Глава 1
– Ну и пусть! Пускай остаётся без меня, раз я ей не нужен! Со своим Юрием Ивановичем… Я ей надоел… Ей не хочется ко мне приехать, а я ночью вижу её во сне… А потом весь день реву, как придурок!.. А от валерьянки уже тошнит! Я домой хочу, ну, почему мне нельзя? Обещала после первой смены забрать, а сама наврала… Всё про новый рюкзак говорила, что покажет сразу, когда приедем!
Денис со злостью оторвал прицепившуюся к его красной футболке ветку берёзы и увидел, что руки его в смоле и грязи. Сначала он хотел забраться на сосну, но не сумел, и выбрал росшую неподалёку берёзу. Перед тем, как схватиться за ствол, он долго сидел на траве, почёсывая исцарапанные коленки. Бейсболка, надетая по лагерной моде козырьком назад, съехала на макушку. В уголках глаз Дениса, забавно опущенных и суженных, блестели злые слёзы.
Он, несмотря на неполные восемь лет, знал, что красный цвет наиболее модный в этом сезоне. И что носить всё красное могут позволить себе лишь сильные, уверенные люди без нервов. Потому и попросил мать, когда она приезжала ещё в первую смену, накупить ему побольше красного – футболок, шортов, кепок. Денис люто ненавидел своё нежное розовое личико, голубые глаза с длинными ресницами, льняные мягкие волосы, которые он пожелал остричь под ноль.
Воспалённые от слёз веки, раздутый нос и горестно изогнутые губы, безусловно, не добавляли героизма облику Дениса Оленникова. Но, к счастью, никто его сейчас не видел. Только сидела на той самой сосне ворона и с интересом наблюдала за одиноким маленьким человечком.
Денис оглянулся и увидел другую – на ветке серебристого тополя. Деревья здесь росли вперемешку – сосны, берёзы и тополя уж точно в лесу никто специально не сажал. Сейчас деревья колыхались под жарким ветром, и вороны явно были этим довольны – как будто оказались на качелях. Время от времени они принимались чистить перья мощными клювами, почёсывались ногами и вопросительно смотрели на Дениса своими умными блестящими глазами.
– Вам только очков не хватает!
Денис вспомнил, как к его деду, когда тот ещё был жив, ходил в гости пожилой музыкант, очень похожий на ворону. Он играл то ли на скрипке, то ли виолончели, и мама одно время загорелась идеей пристроить Дениса к нему в ученики. Но это было давно, ещё до того, как она собралась замуж.
– Наверное, самец.
Денис, показав язык той вороне, что сидела на сосне. Потом вспомнил, как во время недавней прогулки по лесу вожатая их отряда Алиса строго-настрого запретила называть вороном самца серой вороны. А ведь это постоянно делали и ребята, и вожатые, и даже сам директор лагеря.
Алиса Янина училась в Герценовском университете, хотела стать учительницей биологии, и потому много знала про птиц и зверей. Про жуков и бабочек, кстати, тоже. И вообще, Алиса была классная девчонка, и здорово, что именно она всё лето оставалась на отряде «Чебурашка», никуда не уезжала. Лишь бы на третью смену никого вместо себя не привела, а то попадётся мымра какая-нибудь, и совсем хреново станет. Хотя… Ведь ему-то уже всё равно. Ну, тормоз, совсем забыл, зачем пришёл сюда!
Сидя верхом на нижнем, самом толстом берёзовом суку, Денис вспоминал, как ему удалось утром стянуть у завхоза приличный кусок тонкой, но прочной верёвки. Спрятавшись в уборной, где, на счастье, как раз никого не было, он обмотал верёвку вокруг живота и прикрыл футболкой. Так и проходил полдня, даже купаться не стал, чтобы не раздеваться. И в тихий час полез под одеяло одетый. Зато не пришлось долго возиться; он только надел сандалии и на цыпочках подкрался к окну. Прутья решётки мальчишки давно уже разогнули, и потому пролезть во двор, а после юркнуть в кусты Денису удалось за пять минут.
Перед тем, как вскарабкаться на дерево, Денис размотал верёвку, которая упала к его ногам узкой стальной змейкой, поглубже нахлобучил бейсболку и принялся за дело.
