Кублерос

Почти все.

Я гулял однажды по улицам, попал в парк и встретил девушку. Та сидела на скамейке, в длинном платье с кружевами и читала Бальзака. Рядом лежал белый рюкзачок.

Она сказала: «Ты тот, кто мне нужен! Я люблю спокойных парней, которые лишнего не думают и ничего такого себе не позволяют!»

Мы сидели в парке до вечера и я узнал, что рюкзачок она сшила сама, а еще она любит белые тюльпаны и ореховый пломбир. Что однажды она чистила на балконе апельсин – и о ужас! – уронила косточку на старушку, которая проходила внизу. Что мама иногда позволять ей наносить немного румян и помаду – только не слишком яркую!

Я рассказывал, какие прекрасные иногда пишу стихи и как люблю по утрам сварить кофе с корицей, а еще смотрю иногда фильмы Тарковского и глубина его мысли обжигает мое нутро.

Она вырезала ножницами из конспекта страницу, написала свой номер и сказала: «Позвони, как будешь свободен! Посмотрим вместе Андрея Рублева. Я чувствую в тебе родственную душу!»

Я кивнул и пошел дальше.

Зашел в бар и встретил другую девушку. Она сидела за барной стойкой и потягивала что-то из стакана.

Она сказала: «Ты тот, кто мне нужен! Я люблю жарких парней, которые не постесняются угостить, а потом сорвать с меня мои кружевные трусики!»

Мы занялись сексом прямо в туалетной кабинке.

У неё была родинка на лопатке. Под ней татуировка в форме пушистого зайца на смешном трехколесном велосипеде. На спине пятиконечная звезда лучом вниз. На гладком лобке строчка на латыни.

Мы сидели в баре до утра и я узнал, что пушистый заяц – её детская игрушка, которая сгорела с семьей, когда ей было пять лет. Что пентаграмму она наколола, когда принесла присягу сатане. А строчка на латыни – это Есенин:

«Лицом к лицу

Лица не увидать»

Я рассказывал, как своими руками похоронил год назад деда, как в родном городе два месяца жил в притоне и как однажды к нам прибежал отряд ментов, а я убегал от них по крышам и прятался два дня на чердаках, потом спустился, угнал велосипед и уехал навсегда.

Она набросала свой номер на барной салфетке и сказала: «Позвони, как будешь свободен. Оторвемся, пошлем эту жизнь, напьемся и еще раз трахнемся.

Я чувствую в тебе родственную душу!»

Семейные традиции, катаны и почему иногда не стоит звать замуж.

Это как поджечь бензин, ожидая, что запахнет розами.

– Сука!!! – орал я, прыгая на одной ноге. – Сука-сука-сука!

Вторая нога валялась рядом, черным ботинком в лужу. Ботинок сиял – я как последний дурак чистил его минут 20, прежде чем пригласить ее погулять в парк.

– Прости. – растерянно пробормотала она, перебирая в руке катану с веселыми смайликами на рукояти. – У нас семейная традиция такая: зовут замуж – руби ногу.

Я напрыгнул носком на бордюр, потерял равновесие и упал спиной на газон, уже порядком покрашенный кровью в багрово-красный.

– Ну что за херня, Маша? – из последних сил просипел я, видя, как расплывается ее силуэт, а следом и остальной мир. – А предупредить?

– Сам дурак. – обиделась она. – Почему не увернулся?

Я хотел задушить ее словами, хотел матом выбить катану из ее рук, повалить и добить парой междометий промеж глаз! Но вместо этого потерял сознание.

***

– Простите, но я не могу пришить вам ногу.

Вначале пришла эта фраза. И уже она, полетав в белой дымке вокруг моей головы, вначале отдалилась, а после уплотнилась, став серьезным дяденькой в белом халате.

А «ногу» полетала еще чуть-чуть, подлетев прямо ко мне, и став… ногой. Торчит теперь из ведра со льдом, на тумбочке справа.

– Простите, но я не могу пришить вам ногу.

– Почему? – еле-еле слышно прошептал я, неотрывно глядя на собственную конечность.

– У нас семейная традиция такая: если дочь выходит замуж – никакой работы.

Я повернул голову. Мой взгляд упал на черно-белую ручку катаны, торчащей из-под халата. Зацепился за костыль рядом со врачом и один ботинок на полу.

– Так вы – ее отец? – сообразил я, немного пошевелив мозгами.

Врач кивнул.

– Но она же отрубила мне ногу…

– Да. – еще раз кивнул врач. – Но она согласна.

Я прикрыл глаза и набрал в грудь сколько смог воздуха, чтобы мой крик снес побольше маразма вокруг:

– ДА ПОШЛА ОНА НАХЕР!!!!!

