Многоэтажный, красного кирпича дом стоял на пригорке, обдуваемый всеми ветрами, – казалось, что крышей он достает до низких, сине-черных туч, стремительно и грозно плывущих на запад. Внизу чахлой змейкой вилась Яуза. Здесь, за Окружной дорогой, она текла свободно и лениво, ее бока не стискивали гранитные набережные, здесь она смотрелась обыкновенной подмосковной речушкой, заросшей бурыми прошлогодними камышами, с прибившимся к берегам мусором.
Только-только сошел снег, оставив на земле темные пятна. Пахло псиной и известкой, возле подъездов валялись ржавые батареи и битый кирпич – все говорило о том, что дом построили совсем недавно и что должно пройти немало времени, прежде чем у этого места будет обжитой вид.
Тучи, переполненные то ли последним снегом, то ли первым дождем, упорно стремились к центру Москвы, словно выполняя особое задание Гидрометцентра. Но вскоре восточная часть небосклона освободилась от них, и, едва последнее черное облачко перестало загораживать солнце, многоэтажная башня заполыхала в утренних лучах розовым огнем.
Игорь проснулся от яркого солнечного света, бьющего прямо в окна, – как будто кто-то направил ему в лицо мощный прожектор, и даже вздрогнул от неожиданности.
– Лара, Лара! – закричал он в изнеможении, тщетно кутаясь в одеяло. – Убери…
Одеяло застряло между стеной и диваном и упорно не поддавалось попыткам Игоря вытянуть его из щели.
– Что убрать? – выскочила из соседней комнаты Лара – в тренировочном костюме, бодрая и полная сил, похожая на ведущую спортивной передачи «Ноги на ширине плеч, руки на поясе, начинаем наклоны…».
– Вот это… Прямо в мозги мне светит!
– Это? В мозги ему светит! – расхохоталась Лара, впрочем, без всякой злобы. – Вот в углу молоток, вон карниз… Предлагаю повесить шторы!
– Я не могу, – упрямо ответил Игорь. Одеяло наконец выдернулось, и Игорь закутался в него с головой. – У меня спина отваливается. Честное слово, всю поясницу как будто парализовало… – забубнил он уже из-под укрытия.
– А нечего было жадничать, надо было еще одного грузчика нанять.
– Лара, но это ведь ты заказывала…
Вместо ответа она подошла к дивану и скинула с мужа одеяло.
– Что там с тобой? – почти встревоженно спросила она, пробегая сильными пальцами с длиннейшими ногтями, покрытыми иссиня-черным лаком, вдоль позвоночника Игоря. – Здесь?
– Ой… Нет! Здесь…
– Горе мое! – Она спрыгнула с дивана и через минуту вернулась, держа в руках нечто, напоминающее скалку, только усеянное широкими шипами. – Небольшой массаж…
– Лара, это садизм! – пыхтел Игорь, извиваясь на животе. – Мне больно! Тебе кто-нибудь говорил, что ты садистка?
Оседлав мужа, она водила по его спине тренажером, хладнокровно слушая вопли, которые издавал Игорь, уткнувшись лицом в подушку.
– Надо тебе Вадику показаться, – заметила Лара. – Зайдешь к нам завтра в салон? Он классно разминает…
– Ты же говорила, что Вадик нетрадиционной ориентации? Ой, не так сильно…
– Ну и что. Я буду в соседней комнате, и потом, у нас же там не вертеп какой-нибудь.
– Нет, я буду чувствовать себя униженным…
– Ты меня в гроб вгонишь! – в сердцах воскликнула Лара, для убедительности слегка стукнув массажером по затылку своего благоверного. – Вечно тебя уговаривать приходится… Вставай!
Она опять куда-то убежала, а Игорь, осторожно шевеля руками, сел на постели. Лучи били прямо в глаза, он жмурился, отворачивал лицо, а солнце играло в его волосах, переливаясь медовым блеском.
– Лара! – опять крикнул он. – Мы неправильно спальню здесь сделали. Надо в другой комнате, той, что ближе к кухне…
– Там будет детская. – Лара снова появилась в дверях, держа в руках электрическую дрель и играя ею, точно герой боевиков автоматом. – Держи! Ты мне нужен для мужской работы…
– Думаешь, уже пора заводить беби?
