Путь в чаши

От автора

Выражаю особую благодарность и признательность своим соавторам Валерию Богословскому и Юрию Пашковскому за помощь в создании мира Йаманарры.

В какой-то момент наши творческие пути разошлись, однако их поддержка и советы были неоценимы. Один из соавторов дал своё благословение на издание этой серии, а вот связаться со вторым, к сожалению, не удалось. Как бы то ни было, я от всей души благодарен обоим за невероятно полезное общение и сотрудничество.

Пролог

Храм рушился. Медленно, по камешку, по песчинке. Бледный мрамор колонн продолжал подпирать сводчатые потолки, в портиках журчали фонтаны, а легкий бриз, налетавший с океана, гнал по мозаичным полам золотистый песок и розовые лепестки, но вера, питающая святое место, истончалась. Так истончаются нити, удерживающие душу в измотанном долгой болезнью теле.

Их помнят, их почитают, их советов слушают, но разве так, как раньше?

Он вышел на широкую, окаймлённую перильцами террасу, откуда можно любоваться многоцветными шелками Межевого океана, раскинувшимися до самого горизонта. По правую руку, на севере вздымал скалистый гребень Хребет Аммугана.

Внизу под ногами спускались к обрывистому ущелью широкие чаши террас. Древняя Сегея дремлет на груди гор, старясь и истлевая. Храмы, толосы, статуи и стои, сокровищницы со всей Йаманарры, полные посвятительных даров. Золото, медь, серебро, электрум, сосуды со священными маслами и благовониями – все они надежно скрыты, запечатаны в испещренных морщинами трещин мраморных ладонях Сегеи. Но без должного ухода амфора, полная драгоценнейшего вина, развалится от гнета его бесценной тяжести.

Над черепичными крышами и мраморными головами носились птицы. Воздух пах нагретым камнем, белым ладаном и морской солью.

Йаманарра купается в удовольствиях и пороке, словно в океане, что раскинулся под самой подошвой Хребта, а Великий Дракон хранит ее от внешних обидчиков. Но надежнее всего от невзгод хранит Йаманарру ее собственное жирное брюхо. Он невольно скривился, вспомнив последний визит демарха* Исоса из Левдозы. Как заносчиво тот держался! Какие взгляды украдкой кидали его клевреты на светильники из кованого электрума и шитую золотом органзу занавесей. Кажется, дай им только волю… Он вздохнул. До чего же суетны нынче люди, до чего корыстны и жадны. И чем они богаче, тем суетнее, корыстнее и жаднее.

Сзади по гладкому полу зашелестели подошвы сандалий. На террасу вышел служка и поклонился:

– К вам человек, хранитель.

– Кто такой?

– Плачущий*.

От одного лишь слова кровь по жилам заструилась быстрее. Судьба, наконец, сжалилась над ним, посылая вести. Впрочем, о ее жалости рано говорить, пока не узнаешь, что кроется в послании.

– Проси.

– Сюда, хранитель?

– Сюда.

Неужто даже морской странник ничем не порадует? Ах, последнее время Судьба к ним излишне жестока. Так много надежд на слова этого человека… Он распрямил складки серо-сиреневого одеяния и вдохнул солоноватый, йодистый запах бриза.

Плачущий вошел уверенной пружинистой походкой, откинув колышущиеся занавеси, отделявшие террасу от внутреннего помещения. Юноша остановился в середине выложенного розово-белой мозаикой полукруга и коротко поклонился.

– Хранитель…

– Приветствую тебя. Ты не спешил с новостями.

– Их не было.

– А сейчас?

– Мне есть, чем поделиться с нанимателем, – гость усмехнулся, и вытатуированные синим капли на бронзовой щеке подмигнули хранителю.

Он все-таки не прогадал, поручив задание Плачущему. Все же, если рассудить, выбор был не так и велик. Эти люди быстры, верны и осторожны, как вода. Повенчанные с нею, они не нуждаются ни в лодках, ни в кораблях, чтобы доплыть до назначенного места, будь оно хоть на конце света. Родная стихия доставит их куда угодно, отведя по пути все опасности, питая тело силой и храня. Вести, принесенные Плачущим, наверняка опередили их виновника, который на обратном пути в Йаманарру. Есть время все обдумать и принять решение. И от него будет зависеть крепость сводов над их головой.

