Так что же нам делать?

Лев Николаевич Толстой – один из самых противоречивых авторов, который, написав такие известные и почитаемые публикой произведения, как «Война и мир» и «Анна Каренина», после нравственного переворота стал весьма презрительно отзываться о своем творческом наследии. Новые же сочинения и статьи были посвящены вопросам общественного устройства и нравственности, жесткой критике подвергались текущие принципы жизни людей, а особенно представителей высшего класса, среди которых вращался граф.И эту критику весьма интересно читать, она не только талантливо и убедительно написана, но и позволяет нам лучше понять прошлую эпоху, те проблемы в обществе, которые привели к революции. Но говоря «А», необходимо сказать и «Б»: отмечая все недостатки текущего положения в стране, логично предложить и пути решения. И если в книге Лев Толстой – В чем моя вера? речь шла о довольно утопических вещах, интересных как нравственный ориентир для развития человечества, но в целом не предлагающих конкретных путей изменения общества прямо сейчас, то в данном произведении, написанном чуть позднее, уже больше конкретики и больше «земных идей». И если часть из них безусловно вызывает согласие, то часть выглядит очень странно и нуждается в дополнительных пояснениях.цитата из воспоминаний В.М. Грибовского Ведь, по словам В.М. Грибовского, приведенным в статье «У графа Л. Н. Толстого» Вообще понять Льва Николаевича сразу для многих очень трудно. И неудивительно, так как Толстой на все смотрит со своей особенной точки зрения и в разговоре с другим полагает, что все, что он говорит, уже давно известно и близко знакомо слушателю. Он постоянно делает только вывод из длинного рассуждения, которое противнику должно быть известно. Отсюда часто возникают недоразумения, причина которых кроется в том, что спорящие подходят к одному и тому же предмету по разным дорогам, т. е. путем различных рассуждений.свернутьВозвращаясь непосредственно к данному сочинению, нужно заметить, что оно состоит из двух, хоть и связанных, но весьма различных частей. В начале Толстой рассказывает о том, как, поселившись в Москве, он стал внимательно вглядываться в нищих, стараясь узнать, почему их так много, чем они отличаются от деревенских бедняков и каким образом можно им помочь. Например, из его наблюдений можно узнать, что открыто попрошайничать в Москве было нельзя, за это могли забрать в участок, а потом отправить в работный дом, но это всего лишь вынуждало бедняков быть осмотрительнее и аккуратнее выбирать того, у кого можно попросить милостыню. Особенно графа интересовали те нищие, которые выглядели здоровыми, крепкими и способными к работе, но, даже найдя для них место работы и дав денег на инструмент, Толстой обнаруживал, что они не являлись на работу.В поисках ответов на свои вопросы Лев Николаевич отправился на Хитровку , так что в тексте идет подробное описание Ляпинского бесплатного ночлежного дома и рассказывается об общении с нищими. Желая помочь беднякам и «всех спасти», писатель присоединяется к компании по переписи населения, продолжает свои визиты в злачные места Москвы, ведет списки нуждающихся, раздает деньги, заодно убеждая своих влиятельных знакомых стать благотворителями. Эта часть очень увлекательно читается, тут не только добрые порывы Толстого вызывают восхищение, но и его достаточно суровая критика самого себя, так выставить себя в неприглядном свете умеет лишь Лев Николаевич.Первая часть закачивается поражением, граф понимает, что он никого не спас, что у него нет ни умений, ни права вообще кого-либо «облагодетельствовать», ведь пока он продолжает жить праздной, сытой, полной роскоши жизнью, другие вынуждены влачить весьма жалкое существование. Более того, видя, что честный труд не поощряется по заслугам, не является добродетелью, ценимой обществом, люди начинают презирать работу, мечтая походить на тех, кто ведёт сибаритский образ жизни.цитаты— Кухарки? Да я не умею хлебы-то печь, – сказала она и засмеялась. Она сказала, что не умеет, но я видел по выражению ее лица, что она и не хочет быть кухаркой, что она считает положение и звание кухарки низкими.Женщина эта, самым простым образом пожертвовавшая, как евангельская вдова, всем, что у ней было, для больной, вместе с тем, так же как и другие ее товарки, считает положение рабочего человека низким и достойным презрения. Она воспиталась так, чтобы жить не работая, а тою жизнью, которая считается для нее естественной ее окружающими. В этом ее несчастие.