– Полотенце в ванной некуда повесить! – рассердилась Лара. – А ребенка… ты же знаешь, только когда все в божеский вид приведем. И потом, еще приличную мебель надо достать…
– А говорила – для мужской работы, – проворчал Игорь, вертя в руках дрель. – Может быть…
– После, после! – крикнула Лара, убегая на кухню. – Мне сейчас не до того… Какой-то мандраж из-за этой квартиры, знаешь…
Но она нервничала и сердилась только для виду, на самом деле Лара была счастлива. Со вчерашнего дня, со дня переезда, ее не покидало радостное волнение – наконец у нее появилось собственное гнездышко, и ей, как и всякой женщине, не терпелось поскорее обустроить его. В голове роились тысяча планов, но главное – Лара особенно остро осознавала сейчас, как она безумно любит Игоря. Нет, не просто любит, а обожает, до такой степени, что съела бы его в сыром виде и без соли, и она удивлялась тому, что ее чувство за восемь лет не стало слабее, а, наоборот, кажется, даже усилилось…
Это Лара, а не Игорь мечтала о ребенке. Завести его раньше не представлялось возможным – они жили в крошечной однокомнатной квартирке, где детскую кроватку даже некуда было поставить. Наконец супруги купили новую квартиру, правда, кое-чем пришлось пожертвовать – если раньше они жили в центре, то теперь переселились на самую окраину, что, впрочем, Лару вовсе не расстраивало. Еще зимой, когда они приезжали сюда, выбирая новое жилище, она представила себе, как будут выглядеть эти места летом – и старый московский центр с толпами людей и сплошным потоком машин вмиг ей разонравился. Она захотела чистого воздуха, леса, который видно из окна, и тишины, о которой мечтает каждый нормальный человек.
– Гарик, решайся, – сказала она тогда мужу. – Здесь мы будем счастливы.
– А разве мы несчастны? – удивился тот, ежась от мрачного зимнего пейзажа. – Здесь деревня какая-то…
– Нет, но ты же знаешь… – намекнула она на невозможность завести ребенка в тех условиях, в которых они тогда жили. – Здесь у нас будет трехкомнатная квартира, а в центре мы на эти деньги ничего подходящего не купим.
– Только потом не говори…
– Гарик, все будет отлично!
Игорь полностью доверял жене – почти во всех житейских проблемах она разбиралась лучше его, и в этот раз он спорить не захотел.
– Ладно, тогда здесь у меня будет собственный кабинет, – важно заявил он, совершенно не представляя, для чего он ему нужен.
– О господи, что мне, жалко, что ли! – в сердцах воскликнула Лара. – Да что хочешь…
Она знала, что Игорь не так горячо, как она, мечтает о малыше, что он скорее снисходительно соглашается с ней – да, неплохо бы завести беби, чтобы все как у людей, – но это ничуть ее не огорчало. Она обожала своего мужа и свято верила, что потом он будет благодарен ей – как всегда происходило раньше.
Она вспомнила все это, улыбнулась и стала смотреть, как в ванной Игорь возится с дрелью. Ей казалось, что лучше ее мужа никого нет, что он необыкновенно хорош, и все в нем настолько соразмерно и гармонично, что им можно любоваться, как скульптурой в греческом зале Музея имени Пушкина. Чуть выше среднего роста, не худой и не толстый, а именно такой, каким должен быть тридцатилетний мужчина, – юношеская стройность в сочетании с силой, которая приходит с возрастом, спокойное лицо, нос чуть вздернут, полные мягкие губы, впрочем, слегка безвольные, безупречный затылок, мягкие кольца золотисто-каштановых волос. Лара сама стригла своего мужа, панически боясь, что чья-нибудь равнодушная рука неудачно выбранной прической может нарушить светлую, безмятежную гармонию внешности.
– Здесь ужасные ручки и ужасная сантехника, – сказала она, не отрывая взгляда от его плеч. – И плитку надо перекладывать…
– Это столько возни.
