Забытый князь

Глава 3

Витовт сбежал из плена своего двоюродного брата великого литовского князя Ягайло. Взбешенный Ягайло, узнав об этом, приказал послать за беглецами погоню и схватить в Троках единственную, оставшуюся в живых, дочь Витовта, Софью. Два его сына недавно скончались один за другим. Врачи констатировали отравление. Кто это мог сделать, нетрудно догадаться. Чтобы ему предъявить претензии, нужны были доказательства. Но кто будет их искать, если заинтересованное лицо само было обвинено в преступлении?

Бежавший Витовт скрылся в неизвестном направлении. За короткое время, меняя лошадей, он достиг Слонима, оттуда отправился в Брест, а на пятый день был уже в Плоцке. Ягайло скрипел зубами, метал громы и молнии, но ничего сделать не мог. Он хорошо знал военные способности Витовта и понимал, что он стал ему самым опасным врагом. Пока в его руках будет дочь Витовта, его угрозы Ягайло мог не бояться. И приказал не спускать с нее глаз.

Но он знал, что Софья пошла в деда. Такая же неуемная, настойчивая, готовая постоять за себя. С нею, как с ее братьями, не расправишься. Если Европа не заметила смерть ее братьев, то Софью ему не простят. Тем более она славилась своей красотой. И многие знатные особы, включая королей, не прочь были заполучить ее для своих сыновей. Ягайло хорошо это знал и обдумывал, как бы понадежнее для себя выбрать ей жениха. Но когда до него дошла весть, что Витовт находится в Плоцке, ему стало ясно, что он недосягаем, надежно защищен рыцарскими мечами.

И его думы приняли другое направление. Он понимал, что его решение в отношении Софьи было правильным. Теперь Витовт задумается о своих действиях против него. Потерять дочь он вряд ли захочет. Но понимал и другое: находясь в стане его врагов, а тевтонцы были таковыми, Витовт ведет с ним торг. Чего они от него потребуют и согласится ли на это Витовт, был вопрос. Но… какой бы ни был расклад, ожидать от такой ситуации чего-то хорошего не приходилось. «Надо искать союзников», – решил он. И на всякий случай приказал разместить Софью в среднем замке. Чтобы постоянно была на его глазах.

Ягайло получил письмо от Витовта. Тот писал: «Брат, я знаю, что моя дочь находится в твоих руках. Если с ее головы упадет хоть волосинка, уничтожу не только тебя, но и весь твой поганый род». Прочитав, Ягайло бросил письмо в камин. Огонь жадно схватил его, свернул трубочкой и вскоре от него остался один пепел.

Вскоре пришло второе письмо. На этот раз от великого магистра Конрада фон Цольнера. Он писал, чтобы Ягайло позволил Кейстутовичу возвратиться в Литву и вступить во владение своей вотчиной. Прочитав, Ягайло швырнул письмо на стол и стал ходить по кабинету, как тигр в клетке. От четко себе представил, что вернувшийся Витовт немедленно соберет войско и, влившись в ряды тевтонцев, двойными силами двинется на него. Значит, войны не избежать. И стал собирать войско.

Об этих вестях и поведал Димитрию купец Игнатий. Великий князь даже не поверил услышанному. Он знал, что Ягайло очень хотел помочь Мамаю. И только благодаря Пожарскому это не удалось. «Безусловно, – думал князь, – Ягайло, зная о той кровавой битве, отлично понимает, что силы Московии сильно подорваны. И он не исключал, что литовец может нагрянуть. А тут такая весть…»

– А ты, брат Игнатий, ничего не попутал? – спросил князь, пристально глядя на купца.

– Великий князь, обижашь. Я глухим никогда не был. Все под чистую узнал. Скажу больше. В Вильне я продал дочке Витовта Софье жемчужное ожерелье. Девка, я скажу, великий князь, просто загляденье. А етот Ягайло держит ее, точно каку воровку. Вот так.

– Ну, если такое дело… – Князь поднялся, подошел к столику и, выдвинув ящик, достал небольшой кошель.

Подойдя к купцу, положил его перед ним.

– Возьми за свои труды, – предложил Димитрий.

– Нет, великий князь, – Игнатий отодвинул кисет, – пущай эта деньга пойдеть на помощь сирым людям.

Князь проводил купчину до самого крыльца, чего прежде никогда не бывало, и тепло простился с ним.

