саша! Об отце! – ужаснулась Лиза.
– Ты слышала про моего отца.
– В общем да, с пожарными я погорячилась... – подумав, промямлила Лиза.
Саша снова потерла висок.
– Господи, дерет как...
– Где? Ну-ка, покажи? – Лиза оторвала Сашины руки от лица и испугалась. – Александра Филипповна, да у тебя тут самый настоящий ожог! Ой, ой... Не трогай, инфекцию в рану занесешь! – уже всерьез запаниковала Лиза.
– Что, правда? Настоящий ожог? Это, наверное, тогда, когда полыхнуло... И как только волосы не вспыхнули! Но я ничего не почувствовала... Ты говоришь, ожог?
– Еще какой! Срочно к врачу!
Далее Лиза бросилась к Бураковой. Прибежала Буракова и еще несколько девчонок – швеи Маринка и Полина и технолог Зина Делягина (ее плащ, кстати сказать, и пострадал при пожаре). Все пришли в ужас от Сашиного ожога, который к этому времени превратился в гигантский волдырь. Буракова запихнула Сашу в машину, и, вместе с Лизой, технологом Зиной Делягиной и швеями (непонятно только, как они все уместились на заднем сиденье) – помчались в районный травмпункт. В травмпункте – длиннейшая очередь, в очереди – несколько старух. Старухи стояли насмерть, вперед себя никого не пускали. Тогда помчались в какую-то частную клинику. Там очереди не было, но с Бураковой слупили кучу денег и заявили, что если Саша не сделает несколько очень важных процедур (всего-то шестьдесят тысяч рублей, диагностика – бесплатно), то шрам от ожога останется у нее на всю жизнь. Буракова была готова платить, девчонки в ужасе пищали – о, лицо, шрам на всю жизнь, о, бедная Саша...
– Пошли на фиг! – не выдержала, заорала Саша. – Это обычный волдырь! И хватит причитать, девочки, со мной все в порядке!!!
В результате вся это беготня закончилась тем, что Сашу отвели в аптеку, и там сама заведующая аптеки (окончила фармацевтический институт, между прочим!) – наложила Саше на лицо повязку со специальной мазью.
Затем Сашу отвезли домой, велели сидеть дома и на всякий случай приставили Лизу – поскольку Саша жила одна.
– Если что, Акулова, сразу «Скорую» вызывай!
– О-бя-за-тельно!
Саша с Лизой остались одни.
– Сашка, я знаю, кто тебе поможет! – подумав, изрекла Лиза торжественно.
– Кто? – устало отозвалась с дивана Саша.
– Виктор Викторович Бородин.
– Кто это?
– Пластический хирург. Матери недавно блефаропластику делал. Ну, подтяжку век, мешки под глазами убирал... Гениальный врач! И холост!!!
– Лиза... – простонала Саша.
– Молчи! Мужик – во! Не первой молодости, конечно, но и ты, если помнишь... Красавец. Руки золотые. Светлая голова. А повод какой удачный... Сразу двух зайцев убьем. И не спорь!!! – Лизу даже затрясло.
– Хорошо-хорошо! – испуганно глядя на подругу, сказала Саша. – Убьем зайцев. Я согласна.
В дверь позвонили.
– Кто это? – вздрогнула Лиза. Посмотрела на часы. – Пол-одиннадцатого вечера... Ты ждешь кого-то?
– Не-ет... – испугалась и Саша. Заглянула в замочную скважину, придерживая повязку на лице. – О, Тимоша! Легок на помине...
Она открыла дверь.
– Добрый вечер, – кисло произнес Тимоша, второй официальный муж Саши – мужчина лет тридцати пяти, с благородной бородкой. Лицом Тимоша сильно смахивал на последнего императора России, Николая Второго.
– Добрый... А ты чего без предупреждения? – отозвалась Лиза из комнаты.
– А, и ты тут, Лизавета... – вздохнул Тимоша, скидывая туфли. Босиком прошел к столу, сел. Снова вздохнул. – Ну и жара... Устал как собака.
– Что на этот раз? – сурово спросила Саша.
– Миксер хочу забрать. Ничего-ничего, я сам...
Тимоша посидел еще минуту с печальным, усталым лицом, затем направился в коридор за стремянкой.