– Я найму мастеров, ты не беспокойся. И надо поменять дверь на кухню – сделать складную, гармошечкой, чтобы не мешала.
– А по-моему…
– Гарик, чуть выше, неровно получается!
– А завтракать?
– Ой, совсем забыла…
Лару никак нельзя было отнести к новомодным феминисткам, которые требовали для себя равных прав и не желали ухаживать за мужьями, считая, что у тех тоже есть руки. Она была женщиной старой закалки, через гены матери и бабки ей передалась истинно русская страсть нянчиться со своим мужчиной, точно с младенцем, и при виде голодного Игоря ее начинала мучить совесть. Вот и сейчас свою забывчивость она ощутила как преступление.
Овсяная каша, полезная для желудка, легкий салат, мясная котлетка – настоящая, не полуфабрикатная… Лара все готовила быстро и легко, она не делала себе скидок даже из-за переезда.
– Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный, Адонис, женской лаской прельщенный… – напевала она, с артистизмом истинного мастера переворачивая котлетку без помощи вилки, просто подкинув сковородку. – Гарик, ты где там?
– Лара, ты чудо, – дежурно сказал он, целуя жену в висок. – Мне кажется…
– Что, прямо здесь?
– Почему нет?…
Ближе к вечеру они наконец сумели немного обустроить свое новое жилище, чтобы оно не было похоже на походный бивак.
– Так тихо, – сказала Лара, подходя к окну. – Я не привыкла.
– Просто дом еще пустой. Нет соседей сверху, снизу и за стеной. Кажется, мы единственные в этом подъезде.
– А вот в соседнем… Ты видел – какие-то крутые «новые русские», на черном джипе…
– Лара, джип еще ничего не значит, сейчас у всех машины!
– Ой, смотри – самолет летит…
Далеко-далеко, над лесом, медленно тянулся светлый самолетный след, небо было чистым, неправдоподобно ярким, словно нарисованным. И в этот момент кто-то загрохотал, застучал на лестничной площадке.
– Соседи! – удивилась Лара. – Может быть, сходим познакомимся?
– Лучше ты, у меня еще есть одно дело.
Она чмокнула мужа, выбежала в коридор и осторожно приоткрыла входную дверь.
Дверь напротив была тоже открыта, и какая-то худая девица с грохотом выбрасывала на лестничную площадку старые доски.
– Добрый вечер! – с любопытством сказала Лара.
– Добрый… – мрачно ответила девица. На ней была только длинная майка, отчего она выглядела немного странно – весенний промозглый сквозняк гулял по этажам, и тоненькие ножки девицы покрывали крупные мурашки, узкие колени посинели.
– Мы теперь соседи, да? – Лара была настроена доброжелательно, и мрачный вид девицы ничуть ее не смутил. – Меня зовут Ларисой.
– Елена, – представилась соседка и добавила, не меняя тона, в унисон своим мыслям, наверное: – Лучше бы меня сразу пристрелили…
– А что случилось? – испугалась Лара.
– Лифт не работает.
– Вчера, кажется, все было в порядке…
– Костя с вещами внизу, – продолжила девица. – Костя – это мой муж. Техники только через час будут. И везде бабки давать надо, бабки…
– Помочь? – решительно предложила Лара.
– Нет, – покачала головой девица, – вы и сами, наверное, еле живые. Этот переезд… Но ничего страшного – только час подождать. Вот, какие-то доски в коридоре валялись! – Она пнула ногой по деревяшке.
– Лена, да вы только скажите, мы же соседи…
Девица вдруг подобралась и, несмотря на майку и посинелые колени, всем своим видом изобразила царственное величие.
– Не Лена – нет, – мягко и снисходительно поправила она. – Елена…
– Пардон! – Лара машинально шаркнула ногой, словно делая реверанс. – Здесь так холодно!
– Да, пойду оденусь, – сказала девица. – Все равно – большое спасибо.
– Так заходите, если что… по-соседски.
Лара захлопнула дверь и побежала к мужу – доложить о том, что увидела.
– Ты представляешь, – крикнула она, влетая в комнату, – какая-то принцесса крови…
– Что?
– Да соседи!