Вернувшись к себе, Димитрий задумался. Куликовская битва, нашествие Тохтамыша сильно расстроили государственную жизнь княжества. Много времени пришлось уделять возрождению воинства, ликвидации последствий татарского нашествия. И события на западе выпали из поля зрения князя. Сообщение Елферьева пробудило у князя интерес к тем землям. Раньше этим занимался Федор Кошка. Занимался неплохо. Но вот эти события…

«М-да-а, – в задумчивости произнес князь, – кого? Може, попробовать Владимира Даниловича Красного Снабдю? Эх, нет Бренка! – вздохнул Димитрий, с тоской вспомнив своего погибшего друга. – Эх, Федор, Федор, чо ты никого не оставил?» – досадливо подумал князь. И тут его мысль невольно перебросилась на Василия: «Что-то с вестями задерживается. По срокам они должны уже быть в Орде».

Как только прибыл Василий в Сарай, Федор Кошка тотчас отправил в Москву гонца. Ордынцы еще издали заметили, как к их берегам подходит довольно внушительная флотилия лодий. Особый интерес вызывала первая ладья. Она была значительно крупнее, под большим парусом и с конской головой на носу. Ход у нее был хороший. Острый нос заставлял воду бурлить и разбегаться волнами до самых берегов. Но при приближении к городу парус убрали и перешли на весла. На носу ладьи матрос веревкой с грузилом беспрерывно замерял глубину. Это было интересно. Сараевцы видели такое впервые.

Матрос – это название людей, трудящихся на суднах, принес в Московию купец Игнатий Елферьев, часто бывавший на западе, где встречался и с немцами, и с голланцами, от которых и прослышал такое слово – что-то закричал, весла подняли, и в воду с грохотом сбросили тяжелые грузы. Ладья дернулась и застыла. Вскоре к борту этой ладьи подошел один из паузков, на него спустилось несколько человек.

Когда он пристал к берегу, с него спрыгнул немолодой высокий человек. Он внимательно оглядел берег. Не заметив ничего подозрительного, обернулся и махнул кому-то рукой на паузке. На землю спрыгнул молодой, крепкий парень. Легким движением руки он отбросил назад свои темно-каштановые волосы, открыв высокий чистый лоб. Волосы, спадавшие чуть ли не до плеч, красиво окаймляли его голову, а неокрепшая бородка делала лицо старше его лет. Темно-карие блестящие глаза жадно смотрели на открывшую перед ним панораму.

Поднявшись наверх, княжич увидел вдали город, который, как лицо знатной турчанки, был прикрыт легкой синеватой кисеей. Но сквозь нее отлично просматривались золотистые купола, крыши, покрытые красной черепицей, белоснежные стены домов. Стояло уже лето, и парень был одет по погоде. Белоснежная рубаха, расстегнутая на груди. Легкие шелковые шаровары, заправленные в сафьяновые сапоги. На суше было гораздо жарче, чем на судне. Река делилась прохладой. В первое мгновение он не очень ощутил разницу в температуре.

Пока Василий разглядывал чужую для него землю, с флотилии высаживались люди. Первым вступил на землю боярин Федор Кошка. Подозвав служку, он приказал ему найти лошадей, чтобы добраться до города. Их искать не надо было. Извозчиков было столько, что могли перевезти армию, а не только группу людей. Рассадив команду, Кошка спросил у извозчика, знает ли он, где расположены московские хоромы.

– Моя знаит все, – ответил тот, улыбаясь во все широкое лицо.

Эти хоромы были отстроены еще по приказу великого князя Александра Невского, которому дал на это разрешение сам Батый. Потом все ханы смотрели на эту вотчину как на что-то священное для них. Лес возили с вятских лесов, и хоромы строились с размахом. Со временем почернели могучие сосны, просели стены. Слегка покосилась ограда. Но все же хоромы производили впечатление старого, погрузневшего богатыря, который еще сохранил в себе частицу былой мощи.

Когда вошли внутрь, в нос ударил запах затхлости. Давно не топились печи, и дух жилого со временем выветрился. Кошка занялся растопкой печей. Вскоре над хоромами показался дымок. Жизнь входила в старое жилье. Первый обед был как праздник. Во двор вынесли столы, составив их в один общий. Вытащили старые, покрытые пылью времен, чаны. Затрещали костры. Запахло жареным мясом. Прикатили и бочки с брагой. Заперев крепко ворота, начали бражничать. Но перед этим все сходили в церковь поблагодарить Господа Бога за то, что удачно добрались до места. Просили помощи и в дальнейшем.