– Говори.

– Он нашел его. Далеко на северном окоеме. И, похоже, знает, как заполучить. Вместе с ним нужные люди. Он почти деку* наблюдал. Видимо, не был до конца уверен.

И немудрено. Слухи – лишь химера, до тех пор, пока не убедишься в их правдивости собственнолично. Значит, не зря выживающий из ума старик уплыл так далеко за неверным шепотом переменчивой и ненадежной людской молвы. Надо же, ведь он полагал, старый дурак просто выжил из ума и гоняется за очередной несбыточной грезой. А выходит, сам чуть не остался в дураках, что при его-то положении почлось бы за жестокую насмешку.

– Ты хорошо послужил мне. Что возьмешь за труды?

Плачущий снова улыбнулся:

– Третью каплю.

Он ожидал подобного ответа. Странник намеревается слиться со стихией окончательно. Справедливое желание и своевременное. Возможно, Аспис не последний раз просит об услуге.

– Отправляйся с Яксосом. Он отведет тебя к казначею.

Близ Сегеи живет верный слуга храма и отличный мастер по рисунку. За хорошую плату он подарит Плачущему третью каплю. Ренегат по праву ее заслужил.

Посланник снова поклонился:

– Если я понадоблюсь хранителю, он знает, где меня найти.

– Ты все так же обитаешь в Миросе?

– Хранитель помнит верно.

– Яксос! – служка показался из-за занавесок. – Отведи человека к Имену.

Он посмотрел на Плачущего.

– Ступай. И да хранит тебя Судьба.

Гость поклонился в третий раз и исчез за занавесями вместе с расторопным Яксосом. Хранитель отвернулся к океану и растер похолодевшие ладони. Старость не щадит никого, даже причастных к великим силам. Но, невзирая на ее ледяное дыхание, с каждым днем все явственнее овевающее спину, он успеет застать те времена, когда Сегея оживет, и в храм снова будут входить, целуя его порог. Старый фанатик по щедроте своей, о коей и не подозревает, дарует им такую возможность.

Надо же… Эвмахий нашел подтверждение своим бредням… Как это произошло? Всего лишь неверные людские слухи или кто-то шепнул на ушко? Кто-то, посвященный в планы. Но кому они могут быть известны, кроме него самого и хранителя с Хребта Аммугана? Или старик пустил в ход всю свою силу для того, чтобы найти желаемое? Ах, да что толку гадать? Главное, он нашел искомое, а они – спасение. Храм рушится, но не падает. Нет, не падает.

Глава 1

Брэнан знал, невзирая на старания и умения, его выгонят. И не просто выгонят, а обязательно со скандалом и посулами скорой расплаты, если он не вернется туда, откуда прибыл. Таннай – не его город. Сколь бы не любил сетремца меч, на обратном конце клинка обязательно кто-нибудь стоит. И обычно тот, кто имеет веские причины пустить клинок в дело. Да пожрет тебя Левиафан, мастер Прант!

Но он не привык отступать и бросаться прочь, поджав хвост, словно побитая дворняга. Тот бой у фонтана еще долго будет приходить к нему в кошмарах, но вины Брэнана в случившемся нет. Сын мастера был слишком скор на язык и туг на все остальное. А ведь он три раза просил забрать слова обратно, три раза сдерживал себя, сдаваясь на уговоры друзей. Принимая во внимание крутость собственного нрава, он проявил невероятное терпение и такт, старался держаться подальше от идиота. Но в конце концов тот сам разыскал Брэнана и напросился на поединок. Может и правду говорят Зрячие из Йаманарры, поклоняющиеся Судьбе? С того пути, что она проложила, не в силах свернуть даже Драконы. Так или иначе, бой в учебном дворе состоялся, а на следующий день друзья силой вытащили его из школы и зашвырнули на ближайший корабль до Змеиного архипелага. Так и закончилось почти десятилетнее обучение. Голым и босым он прибыл в Таннай и таким же вернулся оттуда. Каких-нибудь полгода оставалось до посвящения в воины, полгода до вручения настоящего меча…

Полузабытая злость всколыхнулась с новой силой. Непрошеные воспоминания теснились в голове, до сих пор свежие и саднящие. Брэнан привстал с нагретого солнцем песка и шлепнул ладонью по воде. Мягкая и теплая, несмотря на близящуюся тетру* урожая, когда ветры начнут крепчать, а листва вянуть.

