Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг. Отъезжее поле

– Совсѣмъ не радъ! Вовсе не радъ, – сказалъ Василій Иларіонычь⁴ англичанкѣ, гувернанткѣ своей воспитанницы, которую – гувернантку – онъ считалъ за пошлую дуру, но съ которой несмотря на то, такъ [какъ] она одна была у него подъ рукой для разговора, онъ часто входилъ въ самыя задушевныя подробности. – Совсѣмъ не радъ, – говорилъ онъ, получивъ письмо Тѣлошина, видимо давая чувствовать гувернанткѣ, которой дѣла до этаго не было, что ежели Тѣлошинъ думаетъ сдѣлать ему большую честь и удовольствіе этимъ посѣщеніемъ, то онъ очень ошибается. И нехудо, чтобы онъ это зналъ.

– Пріѣдутъ сюда эти петербургскіе вельможи [?] и франты съ женою, говорилъ онъ за чайнымъ столомъ, обращаясь къ 40-лѣтней Англичанкѣ, но взглядывая на 15-лѣтнюю воспитанницу, отъ которой, несмотря на молодость ея, онъ, видимо, больше ждалъ оцѣнки и пониманія своихъ словъ.

Да не подумаетъ читатель, что Василій Иларіонычь былъ влюбленъ или имѣлъ похожее на начало этаго чувства къ своей воспитанницѣ, хотя полное жизни, крови и мысли подвижное молодое лицо воспитанницы и могло возбудить подобное чувство. Напротивъ, Василій Иларіонычь каждый день говорилъ себѣ, что онъ сдѣлалъ глупость, взявъ къ себѣ эту дѣвочку, которая, какъ и вся нынѣшняя молодежь, Богъ знаетъ съ какими мыслями и въ сущности дрянь. —

– Вовсе не радъ! Привезутъ съ собой всю эту Петербургскую сплетню и мѣшать мнѣ будутъ. Все надо ихъ занимать. Только ужъ этаго никакъ не будетъ. Хочетъ онъ жить – живи, а я въ Нарѣжное иду⁵ 2^го Сентября. Ужъ вы пожалуйста, мистрисъ Джонсъ, приготовьте имъ тамъ верхъ и все. Вы это умѣете.

[Третий отрывок.]

<– Очень жаль бѣднаго Иларіона, очень мнѣ жаль. Все бросилъ – хандритъ. Озлобленъ на все и впадаетъ, самъ того не замѣчая, въ эту гадкую и грязненькую жизнь стараго холостяка – собачника. Да, собачника. И кто же? Князь Иларіонъ – сынъ Князь Василья Иларіоныча. – Занимая такой постъ и при дворѣ.... и вдругъ все бросить – непонятно! Вы знаете, что мы съ женой ѣдемъ къ нему нынче осѣнью. И я надѣюсь поднять его. У насъ и такъ мало людей въ Россіи, чтобы пропадали такіе люди какъ Иларіонъ… Я беру отпускъ. – Мнѣ нужно же побывать въ имѣньяхъ жены,⁶ я и не видалъ мужиковъ нашихъ. Надо рѣшить что нибудь. А мы съ нимъ однаго уѣзда. —

Такъ говорилъ молодой тайный совѣтникъ – значительное лицо Петербурга, обращаясь къ Генералъ-адъютанту, сидѣвшему у него въ кабинетѣ.

– А вотъ и Зина. Ты меня извини. Мы должны быть у Елены Павловны нынче. А мы говорили о твоемъ cousin Иларіонѣ… – обратился онъ къ женѣ, которая въ томъ незамѣтно изящномъ уборѣ, котораго тайна извѣстна только высшему свѣту, тихо вошла въ комнату.

– Ежели вы его не вытащите изъ его берлоги, – сказалъ Г[енералъ]-А[дъютантъ], обращаясь къ женѣ пріятеля, – никто этаго не сдѣлаетъ.

– Да, очень жалко его, – сказала она.