Великий хан не торопился с приглашением к себе прибывшего московского посланца. Пришлось ждать. Пронырливый Кошка не сидел сложа руки. Он узнал, что здесь, в ханской столице, находятся несколько русских князей со своими просьбами и мольбами. Помимо Михаила тверского и его сына Александра в Сарае находились: княжичи Василий Дмитриевич Кирдяпа и Семен Дмитриевич – сыновья нижегородского князя Дмитрия Константиновича; брат Дмитрия Константиновича Борис и Родослав, сын рязанского князя Олега. Несмотря на мамаево поражение, Орда своего значения еще не потеряла и была достаточно сильна. Это показал поход Тохтамыша на Московию и взятие столицы. А поэтому русские князья шли в Орду с разными просьбами.

Узнав об этом, Кошка насторожился. Он знал, что в душе все они не любят московских князей, которые их прижимали. Находясь вдали от родной земли, могли сделать что угодно. Поэтому Кошка просил Василия не покидать по возможности родных стен, а воеводе наказал следить за каждым шагом княжича.

Но пока Василия не очень расстраивало, что хан его не принимает. Ему было интересно все: и большой красивый Сарай, его жизнь, шумные базары. На базары они пошли в первую очередь. И не зря. На рынке, где торговали рабами, они успели застать многих московитян, среди них потомков довольно известных мастеров. Там они выкупили Парамшу, дед которого, тоже Парамша, был золотых дел мастер. Внук пошел по его дороге. А еще гончаров, киверников, иконников. Брали и других. Как и приказал князь Димитрий, денег не жалели. Потом это обернулось им, особенно Василию, огромной неприятностью. Но это случилось потом. А пока княжич изучал их прекрасные дворцы, церкви, мечети…

Когда новизна потеряла свою привлекательность, Василий почувствовал, как смутное чувство тревоги стало захватывать его. Уже не так притягивали дворцы и рынки. Чаще начал вспоминать родной дом и наседать на Кошку, чтобы тот что-то делал для встречи с ханом.

И вскоре все решилось. Что было причиной, трудно сказать: не то сработала пробивная сила Кошки, не то хан сам решил, что дальнейшее испытание терпения княжича может только навредить его задумке, которой он ни с кем не делился. А прицел его был и великим и очень опасным. Он понимал, что для этого ему нужны союзники, и в этой роли он видел Московию как ближайшего и самого сильного соседа.

И Василия пригласили к хану. По этому случаю служки достали из сундуков дорогое княжеское одевание: корзно с цветным подбоем и золотой запоной с отводами, кафтан ниже колен, золотой пояс, востроносые сапоги, шапку с подбоем и опушкой. У всей одежды воротники, рукава, подолы и края были расшиты золотом.

Хан принимал княжича во дворце, построенном на месте бывшего шатра и напоминавшем его своей архитектурой. Дворец был из белого камня. Края крыши, двери, рамы – все позолочено. Для приема гостей во дворце соорудили специальный зал – огромное помещение с дугообразным потолком и длинными, узкими окнами. Пол и часть стен покрыты шкурами. Только дорожка к трону, как и площадка перед ним, выложена из нежно-голубых керамических плиток. Позолоченный трон стоял на возвышении.

Тохтамыш встретил гостя умным, пронизывающим, суровым взглядом черных, как уголь, глаз. Хан по своему разумению знал, что русские князья не принадлежат к числу великих правителей вселенной. Сам же он очень гордился тем, что в его жилах течет кровь Чингисхана. Он презирал тех татарских правителей, у которых ее не было. Так он относился к своему спасителю Тимуру, который его, Тохтамыша, нищего потомка великого хана, сделал кипчакским ханом. Возвышение безродного Мамая тоже не давало ему покоя. Мамай, наголову разбитый русскими, стал еще и добычей поджидавшего такой момент Тохтамыша. Но Мамаю удалось бежать в Крым, где он нашел покой. А Тохтамыш гордо взошел на трон своих предков. Лицо повелителя не имело чисто татарских черт. Видна была помесь татарина и узбека. Оно было несколько удлиненно, только разрез глаз говорил о том, что он сын степей.