– Ты их видела?
– Не их, только ее… Тоже семейная пара – муж и жена! Я видела ее, муж где-то внизу, сторожит мебель, лифт сломан – или черт знает что с ним такое… Нам крупно повезло вчера, не пришлось таскать вещи на шестой этаж по лестнице!
– Какая она? – без всякого интереса спросил Игорь, перекладывая перед собой книги из большой коробки. – Как ты думаешь – ставить по цвету обложек или по алфавиту…
– Без разницы! – Лара от возбуждения даже топнула ногой. – Ты не представляешь, сколько гонора было в этой особе, хотя я с ней едва ли парой слов перекинулась… Елена!
– Она?
– Знаешь, какая она?
– Ну?
– Серая мышка! – с мстительным чувством выпалила Лара, плюхаясь на диван рядом с мужем. – Бледная, невзрачная серая мышка!
– Золотце мое, а ты так хотела познакомиться с соседями, – сочувственно произнес Игорь, целуя ее. – Погоди, все еще образуется, эти переезды не самым лучшим образом отражаются на настроении людей…
* * *
Поздним-поздним вечером, когда за окнами стояла непроглядная ледяная темень, которая бывает только за городом и только ранней весной, Елена сказала Косте:
– Ты знаешь, а я уже успела познакомиться с нашей соседкой. Очень милая женщина…
– Да что ты говоришь! – воскликнул он, с наслаждением отхлебывая горячий чай из большой кружки, вылепленной в виде женского бюста с плоскими коричневыми сосками. – Она одна?
– Нет, еще есть муж, только тот не соизволил выглянуть…
– Собак нет?
– Слава богу, кажется, нет.
– Это хорошо, – удовлетворенно произнес Костя – сегодняшняя возня ничуть не отразилась на нем, он был из породы тех мужчин, которые при любых обстоятельствах выглядят цветущими и довольными жизнью. – А то будут гавкать за стеной, и вообще… Молоденькая?
– Ага! – засмеялась Елена.
– Хорошенькая?
– Да как сказать… Тетя лошадь! – Она уже откровенно веселилась. – Огромная! Почти с тебя ростом, вакхические формы и все такое… Настоящая фемина! Хотела помочь нам с мебелью, но я отказалась.
– Зря. Надо с самого начала налаживать отношения, мало ли что потом…
– Да уж! Она одна бы перетаскала наши шкафы и диваны, без всякого усилия.
– Ты же говоришь – милая…
– Но такая огромная… Костя, а куда мы засунули мой мольберт?
– Да вот же он, на самом видном месте…
* * *
Если раньше Лара тратила на дорогу до работы всего каких-то десять-пятнадцать минут, то теперь, по ее прикидкам, меньше чем часом-полутора не обойтись.
– Десять минут до электрички, – бормотала она, летя по разбитой глинистой дороге вдоль леса и на ходу делая расчеты, – ровно двадцать минут в электричке, двадцать в метро с одним переходом, десять пешком… Это если электричка придет вовремя и перед эскалатором в метро не будет давки!
Опаздывать Ларе не хотелось – на десять часов к ней записалась одна весьма привередливая клиентка, даром что с простецкой фамилией Сидорова. Она очень не любила ждать, хотя у самой времени хоть отбавляй – она находилась на иждивении у своего… спонсора. Кажется, именно так это сейчас называется. Сидорова отличалась болтливостью – а с кем, как не с парикмахершей, можно всласть обсудить перипетии личной жизни…
Лара считалась очень хорошим мастером. Своими сильными ловкими руками с помощью ножниц и расчески она могла дивно преобразить даже самую невзрачную женщину, а по части укладок она была просто асом – это признавали все другие мастера, которые работали в одном с ней салоне. Но главным ее талантом была способность поддержать беседу, выслушать клиентку. Она умела, не влезая в душу собеседнице, вовремя поддакнуть или ужаснуться, так что особа, чьими волосами она в данный момент занималась, могла беспрепятственно изливать душу, словно на приеме у психоаналитика. А если Лара чувствовала, что клиентка настроена угрюмо и изливать душу не склонна, то мило щебетала сама о каких-то пустяках, и ее щебетание действовало очень успокаивающе – как шум морского прибоя.