– Чего это он? – шепотом спросила Лиза.
– Ты же слышала, миксер хочет забрать, – тоже шепотом отозвалась Саша.
– В пол-одиннадцатого ночи ему вдруг срочно понадобился миксер? – вытаращила Лиза глаза.
– Я не знаю... – пожала Саша плечами. – Может быть, миксер ему нужен к завтрашнему дню.
– Опомнись, Александра Филипповна, вы ж с этим Тимошей пять лет назад развелась! Что ему от тебя надо?
– Ничего. Только миксер. Он, когда выезжал, не все вещи смог забрать. Теперь вот заезжает иногда, забирает потихоньку.
– И много осталось?
– Все, что на антресолях лежит. Его пылесос, его фильтр для воды, зимние вещи кое-какие, плащ-палатка его покойного отца, набор отверток, штатив – Тимоша лет десять назад фотографированием увлекался... – методично принялась перечислять Саша.
– Что-о?.. И ты все это терпишь? Эти дурацкие визиты без всякого предупреждения?...
– А мне плевать, – мстительно ответила Саша. – Пусть ездит, если охота.
– Может, он до сих пор тебя любит? – озарило Лизу.
– Не думаю... Он год назад вышел замуж, женился то есть! И вообще после развода он ни разу на меня не покушался...
– Не любит, а ездит! – прошипела Лиза, с ненавистью оглядываясь на приоткрытую дверь в коридор. – Нет, но это ж надо...
Лиза выскочила из комнаты, оттолкнула Тимошу от стремянки, залезла наверх, и принялась скидывать на пол коробки.
Последней была плащ-палатка – старый пакет, в котором она хранилась, лопнул, и плащ-палатка, раскрывшись, ухнула вниз, накрыв собой полкоридора. Сразу стало темно от пыли.
Когда пыль улеглась, а Тимоша выбрался из-под плащ-палатки, Лиза воинственно произнесла:
– Забирай все и вали.
– Как? – с тоской спросил Тимоша. – Я все сразу увезти не смогу, я специально частями забирал...
– Я тебе денег на такси дам! – с азартом воскликнула Лиза.
– Зачем? В долг? Но как мне тебе возвращать, у меня каждая копейка на счету – я ремонт в прошлом месяце затеял, а это, между прочим, дорогое удовольствие в нынешние времена... – принялся объяснять Тимоша. – Ты в курсе, сколько сейчас стоит плитка? А обойный клей? Обычный обойный клей?...
– Я тебе дарю деньги, дарю! – закричала Лиза и принялась совать в лицо Тимоше купюры из своего кошелька.
– Лиз, не надо... – попыталась остановить подругу Саша. – Пусть делает что хочет!
– Хорошо, я сейчас вывезу все, – кротко сказал Тимоша. – И убери от меня свои деньги! – он отвел от себя Лизину руку.
Сел на кресло в коридоре, тяжко вздохнул.
– Вы не лесбиянки, случайно?
– Что-о?! – вытаращила глаза Лиза. – Все, я за себя не отвечаю...
– Мне в последнее время все женщины лесбиянками кажутся, – печально признался Тимоша. – Как ни посмотрю – чирикают между собой, веселятся, хорошо им вместе... Вот и вы вместе. Я понимаю, Саш, если б ты нашла приличного мужчину, и сейчас с ним дома сидела, а не с этой...
– Нашла! Приличного! – саркастически воскликнула Лиза. – Где их найти, ты скажи? В каком магазине купить?
– Злые вы... Потому и одни. Конечно, кто таких полюбит... – покачал Тимоша головой. – Саш, что у тебя с лицом?
– Ожог. Пожар тушила.
– Вот именно! – с гордостью выступила вперед Лиза. – Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет! Настоящая русская женщина, Александра Филипповна Силантьева! Саш, это его фамилия? – обернулась она к подруге.
– Нет, – ответила Саша. – Это моя девичья. Я фамилию не меняла – ни в первом, ни во втором браке...
– И правильно!
– Нет, неправильно, – возразил Тимоша. – Если бы ты, Саш, была бы мягче, милосердней, и, действительно, взяла бы мою фамилию...
– Твою?! – перебила бывшего мужа Саша. – Ну уж дудки... Не хочу быть Свининой! Александра Филипповна Свинина. Звучит?