Кто же из нас – мужчин или женщин – будет исправлять ее от этого ее ложного взгляда на жизнь? Где среди нас те люди, которые убеждены в том, что всякая трудовая жизнь уважительнее праздной, – убеждены в этом и живут сообразно этому убеждению и сообразно этому убеждению ценят и уважают людей? Если б я подумал об этом, я бы мог понять, что ни я и никто из тех, кого я знаю, не может лечить от этой болезни.свернутьИ вот автор переходит ко второй части и начинается «проповедь». Для тех, кто не первый раз читает Толстого, тут мало нового: обличение излишеств и пустоты светской жизни, которая развращает не только людей, которые в ней живут, но и тех, на ком держится такой миропорядок, подчеркивание отсутствия добродетели в благотворительности, потому чтоЯ даю так мало, что давание мною денег не есть и не может быть для меня лишением; оно есть только потеха, которой я забавляюсь, как и когда мне вздумается. Озвучивает автор и весьма близкие марксистам мысли: о неправильном распределении заработной платы, о том, что рабочий получает неполную стоимость своего труда, о капитале, о недоступных благах для обычных людей.цитатаВластвование одних людей над другими происходит не от денег, а оттого, что рабочий получает неполную стоимость своего труда. Неполную же стоимость своего труда он получает от свойств капитала, ренты и заработной платы и сложных отношений между ними и между самым производством, распределением и потреблением богатств. По-русски выходит, что люди, у которых есть деньги, могут вить веревки из тех, у кого нет денег. свернутьВ своей критике общества Толстой не щадит ни учителей, ни врачей, а также достается и науке с искусством. Он весьма радикально настроен и подгоняет все под свою теорию упрощения, веря, что отказавшись от излишеств, вернувшись к примитивной жизни, человечество сможет исправить все свои недостатки.цитатыВ еще худшем положении находится врач. Его воображаемая наука вся так поставлена, что он умеет лечить только тех людей, которые ничего не делают и могут пользоваться трудами других. Ему нужно бесчисленное количество дорогих приспособлений, инструментов, лекарств и гигиенических приспособлений квартиры, пищи, нужников, чтобы ему научно действовать; ему, кроме своего жалованья, нужны такие расходы, что, для того чтобы вылечить одного больного, ему нужно заморить голодом сотню тех, которые понесут эти расходы.То же и с деятельностью учителей – научных, педагогических. Точно так же наука поставила это дело так, что учить по науке можно только богатых людей, и учителя, как техники и врачи, невольно льнут к деньгам, у нас особенно к правительствуНаучные защитники говорят: педагогия и теперь приносит пользу народу, а дайте, она разовьется, тогда еще будет лучше. Да если она разовьется, и вместо 20 школ в уезде будет 100, и все научные, и народ будет содержать эти школы он обеднеет еще больше, и ему еще нужнее будет работа своих детей.Таково ложное направление науки, лишающее ее возможности исполнять свою обязанность – служить народу.Но ни на чем это ложное направление не видно с такою очевидностью, как на деятельности искусства, которое по самому значению своему должно бы было быть доступно народу. Наука еще может ссылаться на свою глупую отговорку, что наука действует для науки и что когда она разработается учеными, она станет доступною и народу; но искусство, если оно искусство, – должно быть доступно всем, а в особенности тем, во имя которых оно делается. И наше положение искусства поразительно обличает деятелей искусства в том, что они и не хотят, и не умеют, и не могут быть полезными народу.свернутьДаже прогрессивным женщинам достается в данной проповеди, так что ярым феминисткам лучше не читать вторую часть данной книги ;) Если серьезно, то Толстой тут словно патриарх-праотец, призывает мужчин физически работать, а женщин рожать и заниматься детьми, ведь в этом их главное предназначение, а современная графу эмансипация возникла лишь от никчёмности мужчин, которые уходят от физического труда и придумывают различные профессии, чтобы оправдать собственное безделье, оттого и появились должности, которые могут занять и женщины – в банках, академиях, министерствах.цитатыИз этой ошибки вытекает и та удивительная глупость, которая называется правами женщин. Формула этих прав женщин такая: а! ты, мужчина, – говорит женщина, отступил от своего закона настоящего труда, а хочешь, чтобы мы несли тяжесть нашего настоящего труда? Нет, если так, то мы, так же как и ты, сумеем делать то подобие труда, которое ты делаешь в банках, министерствах, университетах, академиях; мы хотим, так же как и ты, под видом разделения труда, пользоваться трудами других и жить, удовлетворяя одной похоти. Они говорят это и на деле показывают, что они никак не хуже, еще лучше мужчин умеют делать это подобие труда.