Стянув рубаху и скинув штаны, он побрел в воду. Светлые волны с готовностью обняли тело, принимая в свои прохладные, соленые объятья, словно ласковая мать. На Таннае больше всего тосковалось именно по морю. Никакие купания в реке не могут сравниться с бескрайним простором, мощными ладонями волн, оглаживающими каждый мускул, и высоким куполом неба с едва виднеющимися на нем очами Диллуна*, одно из которых освещает архипелаг днем, а второе – ночью.

Он остановился, обнаружив, что успел заплыть на глубину, оставив позади скалистые выступы, вдававшиеся в воду по обе стороны от пляжа. Ноги задело тугое крыло подводной волны, спасаться было поздно – из глубины вынырнула громадная серая морда и вытолкнула пловца в воздух.

– Беа-а-а-ал! – Брэнан шлепнулся в волны и подавился хлынувшей в рот горько-соленой влагой.

Вынырнув, кое-как откашлялся, протер глаза и огляделся – вокруг царили пустота и спокойствие, если не считать взбаламученной воды.

– Вылезай, сын Левиафана! Не знающий своей вины не прячется!

Какое-то время ничего не происходило, но он научился ждать. Гладкая поверхность, наконец, выгнулась и лопнула, выпуская на волю массивную голову с жесткой курчавой гривой, похожей на заросли водорослей. Леокамп* уставился на Брэнана широко посаженными бирюзовыми глазами. Зверь качался на воде, тихо порыкивая, – по виду очень довольный собой.

– Я ведь просил тебя не делать так, кошачья морда!

Дитя бездны фыркнуло и нырнуло. На поверхности мелькнуло громадное мускулистое тело и длинный гибкий хвост с раздвоенным полупрозрачным плавником. Беал остался глух к упрекам сухопутного друга. Брэнан не стал распылять гнев без толку. Леокампы, судя по всему, не страдают угрызениями совести.

Поплавать в теплой послеполуденной воде бухты так и не удалось – зверь выныривал то тут, то там, так и норовя его потопить. Бестии не было никакого дела до того, что человек, даже всю жизнь проживший на берегу океана, с легкостью утонет, если рядом разыгрывает шторм чудовище размером с йаманаррскую тессераконтеру.

На берег Брэнан выполз совершенно обессилевший. Мышцы ломило от боли, а в волосах запутались обрывки водорослей и мелкие камешки – Беал умудрялся поднимать со дна всякую дрянь. Он недолго полежал на песке, не обращая внимания на порыкивание и далекий плеск. Хватит на сегодня игрищ. Эдак и до дома добрести не удастся – рано или поздно Беал ему в запале что-нибудь сломает. Брэнан привстал, махнул леокампу рукой и начал одеваться. В животе урчало, голова отяжелела от пекущего солнца. Сейчас бы он проглотил тушу размером не меньше своего морского друга.

Кое-как расчесав пальцами волосы, перехватил их кожаным ремешком и побрел на скалистый взгорок. Мать наверняка волнуется. Вечно она так. Брэнан нахмурился и пнул попавшийся под ногу бурый комок высохших водорослей. Двадцать семь раз зимние ветры обрушивались на берег Сетрема со времени его рождения, а мать все трясется над ним, словно он не первенец, а младший в семье.

Однако, если бы не ее страхи, сын никогда не отправился бы в Город тысячи школ, не обучился мечу, – Брэнан скривился, – не попал в ученики к Пранту и не вылетел бы вон из Танная накануне посвящения. И теперь он снова один на один с опасениями матери. Хотя они, возможно, и не напрасны. Его мать жрица. А жрицы, кажется, не волнуются попусту… Впрочем, маур разберет, кто при таком волнении в ней больше говорит – мать или жрица.