Кончался июль, и в лесу уже не пели птицы. Было пыльно, жарко и тоскливо, несмотря на пронзительный солнечный свет и приятный запах разогретой сосновой смолки. Это лето выдалось почти тропическим, и даже редкие натужные грозы не приносили облегчения и прохлады. Напротив, жара делалась влажной, густой и липкой. Даже вечером, на линейке, трудно было дышать. И вожатые торопились закончить мероприятия как можно скорее.
Они разрешали всем воспитанникам, даже самым младшим, допоздна плескаться в заливе и купались сами, потому что в перегретых солнцем палатах до утра было не заснуть. Забывались и дети, и взрослые только под утро, и потому на отдых оставалось всего два-три часа. А потом в тревожные спутанные сны врывался звук горна – трубили ненавистную побудку. И всё начиналось по новой – умывание, зарядка, построение, завтрак, игры, работы по хозяйству. Дни казались бесконечными, как это дымное от горящих лесов, знойное, пронзительно-светлое лето.
– Я ей говорил, что третью смену не выдержу и умру…
Денис пытался представить свою молодую красивую мать, а перед глазами почему-то возникало круглое багровое лицо завхоза Полины Фёдоровны.
Если она раньше времени заметит, что верёвка обрезана, то обязательно побежит жаловаться. Сперва, конечно, Алисе Яниной, а потом – Никите, заведующему воспитательной частью. Может, и до директора дойдёт, она уже обещала. Но это ещё ничего. Выгонят из лагеря, и маме придётся его забрать. Но вот если к психологине Марии Константиновне по прозвищу Маркона опять отведут…
Тогда всё, лучше повеситься. Начнёт воспитывать с завтрака до обеда, только на тихий час отпустит. Взрослых, типа, надо уважать, маму любить безумно и не мешать её женскому счастью. Что такое женское счастье, Мария Константиновна мальчику не объяснила, но потребовала принять всё как данность, которую нельзя изменить.
А теперь Денис мстительно и в то же время удовлетворённо улыбался. Его уже точно никуда не вызовут и ругать больше не будут. Он твёрдо решил не мешать своей маме и её такому великому счастью.
Если мать нашла себе мужа, он уйдёт к отцу. Папа там, где небо, где облака и звёзды, думал Денис. И замирал от счастья, представляя себе эту встречу. Отца своего он не знал, видел только на фотографии, да и то в газете, потому что общих снимков у них с мамой не было.
Денис и в Питере, и здесь, в лагере, доставал снимок. И подолгу смотрел на совершенно чужого и в то же время невероятно родного человека в форме капитана первого ранга, так похожего на него. Одними губами шептал ласковые и горькие слова, рассказывая папе о своих невзгодах. И теперь понял, что не сможет больше оставаться здесь, среди равнодушных людей, пусть даже они живые. Но ведь и ТАМ, где теперь находится душа его отца, тоже что-то происходит. Наверное, папа в раю, и Денис тоже попадёт в рай, потому что он маленький и безгрешный…
Газета была сейчас с ним, в кармане шорт, и Денис погладил её сквозь ткань. Папа большой, сильный, весёлый. Он всё поймёт. Даже если заругает сначала, потом они помирятся.
Вчера Алиса сказала, что ему придётся остаться в лагере на третью, последнюю смену. Значит, и на день рождения не заберут, хоть мама и обещала. Всё про рюкзак рассказывала, мечтала, как Дениска осенью с ним в школу пойдёт. Юрий привёз, наверное, подлизаться хотел.