Как ушли в прошлое шатры, на смену которым пришли дворцы, так теперь перед встречей с великим ханом не надо было ходить около куста, кланяться солнцу, луне, земле, дьяволу, умершим предкам ханов. Теперь гостя встречали два огромных тургауда и, встав по обе стороны, вели на прием. Перед главным залом гость должен был снять обувь и надеть мягкие кожаные чувяки. Войдя, низко поклониться. Поклониться надо было и подойдя к трону.

Василий, как было положено, остановившись перед троном, низко склонил голову. Выпрямившись, встряхнул головой, убирая упавшие на лицо волосы и, смело глядя в глаза хана, заговорил:

– Позволь мне, великий и почтенный, приветствовать тебя, поднявшего с земли знамя великого Джихангира. Да окажет тебе помощь и любовь всемилостивый творец всего существующего, да будут годы твои наполнены слезами врагов твоих и радостью твоих друзей. Да будет жизнь твоя долгой и счастливой во имя Аллаха, милостивого и милосердного! – сказав, Василий еще раз поклонился и отступил на шаг назад.

Слова княжича, сказанные голосом приятным, исходящим из сердца, растопили лед в груди повелителя.

– Как поживает великий московский князь? – спросил хан, не спуская взгляда с княжича.

– Мои слова – слова великого московского князя, – ответил Василий.

Мурзы, толпой стоявшие вокруг трона, переглянулись между собой. Как это он объявил Димитрия великим князем? Тут же находится Михаил, который тоже претендует на этот ярлык. Он живет здесь не один месяц. И хан ему пока не отказал.

Чуткий и осторожный Тохтамыш уловил это настроение. Немного ругнул себя за эту поспешность, уж очень по душе пришлись слова молодого князя: «Поднятое знамя великого Джихангира». Давно уже никто не говорил так. «А он поднял меня до его уровня». Но уловленное им неудовольствие его князей тоже нельзя игнорировать. И хан нашелся.

– Сегодня, дорогой княжич, наша действительность меняется, как осенний день. Недостойный Мамай, – это слово он произнес с презрением, – тоже называл себя великим. А чем закончил? Поэтому судьба ярлыка пока не определена.

– Дозволь мне, великий хан, в знак благодарности за твою любовь к моей дорогой земле поднести тебе наш княжеский дар! – сказав, он хлопнул в ладоши.

В зал вошли люди с сундуками. Они вытаскивали из них переливающиеся серебром шубы, холсты из паволоки, позолоченное оружие, драгоценные каменья в разукрашенных кошелях, дорогие ожерелья. Из всех подарков Василий взял парчовую, шитую золотом, мантию, подбитую горностаем, и положил с поклоном на колени хана. Тот не мог скрыть своего восторга и каким-то победным взглядом посмотрел на окружающих его князей. На их лицах застыла подобострастная улыбка. И только один князь Едигей, недавно перешедший на сторону Тохтамыша, двусмысленно улыбнулся. Василий же, понимая ценность подарка, ничего не сказал, а молча вернулся на свое место, демонстрируя тем скромную почтительность. Едигей шепнул стоящему рядом мурзе:

– Умен, собака! – и показал глазами на Василия.

Мурза ничего не ответил. Он, вероятно, посчитал, что рабская кровь заставила того это сделать.

Глаза хана заблестели. Он повернулся к визирю:

– Я думаю, ты не задержишься с написанием.

– Как будет угодно, великий хан, – ответил тот.

Но тут к хану подошел один из мурз и что-то зашептал ему на ухо. Когда он закончил говорить, лицо хана потеряло милостивое выражение.

– Скажи мне, князь, – не очень любезно спросил он, – много ли рабов вы выкупили?

Этот вопрос застал Василия врасплох. Но он быстро сообразил, что хану сказали, и не стал выворачиваться и униженно отвечать. Приняв безразличное выражение лица, он равнодушным тоном произнес:

– Да, мои бояре кого-то покупали.

Мурза испугался, что хан примет такой ответ за чистую монету, не выдержал и опять подскочил к нему.

– Сколько? – вырвался удивленный вопрос.

– Больше двухсот человек, – ответил мурза.

Глаза хана расширились.

– Слышал? – глядя на Василия, спросил хан.

– Слышал, но не понял, – ответил княжич.

– Двести! – произнес хан по-русски. – Значит, деньга у вас есть!

– Да откуда? – Василий разгадал хана. – Когда… вы захва… – Он осекся и поправился: – Гостили в кремле, твои люди, великий хан, нечаянно забрали всю княжескую казну.

