Детство

Ну, это, конечно, получше толстовских рассказов для самых маленьких, от которых за версту наносит фальшью и нарочитостью. Но все равно в целом не производит впечатления цельного произведения. Причем, можно, в принципе, писать цикл законченными рассказами, оно в общем-то отлично получается. Но и тут образовалась проруха на старуху. Уж больно оно временами бессвязное. Раз и вот, вот и раз, то есть какие-то детали и нюансы по ходу не достойны упоминания, сиди и гадай чего там и как бы вот. И, значит, перед читателем с бухты барахты нарисовывается некое благородное семейство, живущее в деревне. Ни тебе предысторий, ничего. Главгер одиннадцати годков, его старший братец и сестрица, папенька, маменька, крепостные и иностранные работники. Папенька – кобель, игрок и мот. Маменька – раба любви. Главгер у них получился весьма влюбчивой юной вороной, склонной к открытию слезных каналов буквально по любому поводу. С полпинка мы влюбляемся в дочь бонны, потом в красивого двоюродного братца, потом в очередную девочку. Второй Ивин – Сережа – был смуглый, курчавый мальчик, со вздернутым твердым носиком, очень свежими красными губами, которые редко совершенно закрывали немного выдавшийся верхний ряд белых зубов, темно-голубыми прекрасными глазами и необыкновенно бойким выражением лица. Он никогда не улыбался, но или смотрел совершенно серьезно, или от души смеялся своим звонким, отчетливым и чрезвычайно увлекательным смехом. Его оригинальная красота поразила меня с первого взгляда. Я почувствовал к нему непреодолимое влечение. Видеть его было достаточно для моего счастия; и одно время все силы души моей были сосредоточены в этом желании: когда мне случалось провести дня три или четыре, не видав его, я начинал скучать, и мне становилось грустно до слез. Все мечты мои, во сне и наяву, были о нем: ложась спать, я желал, чтобы он мне приснился; закрывая глаза, я видел его перед собою и лелеял этот призрак, как лучшее наслаждение. Никому в мире я не решился бы поверить этого чувства, так много я дорожил им.И всех-то мы хотим-желаем обнимать, цАловать (авторское) в плечики и прочие места. Короче, очень интересные случались мальчики в те времена. Очень. Интересные. Причем, братец у него не такой, а вот папенька как раз такой. И как-то становится немного тревожно за мальца, глядя на то, что представляет из себя родитель. Далее там появляется бабушка, которая не больно жалует папеньку, по причинам, названным выше. Она вся такая барыня-барыня. Но ее пока не сильно много, однако, в продолжении, думаю, ее роль расширится по некоторым печальным причинам. Также вводятся разные типажи, и ежели персонаж плохой, то он и внешне какая-то образина, ага. С интересом почитала о крепостных, которые, считай, не имели личной жизни, не говоря уже о свободе, однако неслабо строили своих хозяев, которые потакали им и даже покорялись. Синдром хорошего барина, от которого не хотят уходит на волю, налицо. Ну, и главгер в целом – неплохой мальчик, потому как хоть и взбрыкивал, но чего-то там у него в головке вертелось и в дальнейшем он осознал безобразие рабства.О наемных работниках того времени. Ну что, всякие они бывали. Бонна у них сильно себе на уме дамочка на пару с доченькой, которая хоть и мала, а уже весьма расчетливая девочка. А вот гувернер, напротив, сильно чувствительный старичок, но ежели что, ежели нанесут сердечную обиду, непременно выставит счетец со слезами на глазах. Так что и нашенские могут работать расчетной кассой, и не нашенские ведут себя аки нашенские, но с поправочкой на цифру. Ну, и чего же, собственно, я узнала из повести. А толком и ничего, как ни странно. Ибо толстой накидал, накидал фрагментов. Пардоньте, детство не состоит из периода, когда главгеру было одиннадцать лет. Но персонажи возникли ниоткуда и так же внезапно были оставлены посреди внезапной драмы с намеком: продолжение следует.