Рюкзака такого ни у кого во всей школе не будет – он с катафатами, то есть со специальными светящимися полосками, чтобы машина в темноте не сбила. Ещё с контейнером для завтраков, с кучей карманов внутри и снаружи. Мама про какую-то специальную спинку говорила – против сколиоза. А то врачиха сказала, что Дениска сильно сутулится, может заболеть позвоночник. Лучше бы отсюда забрала, потому что на фиг ему теперь этот рюкзак, и мешок фирменный для «сменки», и все другие подарки! У них, наверное, другой ребёнок будет, Маркона ведь говорила. Вот пусть ему и оставят…
Целое лето мама к свадьбе готовится. А свадьба будет только осенью. И что, Денис ей помешает чем-то? Он целый день во дворе; район у них зелёный, спальный, можно до ночи домой не возвращаться. А всё-таки не лагерь, и Марконы там уж точно не будет. Хотя баба Света немногим лучше, тоже шифер от неё запросто снесёт, так занудит…
Высунув язык, Денис тщательно привязал конец верёвки к суку. Другой он ещё внизу завязал петлёй. Не зная толком, как именно нужно вешаться, он старался компенсировать недостаток навыков напором воли и страсти. И, чтобы в последнюю минуту не отступить, живо воображал свой печальный праздник – в длинном деревянном корпусе, среди высоченных сосен, на берегу Финского залива.
Шаткие кровати с воющими сетками, тумбочки в облупившейся краске, ползающие по полочкам тараканы. Изрезанные ножиками перила и стены, жуткая синяя краска, которую очень уж любила Полина Фёдоровна, нагоняли тоску и заставляли чувствовать себя узником колонии для малолетних преступников. Об этом говорили даже старшие, а Денис слышал и втайне с ними соглашался. Кормили, правда, хорошо, давали фрукты и йогурты.
Поэтому Маркона всегда заводила одну и ту же песню:
– А вот мама о тебе заботится! За каждую смену по пять тысяч рублей платит! Чтобы ты отдыхал, набирался здоровья и сил. А ты всё скулишь, всё ноешь! Мешаешь самому родному на земле человеку жить полноценной жизнью! Думаешь только себе, бессовестный эгоист! Подумай о том, что твоя мама – молодая, очаровательная женщина. Ей всего двадцать семь лет. Вся жизнь впереди! Умница, красавица! Неужели, кроме тебя, у неё не должно быть никаких интересов, никаких привязанностей?! Ты просто обязан ради счастья матери перебороть свои амбиции. Принести их в жертву любви! Смириться с тем, что теперь у тебя будет новый папа, и придётся маму с ним делить. Отныне она станет жить не только для тебя одного. Вполне возможно, что у тебя скоро появятся братик или сестричка. И ты переживёшь ещё один приступ ревности, это уже понятно. Уясни себе одно, Денис, – ты пока не имеешь права ни указывать, ни настаивать на своём. Не мама у тебя в долгу, а ты у неё! Она дала тебе жизнь и сделала так много для твоего счастья!..
Денис не понимал значения многих сложных слов, да и не особенно-то хотел их понять. Он усёк главное – надо уйти. Надоело быть третьим лишним. Он мешает маме быть счастливой. Он должен, обязан, вынужден. А его запросто можно обманывать, обещать забрать после первой смены, после второй, а потом не выполнять обещания. Теперь вот, оказывается, и в день рождения, семнадцатого августа, в один из самых любимых праздников, он будет тут. Для мамы теперь этот день ничего не значит, а ведь совсем недавно вокруг Дениса вращался весь мир.
Тогда была жива крёстная, баба Наташа, мамина родная тётя. Дениса баловали, не отправляли с садиком на дачу и в лагерь. Возили к крёстной на Урал – в деревню, в тайгу. Баба Наташа была и маминой кокочкой. Потом её убил маньяк – в подъезде, у лифта. У бабы Наташи остался муж – тот самый Юрий Иванович. Он на Урале в авторитете, его там все боятся. У него куча денег. Юрий Иванович сделал маме предложение, и в сентябре, после того, как исполнится год со дня смерти бабы Наташи, они поженятся.
Но у Юрия Ивановича Денис жить ни за что не хотел. Отчим будет строгий, это точно. Говорят, что может и выпороть. А если тебя до восьми лет не пороли, то будет очень больно, страшно и, главное, обидно. Лучшее уж сейчас решить проблему, как любит говорить Маркона…
Когда Денис закончил привязывать верёвку, на окрестных деревьях сидело уже шесть ворон. В другое время Денис пуганул бы их палкой или камнем, но сегодня он был занят другим. Бейсболка его зацепилась за ветки, упала вниз, на корни. Но спрыгивать и поднимать её Денис не стал – а зачем?