Дорога тянулась вверх и вверх, откуда, перевалив через невысокий взгорок, спускалась в каменистую, укрытую жесткой травой долину, на которой растянулся небольшой рыбацкий поселок в тридцать с лишком домов, харчевней, площадью и храмом матери рыб Таргато. Мазанные известью стены белели под высоко стоявшим в безоблачном небе солнцем. Можно было еще немного поваляться на берегу или поплавать. Правда, последнее вряд ли возможно, если на Беала напало игривое настроение. Ведь сколько раз он просил зверя не высовываться так близко к берегу. В поселке «таннайца» и без того не жалуют, а приметь кто-нибудь из поселян, как Брэнан резвится в воде с бестией… Он хмыкнул, поддав ногой валявшийся на дороге камушек. Его и терпят-то здесь лишь потому, что мать – храмовая жрица и лечит всех, кто ни попросит. Будь иначе, Тейю бы давно принудили отдать сына морю.

Если он и надеялся, будто по возвращении что-либо изменится, то сильно ошибался. Память у соседей долгая, языки длинные, головы дубовые, а злобой они могут потягаться с самим Левиафаном.

Брэнан спустился в долину и, поравнявшись с приземистой, выбеленной солнцем и солью харчевней, вскинул в приветствии руку. Сидевший на скамейке у стены черноусый хозяин повторил жест. Дазар Ойкос едва ли не единственный относился к нему без предубеждений и с открытым дружелюбием.

– Пусто? – кивнул на приоткрытую дверь Брэнан.

– Желаешь промочить горло? – сверкнули крупные белые зубы.

– Упаси меня Дракон. К тому же, я тебе должен за разбитую скамью.

Дазар хохотнул, похлопав себя по животу:

– Сколотишь заново, кошачий сын! Эко ты Сохоса им приложил тогда!

– Язык у Сохоса длиннее дохлой рыбины, болтающейся у него промеж ног. Не моя печаль. Я ведь предупреждал, – Брэнан остановился и упер руки в бока.

– Просто старик забыл, что ты успел подрасти за десять лет.

– При мне не было меча – ему повезло. Скамью жаль. Но я починю.

– Куда ж ты денешься? Денег у тебя все равно нет, – снова рассмеялся Дазар. – Ладно, шагай, не задерживайся. Мать-то твоя уже не раз у колонн маячила.

Его вздох заставил Дазара нахмуриться.

– Не злись на нее, – харчевник погрозил ему пальцем, точно мальцу. – Она зря переживать не будет. Это я тебе говорю.

Брэнан едва сдержался от того, чтобы не закатить глаза. Конечно, это ты мне говоришь, Ойкос, влюбленный в мою мать с тех пор, как я себя помню. Эх, Дазар, Дазар… Почему ты не решился посвататься к ней, когда она овдовела, и фратрия* сватала ей нового мужа? Тоже побрезговал сыном, рожденным в штормовых волнах? И теперь она живет с этим…

– У меня и в мыслях нет ее расстраивать. Но, кажется, будь ее воля, мать заперла бы меня в храме и дальше портика не пускала.

– Разве это странно? Ты слышал, на Пассеру был набег? Человек двадцать утащили…

Руки сами сжались в кулаки. Мать наверняка уже слышала, вот поэтому и маячила на лестнице с утра. Пассера через горный хребет отсюда, в четверти дня пути. Кто поручится, что сегодня-завтра людоловы не наведаются сюда? Но вечно дрожать и прятаться – тоже не дело, совсем не дело. Пусть только сунутся – меч, вычищенный, смазанный и наточенный, терпеливо покоился у него под лежаком.

– Пойду. Мать, видно, и вправду извелась.

– Я ничего ей не рассказывал, – Дазар поднял руки, словно защищаясь. Должно быть, правильно истолковал его нахмуренные брови. – Но вести разносятся быстро, сам знаешь.

– Знаю.

Брэнан двинулся прямиком к храму, но солнце по дороге туда уже не казалось таким ярким. Даже белые стены домов как будто посерели. Неприятный разговор ему обеспечен. И Пассера будет в нем упомянута несметное количество раз.