– Свинин? Он что, правда – Свинин? – Лиза зашлась от хохота.
– Глупые вы, – с укором произнес Тимоша. – Нормальная русская фамилия. Ни чувства юмора у вас нет, ни здравого смысла, ни грамма ответственности... Ничего нет у нынешних женщин. Тьфу!
subtПрошлое
Всю ночь ей снился хороший сон. Сон о чем-то хорошем...
Такие сны бывают нечасто. Они – как подарок, от кого-то очень доброго, очень щедрого. Обычно после них просыпаешься со щемящим сердцем, со смутной улыбкой на губах – «Господи, что же это было? О чем?». – но ни одного сюжетного поворота, ни одного персонажа не можешь вспомнить.
Вроде бродишь где-то с кем-то, о чем-то беседуешь, а вокруг – чудесные люди, ярко-синее небо, золотое солнце, дивно пахнут цветы, а из репродуктора доносится волшебная, фантастически-прекрасная мелодия... Сбывается всё.
Счастье. Много счастья. Его не унести в руках, не завернуть в бумагу, не запихнуть в чемодан. Его держишь в руках, сжимаешь, словно охапку свежескошенной пшеницы, а янтарные колосья сыплются вниз, но их не жалко – в руках все равно остается больше.
...Аля открыла глаза, полные благодарных слез, и на миг ей показалось, что она еще помнит содержание сна. Кажется, в ее необыкновенном сне рядом с ней был юноша, очень серьезный и одновременно – очень веселый. Настоящий друг. Который не обманет, не предаст – до гробовой доски...
Но уже в следующее мгновение остатки сна растаяли, испарились напрочь. Какая музыка, какие юноши!
Аля вспомнила, что всё плохо. Очень плохо. Хуже некуда.
Ужас.
Черный, страшный ужас, от осознания которого даже начинает подташнивать и ладони покрываются противной испариной.
Ужас, который нельзя исправить. Он есть, и все. Он не закончится завтра. В жертву ему будут принесены сотни, тысячи и миллионы. И, может быть, даже собственная жизнь. Такая короткая – всего-то пятнадцать лет, за которые она не успела сделать ничего полезного или, там, героического...
Аля несколько минут еще лежала в постели, раздавленная мрачными мыслями, но потом все-таки заставила себя подняться.
В доме было тихо. Даже бабушка куда-то «усвистала» (ее собственное выражение). Наверное, к своей подруге Анфисе Тимофеевне.
Аля умылась, оделась и вышла из дома. Оставаться одной в квартире было невыносимо. Надо было идти, что-то делать, двигаться, двигаться... И Аля пошла – куда глаза глядят.
Весь проспект был запружен людьми. Толпа двигалась в двух направлениях – на запад шли воинские части и отряды народного ополчения, в обратную сторону – беженцы.
К беженцам Аля привыкла – они появились в городе давно, с первых дней войны. Шли издалека, от границы.
Потом появились беженцы из пригородов – колпинцы, детскосельцы... Не по-городскому загорелые, не по-городскому одетые... Пыльные, грязные, злые. С сумками, тележками, плачущими детьми и мрачными старухами, которые едва передвигали от усталости ноги.
Сейчас же шли те, кто жил на окраине Ленинграда.
– Фашист проклятый! Будь ты проклят, проклят, проклят во веки веков...
– Мамаша, да тише вы, и так сердце не на месте... – донеслось до Али.
Лавируя среди людей, она упорно двигалась вперед. Уши невольно ловили обрывки фраз.
– ...они уже Шлиссельбург захватили, слышали?...
– Ничего, Ленинград выстоит!
– У меня два брата в ополчении.
– У меня муж.
– У меня тоже муж.
– У меня муж и сын. Я к Ксении[1] недавно ходила, записочку оставила... – это уже негромко, почти шепотом. – Помоги, написала, нам, святая! Чтобы муж и сыночек живы остались...
– Нельзя так! Чтобы двое сразу... Так не бывает, так не будет, – упрямо забубнил кто-то в ответ. – Больно жирно, мамаша.
– Ну пусть хоть сын... Хоть он один! – со страстным отчаянием воскликнул женский голос. – Сыночка мой, единственный!..