Психологиня беседовала с ним три раза по два часа. И твердила всё время одно и то же – о какой-то жертве. И вчера, после третьей воспитательной беседы, Денис Оленников решил принести в жертву себя самого. Он освободит маму и исчезнет. Улетит с земли туда, в космос, и будет лёгким, невидимым. Тело-то похоронят, без вопросов, а душа будет проникать сквозь стены в дома, всё видеть и слышать.
В третьем отряде девчонки духов уже не раз вызывали по ночам. И духи приходили – двигали блюдца, задували свечки. Вот бы так к девчонкам прийти! А ещё лучше – к Марконе, чтобы завизжала на весь лагерь! Духом быть интересно, не то, что строем ходить по территории. Ну, а после смены-то куда повезут? К Юрию Ивановичу – ни за что! И у бабы Светы, маминой мамы, тоска зелёная. Лицо у неё всегда такое кислое, будто она таз лимонов съела…
Приготовив всё для самоубийства, Денис решил передохнуть, потому что утомился и вспотел. Между прочим, подумал, что подошёл бы пистолет. Бац – и всё. А так геморрой сплошной. Топиться ему не хотелось – в заливе мелко, грязно. Можно бы на лодке за буйки уплыть, но одному не отвязать, да и грести тяжело. Яда под рукой никакого нет. Из медпункта ничего не стащить. Лучше всего повеситься. Вроде никто уже не помешает.
Денис надел петлю на шею и подумал, что теперь нужно просто спрыгнуть с ветки. Верёвка, вроде, крепкая, хоть и тонкая. Он специально у завхоза спрашивал, много ли такая верёвка может выдержать. Та сказала, что много. Верёвка импортная, добротная. Только прислали мало, потому что вечно нету денег.
Сегодня ему удалось пробраться в кладовку, отрезать перочинным ножиком кусок. Всё получилось здорово. Даже лагерную собаку, лайку по кличке Рэм, отвезли к ветеринару. А то он мог залаять, когда Денис проползал под забором, чтобы убежать сюда, в лес.
За завтраком он ничего не стал есть, отдал порцию соседу по столу. Тот и так жирный, а всё время хочет добавки. Только никто не даёт, потому что, Алиса говорила, у котла кормится много всяких посторонних, кому в лагере питаться вообще не положено.
Денис представил свой стул, тарелки, ложку и вилку, стакан с компотом. Алиса, как всегда, разливает суп по тарелкам, потому что малыши могут всё опрокинуть. Кстати, Денис уже не раз объявлял голодовку, но Алиса никогда не пыталась кормить его силком и не жаловалась директору.
Когда ребята заметят, что его нет, и доложат вожатой, она подумает, будто опять убежал на станцию. Так и было после первой смены. В тот раз Дениса поймали у билетных касс. Но сегодня – ужритесь, не получится! Он обманет всех, а потом круто напугает.
Сидя верхом на ветке, с петлёй на шее, Денис блаженно улыбался, представляя, какой переполох поднимет его кончина. За всё время существования лагеря «Чайка» тут никто не умирал. Так-то всякое бывало – дрались до крови, с сотрясением мозга увозили некоторых. Последнего парня – неделю назад. Ну, кое-кого на карантин в изолятор сажали, а после родители забирали их домой.
В их отряде пацан за мячиком на крышу корпуса полез, упал и сломал ребро. Девчонку из старших змея укусила, за ней «скорая» приезжала. Клещей, впившихся в кожу, вожатые выводили постным маслом. Даже к медсестре не ходили, сами всё умели делать.
Вроде бы один чувак чуть не утонул недавно. Про это вожатые говорили, когда ругали заплывающих за буйки. Но чтобы повеситься!.. Теперь и про Дениса Оленникова будут рассказывать. И родителям тоже, между прочим. Скажут: «Не оставляйте детей на три смены, если они не хотят! У нас такой случай был. Мальчик из «Чебурашки», то есть из четырнадцатого отряда, взял и повесился с горя! И мама его так плакала, так плакала!» Вот клёво получится!