Врач пожал плечами, пробормотал под нос: «Ну я так и полагал…» Коротко кивнул в третий раз, оперся на костыль, встал и доковылял до двери в палату, перемежая стук костыля и шарканье ботинка. Стук-шарк. Стук-шарк. Стук-шарк.

У двери обернулся. На лице его было злорадное торжество.

– Слабак! – ухмыльнулся он и распахнул дверь. – Готовим пациента к хирургии! Олечка, приготовьте вторую операционную…

Эфир

Однажды я сдал кровь и убил 362 человека.

За месяц до этого мы с моим другом Кириллом нашли на антресолях бутылку советского эфира. Недолго думая, закрыли окна в комнате, заткнули щели между дверью и проемом и раскупорили.

Через пять минут Кирилл сидел на диване, плотно прижав ко рту пропитанную эфиром тряпку и шумно вдыхал, а я сидел и пускал кольца из вейпа, внимательно наблюдая за другом. Была странная зависимость – чем ровнее я пускал кольца, тем шумнее вдыхал Кирилл.

– У-у-у-ух е! – наконец выдохнул он и уронил тряпку.

Глаза его были красные, как у кролика, рот отвис, с губы стекала слюна. Потянувшись за пустой банкой, которую мы специально заготовили для плевков, он сплюнул и потянулся за эфиром.

– Ко-огда о-организм отравляет себя-а… – Кирилл странно вытягивал гласные, раскачиваясь и мотая головой, подобно лошади на отдыхе. – То уси-и-и-и-иваца… усиливается слюно… Слюноотделение!

Добавив эфира на тряпку, он сплюнул куда-то совсем сторону, и опять прижал тряпку к лицу. Я вдохнул еще вейпа.

По звукам Кирилл напоминал дарта вейдера. Он промокал тряпку уже в пятый раз, до этого – просто сидел и кряхтел, ворча, что запах у «этой херни» хуже, чем у бензина. И вот на тебе. Торкнуло.

Вдруг затих. Я вдохнул и выпустил совсем ровное кольцо, которое пролетело через пол комнаты и исчезло только на подлете к шкафу. Кирилл затянулся и вдруг… его зашатало, он упал на диван, потом на пол. И тишина.

– Эй… – я подошел и пнул его носком. – Эге-гей!

Но он больше напоминал труп. Я наклонился и потряс его за плечо. «Труп» внезапно дернулся, с размаху резанулся затылком об угол кровати, вскочил и начал мотаться по комнате, хаотично размахивая руками. Было ощущение, словно он попал в кубрик корабля, который попал в жуткий шторм. Из раны на затылке хлестала кровь, окропляя все вокруг.

Меня прошиб ужас!

– Кирилл..?!

Кирилл замер, вслушиваясь в пустоту. Потом медленно перевел взгляд на меня… Пронзительно завопил! Упал на пол! И затих.

От страха я еле вспомнил, что умею двигаться. Встал, быстро оделся и ушел, кинув моего друга истекать кровью на полу.

***

А на следующий день я пошел сдавать кровь. Слил поллитра, получил 605 рублей, купил чипсов и пепси и пошел проведать Кирилла. Голова его была перевязана, а на лице – самое злое выражение.

– Что вчера было? – пробормотал он с порога.

– Мы эфир нюхали. – ответил я и протянул чипсы, и только тогда лицо друга просветлело.

– А ну да, ну да… Ты как, кстати, тоже ведь рядом сидел? Мне вообще дурно…

– У меня так, голова ужасно с утра кружилась – но я думал, от страха. Я же кровь сдавал.

– С эфиром? – выкатил глаза Кирилл. – Кровь с эфиром, вот смеху то!

Мы посмеялись, а потом открыли пепси и забыли.

***

А через месяц где-то в районе Хабаровска в тайгу рухнул самолет с пассажирами. Если верить новости, самолет вел опытнейший пилот, но в экстренной ситуации: это был день жуткой нехватки пилотов в аэропорту и второй пилот ушел на другой самолет.

Самому же пилоту нездоровилось – накануне он порезался и потерял немного крови. Врач решил перестраховаться и перед рейсом сделал пилоту переливание. Я даже не удивился, когда увидел в новости, что группа крови у пилота 3-я отрицательная. Прямо как у меня…

Кровь с эфиром. Ха!

Все как надо, все как у людей!

Когда свидетель прикатил к алтарю наспех склеенный из картона гроб из которого торчала рука с кольцом, гости притихли, а невеста вначале заржала как конь, а потом отрубилась, напоследок просипев: «Все таки выкрутился, каз-зел…»

Свидетель изо всех сил жал плечами:

– А я чо? Я же обещал по-любому доставить! Ну кто знал, что так все будет? Ему сосулька на голову упала!

– В июле??? – возопила невеста, выйдя из обморока только ради вопля и тут же упав обратно на руки гостям.