Я всегда с интересом открываю детский список чтения на лето, предвкушая, какое из пропущенных в мои школьные года произведений выбрать для совместного чтения с ребенком. На этот раз пришел черед первой повести Толстого, принесшей ему славу и уважение критиков. Нет смысла пересказывать сюжет или анализировать персонажей данной повести, история весьма известна и мне кажется, что это удачный выбор для школьного чтения.Хотя знаменитое начало трилогии оставило у меня противоречивое впечатление: мне нравится, как оно написано, но совсем не вдохновляет выбранная тема, она скорее навевает сон и скуку. Все же лично для меня творчество раннего Толстого сильно уступает его зрелым произведениям, тут некая пастораль и слишком много сентиментальных описаний, умиления и некой приторной сладости происходящего. При этом, когда читаешь, текст неким магическим образом притягивает и даже при перечитывании, заранее зная все происходящее, почему-то, забывшись, перелистываешь страницу за страницей.Увлекает внимательное наблюдение Толстого за чувствами главного героя, анализ поведения окружающих, пытливый взгляд ребенка, помноженный на мастерство писателя.Вроде не происходит ничего захватывающего, но мы вместе с автором погружаемся то в детские переживания или первую влюбленность, то в обиду старого гувернера, то в хитросплетение отношений бабушки с окружающими ее льстецами, то пытаемся разгадать, какие отношения связывают родителей Николеньки.цитаты– Разве вы бьете своих детей, моя милая? – спросила бабушка, значительно поднимая брови и делая особенное ударение на слово бьете.– Ах, ma bonne tante, – кинув быстрый взгляд на папа, добреньким голоском отвечала княгиня, – я знаю, какого вы мнения на этот счет; но позвольте мне в этом одном с вами не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей страхом. Чтобы что-нибудь сделать из ребенка, нужен страх… не так ли, mon cousin? А чего, je vous demande un peu,[28] дети боятся больше, чем розги?При этом она вопросительно взглянула на нас, и, признаюсь, мне сделалось как-то неловко в эту минуту.– Как ни говорите, а мальчик до двенадцати и даже до четырнадцати лет все еще ребенок; вот девочка – другое дело.«Какое счастье, – подумал я, – что я не ее сын».– Да, это прекрасно, моя милая, – сказала бабушка, свертывая мои стихи и укладывая их под коробочку, как будто не считая после этого княгиню достойною слышать такое произведение, – это очень хорошо, только скажите мне, пожалуйста, каких после этого вы можете требовать деликатных чувств от ваших детей?свернутьПри этом пишет Лев Николаевич просто, но не примитивно, подкупает та доброта, чуткость, грусть и некое сожаление, с которыми он всматривается в переживания старой нянюшки Натальи Савишны, а также злые поступки мальчишек, творящих жестокие шутки над Иленькой Грапом.цитатыОна не только никогда не говорила, но и не думала, кажется, о себе: вся жизнь ее была любовь и самопожертвование. Я так привык к ее бескорыстной, нежной любви к нам, что и не воображал, чтобы это могло быть иначе, нисколько не был благодарен ей и никогда не задавал себе вопросов: а что, счастлива ли она? довольна ли?Я с участием посмотрел на бедняжку, который, лежа на полу и спрятав лицо в лексиконах, плакал так, что, казалось, еще немного, и он умрет от конвульсий, которые дергали все его тело.– Э, Сергей! – сказал я ему, – зачем ты это сделал?– Вот хорошо!.. я не заплакал, небось, сегодня, как разбил себе ногу почти до кости.«Да, это правда, – подумал я. – Иленька больше ничего как плакса, а вот Сережа – так это молодец… что это за молодец!..»Я не сообразил того, что бедняжка плакал, верно, не столько от физической боли, сколько от той мысли, что пять мальчиков, которые, может быть, нравились ему, без всякой причины, все согласились ненавидеть и гнать его.Я решительно не могу объяснить себе жестокости своего поступка. Как я не подошел к нему, не защитил и не утешил его? Куда девалось чувство сострадания, заставлявшее меня, бывало, плакать навзрыд при виде выброшенного из гнезда галчонка или щенка, которого несут, чтобы кинуть за забор, или курицы, которую несет поваренок для супа?Неужели это прекрасное чувство было заглушено во мне любовью к Сереже и желанием казаться перед ним таким же молодцом, как и он сам? Незавидные же были эти любовь и желание казаться молодцом!свернутьВ общем, при всей простоте произведения и отсутствии динамичных моментов, повесть получилась весьма интересной и подходящей для неторопливого, расслабленного чтения, когда хочется насладиться неспешной классической литературой.

Вот, по-моему, это произведение не для детей. Точнее, не только для детей, но в первую очередь для взрослых. Оно такое душевное, светлое, но в то же время трогательное и печальное, что мне кажется, что Лев Николаевич писал его для того, чтобы мы, взрослые вспомнили и никогда не забывали свое детство. Эту беззаботную пору, когда ты просыпаешься рано утром в залитой солнцем комнате и мечтаешь, чем сегодня займешься со своими любимыми друзьями. О том, как ты побежишь в лес кататься на тарзанке или купаться в речке на даче. И даже если детство Льва Николаевича, естественно, отличалось от моего (тут даже дело не только в том, что мы с ним родились в разных странах – он в Российской империи, а я в Советском Союзе ))), оно похоже для всех какой-то легковесностью, светлой радостью, тёплой печалью…И тем паче, что повесть автобиографична. От этого становится еще теплее на душе и приятнее.Самая полюбившаяся мне история про первую влюбленность Николеньки. Я сама до сих пор с трепетом вспоминаю свои первые проснувшиеся чувства к мальчику, а тут автор так красиво, тонко и трогательно рассказывает нам об этом, что по душе разливается сладкий бальзам :)А еще Лев Николаевич напоминает нам о наших родителях. О том, что это единственные люди, которые всегда будут нас любить. Ценить нужно каждый момент, что мы проводим с нашими близкими людьми! Жизнь так коротка…Всем читать! Прекрасная, тонкая, душевнейшая литература.