– Значит, не всю. – Хан загадочно улыбнулся. И добавил: – Решим так: ярлык твоему отцу, князю Димитрию, я даю. Завтра же пошлю своего посла в Московию с ярлыком для князя Димитрия. Михаила, – хан помнил имена князей, – отправим назад. Некоторое время пусть поживет и едет… как вы говорите, с богом.

Василий кивнул. Он понимал, что хан обдумывает какой-то тяжелый для Руси план. Настроение его испортилось.

– Великий и непобедимый, дозвольте вернуться к своим людям, – произнес Василий.

Тот величественно кивнул головой.

На второй день к Василию явился ханский посланец и объявил, что Василию надо дать хану восемь тысяч рублев, тогда хан отпустит его домой.

– Восемь тысяч! – вырвалось у княжича. Да это надо ободрать всю Московию и то не наберешь таких денег. – Вы, ироды, – тут зло взяло верх, – ободрали всех так, как до этого никто с Московией не поступал.

Но посланец ничего не сказал, повернулся и хлопнул дверью.

Вскоре у Василия собрались все бояре. Они пришли узнать, зачем приходил ханский посланец. И узнали!

– Восемь тыщ! – воскликнул Федор Кошка. – Вот нехристь окаянный! Да где Димитрию взять такие деньги!

– Что же делать? – спросил Квашня, почесывая затылок.

– Будем думать! – ответил Кошка.

– Тута думай не думай, деньгу таку здесь не найти, – заявил Квашня, – надоть срочно отписать в Москву.

– А куды деваться? – развел руками Кошка и кликнул писаря.

Глава 4

Софья проснулась очень рано. Причиной был холод. Серый камень стен наводил уныние, а замершие ноги вызывали злость. Она сжалась в комок, и ей показалось, что так стало теплее. Она выжидала время, когда великий князь проснется: «Ему-то что. У него там, поди, жара», – думала она, периодически потирая ноги. Когда в узкое, небольшое оконце почти под самым потолком пробился солнечный луч, Софья решила, что пора вставать.

Вчера вечером, когда ее почти силой втолкнули сюда, она, не разглядывая «камеру», бухнулась на кровать, и по ее щекам потекли слезы горести. Она злилась на родителей, которые оставили ее. Хотя понимала, что отцу с матерью, которым поспешно пришлось бежать из замка, грозило оказаться в ягайловой темнице.

Что ее дядя – беспощадный и коварный человек, она хорошо знала по тому, как он разделался с Кейстутом, который сделал его великим литовским князем. Это человек, от которого нельзя ждать благодарности. И она жаждала от него избавиться. Но Софья не знала, как это сделать.

Она села на кровать, набросив на плечи покрывало, и оглядела помещение. Это была небольшая, плохо освещенная комнатка со столом и двумя стульями. В углу стояла тумбочка с зеркалом. Ее, вероятно, поставили перед тем, как Софью поселить сюда. У входа поставец, а с другой стороны – вешало. Как на вешале, так и в поставце ничего не было.

Софья какое-то время посидела, положив подбородок на колени. Потом, что-то решив, поднялась и пошла к дверям. Выйдя в коридор, она оказалась чуть ли не в полной темноте. Только вдали светилось какое-то оконце. Она пошла на него. Не доходя до оконца, справа увидела приоткрытую дверь, все другие были закрыты. Софья, осторожно приоткрыв ее и переступив порог, оказалась на лестничной площадке. Лестница вела вниз.

На середине пути она увидела вооруженных людей, которые расположились по обе стороны двери. Вероятно, эта дверь вела во двор. Княжна остановилась в раздумье, а потом решительно пошла вниз. При виде ее стража поднялась и, как по команде, загородила собой дверь. Подойдя к ним, Софья твердо произнесла:

– Пропустите, я иду к дяде.

– Нам не велено тебя выпускать, – ответил высокий воин, вероятно, старший.

Но Софья была не робкого десятка.

– Пусти! – воскликнула она и оттолкнула стража.

Тот, не ожидая от нее такого поступка, отлетел в сторону. Это позволило ей выскочить наружу и бегом направиться к воротам. Но они были закрыты, и перед ними невесть откуда оказались стражники. Княжна не растерялась:

– Откройте ворота! – требовательно приказала она и опять повторила: – Я иду к дяде, великому князю.