– Он в ресторане в холодильник полез за мороженным..!

– Значит, так… – гулким голосом начал священник. – Души вечны, выбор их необратим. Вначале обручим, а потом уж – отпоем.

Родители и гости возмущенно загудели. В зал тут же влетел десяток пчел, по ошибке расслышав, что здесь – богатые заросли клевера.

Гул немного разбавлял вой вновь очнувшейся невесты.

Всеобщая печаль была так велика, что про труп как-то даже и позабыли. Один свидетель, пока суд да дело, приподнял картонную крышку и теперь смущенно отряхивал пиджак от крошек – крышка гроба была наспех склеена из коробок из под пиццы.

А Поп прокашлялся, наметанным глаз увидел в невесте – эпицентр шума и обратился к ней напрямую.

– Заткнись и скажи спасибо, что я – поп, а не брамин, и мы не в Индии. Там бы его сожгли, и тебя туда же. А у нас все тихо-мирно и по христиански: обручим, отпоем и скоренько в могилку. Ты в трауре полгодика побудешь а там, глядишь и пристроим тебя в монастырь!

От таких перспектив невеста грохнулась в обморок в третий раз, а толпа опять начала гудеть. Пчел в храме прибавилось…

«Странные люди» – подумал поп. – «Вполне нормальный вариант – и торжество состоится, и гости не разочарованы, и баба пристроена. Чего еще то? Все как надо, все как у людей»

«Странные люди» – подумал свидетель. – «Сначала звонят, слова не дают вставить – „привози, хоть какого..!“, а теперь расстраиваются. А я его на такси через весь город, как дурак… Зато в костюм переодел, пока ехали. Да и идет он ему так куда лучше. Все как надо, все как у людей»

«Странные люди» – подумал жених. – «Ну умер и умер. Зато пришел, как и обещал. Теперь один хрен – хоть жените, хоть в гроб. Сказал – сделал! Все как надо, все как у людей»

«Физик + Лирика»

Почтальон сунул письмо в дверную щель когда я застегивал последнюю пуговицу на строгом пиджаке.

Конверт абсолютно белый, с тонкой строчкой моего адреса, но я сразу узнал отпечаток ее помады на линии склейки. Да и как не узнать? Сочный, красный, томный – легкая волна сучести разошлась по квартире еще до того, как конверт упал на пол.

Кошка повела носом, зевнула, потянулась. Пес встрепенулся, сам не зная отчего, зачем-то гавкнул на торшер и ушел от греха подальше на балкон. А я взял конверт, замарал белые перчатки об ее помаду, ругнулся сквозь зубы и открыл.

«Милый мой. Родной мой. Неспокойный мой. Как ты учишь глупых детей в своих умных университетах, вселенная постоянно расширяется. И я боюсь, что это письмо никогда до тебя не дойдет. Пока его везет к тебе поезд, рельсы уже вытянулись до горизонта.

Там, глядишь, и появился промеж станций какой-нибудь новый город – не пустовать же месту, а вселенная на чудеса щедра. И почтальон-дурак взял и скинул именно мой конверт на этой новой станции…

Шучу.

Письмо дошло до тебя, ведь мы оба горячо хотим обратного.

Ведь как ты учишь глупых неразумных детей в своих скучных умных университетах – наблюдая за событием, мы на него влияем. Физика? Квантовая? В отличие от тебя, никогда в этом не разбиралась.

Так вот я не хочу, чтобы письмо дошло – оно и застрянет где-нибудь промеж маршрута. Ни там и не тут.

Но ты тоже не захочешь и минус на минус – плюс? Вот оно взяло, встрепенулось и полетело к тебе как миленькое.

Ты спросишь, поправив свои смешные очки: «Как я могу не захотеть, если я об этом до сих пор не знал?»

Да ты ведь проклял весь сегодняшний день, а заодно и завтрашний – как только конверт влез в безукоризненный порядок твоей квартиры. А как бедные-бедные дети слышат от такого строгого и умного тебя: «Время движется в оба направления». На каком-то там уровне. В отличие от тебя, никогда в этом не разбиралась, так пусть это будет уровень мысли!

Остается один вопрос: почему я этого не хочу? Я же написала это письмо.

Причина проста: я ухожу. Ухожу не в книжный магазин, не в провинцию и даже не в далекую жаркую Африку.

Я хочу покончить со всем этим и уйти из жизни. Вот так просто.

Я очень хорошо все спланировала. Все, как ты учил: электроды, полупроводники, соленая вода, напряжение, ток и лучший проводник – человеческое тело.

И стул, конечно же. Не будем отходить от канона.

Знаешь, в чем шутка? Я этого не хочу. Я больше всего на свете хочу жить.