И всѣ трое вышли.

Князь Иларіонъ Васильичъ былъ старый, скорѣе старѣющій холостякъ. Блаженъ кто..... и постепенно жизни холодъ съ годами вытерпѣть умѣлъ!..

Кто изъ людей, дожившій до 40 лѣтъ – (из людей жившихъ и любившихъ) не испыталъ на себѣ всей глубины значенія этаго стиха:>

 
Блаженъ, кто съ молоду былъ молодъ,
..................................................................
Кто постепенно жизни холодъ
 

–

Комментарии Н. М. Мендельсона

ОТЪЕЗЖЕЕ ПОЛЕ.

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ.

Замысел «Отъезжего поля» долго и сильно привлекал внимание Толстого. Он работал над этим произведением очень усердно и придавал ему большое значение.

Так, 30 сентября 1865 г., через девять лет после того, как у него появилась первая мысль об «Отъезжем поле», он занес в Дневник: «Есть поэзия романиста: 1) в интересе, сочетании событий – Braddon, мои Казаки будущие, 2) в картине нравов, построенных на историческом событии – Одиссея, Илиада, 1805 год, 3) в красоте и веселости положений – Пиквик, Отъезжее поле – и 4) в характерах людей – Гамлет – мои будущие Апол[лон] Григ[орьев] – распущенность, Чичерин – тупой ум, Сухотин – ограниченность успеха, Ник[олинька] – лень и Ст[олыпин?], Лан[ской?] Строг[анов?] – честность тупоумия».

Первое упоминание Толстого о новом замысле находится в Дневнике под 22 августа 1856 г.: «Кончил на черно Юн[ость] 1-ю половину и придумал О[тъезжее] п[оле], мысль которого приводит меня в восторг». На следующий день отмечено уже начало работы над новым произведением.

Судя по Дневникам, она продолжается год с небольшим, затем упоминания о ней исчезают и вновь появляются в 1865 г. Все время, за редкими исключениями, она идет рядом с другими работами.

15 октября 1856 г., упомянув, что написал начало комедии (записная книжка под той же датой называет ее – «Практический человек»), Толстой прибавляет: «Мне приятно с Машей, много болтал о своих планах об Отъезжем поле». 12 января 1857 г., перечисляя семь произведений, которые надо «писать не останавливаясь, каждый день», Толстой на первом месте называет «Отъезжее поле». 3 апреля он думает «начать несколько вещей вместе. Отъезжее поле и Юность и Беглеца».

9 июня Толстой замечает, что «припадок деятельности начинает ослабевать». Правда, «Отъезжее поле» «идет порядочно», но «писал мало». 12 июня в Записной книжке он особенно старательно записывает и подчеркивает: «Писать Казаки и Отъезжее поле, не останавливаясь для красоты, а только чтобы было гладко и не бессмысленно». 7 июля в Дневнике: «Открыл тетрадь, но ничего не писалось. Отъезжее поле бросил».

Но замысел, очевидно, был очень привлекателен, и на следующий же день в Дневнике записывается: «Передумал Отъезжее поле и начал иначе».

Резко своебразный характер задуманной вещи все более и более становится ясен Толстому, особенно по сравнению с другими работами, занимавшими его одновременно.

23 июля он отмечает в Дневнике: «Отлично думается читая. Совсем другое Казак – как библейское предание, и Отъезжее поле, комизм живописный, концентрировать – типы и все резкие». 18 августа «Отъезжее поле совсем обдумалось», и, вероятно, о нем идет речь в записи 24 августа: «Немного попробовал пописать, но не то».

Запись Дневника под 28 августа, особенно в связи с приведенными выше записями от 23 июля 1857 г. и 30 сентября 1865 г., весьма знаменательна: она указывает, в какую сторону направлялись поиски взыскательного художника, находившего, что у него выходит «не то». «Читал 2-ю часть Мертвых душ, – записывает Толстой, – аляповато. Отъезжее поле надо одно писать».