Очень много говорили о диверсантах.
– Их немец специально к нам засылает...
– Наших вербуют.
– Бывают же такие сволочи!
– Ага, еще как бывают... Для таких Родины нет. Они фашистам показывают, где у нас всякие важные объекты находятся.
– Да как, как показывают?!
– А очень просто. Ракеты пускают!
Аля наконец выбралась из толпы, свернув в тихую улочку. Долго шла между старинными, нависающими над головой домами.
В подворотне залаяла собака. Аля испугалась и снова свернула. Теперь она не знала, где находится, и шла наугад. Болели ноги, и было довольно жарко – «бабье лето» как-никак.
В пыльном маленьком сквере села на лавочку, спрятавшуюся под кустами боярышника. Было очень тихо – словно повымерли все.
А потом Аля услышала чьи-то шаги. Она повернула голову, и увидела молодого мужчину в сером костюме и теннисных туфлях.
Мужчина был коротко стрижен, бледен, и даже довольно симпатичен – невольно отметила Аля. Отметила, и тут же принялась мысленно ругать себя – за легкомысленность, за глупость, за несерьезность. В такое время думать о подобных пустяках!
– Девушка, который час, не знаете?
– У меня нет часов, – сурово ответила Аля и отвернулась.
К ней еще никто и никогда не обращался так – «девушка». «Может, я повзрослела уже? – испугалась и одновременно обрадовалась Аля. – Надо же – девушка...»
Про себя Аля знала, она – хорошенькая. Ей это определение казалось старорежимным – тем более что слово это в ее адрес произнесла однажды Анфиса Тимофеевна.
Эта самая Анфиса Тимофеевна вместе с бабушкой когда-то учились в Смольном. То есть тогда – в институте благородных девиц. Учили их всяким ненужным глупостям – как танцевать, как делать реверансы, и еще тому, что девушка обязана быть хорошенькой. Хорошенькая девушка. Противно и... приятно. У нее, у Али, была тонкая талия, строгое лицо, темно-зеленые глаза, косы каштанового цвета – не до пояса, но все же...
«Какая она хорошенькая?! – помнится, возмутилась тогда бабушка, услышав комплимент ее внучке. – Вот я – действительно была хорошенькой! Ко мне сам барон Вревский сватался, да маменька моя, дура, отказала ему!»
«Ляля, Ляля, тише! – замахала руками на бабушку Анфиса Тимофеевна. – Не дай бог услышит кто! Посадят же... Не те времена нынче, чтобы о баронах распространяться!»
– Девушка... вас как зовут? – негромко спросил мужчина.
Аля вздрогнула – оказывается, тот и не думал уходить.
– А вам зачем?
– Ну как... – пожал тот плечами. – Можно с вами рядом присесть? Ноги прямо гудят...
– Садитесь, коли надо, – ответила Аля. И, подумав, ехидно добавила: – У нас частной собственности нет!
Мужчина сел, потер колени.
– Весь день пороги обиваю. Не берут, и все!
– Куда не берут?
– На фронт, куда же еще...
– А-а... – неопределенно протянула Аля. Потом все-таки не выдержала: – А почему не берут?
– Легкие у меня не в порядке. А еще я медицинский закончил в этом году. Говорят – в госпитале работай!
– А вы на фронт хотите?
– Кто не хочет... Только трусы дома отсиживаются.
– Я в августе под Ленинградом окопы рыла, – с гордостью призналась Аля. – На «оборонке» была то есть... До сих пор на ладонях мозоли – вот, полюбуйтесь! Меня, кстати, Алей зовут.
– Ничего, Аля, заживут ваши мозоли! – улыбнулся мужчина. – Это я вам как медик говорю. Меня, кстати, зовут Артуром.
– А по отчеству?
– Ну, не такой уж я старик, чтобы ко мне по отчеству обращаться...
У него были глаза какого-то странного, рыжевато-желтого цвета («точно у рыси!» – удивилась Аля) и хоть и хорошие, но какие-то мелковатые зубы. Она никак не могла понять – нравится ей этот человек или нет. Обычно это происходило в первые минуты знакомства, но сейчас все было не так. Может быть, потому, что Артур был старше? Или смущало то, что его на фронт не брали? «Но он же не виноват, что у него легкие больные!»