Так называемый женский вопрос возник и мог возникнуть только среди мужчин, отступивших от закона настоящего труда. Стоит только вернуться к нему, и вопроса этого быть не может. Женщина, имея свой особенный, неизбежный труд, никогда не потребует права участия в труде мужчины – в рудниках, на пашне. Она могла потребовать участия только в мнимом труде мужчин богатого классасвернутьПодводя итог, это весьма интересное сочинение и даже все то, что кажется абсурдным на первый взгляд, интересно обдумать, пытаясь понять, что именно хотел Толстой сказать и в чем с ним можно согласиться, а что указывает на устарелость его взглядов. Например, мысль о том, что наука бесполезна, так как обслуживает класс богачей, является «служанкой элиты», а не независимым экспертом. А восприятие медиков и учителей очень похоже на мнение художника из «Дома с мезонином» Чехова, но ведь множество читателей его поддерживают, значит, и в мыслях Толстого можно найти истину. Роднит художника и графа Толстого еще и то, что оба выглядят утопистами, верящими в возможность «сразу подняться к высокому идеалу, не строя лестницу».Но при этом первая часть книги весьма увлекательна и симпатична, а уж описание нищих и проституток стоит отдельных похвал, причем эти мотивы потом можно встретить в «Воскресенье», так что чтение данной книги точно не назовешь бесполезным, поэтому рекомендую.Ещё цитатыЕсли бы я вдумался тогда в жизнь этого мальчика и в свою, я бы понял, что мальчик испорчен тем, что он узнал возможность веселой жизни без труда, что он отвык работать. И я, чтобы облагодетельствовать и исправить его, взял его в свой дом, где он видел что же? Моих детей и старше его, и моложе, и ровесников, которые никогда ничего для себя не только не работали, но всеми средствами доставляли работу другим: пачкали, портили все вокруг себя, объедались жирным, вкусным и сладким, били посуду, проливали и бросали собакам такую пищу, которая для этого мальчика представлялась лакомством. Если я из вертепа взял его и привел в хорошее место, то он и должен был усвоить те взгляды, которые существуют на жизнь в хорошем месте; и по этим взглядам он понял, что в хорошем месте надо так жить, чтобы ничего не работать, а есть, пить сладко и жить весело. Правда, он не знал того, что дети мои несут тяжелые труды для изучения исключений латинской и греческой грамматики, и не мог бы понять цели этих трудовЯ мог бы понять, как нелепо было мне, воспитывающему своих детей в полнейшей праздности и роскоши, исправлять других людей и их детей, погибающих от праздности в называемом мною вертепом Ржановом доме, где, однако, три четверти людей работают для себя и для других. Но я ничего не понимал этого.Со стороны же содействия, мне благотворителей произошло очень для меня странное и неожиданное. Изо всех тех лиц, которые обещали мне денежное содействие и даже определяли число рублей, ни один не передал мне для раздачи бедным ни одного рубля. По тем обещаниям, которые мне были даны, я мог рассчитывать тысячи на три рублей, и из всех этих людей ни один не вспомнил прежних разговоров и не дал мне ни одной копейки. Дали только студенты те деньги, которые причитались им за работу по переписи, кажется, 12 рублей.Большинство несчастных, которых я увидал, были несчастные только потому, что они потеряли способность, охоту и привычку зарабатывать свой хлеб, т. е. их несчастие было в том, что они были такие же, как и я.Мы все привыкли думать, что нравственное учение есть самая пошлая и скучная вещь, в которой не может быть ничего нового и интересного; а между тем вся жизнь человеческая, со всеми столь сложными и разнообразными, кажущимися независимыми от нравственности деятельностями, – и государственная, и научная, и художественная, и торговая – не имеет другой цели, как большее и большее уяснение, утверждение, упрощение и общедоступность нравственной истины.И вот, вникнув в свойства городской бедности, которой я не мог помочь, я увидал, что причина ее первая та, что я отбираю необходимое у деревенских жителей и привожу все это в город. Вторая же причина та, что здесь, в городе, пользуясь тем, что я собрал в деревне, я своею безумною роскошью соблазняю и развращаю тех деревенских жителей, которые приходят сюда за мной, чтоб как-нибудь вернуть то, что у них отобрано в деревне.