Итак, Лара торопилась и даже немного нервничала, впрочем, успокаивая себя той мыслью, что большинство москвичей тратят на дорогу времени не меньше, а на путь от «Планерной» до, скажем, «Красногвардейской» – и того больше. Игорь остался в этот день дома – ему было проще отпроситься с работы, и Лара сейчас думала, справится ли он с теми поручениями, которые она ему с утра надавала, ведь Гарик такой рассеянный, может что-нибудь перепутать. Нет-нет, он делал все, о чем она его просила, только было бы лучше, если б она была рядом и руководила его действиями…
На рабочем месте Лара оказалась даже раньше срока. Немного взвинченная, сияющая, она, как всегда, ошеломила своей энергией коллег. Аллочка за соседним столиком дезинфицировала расчески, Гелла перед зеркалом сама себе изображала пышные кудри, а педикюрша Людмила Савельевна сидела у окна в расслабленной, но полной внутреннего напряжения позе – как пантера перед прыжком, готовая сорваться с места, едва только звякнет колокольчик на двери, и начать свой трудовой день – отмачивать чужие мозоли и стричь чужие твердые ногти. Людмила Савельевна была человеком долга.
– Какой румянец! – томно сказал Вадик, пробегая мимо Лары. – Это что, уже влияние деревенского воздуха сказывается?
– Да уж! – прыснула она. – Представляете, девочки, прямо перед окнами – лес!
– Не представляю, – Гелла уже в три раза увеличила объем своей прически и, похоже, решила не останавливаться на достигнутом. – А у меня под окнами автостоянка. Ни заснуть, ни выспаться…
– Когда на новоселье? – улыбнулась Аллочка.
– Скоро, вот только с мебелью разберемся. Пока даже сесть некуда!
– А то и в лес на шашлычки… – мечтательно промурлыкал Вадик, дефилируя в обратную сторону.
– Еще холодно, – возразила Лара. – Раньше мая бесполезно…
Постепенно салон наполнялся людьми – пришли еще пара парикмахерш, потом маникюрша, потом те, кто занимался парафинотерапией и солярием… Салон, в котором работала Лара, был частным, и посещали его в основном люди с достатком, для которых внешность имела большое значение. Поэтому работа в этом салоне под эффектным и загадочным названием «Ринна Носка» была весьма престижной. Да и с материальной точки зрения… Хозяйкой салона являлась Катерина Ивановна Носкова, почтенная пожилая дама с килограммом золота в ушах, на груди и на пальцах, которая, особо не раздумывая, переделала свое простое отечественное имя на красивый заграничный манер.
Катерина Ивановна, при всей своей купеческой простоте, очень неплохо разбиралась в людях (кадры решают все!), и парикмахерша Лара была у нее на хорошем счету. Ведь помимо парикмахерских талантов Лара, которую совершенно напрасно новая соседка назвала «лошадью», была красива и являла собой нечто вроде рекламного щита, подтверждающего достоинства и высокий уровень услуг салона красоты «Ринна Носка». Ибо только совершенное может создать совершенство – ни одна дама не доверила бы свою прическу особе, которая даже себя не может сделать привлекательной.
Да, Лара была выше среднего роста, и тип телосложения ее можно было назвать атлетическим. Но ни грамма лишнего жира не пряталось под ее упругой гладкой кожей, лишь мускулы, да то, что мужчины называют неопределенным и притягательным словом «формы» – иногда даже Лару принимали за спортсменку, занимающуюся бодибилдингом. Но спортом она не занималась, в ней было в избытке природного здоровья. Вся ее родня, вышедшая из сибирских лесов и под влиянием перемен, потрясших двадцатый век, переселившаяся в Москву, отличалась красотой и долгожительством. А про одну из бабок, которая и в старости была, что называется, «кровь с молоком», написали даже в «Медицинском вестнике». Бабке было сто лет, а она умудрялась печь пироги для всех своих родственников и читать газеты без очков.