Он вообразил, как вечером, в темноте, бегут по лесу люди с фонариками. Среди них старшие ребята из лагеря. Вожатые Алиса, Никита, другие тоже. И обязательно милиционер, с овчаркой на поводке. Вот, значит, бегут они по тропинке, потому что собака взяла след. Мимо кустов, по зарослям черники, по корням, по сухим шишкам. И оказываются на поляне. Луч фонаря скользит по стволам и выхватывает из мрака висящего на ветке Дениса Оленникова…
У него аж дух захватило от восторга. Здорово все подёргаются! Особенно Мария Константиновна, которая довела его до петли. Надо было обвинить её в записке, но не получилось – блокнот кончился. Последние листы раздал пацанам на самолётики. А попросить у кого-то опасно. Вдруг следить начнут, и так уже наблюдение установили после второго побега.
Марконе объявят выговор, и Алисе тоже. Алису жалко, но ничего не поделаешь. Она тоже виновата, могла бы к Марконе его и не отправлять. Им всем лишь бы отвязаться. Вот и отвяжутся! Всех их на четыре кости поставят! Когда тело в петле снимут с берёзы, побегут в бухгалтерию, где телефон. Позвонят маме в Екатеринбург. Потом она приедет, и ей скажут: «Ваш сын ушёл. Не выдержал разлуки». Тогда-то она зарыдает! Она вообще-то часто плачет – и от горя, и от радости. Станет целовать его, обнимать. Скажет: «Прости, сыночек, прости, Денисёнок, я была неправа! Не нужен мне больше Юрий Иванович, и никто не нужен!»
А он её уже никогда не простит. Будет лежать холодный, неподвижный, с рубцом на шее – как в фильме ужасов. И никогда уже не встанет. Никогда…
Денис шмыгнул носом от жалости к себе. Прогнал мысли о ненужности столь ранней кончины. Постарался не вспоминать о земле, о червяках, которые станут его есть. На кладбище страшно, кругом кресты белеют. Тихо так, а потом вдруг начинают грачи орать. Гораздо интереснее вообразить себя в маленьком серебряном гробике. И вокруг, все в чёрном, – мама, баба Света, Юрий Иванович. И ребята со двора на Гражданке, из школы.
А вдруг в рекреации, когда учебный год начнётся, его портрет повесят? Вот атас! Кругом венки, свечки, музыка похоронная. Вот такая пусть будет у них свадьба! Живого человека замуровать на три смены! Наверное, баба Света тоже раскается. Скажет: «А он хороший был. Зря я его ругала…»
Денис помотал головой, из последних сил отгоняя видение. Московский двор на Пресне. Девочка в расшитых стеклярусом джинсах, с короткой стрижкой и большими карими глазами. Когда-нибудь и она узнает, и её мама. И закричит Оксана Валерьевна его матери: «Милка, ты одна во всём виновата! Ты – убийца!»
Он хотел вырасти. Собирался осенью пойти в третий класс. В шкафу на Гражданке висит школьная форма – зелёный пиджак, чёрные брюки. Учебники на письменном столе. Но всё это уже не потребуется. И те документы, которые мама перед отъездом ещё на первую смену сдала Алисе в коробочку, ей вернут. И все вещи вернут – одежду, полотенце, расчёски. Пусть смотрит на всё и вспоминает…
Денис ещё раз оглянулся и решил – пора! Через минуту здесь уже всё будет по-другому. Вон там муравьи, как бегали по пню, так и будут бегать, а он… Денис попытался вообразить себя в потусторонней жизни, но не смог.
Перед глазами появилась почему-то подушка в только что выглаженной наволочке, букет ромашек в квадрате пододеяльника. И длинная очередь в туалет, один на мальчиков и девочек, потому что другой сломался. Очередь не исчезнет после его гибели. Потерю одного человека трудно заметить, когда все толкаются, пинаются и лезут вперёд.
Семнадцать мальчишек и шестнадцать девчонок всегда устраивали в туалете свалку. С неё начинался день в лагере, ею же он и заканчивался. И после отбоя ещё долго летал по палатам шелестящий шёпот, а в туалете звонко капала вода. Денис радовался, что ничего этого больше не увидит и не услышит – так всё надоело.
