I
Родился в деревне мальчик, растет, работает вместе с отцом, с дедом, с матерью.
И вот видит мальчик, что с той пашни, которую он с отцом пахал, скородил и сеял, которую косили, жали и вязали мать с девкой снопы, с которой он сам стаскивал в копны, помогая матери, – видит мальчик, что первые копны с пашни этой везет его отец не к себе, а мимо сада, на гумно помещика. Видит мальчик, проезжая с скрипучим возом, который они увязывали с отцом, мимо барского дома, как там на балконе сидит нарядная барыня за блестящим самоваром и уставленным посудой, пирогами и сладостями столом и как по другой стороне дороги, на расчищенной площадке, играют в расшитых рубашках и блестящих сапогах два помещикова мальчика в мяч.
Один забросил мяч через воз.
– Подними, мальчик! – кричит он.
– Подними, Васька! – кричит на своего сына отец, снявший шапку и шагающий у воза с вожжами.
«Что же это такое? – думает мальчик. – Я уморился на работе, а они играют, и я же им подними мячик».
Но он поднимает мячик, и барчонок, не глядя на него, берет своей белой рукой, из загорелой черной крестьянского мальчика, мячик и идет к своей игре. Отец с возом прошел дальше. Мальчик догоняет его рысью, шлепая растрепанными бахилками по пыльной дороге, и они вместе въезжают на барское гумно, полное возов с снопами. Суетливый приказчик в пропотевшем в спине парусинном пиджаке с прутом в руке встречает мальчикова отца бранью за то, что не туда заехал. Отец извиняется, устало шагает, дергает вожжами измученную лошадь и заезжает на другую сторону.
Мальчик подходит к отцу и спрашивает: «Батя, за что же мы ему свою рожь везем? Ведь мы ее работали?»
– А вот за то, что земля ихняя, – сердито отвечает отец.
– Кто же им землю отдал?
– А вот ты спроси у приказчика. Он тебе покажет кто. Видал прут-то?
– А куда же они этот хлеб денут?
– А обмолотят да продадут.
– А деньги куда денут?
– А вот тех самых куличей накупят. Видал на столе – мимо ехали.
Мальчик замолкает и задумывается. Но думать долго некогда. На отца кричат, чтобы он подвигал воз к скирду. Отец подвигает воз, влезает на него и, развязав с трудом, всё более и более выворачивая свою грыжу, вскидывает снопы на скирд, а мальчик держит старую кобылу, на которой он второй год ездит в денное, обмахивает ее от оводов, как велел отец, и всё думает и никак не может понять: отчего земля не тех, кто работает на ней, а тех барчат, которые в расшитых рубахах играют в мяч и пьют чай с куличами?
Мальчик думает об этом и за работой, и когда ложится спать, и когда стережет лошадей, – и не находит ответа. Все говорят, что так надо, и все так живут.
И мальчик вырастает и его женят, и у него родятся дети, и дети его так же спрашивают и удивляются, и он им так же отвечает, как ему отвечал отец. И, так же живя в нужде, покорно работает на чужих, праздных людей.
И так он живет, и так живут все вокруг него. Куда он ни пойдет, ни поедет, везде – как порасскажут странники – везде то же самое. Везде мужики через силу работают на чужих, праздных людей, наживают себе грыжи, одышки, чахотки, пьют с горя и умирают прежде времени; женщины надрываются из последних сил сварить, обрядить скотину, обмыть, одеть мужиков и тоже прежде времени стареются и чахнут от непосильных и не во-время трудов.
И везде те, на кого они работают, заводят коляски, кареты, иноходцев, собак, строят беседки, игры и от пасхи до пасхи с утра до вечера наряжаются как в праздник, играют и едят, и пьют каждый день так, как и в самый большой праздник не бывает угощенья у того, кто на них работает.