хотя только то, что я сейчас, не жалея их, дал 5 рублей только потому, что мне так вздумалось; ведь он знает, что если я даю так рубли, то это только потому, что я набрал их так много, что у меня их много лишних, которые я не только никому не давал, но которые я легко отбирал от других. Что же он может видеть во мне другого, как не одного из тех людей, которые завладели тем, что должно бы принадлежать ему? И какое другое чувство он может иметь ко мне, как не желание выворотить у меня как можно больше этих отобранных у него и у других рублей? Я хочу сблизиться с ним и жалуюсь, что он не откровенен; да ведь я боюсь сесть к нему на кровать, чтобы не набраться вшей, не заразиться, и боюсь пустить его к себе в комнату, а он, голый, приходя ко мне, ждет, еще хорошо, что в передней, а то и в сенях. И я говорю что он виноват в том, что я не могу сблизиться с ним, что он не откровенен.И я проще взглянул на нашу жизнь и увидал, что сближение с бедными не случайно трудно нам, но что умышленно мы устраиваем свою жизнь так, чтобы это сближение было трудно.Мало того, со стороны посмотрев на нашу жизнь, на жизнь богатых, я увидал, что все то, что считается благом в этой жизни, состоит в том или, по крайней мере, неразрывно связано с тем, чтобы как можно дальше отделить себя от бедных. В самом деле, все стремления нашей богатой жизни, начиная с пищи, одежды, жилья, нашей чистоты и до нашего образования, – все имеет главною целью отличение себя от бедных. И на это-то отличение, отделение себя непроходимыми стенами от бедных тратится, мало сказать, 0,9 нашего богатства.Если же я неделями, месяцами, годами следил за бедным, и помогал ему, и высказывал ему свои взгляды, и сближался с ним, то отношения с ним становились мукой, и я видел, что бедный презирает меня. И я чувствовал, что он прав.Если человек просит у вас огня, надо зажечь ему спичку, если есть. Если человек просит 3 или 20 копеек или даже несколько рублей, надо дать их, если есть. Это дело учтивости, а но благотворительности.самом деле, чего я хочу? Я хочу сделать добро другим, хочу сделать так, чтобы люди не были холодны и голодны, чтобы люди могли жить так, как это свойственно людямЯ сделал следующий простой вывод: что для того, чтобы не производить разврата и страданий людей, я должен как можно меньше пользоваться работой других и как можно больше самому работать.Довольно было взглянуть на нее. Довольно было взглянуть на девочку. Она занимается этим третий год, но всякий, увидав ее за этим занятием, скажет, что это сильный организм, который уже начал разрушаться. Знакомый мой, добрый и либеральный человек, нанял этих женщин набивать папироски за 2 рубля 50 копеек за тысячу. У него есть деньги, и он дает их за работу. Что ж тут дурного? Знакомый мой встает часов в 12. Вечер, от шести до двух, проводит за картами или фортепиано, питается вкусным и сладким; все работы на него делают другие.Что ж тут дурного? Люди, покупающие и нанимающие, и без меня будут заставлять других делать бархат и конфекты и покупать их, и без меня будут нанимать делать папироски и мыть рубашки. Так отчего же мне лишать себя бархата, и конфект, и папирос, и чистых рубашек, если это уж раз заведено? Я часто, почти всегда, слышу это рассуждение. Рассуждение это – то самое, которое сделает обезумевшая толпа, разрушая что-нибудь. Это то самое рассуждение, которым руководятся собаки, когда одна из них бросилась и повалила другую, а остальные набрасываются и разрывают ее в куски. Уж начали, попортили, так отчего же и мне не попользоваться? Ну, что же будет, если я буду носить грязную рубашку и делать сам себе папироски? Разве кому-нибудь будет легче? – спрашивают люди, которым хочется оправдать себя. Если бы мы не были так далеки от истины, то на такой вопрос совестно было бы отвечать; но мы так запутались, что вопрос этот кажется нам очень естественным и потому, хоть и совестно, но надо ответить на него.Прежде всего на вопрос, что делать, я ответил себе: не лгать ни пред людьми, ни пред собою, не бояться истины, куда бы она ни привела меня.Мы все знаем, что значит лгать перед людьми, но лжи перед самими собой мы не боимся; а между тем самая худшая, прямая, обманная ложь перед людьми ничто по своим последствиям в сравнении с той ложью перед самим собой, на которой мы строим свою жизнь.Не лгать в этом смысле значит не бояться правды, не придумывать и не принимать придуманных людьми изворотов для того, чтобы скрыть от себя вывод разума и совести; не бояться разойтись со всеми окружающими и остаться одному с разумом и совестью; не бояться того положения, к которому приведет правда, твердо веруя, что то положение, к которому ведет правда и совесть, как бы страшно оно ни было, не может быть хуже того, которое построено на лжисвернуть