Наверное, эту стражу не предупредили, что ее выпускать нельзя, понадеялись на первую. Первая не побежала за ней, надеясь на вторую. Поэтому ее магические слова: «Иду к дяде, великому князю», открыли ей путь.

Ягайло занимал Верхний замок, который был расположен на высокой горе. Ничего не знающая стража верхних ворот была удивлена ее появлению. Но ворота открыли. Ей приходилось здесь бывать, поэтому она также решительно направилась к княжеским хоромам. Два стражника, сидевшие внутри у входа, даже не обратили на нее внимания. Было утро, и пробудившийся люд сновал туда и обратно.

Поднявшись беспрепятственно на второй этаж, княжна свернула на левую половину, где был кабинет великого князя. По всей видимости, в кабинете его еще не было, поэтому приемная была пуста. И она решила дождаться дядю в кабинете. Не успела Софья сесть в его кресло, как до ее слуха донеслись голоса. Один она узнала – это был дядин. Другой, басисто-сипловатый, принадлежал немолодому человеку. Но кому, княжна не знала. Быстро сработала мысль: спрятаться. Не хотелось при чужом человеке поднимать скандал. Глаза быстро обежали кабинет. Хоть лезь под стол – больше спрятаться некуда. И тут ее взгляд упал на шторы. Они спускались, окаймляя окно, почти с потолка до пола. И она стремительно ринулась к одной их них.

Едва успела спрятаться, как в кабинет вошел Ягайло и с ним крепкий, с брюшком и отвислыми усами человек. На нем была дорогая свитка, на боку – длинная сабля, на ногах – высокие сапоги. Так ходили польские вельможи. Когда уселись, Ягайло спросил:

– Что мне на это скажешь, вельможный пан?

Софья прислушалась, задав себе вопрос: «О чем они до этого говорили?».

– Я думаю, кроме Болеслава Мазовецкого да Сигизмунда Чарторыйского в Польше других женихов не найти.

Ягайло задумался. Он встал и пошел к окну. Сердце Софьи замерло: стоит ему отдернуть штору и… Но штору тот не думал трогать, а посмотрел на серое, неприветливое небо и вернулся к себе.

– Многие Чарторыйские служат русским.

– Что делать, князь, – проговорил поляк, – когда нам своей землицы не хватает, приходится искать ее на стороне. Твои братья тоже не чураются русской землицы.

Эти слова били не в бровь, а в глаз. Но Ягайло не стал останавливаться на этом вопросе.

– Мазовецкий уже не молод.

– Зато будет верен. Кстати, он, как и ты, недолюбливает Витовта.

Услышав эти слова, сердце у Софьи замерло: «Ягайло хочет выдать меня замуж, да так, чтобы тот был верен ему, Ягайле. Ну уж нет…» – подумала она. Те еще поговорили о погоде, урожае и вышли из кабинета.

Когда дверь за ними закрылась, Софья на цыпочках вышла из укрытия и осторожно подошла к двери. Посмотрев в замочную скважину, увидела, что приемная была пуста. Осторожно открыв дверь, вышла в приемную и хотела продолжить путь дальше. Весть, которую она услышала, заставила ее действовать. Она поняла, что ни при каких условиях дядя помогать ей не будет. А выйти замуж за человека, который потом будет воевать против ее родителей, недопустимо.

Обдумывая, как ей выбраться, она вдруг услышала громкие голоса. Среди них был и голос дяди. Как показалось Софье, он был чем-то взбешен. Она не ошиблась. Ему только что сообщили, что бежала Софья. Ей опять пришлось укрываться за шторой, но уже в приемной.

– Найти эту дрянь и привести ко мне! – орал он. – А тех, кто допустил ето, в темницу!

Он, громко топая сапогами, вошел в кабинет. За ним попытались войти несколько человек.

– Вы куда? – повернулся он к ним. – Искать! – И затопал сапогами.

Софья поняла, что сейчас выйти отсюда не удастся и ее все равно найдут. Она решила сдаться сама.

Воспользовавшись тем, что приемная опустела, княжна вышла и села за стол секретаря. Ждать ей пришлось недолго. Вскоре вышел Ягайло, мельком взглянул на нее и пошел дальше. На пороге он остановился, вернулся и, посмотрев на Софью, неуверенно спросил:

– Ты?

– Я! – ответила она не без гордости.

– Как ты сюда попала?

– Да очень просто. Сколько раз я была здесь, и ты водил меня за ручку.