Лара специально мужскими прическами не занималась, делая исключение лишь для своего мужа, но посещающие салон господа не могли не интересоваться ею. Она действительно выглядела девушкой с рекламной картинки – со статью манекенщицы, длиннейшими ногами, аппетитным бюстом, всегда в черном. Лара обожала этот цвет. И ее короткие иссиня-черные волосы – а оттенка воронова крыла она добивалась не без помощи парикмахерских ухищрений – великолепно сочетались с огромными зеленовато-карими глазами, в которых, как в вязком болоте, тонул каждый встречный. Только губы на молочно-белом, даже голубоватого оттенка, лице Лары выделялись ярким алым пятном. Но господа посетители могли сколько угодно, захлебываясь, тонуть в ее глазах, сама она не делала ни малейшей попытки помочь им. Весь салон, например, потешался и сочувствовал некоему мужчине, который с упорством маньяка ходил стричься к Гелле, Ларочкиной соседке, а сам, вздыхая и томясь, глазел в зеркало на Лару. Несколько раз он просил, чтобы его волосами занялась именно она, и готов был платить любые деньги, на что Лара ему с невинной улыбкой отвечала, что «мужчинами она не занимается». Она была равнодушна к ухаживаниям, пусть самым романтическим. Она любила своего Игоря и очень боялась его огорчить. Даже заочно, даже если б он и не узнал никогда ничего.
Явилась привередливая дама по фамилии Сидорова. Лара подстригла ей волосы и уложила их в сложную высокую прическу, отчего дама стала похожа на английскую герцогиню, только стервозно-кислое выражение лица немного ее подводило. При этом Лара терпеливо выслушала исповедь дамы о негодяе-спонсоре, который всю ночь шлялся по казино. Потом пришла милая девушка, которая волновалась перед ответственным свиданием, потом сама госпожа Носкова доверила Лариным ручкам свои седые кудри, потом…
К середине дня образовалось небольшое окно, и Лара уединилась с Геллой в комнате для персонала. Сегодня Гелле подарили огромную коробку конфет, и она ими всех угощала. Лара пила кофе и болтала с подружкой о всяких пустяках.
– Счастливая ты, Лариса, – сказала Гелла, выбирая из коробки те конфеты, что были с ее любимой начинкой – розовой нугой. – Сколько ни ешь, никак на фигуре не отражается.
Гелла была тоже девушкой с рекламной картинки, но скорее с той, на которой рекламировались изделия какого-нибудь мясоперерабатывающего комбината – на фоне буженины или «Докторской колбасы» она смотрелась бы превосходно.
– Это все гены, – философски заметила Лара, кладя в рот шоколадку. – Если тебе не суждено похудеть, то никакие диеты не помогут.
– А я вот хочу по методу известной певицы…
– Может быть… Слушай, ты заметила, «сама» сегодня не в духе? – Лара имела в виду хозяйку салона.
– У нее дочка замуж вышла, и очень неудачно, – Гелла, как всегда, была в курсе. – Зять пьет и по бабам таскается…
– Не повезло девочке!
– Не всем же должно везти. Это ты у нас… Хотя я считаю, повезло не тебе, а Игорю. Господи, и надо ж так носиться с мужиком! Он хоть в магазины ходит?
– Ходит, Геллочка, ходит. Сегодня вот дома остался, по хозяйству… Двери там такие хлипкие, как из картона! Столько всего еще переделывать надо…
– А ребенка когда?
– Вот только устроимся… Как ты думаешь, «сама» меня не попрет?
– Из-за ребенка? Вопить будет, но не попрет, ты у нас ценный кадр. Правда, в декрете долго засиживаться она тебе не даст.
– Ничего, я потом няньку найду.
– А ты видела ту фифу, которой я химию делала? Не понравилось ей. Сказала, что на продавщицу стала с такой прической похожа.
– Ты бы ей предложила сначала на компьютере смоделировать.
– Я предлагала, только ее жаба задушила, тридцать долларов жалко стало.