Дорога от харчевни, расширяясь, вела между домами, пересекала площадь с рынком и прямой стрелой упиралась в скалистую возвышенность, где под сенью острохребетных гор стоял храм. Сложенный из голубого известняка и ракушечника, просторный, светлый, полный воздуха, он омывался водой священного источника, бьющего из скалы. Под двускатной крышей, покоившейся на рядах стройных, испещренных лазоревыми прожилками колонн, казалось, никогда не могло стрястись дурного. По крайней мере, так ему думалось в детстве, когда свора соседских мальчишек камнями и палками загоняла сюда «детёныша бездны». Здесь сопливые паршивцы буянить не осмеливались, боясь гнева среброшкурой.

Брэнан поднимался по гладким белым ступеням, сохранявшим прохладу даже под полуденным солнцем. Пахло нагретым камнем и смолами – в храме вершились обряды. Стоит ли отвлекать мать в такое время? Нынче молитвы наверняка возносятся не одной Таргато, дарующей богатый улов, но и самому Аммугану. Матери Мелеры скорее помолятся Дракону о том, чтоб тот потопил суда работорговцев вместе с их скорбным грузом по пути в Йаманарру, нежели испросят для своих детей доли выжить в рабстве. В рабстве не выживают.

Поднявшись по ступеням в широкий портик, он уже видел, как из темной прохлады храма навстречу ему в развевающемся хитоне небесного цвета спешила мать. Длинные волосы, усеянные брызгами морской пены, смоляными змейками стелились по ветру.

– Брэнан!

Сын привычно открыл ей объятья, и жрица почти упала в них, крепко прижимая сына к сердцу.

– Хвала Драконам океана! Я же просила тебя… Ушел с рассветом, а возвращаешься за полдень. Ты слышал о Пассере?

Вот и началось.

– Слышал.

– Ты ведь знаешь…

– Мама, – Брэнан отстранил ее от себя и заглянул в глаза. Карие, почти черные, большие и влажные. – Я хожу там, где людоловы не водятся. Ну, хочешь, я буду брать с собой меч?

Жрица Таргато покачала головой:

– Твой меч не спасет тебя.

– Тогда умру, сражаясь, – усмехнулся сын и получил чувствительный тычок в грудь.

– Замолчи, гадкий мальчишка!

– Так биться мне или сдаваться?

– Закрыть рот, Брэнан, сын Эдвара. Иначе схлопочешь от меня прямо здесь!

– Обряд окончен?

– Да. У алтаря остались Тимида с младшими. А я почувствовала тебя и побежала.

– Ох, мама…

– Ты мне не веришь, – в глазах Тейи читался укор.

– Ты не боишься своих обрядов? Порой они пугают даже меня.

– Это не обряды, это материнское сердце.

Брэнан вздохнул и уставился куда-то поверх ее головы:

– Где было твое материнское сердце, когда ты мужа себе выбирала…

Мать отстранилась, и Брэнан выругался про себя. Сколько раз давал себе зарок не заводить этих разговоров, столько же раз его и нарушал. Но сегодня с утра Окер снова принялся за старое. И если так будет продолжаться, рано или поздно рука дрогнет и сама схватится за меч. Старик плюет на жену, на пасынка, даже на собственных детей. Мэва и Брад… Брэнан опустил плечи, вся воинственность тут же схлынула. Никогда он ничего не сделает этому провонявшему козлятиной пастуху – хотя бы из-за Мэвы и Брада.

– В который раз, Брэнан… Фратрия Мелеры пожелала его, – мать опустила голову и тихо добавила. – Да никто больше и не вызвался.

– Никто больше не вызвался из-за сына, порождения океана, – горечь обожгла язык. – Выходит, я виноват в том, что тебе достался этот…

– Никто не виноват. И ты меньше всего! – в обычно мягком голосе матери прорезалась сталь, сразу напомнив Брэнану о том, кто она такая. Когда мать говорит голосом жрицы Таргато, с ней лучше не спорить. – Я не ропщу на свою судьбу. Во всем есть высший смысл, и не перечь Драконову промыслу.

– И не думал, – вяло отмахнулся сын, расхотев спорить. В животе заурчало.

Мать улыбнулась, сменив гнев на милость. Мягкая белая рука дотронулась до его нагретого солнцем запястья:

– Идем. Я покормлю тебя.