Внезапно Денис услышал голоса. Значит, за территорию лагеря выбрался не он один. Вроде, там и мальчишки, и девчонки из старших отрядов. Могут выкатиться прямо на эту поляну, и тогда уже ничего не получится. Нужно успеть, пока компания щиплет чернику невдалеке. А вдруг их уже отправили на поиски? И не мент с собакой, а старшие ребята найдут его сейчас с петлёй на шее, а после задразнят до потери пульса. Интересно, сколько нужно провисеть, чтобы не откачали?..
Денис ещё раз посмотрел на ворон. К шести прибавилась седьмая, причём белая с розовыми лапами. Похожи, птицы всё понимали и ждали, когда душа самоубийцы покинет тело.
Он осторожно пополз по стволу вниз. Верёвка болталась рядом, цепляясь за ветки, и очень мешала. Сердце бешено колотилось, пот заливал глаза. Больше всего Денис боялся не смерти, а только того, что не успеет расстаться с опостылевшей жизнью…
Большие ребята весело похохатывали на полянке; звенели, сбиваясь на визг, девчоночьи голоса. Что-то крикнул очень знакомый мужчина. Этот развесёлый тенорок Денис много раз слышал в лагере. Но сейчас, наверное, от волнения, никак не мог его узнать.
Мальчик в последний раз взглянул в ту сторону, откуда доносились голоса. Разжал руки и ноги, которыми держался за ствол берёзы, оттолкнулся и повис над муравьиной кучей, извиваясь и хрипя. Вороны, как по команде, взмахнули крыльями и собирались уже взлететь. Но в это время ветка треснула, обломилась, и Денис рухнул прямо в муравейник.
Крона берёзы затрепетала, солнечные зайчики запрыгали по полянке. Вороны, разочарованно каркнув, взмыли в небо. Закричали какие-то другие птицы. По верхушкам деревьев промчался сухой душистый ветерок, и в следующую минуту на поляне вновь стало тихо. В мшистых канавах застыли зонтики травы, и над ними монотонно жужжали пчёлы.
И тут из-за кустов со смехом выбежали семеро загорелых подростков. Мальчишки – в полосатых, под зебру, майках – чёрно-красных и чёрно-белых, потёртых шортах и бейсболках козырьками назад. Девчонки – с алыми розами на джинсах, с широкими ремнями, украшенными разноцветными стразами. Одна, рыжая и конопатая, была в ультрамодной жилетке на шнуровке. Кое-кто из них, спасаясь от озверевшего солнца, надел тёмные очки «Маска смерти». Весёлые, измазанные в чернике, ребята не сразу сообразили, что здесь происходит. Они уставились на обломанный берёзовый сук, а потом – на лежащего в муравейнике знакомого мальчугана.
Подростки сбились в кучу и замолкли. Только одна из девчат, та самая рыжая, осмелилась приблизиться к ребёнку в красном.
Девочка склонилась над ним и закричала:
– Ой, Вован, он повесился! Иди сюда скорее, надо его к врачу! Это же Дениска из «Чебурашек»! Алиску взгреют теперь, точно! С отряда попрут!
Тот, кого девчонка называла Вованом, появился на полянке последним. Худой черноволосый парень, одетый точно так же, как и подростки, с круглыми карими глазами и «брежневскими» бровями, завязывая на голове цветастую косынку, вышел из леса. Над его красными губами, словно вывернутыми наизнанку, проступали похожие на тёмную плесень усики.
– Что такое?! – Вован оценил обстановку быстро.
Не тратя времени понапрасну, он опустился на колени прямо в муравейник, схватил услужливо поданный бритым наголо мальчишкой золингеновский нож, выкинул лезвие. Перерезал верёвку и пощупал у Дениса пульс. На всякий случай, подёргал того за руки, но потом решил, что искусственное дыхание не потребуется.
Остальные, немного отойдя от шока, загалдели, наперебой предлагая свои варианты дальнейших действий и высказывая предположения. Девчонки сверкали розово-стеклянным блеском на обведённых красным карандашом губах и томно откидывали волосы, демонстрируя ребятам красный лак на ногтях. Но тех больше интересовал Денис, на которого они, старшие, раньше не обращали внимания.
– Вован, у него кровь из носа течёт! Он живой!