Геллу позвали в зал, и Лара осталась сидеть одна. В окно был виден старый московский дворик – совсем как тот, из которого она недавно уехала. Неподвижно стояли голые тополя, в песочнице сидела огромная ворона и, склонив голову, хитро наблюдала, как к ней крадется черная кошка…
В сердце вдруг медленно вползла тревога – Гелла права, Гарик так инфантилен. Но она не представляла себе рядом с собой другого мужчину. Кровью и мясом, как говорят, она приросла к этому милому мальчику с золотыми кудрями. Вечному мальчику, который держал в своих теплых ладонях ее сердце. А разжал бы их, и она бы умерла.
…Тем временем Игорь смотрел, как мастера приваривают железную дверь к его новому жилищу. Сначала он по-хозяйски ходил возле, по старой лестничной площадке, наблюдая за работой, потом ему это до смерти надоело, и он засел в теплой кухне с газетой. Писали о разном – о войне, о новом компьютерном вирусе, от которого уже произошло много убытков, о способах выращивания рассады и о новомодном средстве борьбы с облысением. Когда газета была прочитана от корки до корки, мастера как раз закончили работу. Игорь подергал за ручки, пощелкал ключами, расплатился с рабочими и принялся снаружи прикручивать золотые циферки с номером квартиры. Он так увлекся, что не заметил, как рядом с ним встал какой-то человек и с видом знатока пощупал дерматиновую обивку на новенькой двери.
– Вы кто? – с достоинством спросил Игорь, глядя сверху вниз со стремянки, на которой стоял.
– Будем соседями, – сказал человек и протянул Игорю руку. – Константин.
Игорь слез со стремянки и с удовольствием потряс протянутую руку.
– Игорь, – просто ответил он. – А прежняя дверь очень хлипкая, одним ударом можно вышибить.
– Да, нам тоже такая нужна. Где заказывали?
Игорь сказал.
– Сталь двусторонняя? А ребер жесткости сколько? И почем?
Мужчины увлеклись обсуждением достоинств приобретения Игоря и совершенно забыли, что каких-то пять минут назад ничего друг о друге не знали. Они ощупали и чуть ли не обнюхали новую дверь сверху донизу, потом плавно перешли к той, за которой обитал Константин, и обсудили ее, а в заключение принялись советоваться насчет того, где выгоднее и ближе купить стройматериалы, необходимые для перепланировки жилища, – в новых квартирах все было сделано наспех и не по вкусу вселившихся хозяев.
Они не заметили, как оказались на подоконнике возле мусоропровода, дружно покуривая Костины «Морли», – это уже было почти приятельство. Игорь даже хотел позвать соседа к себе, но вспомнил, что кое-какие из Лариных поручений он не успел выполнить.
– Где работаешь? – спросил он, продолжая доверительный разговор.
– Я редактор, – сказал Костя. – Пока еще не главный, правда… – и он усмехнулся. – Работаю в журнале для молодежи «Всегда и везде». Еще и статьи пишу к тому же. И редактор, и журналист. Приходится крутиться – журналишка новый, кадры бестолковые, еще ничего не устоялось…
– Так интересно же! – с воодушевлением воскликнул Игорь. – Я всегда завидовал людям творческих профессий. В их труде есть что-то такое, что не дает погрязнуть в обыденности жизни…
– Нет, абсолютно никакого романтизма! – засмеялся Костя. Он вообще был очень смешлив и добродушен, довольное выражение не сходило с его лица. Огромный, лохматый, он напоминал медведя, забравшегося в малинник. – Проблемы нашей молодежи, места, где можно потусоваться, всякие сердечные советы… Отрава! Я уже давно вышел из этого возраста, да и вообще…
– А сам ничего не пишешь? Ну, типа, как писатель?…
– Хороший вопрос! – Костя крякнул, давя сигарету, и быстро переменил тему: – А ты-то где работаешь?
– Офис-менеджер. Оргтехника и всякие комплектующие… А жена парикмахером в салоне. Она – мастер высшего класса.
– Тоже творческая профессия, – как бы одобрил Костя, кивая огромной лохматой головой. – Искусство вечно, красота – бесконечна… А моя Лялька художник.
– Здорово.
– И платят хорошо, – серьезно согласился Костик. – Сейчас полно желающих, которые мечтают себе авторскую работу на стену повесить, да чтоб в золотой раме. Эксклюзив, так сказать. Только я ее не понимаю… – он вдруг перешел на шепот.