– Было время. Сейчас оно переменилось, – ответил он, присаживаясь напротив.

– Я не хочу здесь разговаривать и предлагаю пройти в твой кабинет. Или… мне больше нельзя туда входить? Я что… преступница? – Взгляд ее голубых, всегда радостных и лучистых глаз сейчас был подобен хмурому небу. Такого он выдержать не мог. Встречать противника лицом к лицу он не любил. Это должны были делать его слуги.

– Ты – моя… дорогая гостя, – ответил он, поднимаясь. – Прошу, – и сделал жест рукой, показывая на дверь кабинета.

Когда они вошли и сели, первой заговорила Софья:

– Дорогой дядюшка, – ее голос был наполнен сарказмом, – я хочу тебе заявить, что туда я больше не пойду. Ты что, хочешь меня заморозить, чтобы я простыла? Ты избавился от племянницы. Учти, дядя, мой отец тебе этого не простит. Вы много раз с ним то дружили, то ссорились. Но если ты сделаешь мне плохо… он отомстит тебе: пойдет на тебя вместе с тевтонцами или подошлет убийцу.

– Это не я, – торопливо вставил он.

– Я тебя в этом и не обвиняю, – каким-то невинным голосом проговорила она, – это я так, как пример. А ты уж, дядюшка, обо мне позаботься. Я хочу гулять. Сидеть здесь, – она обвила вокруг рукой, – я не могу без Устиньи, верни мне ее. Куда твои псы дели мою служанку?

– Не надо оскорблять моих людей, – довольно твердо заявил Ягайло.

– Я, – Софья поднялась, и на князя посмотрела гордая, неприступная красавица, – княжна. И никто из твоих халуев не имеет прав командовать мной. Тем более, твоей гостей.

– Хорошо!

Ягайло взял колоколец, и на его звон показалась чья-то голова.

– Позови ко мне Ставора, – приказал он.

Ставор был у него что-то вроде дьяка, выполняя разные поручения князя. Когда тот явился, Ягайло довольно грозно, как он умел это делать, приказал:

– Переведи ее, – он кивнул на Софью, – сюда, в Верхний замок. Дай ей все, что необходимо. Учти, комната должна быть теплой. Верни ее служанку. Все должны знать, что моя племянница – моя дорогая гостья.

Тот, выслушав, кивнул головой и удалился.

За ним поднялась Софья:

– И я пойду, – сказала княжна.

Тон ее голоса был таким, что его можно было расценить и как просьбу, и как сообщение. Князь понял как просьбу.

– Иди, иди, – ответил он и добавил: – Если что нужно, заходи.

У нее на языке так и вертелось спросить: «Какого жениха вы мне выбрали?» Но она сдержалась и спросила другое:

– Когда вернется мой отец?

– Я ему не запрещаю вернуться в любое время, – ответил он с пафосом.

– Чего вы не можете поделить и для чего ты захватил его в плен?

Ягайло резко поднялся. Облокотившись кулаками на стол, он по-бычьи наклонил голову и проговорил:

– Твой отец, как и дед, поднял на меня руку. Ты знаешь ли о том, что они пленили меня?

– Но они не держали тебя в темнице и отпустили в твой удел. А ты, – она говорила быстро, обида сжимала ее горло, – хитростью захватил их обоих. Не без твоей помощи был убит мой дед. А мой отец бежал, но он вернется…

– Пошла вон, – завопил Ягайло и ударил по столу кулаком.

Когда Софья выскочила за дверь, силы оставили ее, и она прислонилась к стене: «Вот дура! И зачем я ему все это сказала? Он бросит мня в яму. Ну и пусть. А я все сказала, что о нем думала. Пусть знает…».

У нее ничего не отобрали, дали теплую комнату, вернули Устинью. Но она почувствовала, что кто-то стал следить за каждым ее шагом.

Их разговор слышала мать Ягайло, Иулиания. Как только Ягайло остался один, она вошла к нему.

– Сын мой, я знаю, что в душе твоей пылает жажда мести. Умерь свой пыл. Вся борьба еще впереди. Дело можно кончить и миром. Но если с Софьей что-то случится, вот тут ее отец станет для тебя не врагом, а зверем. Зачем тебе это?

Сын послушал мать, которая когда-то выплакала для него корону великого князя. И Софья получила разрешение покидать стены замка, но за ней продолжали по пятам ходить люди ее дяди.