И я очень твердо знаю, милый мой: если ты тоже хочешь, чтобы я жила, несмотря на все, что сказал неделей ранее, то… как там? Плюс на плюс же – минус? Задуманное мной непременно случится.

Если случится – я в последнюю секунду, перед ослепительной вспышкой, пойму, что тебе не безразлична. Улыбнусь – впервые за последние 10 лет.

А если этого не произойдет – то… плюс и минус. Не слышала, что в этом случае ты говоришь своим бедным глупым студентам, но знаю: мой плюс сильнее твоего минуса. И если этого не произойдет – то жить я буду долго и горько и остаток моей жизни будет стократно темнее той сладкой секунды света и радости.

Так что, милый мой? Родной мой! Неспокойный мой… Завтра я без пяти четыре сяду в кресло, поставив таймер устройства ровно на 16:00. Через пять минут через мое тело пройдет ток.

Если я все правильно рассчитала, то примерно к этой минуте ты уже должен дочитать. Для тебя я сейчас как кот Шредингера – не жива, не мертва.

На какой исход надеешься ты?»

Я дочитал, выдохнул, скомкал письмо и запихал в карман. Как хорошо, что я объяснил ей устройство электрической цепи а заодно – для смеха – электрического стула, но не рассказал, что для реальной работы нужно подключить его к розетке.

Не думаю, что она додумается до этого гениального шага.

Чертова дура… Плюс на плюс – минус, тоже мне! Хоть бы и сработал твой стул – не от электричества, так от цветочной пыльцы или солнечного света!

Часы пробили 4 раза.

Я ждал, нервно курил и думал: позвонить или уйти?

Кот Шредингера… Жива она или нет? Может быть, не такая уж она и дура? Хотя помню, я около дня потратил только на то, чтобы научить включать утюг!

Задребезжал телефон. Я рванул трубку.

– Алло!

Конечно же, это была она.

– Оно не сработало.

– Славно…

– Ты рад?

– Рад, что не нужно платить гробовщику. – буркнул я и кинул трубку на аппарат и как можно быстрее вышел вон, пока меня не застал второй звонок.

Побежал на вокзал, за билетом на поезд.

Впервые радуясь, что женат на дуре.

О скрипачах и скрипках.

Есть в Оркестре традиция: скрипачей набирают в сотни раз больше, чем в наличии есть скрипок. В результате на каждую из них неприлично большой конкурс, а шанс сыграть на ней зависит от умения. И. даже играя в оркестре, скрипач получает скрипку всего на пару минут. Отыграл, передал далее по очереди…

Чтобы это не увидел зритель, сцена держится в постоянном полумраке.

Скрипачи постоянно тренируются, чтобы играть на первой скрипке! Если ты не лучший, то играешь на второй-третьей скрипке или вообще в общем составе, но даже там на каждую скрипку – два-три десятка претендентов!

А сами скрипки собираются вручную, самими же скрипачами. Это требует огромного умения, терпения, усидчивости и труда.

Первая скрипка, которую собирает скрипач, тут же отправляется на помойку – играть на ней стыдно даже автору. После первой мало кто решается собрать вторую… И только трижды потеряв надежду и веру, попортив уйму дерева и раскровив занозами обе руки, скрипач наконец создает что-то дельное! Как только в оркестре появляется новая скрипка, пусть даже неплохая, в тот же день на нее выстраивается очередь.

А уж за право играть на лучших скрипках дерутся настоящие мастера! Такие интриги плетут… Скрипачи морят друг-друга ядом, душат во сне! Самые милосердные – всего лишь ломают пальцы и как-бы случайно пихают коллег под автомобили и автобусы, лишь бы получить пару минут игры на чудесном, звучащем инструменте…

Победу вспоминают долго и с удовольствием. От поражения – порой вешаются.

Но вот кончился очередной концерт и сцену озарил яркий свет. И на поклон вышли… создатели скрипок. Степенно стоят перед почтенной публикой и пожинают все лавры, пока зал осыпает их овациями и цветами. Изредка случается чудо и один из создателей вдруг смотрит через плечо и снисходительно кивает скрипачу: «Сюда, дружок. Сегодня ты неплохо сыграл на моей». Скрипач, не веря своему счастью, уже под самый конец аплодисментов выходит на сцену и смущенно стоит рядом.

А остальные – за кулисами, скрипят зубами от зависти. Мечтают, что в следующий раз позовут и их… А когда-нибудь они тоже соберут свою скрипку и будут стоять после концерта при свете прожекторов, окруженные цветами и овациями!

Но до следующего концерта опять считанные дни и уже нужно бежать репетировать и плести интриги, иначе и эти две минуты на полутемной сцене наедине со скрипкой и смычком будут не с твои…

Такая вот традиция. Такой Оркестр.