– Слушай, а вдруг он шею свернул? Слышишь, как тяжело дышит?
– А вдруг руки-ноги поломал? Колено-то, блин, разодрал до кости!
– Вован, давай я в медпункт сбегаю, медсестре скажу!
– А, может, Алиску Янину позвать? Это же из её отряда…
– А Никите надо сообщить? Нет, он как бы до вечера в город уехал…
– Тихо все! – Вован, подхватив Дениса на руки, вышел на тропинку. – Ева! – Он взглянул на рыжую девчонку. – И Стас! – Вован упёрся взором в бритого мальчишку. – Бегом в лагерь! Сразу же к Татьяне, в медпункт. Алисе обязательно надо сказать, и дальнейшее обсуждать с ней. Больше никто в лагере об этом знать не должен. Нужно сперва разобраться, ясно? Чтобы никто сейчас из вас на территории не базарил!
– Ясно! – вразнобой отозвались ребята.
Ева и Стас, то и дело оглядываясь, побежали по тропинке в лагерь. Там через десять минут кончался тихий час, вскоре после него начинался полдник, и потому вожатых нужно было искать в столовой.
Остальные четверо, толкаясь и мешая друг другу, столпились вокруг своего кумира – ди-джея и одновременно механика с дискотеки Вована Азибаева. Давая ему советы, как лучше нести несчастного малыша, ребята казались сами себе умными и сильными, лобрыми и великодушными.
Происшествие с Денисом Оленниковым добавило остроты в их и без того рискованную прогулку. В это время они не имела права покидать лагерь и болтаться по лесу. То, что с ними был Вован, не могло спасти ослушников от неприятностей. Их вполне могли отправить домой, особенно попавшихся на самоволке не в первый раз. При этом деньги за неиспользованные дни родителям не возвращали, и те превращали жизнь преждевременно возвратившихся отпрысков в кромешный ад.
Вован, в свою очередь, уже воображал, какой скандал разразится сегодня вечером на планёрке. Скрывать ужасное событие не станет никто – ни он, ни ребята, ни Алиса Янина, вожатая отряда «Чебурашка». Из-за этого происшествия сегодня нормальной дискотеки не получится; возможно, и завтра тоже. Не хватало ещё, чтобы дети в выходные всё рассказали родителям! А те, ежу понятно, накатают гору жалоб и досрочно заберут своим обормотов, да ещё потребуют возврата денег. Решат, что тут над детьми издеваются, и те вешаются, как «салаги», измученные в армии «дедушками»…
Вован заглянул в лицо Денису и увидел, что тот уже пришёл в себя. Пацан всё осознал, потому сейчас и смотрел в недосягаемое небо мокрыми от слёз глазами. Он прекрасно понимал, что своего не добился, только опозорился перед всем лагерем, и теперь уж точно не сможет тут оставаться. Всего один из «Чебурашек» прославился, да и тот не по-хорошему. Его поступок ляжет несмываемым пятном на отряд и даже, наверное, на лагерь.
Вован, дабы немного успокоить страдальца, покрепче прижал его к себе, понимающе улыбнулся, вытер носовым платком кровь с рассечённой при падении нижней губы и промокнул алые ноздри Дениса. К счастью, кровь уже перестала течь.
* * *
– Это вам не лягушки в девчоночьих палатах! И не подглядывание в душевой! Это событие принципиально иного масштаба!
Мария Константиновна Бурлакова, лагерный психолог, всегда чувствовала себя главной на планёрках, которые регулярно проходили два раза в сутки – утром и вечером. И сегодня, после вечерней линейки, дискотеки и отбоя, вожатые, воспитатели и лагерная администрация собрались в библиотеке.
Мария Константиновна была старшей сестрой директора лагеря «Чайка» Алексея Константиновича, и он слушался психологиню, как родную маму. Ей было тридцать пять лет, ему – двадцать девять. Но Мария прекрасно помнила братишку в пелёнках и постоянно говорила о своей выдающейся роли в его воспитании.
Весь лагерь знал, что Алёшенька получил родовую травму, и после этого у него развилась жуткая болезнь – алалия. Вечно занятые родители не сразу обратили внимание на задержку речевого развития у младшего сына. Тревогу подняла Машутка, которой никак не удавалось научить Лёшу даже самым простым словам.