– Таргато тебя не покарает?

– Она будет мне благодарна, – мать хмыкнула, поманив сына за собой. – Седая Тара опять притащила на гекатомбу* кур и яйца. Таргато их не примет, а что добру пропадать?

На следующий день он намеревался все утро до самого полудня провести у моря. Дувший с заката ветерок холодил кожу, но солнце уже вставало из позолоченных вод, напитывая чистый воздух теплом. В отдалении побрехивали соседские псы, прокричал петух. Брэнан остановился на пороге, потянулся и зевнул. Взъерошив волосы выскочившим следом Браду и Мэве, вышел на залитое солнцем крыльцо. Окер сидел во дворе, привалившись к выбеленной стене, и привычно посасывал из плоской бутыли неразбавленное вино. Он исподлобья глянул на пасынка и отвернулся, ворча себе под нос.

– Мать просила привести ей Брада и Мэву.

– Просила, – протянул Окер, почесывая бок. – Я ей не раб какой-нибудь таскать чего туда-сюда. Через три дня службы заканчиваются, тогда и увидит своих ненаглядных.

– Лучше я сам отведу их.

– Никуда ты их не поведешь.

Брэнан сжал челюсти:

– Я выполню то, что велела мне мать.

– Моих детей ты никуда не поведешь! – рявкнул Окер, приподнимаясь с вросшей в землю рассохшейся скамьи. В нос Брэнану ударил запах пота и старой шерсти. – Их с морским ублюдком и в одном доме-то держать опасно.

Он слышал эти слова едва ли не каждый день и вроде бы даже привык не обращать на них внимания, но сегодня терпение его подвело. Испитая рожа с кривым ртом и мясистым, усеянным красными прожилками носом вызывала омерзение. Трудно представить себе человека, меньше подходившего на роль мужа для матери. Окер стоял перед ним, пуча успевшие подернуться пеленой хмеля глаза, и злость поднималась в Брэнане, на этот раз не встречая внутреннего сопротивления. Видят Драконы, он как мог сдерживал себя ради матери и детей. Но терпел слишком долго, чтобы ничем не отплатить. Может быть, крутой нрав у него и впрямь от кого-нибудь из обитателей бездны? Зачем разочаровывать чужие ожидания?

Брэнан обернулся к притихшим детям и, приобняв их за плечи, подтолкнул обратно к входу в дом. Руки подрагивали. Вернувшись, оставил между собой и Окером расстояние в шаг:

– Гляди, какой папаша выискался. Я мог бы разрубить тебя надвое одним ударом.

– Ну так давай, – пастух подбоченился, выпятив тощую загорелую грудь. – Заруби! Тогда уж никто в поселке не глянет на то, кто твоя мать. Наконец-то они утопят тебя, спустят в самую пучину, где тебе и место! Рядом с отцом твоим Левиафаном!

Брэнан сжал кулаки, предвкушая то, что воспоследует.

– Ты бы попридержал язык, покуда он у тебя есть.

– Ох-ох-ох, – Окер ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие зубы. – А то никто не знает, чей ты ублюдок! Тоже мне…

Пастух не успел договорить – кулак Брэнана съездил его по костистой челюсти, и отчим полетел в пыль. Хотелось схватить старика за тощую грязную шею и сжимать пальцы до тех пор, пока он не испустит дух. Но пасынок лишь склонился над ним и хорошенько пнул в ребра, заставив Окера скрутиться в клубок и заскулить:

– Необязательно доставать меч, когда хочешь отлупить козла, верно? Пополудни я вернусь и отведу Брада и Мэву к матери.

Пастух кое-как приподнялся на локтях и с ненавистью посмотрел на обидчика. Из прокушенной губы и рассеченной ударом щеки сочилась кровь. Какая обидная малость. Брэнан заставил себя разжать кулаки и отвести взгляд – дрянной человечишка не стоил того, чтобы из-за него брать на себя тяжкий грех убийства. На нем уже висел один, и ноша эта порой казалась слишком тяжелой, чтобы без причины ее умножать. Он отвернулся и зашагал прочь, мечтая поскорее смыть с себя запах козлятины и кислого винного перегара.