– В каком смысле?
– Ее творчество не понимаю. Она, конечно, в Суриковском училась и награды всякие завоевывала, и в своем журнальчике я про нее статейку тиснул – так и так, молодое дарование… Но что она хочет сказать своими картинами – без понятия.
– А как же ты про нее статью писал? – искренне удивился Игорь.
– Старик, ты не представляешь себе журналистику… Там все можно!
– Я бы посмотрел, – неожиданно вырвалось у Игоря, но он тут же спохватился: – Пардон, совсем не хотел навязываться…
– Да ты что, старик! – ухмыльнулся Костя. – Какие проблемы – мы ж соседи теперь. Заходи, жену бери, новоселье вместе отметим. Только ты обязательно похвали Елену, когда ее картины будешь смотреть, что-нибудь такое маргинальное скажи.
Игорь вернулся к себе. Смутная улыбка витала на его губах – сосед оставил после себя очень приятное впечатление. Он хотел было приступить к делам, которые поручила Лара, но такое расслабление вдруг накатило на него после дружеского разговора, что он прилег на диван и невольно уснул.
За окном буйствовал ледяной ветер, перед окнами раскачивались, словно протестуя, верхушки деревьев, мчались бесконечные сизые облака – они закрывали все небо, им не было конца и края… А сон приснился Игорю солнечный, теплый.
…Он видел себя маленьким мальчиком – хорошеньким кудрявым херувимом, заласканным до такой степени, что все окружающие пророчили его родителям мрачные картины будущего. Его никогда не наказывали, позволяли ему абсолютно все. Сколько раз, спрашивая позволения у матери или отца сделать что-то, спрашивая скорее из любопытства и не опасаясь возможного отказа, он получал ответ: «Ты свободный человек, пожалуйста, делай, что считаешь нужным». Иногда родители не советовали приступать к непосредственному исполнению замысла, но категорических запретов не было никогда.
«Эгоистом вырастет, – говорили им. – В старости от него и стакана воды не дождетесь!» Не раз какая-нибудь соседская бабулька или сторонний наблюдатель рекомендовали отшлепать Игорька хотя бы для эксперимента – нельзя же воспитывать ребенка только с помощью пряника, надо и кнут применять! Но родители в ужасе руками махали: им казалось невозможным наказать собственное чадо, они страшились совершить непоправимое, загубить, испортить чистую детскую душу, боялись, что сын обидится на них навсегда. Если он просил о чем-то – всегда получал желаемое. Время было скудное, застойное, родители во многом себе отказывали ради сына, ради улыбки на его лице. Он обожал клубнику, и едва на рынке появлялись первые ягоды, очень дорогие, перед Игорьком оказывалась тарелка, полная спелых сочных плодов. «А ты, мама, разве ты не хочешь?» – спрашивал он, удивленно заглядывая матери в глаза. И слышал в ответ: «Нет. Может, одну ягодку…»
Ему снилось, как он идет с матерью – она, такая юная, симпатичная, в цветастом коротеньком платье по тогдашней моде, ведет его за руку. Солнце сплошным потоком льется на них, он жмурится, черный асфальт плавится под ногами, за кирпичной стеной шумит старый рынок. «Подожди здесь, – говорит она. – Я быстро, а то тебя там затолкают».
Он остается возле ворот – в те времена еще было можно оставлять детей одних – и ходит, скучая и томясь, вдоль кирпичной стены, разглядывая собственные сандалии. В стене низенькая дверь, вся покрытая трещинами. Игорек не помнил, чтобы когда-нибудь эта дверь открывалась, на ней висит огромный ржавый замок. Из любопытства он дергает ручку – дверь вросла в землю намертво, она даже не отзывается на толчок. Внизу рассыпана щебенка, растут чертополох и какие-то мелкие городские цветы желтого цвета, чахлые и полузатоптанные…
Пожилой татарин Ахмет Саидович метет асфальт перед рынком, потом останавливается перед мальчиком и строго глядит. Лицо дворника абсолютно непроницаемо и неподвижно, но Игорь не чувствует страха.