Но зато потом, когда страдальца потащили по врачам, Машута проявила себя с самой лучшей стороны. И только благодаря её активности Алексей научился как следует общаться и окончил школу, затем институт. А теперь, наконец, сел в директорское кресло, пусть только в загородном детском лагере.
Благодаря Марии брат перестал давиться даже жидкой манной кашкой, научился без припадков смотреть телевизор, нормально ходить на горшок и не уползать на четвереньках под стол при появлении незнакомых людей. Особенно часто Мария Константиновна упоминала тот факт, что лично прочитала брату около пятисот сказок, а потом подробно обсудила с ним их содержание.
Так велели делать врачи, а у родителей не хватало времени. И потому Маркона искренне считала себя непревзойдённым специалистом по психологии трудных детей. Она не поленилась закончить психологический факультет Университета, хотя уже имела педагогическое образование. И всемерно помогала любимому брату Алёшеньке воспитывать подрастающее поколение честным, трудолюбивым и послушным. Правда, ей далеко не всегда удавалось добиться нужных результатов.
Нервный издёрганный блондин с шелушащейся от солнца кожей лица, Алексей Константинович Бурлаков сидел в торце стола, полностью передав бразды правления старшей сестре. Он больше всего хотел как можно скорее завершить вечернюю планёрку и уйти из осточертевшей библиотеки, приняв хоть какое-то решение.
Алёша с раннего детства привык к действенной помощи Маши, и сейчас надеялся только на неё. Такое ужасное событие, как попытка самоубийства восьмилетнего мальчика, находящегося в данный момент под его ответственностью, требовало срочных оргвыводов. Таких, которые избавили бы от неприятностей лично директора, и не повредили его репутации, дальнейшей карьере. Не испортили имидж, не заронили в головы начальников никаких сомнений…
Ладно, что ребёнок остался жив, отделался синяками и ссадинами, не сломал ни руку, ни ногу. Но факт остаётся фактом. В лагере только об этом и говорят. А скоро – новый родительский день. И первое, чем огорошат пап и мам их оболтусы, будут рассказы о Денисе Оленникове, да ещё во всех подробностях. Обычно последствиями общения воспитанников с родителями были только рвота и понос от перекорма. А теперь, скорее всего, последуют более серьёзные неприятности…
Мария Константиновна, похоже, уже приняла решение, и потому смело смотрела на собравшихся, не испытывая никаких сомнений. Ей жутко было даже представить себе, как в подобной ситуации бедный братишка обошёлся бы без неё. Возможно, у Алёши случился бы эпилептический припадок, или снова отнялась речь. Но, к счастью, рядом была она, любящая сестра, способная найти выход из самого безнадёжного положения.
Маркона резко захлопнула окно, чтобы в библиотеке не слышали легкомысленную песенку бременских музыкантов и не отвлекались от животрепещущей темы. Но эта предосторожность всем показалась излишней. Первый в истории лагеря, пусть и неудачный, суицид прочно завладел умами и сердцами вожатых, детей, а также прочего персонала. И говорили о Денисе во всех пятнадцати отрядах.
В библиотеке же, как только Маркона захлопнула створки окна, стало, несмотря на поздний вечер, невыносимо жарко. По лицам собравшихся заструился пот. Вожатый первого, самого старшего отряда, двухметровый тяжелоатлет Боря Артемьев за спиной Марконы протянул руку и пихнул обе рамы кулаком.
Бурлакова возвышалась над длинным исцарапанным столом в позе полководца, докладывающего своему штабу план решающего сражения. Круглолицая, с обесцвеченными вьющимися волосами и победоносной полуулыбкой на ярко-розовых блестящих губах, Маркона сильно напоминала бодливую корову. Она смотрела на собравшихся то ли загадочно, то ли презрительно, как будто одна знала некую важную тайну. Карие волоокие глаза могли бы показаться красивыми, если бы не их выражение – глуповатое и заносчивое. Портил картину и широкий курносый нос, через ноздри которого, казалось, можно было увидеть мозг великого психолога.