Волны мягко шелестели, слизывая с берега песок вперемешку с галькой. Побережье по обыкновению пустовало. Здесь не швартовались рыбацкие суденышки, не строились причалы. И портом стать их селению не судилось тоже. Для торговых пузачей с низкой осадкой воды здесь слишком мелкие, а военного флота Сетрем с роду не держал. А жаль. Может быть, тогда бы его жителей не так часто воровали едва ли не из постелей. Вспомнился вчерашний разговор с матерью. Тут-то ему бояться нечего – незаметно людоловы сюда никак не подплывут, да и слишком далеко от берега придется бросать якорь. Неудобно, ненадежно. Зато в самый раз для того, кто не любит чужих глаз. Для шумных забав с прирученной бестией трудно сыскать место лучше.

Сказать по правде, Беал никогда и не приручался. Леокамп отчего-то выбрал его себе в друзья, ставя под сомнение все, что человек до сих пор знал о тварях из бездны. Дети Левиафана изначально видят в людях и других обитателях подводного мира лишь свежее мясо. Почему одна из самых опасных тварей в этом смертельно-опасном сонме привязалась к нему, оставалось за гранью понимания. В один из солнечных, жарких дней зверь просто появился из воды, напугав сетремца до полусмерти, и заставил привыкнуть к своей почти каждодневной компании. А теперь Брэнан уже и жизни себе не представлял без воспылавшего к нему странной симпатией чудовища.

Шнурок, державший волосы, полетел на землю. За ним последовала рубаха и штаны. После горячих камней и песка морская вода окутывала ноги благословенной прохладой. Все царапинки и порезы тут же защипали от попавшей в них соли. Идти до глубоководья далеко, но, если Беал появится, снова будет недовольно ворчать, сетуя на то, что человек его избегает. Для такой туши, как леокамп, подплыть близко к берегу просто невозможно – застрянет на отмели, и в одиночку Брэнан никогда его к глубоководью не оттащит.

Он не торопясь брел в открытый океан, ощущая на голых плечах жгучие поцелуи солнца. Когда вода дошла до пояса, Брэнан с наслаждением нырнул. Вода обволокла тело, сгоняя с кожи жар. Вынырнув, чуть отдышался и мощными гребками устремился вперед, все дальше и дальше от берега. Остановившись передохнуть, обернулся – отсюда хорошо просматривалась широкая полоса пологого пляжа и невысокие скалы, окаймлявшие чашу долины, где ютился поселок. Высоко в лазоревом небе кричали чайки. Брэнан лег на волны, позволяя жадному солнцу слизывать воду с тела.

Хотелось ни о чем не думать. Ни о чем вообще. Ни об Окере, ни о страхах матери, ни о будущем. Почти три тетры прошло с возвращения домой, и давно пора определиться, чем зарабатывать на жизнь. Конечно, можно какое-то время жить охотой или рыбной ловлей, не объедая мать. (У Окера он и лепты не взял с тех пор, как тот переступил их порог). А мог бы попытаться пробраться куда-нибудь южнее, к Бледному морю – скажем, на Коркосс или Петорис. Эти острова лежали ближе к Йаманарре, они богаче и заработки там, поговаривают, неплохие. А самое главное – там о нем никто и никогда не слышал.

Здесь же, среди скал и соленой воды, где только рыба да дикие козы, жизни ему не будет. Тут любой сосед готов пришибить его и наверняка сделал бы это, когда б не опасался меча. Пловец едва не рассмеялся вслух – местные искренне верили, будто в Таннае обучают владению неким призрачным мечом. Да, а настоящий он, выходя из дому, никак в задницу себе заталкивает. Клинок лежал дома под тюфяком. Единственная ценная вещь, привезенная с материка. На не самый лучший клинок в порту Фероля пришлось истратить все имевшиеся деньги. Мечник без оружия – пустое место.

Хотя с любым из поселка сын Тейи мог справиться и без меча. Исключая Дазара, Тосса и Бедара. Те были мускулистыми, видавшими виды мужиками. Даром, что обычные рыбаки. Тосс однажды в море голыми руками придушил напавшего на лодку раненого агикампа. Зверь едва не распорол рыбаку брюхо. Бестии это стоило жизни, а Тосс отделался чудовищных размеров рубцом от груди до паха. Бедар же однажды притащил к берегу совсем молодого уроса – скользкую дрянь с шипастым хвостом. Тело – один сплошной мускул. В два мига обовьет и сдавит жертву – лишь кишки да кости во все стороны…

Так или иначе, он – мечник, десять лет обучавшийся ремеслу. Пусть благодаря сынку Пранта и стараниям решивших спасти его шкуру друзей ему и пришлось с позором бежать из Танная, что очень затрудняло возможность остаться в Веридане. Брэнан поморщился – не затрудняло, нет, делало невозможным. В Шаддах он податься не решился – там всегда неспокойно и слишком много магии кругом. А к ней у Брэнана с детства стойкая неприязнь. Уж слишком много и часто вокруг твердили, будто Тейя родила первенца с помощью магии. Будучи подростком, он еще огрызался, отвечая, что главной магической штукой, причастной к его появлению, был член отца, но, повзрослев, устал спорить с дураками. Теперь же ему такого никто в лицо сказать не посмеет. Да. Потому как меч, конечно. Магический и, по-видимому, тот, который прячется у него в заднице.

Слева раздался легкий плеск, мигом согнав задумчивость. Брэнан невольно напрягся, предчувствие не подводит. Беал, верный привычке, поднырнул человеку под спину и боднул. Кувыркнувшись в воздухе, пловец шлепнулся обратно, пообещав себе когда-нибудь подманить-таки бестию к берегу, на мель.

– Маур тебя забери!

Беал довольно заурчал и плавно ушел под воду – над поверхностью перекатился, посверкивая бирюзовыми и голубыми искорками, серый бок. Брэнан откинул с лица налипшие пряди волос и огляделся – вокруг стояла тишина.

– Поднимайся, отродье бездны!

Ноги обдало мощным тугим потоком – наверняка вертится совсем рядом, выжидая момента позабавиться. Брэнан изо всей силы шлепнул по воде и погреб обратно.

– Как хочешь, Беал, как хочешь. Я возвращаюсь на берег.

Способа надежнее и легче попросту не существовало. Вода справа заволновалась, и на поверхности показалась громадная львиная голова на мощной шее. Миндалевидные глаза без радужки заливала мягко светящаяся бирюза, она пульсировала в такт биению громадного сердца. По рассказам опытных моряков это знак опасности – так взрослые особи готовятся к атаке, высвобождая скрытую в них сырую магию. Но Брэнан знал наверняка – ему бояться нечего. Так и вышло. Беал лишь сморщил широкий нос и рыкнул.

– Извинений мало. Ты вечно строишь такие рожи, а потом делаешь по-своему.

Брэнан бросил грести, подобрался поближе к зверю и ткнул его кулаком в нос.

– Зачем?

Беал зарычал, но не двинулся с места.

– Друзья, знаешь, так не поступают.

Он снова направился к берегу, и леокамп осторожно поплыл рядом, то и дело посматривая на соседа. Подолгу изображать серьезность никогда не получалось.

– Я, пожалуй, прощу тебя, – Брэнан покосился на друга и огляделся. – Цену ты знаешь.

Зверь фыркнул и без промедления скользнул под воду. Миг спустя он вынырнул прямо под человеком, позволив вцепиться себе в гриву. Устроившись поудобнее, Брэнан показал направление.

– Только посмей нырнуть, как в прошлый раз, – предостерег он, нащупав на гибкой шее отверстия жабр. – Я тебе туда по локоть руки запущу.

Беал странно забулькал, что человек с богатым воображением мог бы счесть за смех, покорно склонил голову и двинулся на восток, где скалы уходили вглубь острова, и не приходилось бояться попасть на глаза кому-нибудь из поселян.

Горизонт оставался привычно чистым, и лишь где-то далеко на самом его краю виднелось белое пятнышко паруса. Но в этой части океана возле северного окоема Змеиного архипелага судоходных путей не существовало. И если какой-то чудак или просто неопытный мореход здесь заплутал, Брэнан ему не завидовал. В северных водах Межевого океана порой можно наткнуться на такие чудеса, которые неготового к ним человека совсем не обрадуют.