Истребление персиян

Новая книга писательницы ТатьяныТолстой “Истребление персиян” написанав соавторстве с критиком Александром(Шурой) Тимофеевским. Г-н Тимофеевскийумер в 2020 году, он работал в ряде московскихизданий, наиболее известна за пределамиРФ газета “Коммерсантъ”.Удивительно, но я не помню из 1990-х годовни одного текста Тимофеевского. Колонкидремуче-бородатого Максима Соколовапомню, тогда он был “свой” и его еще необзывали “бородатой женщиной” и “бывшимчеловеком”. А из более поздних временпамятен один нашумевший некрологкорреспондента Бутрина, после которого“газета” “Коммерсантъ” для менябольше не существует. Но вот Тимофеевского– в упор не помню. Но, возможно, он былтаким внутренним духом, маскотом итотемом газеты? И в этом была его неповторимаяценность? Не знаю, внутри редакции небывал.Это было расточительное время, когдалюди еще покупали газеты. Газета“Коммерантъ” был значимым явлением.В Ригу газета попадала с опозданием напару дней, но читать ее было одновременнострашно, интересно и весело – по утреннемуощущению она давала уму толчок,сопоставимый с чашечкой эспрессо. Вотполитика, вот колонка Соколова, воткомпании и рынки, вот курс валют, воткриминал – очередное заказное убийство,а вот и раздел культуры! Теперь временадругие, жизнь диктует бережливость,газет практически больше нет, да и кофеуже не стоит злоупотреблять. Такойвозраст (Тимофеевский умер в 61 год, надаче, а за несколько дней до искалкардиолога, говорит Википедия).Да, время сейчас, когда на воздухвзлетают ракеты и миллиарды долларов,для частного лица настало бережливое.Чем, кстати, всегда отличалась ТатьянаТолстая – экономностью. Она известнапеределкой и переизданием своих книг.“Истребление персиян”, как можнопонять, состоит из ее переписки сТимофеевским на культурные и околокультурныетемы, ранее, вероятно, уже печатавшимисяв журнале “Русская жизнь” (выходил в2007-2013 гг). В этом Татьяна НикитичнаТолстая похожа на покойного ЭдуардаВениаминовича Лимонова. Он тоже впоследние свои годы: опубликует пост вЖЖ, потом разовьет ту же тему во второйраз в статью и продаст в журнальчик, апотом еще и в третий – сборник, книжкуиздаст… Точно так после войны моя мамас прабабушкой распарывали немецкую,добротного сукна, шинель. Портнихаплатила хорошие деньги. Меня, конечно,интересовало, были ли в шинели дырки отпуль.О стиле. К сожалению, культурологическиетексты и Толстой, и Тимофеевского как-тоне очень хороши. Это такая себе попыткасделать о культуре “вкусно”. (Это словцооченно любил покойный латвийскийписатель и журналист Саша Гаррос. У негочто ни фильм, что ни книга, то были“вкусные”.) От словосочетания “вкуснаякнига” лично у меня во рту стоит вкусжеваной промокашки (знаете, что это?) –как мы лихо плевались пульпой из трубочекна уроках в младших классах! Вероятно,это “вкусно” происходит от плохогочувства языка, от плохого уха… Так вот,у Толстой-Тимофеевского почему-то“вкусно” сделать не вышло.Фору им давало, да и сейчас дает, “РадиоСвобода”. “Вкусно” получалось у Вайляс Генисом (правда, тексты последнего,вероятно, мог бы легко сымитироватьчат-бот) и, особенно, у Бориса Парамонова(“Вкусным”, сдобным голосом: “В эфире“Радио Свобода”! У микрофона БорисПарамонов!” Старцы, помните?) Но здесьхотя бы понятны цель и смысл витиеватогословоблудия (а, возможно, и словоложества)– под “культурку” на “Свободе”подверстывали сводки, например, осоветских потерях в Афганистане. Да исейчас, эх… У Толстой и Тимофеевскогослова ничем не “нагружены”. Там естьПушкин и Пригов, и еще есть о еде (пламеннаялюбовь к жрачке роднит Толстую иТимофеевского с Вайлем). Но к ним, словам,повторимся, ничего, говоря журналистскимжаргоном, ”не подверстано”. Нет нивоенной, упаси меня Боже, пропаганды,нет даже завалящей рекламы трусиков.Два колеса этого филологическогопарохода молотят воды Леты своимилопастями вхолостую. И зачем?..К слову, оба автора книги происходятиз знатных советских семей. Как вызнаете, Татьяна Толстая – внучка тогосамого советского писателя АлексеяТолстого. Но и Шура Тимофеевский далеконе из простонародья. Его дед и бабкабыли советскими разведчиками-нелегалами.Конечно, происхождение Толстой покручебудет, даже в случае если вы внуклегендарного Рихарда Зорге. Писательницапридумала, что Тимофеевский происходитиз племени йомудов, жестоких и романтичныхкочевников Туркестана. Йомуд по-английскизвучит прикольно (yo mood), а вот по-русскинесколько сомнительно (“Ну ты и йомуд!”).Да и какой Тимофеевский йомуд? БабушкуШуры звали Надежда (Эстер) МарковнаУлановская. (Эстер – это к вопросу об“истреблении персиян”).Увы, несмотря на все усилия ТатьяныТолстой, вряд ли Тимофеевского будутотчетливо помнить. У газетчиков и газетэфемерная судьба. “Газета живет одиндень!”, – поучал вашего рецензентастарый Фарбер, редактор покойнойлатвийской газеты “Панорама Латвии”.Кстати, там тоже много йомудов работало.И все, как один, очень талантливые!

как будто жизнь начнется снова,как будто будет свет и слава,удачный день и вдоволь хлеба,как будто жизнь качнется вправо,качнувшись влево.Бродский.Вы знаете героя этой книги через одно виртуальное рукопожатие, если пели хотя бы раз в жизни «Пусть бегут неуклюжи пешеходы по лужам» – могу ошибаться, но кажется на постсоветском пространстве не найдется человека, который не знал бы песенку Крокодила Гены, написанную для мультфильма «Чебурашка» поэтом Александром Тимофеевским. Человек, памяти которого посвящено «Истребление персиян» – его сын, кино- и литературный критик, литературовед Александр Тимофеевский-младший в воспоминаниях друзей.Основное место в книге занимает рассказ о Шуре (так все его называли) Татьяны Толстой, которая была его близким другом, и их диалоги о самых разных аспектах русской культуры: от пресловутого «и за борт ее бросает» до бунинской прозы, и от сетований на невозможность купить простой чайник в центре гламурной собянинской Москвы до наиболее соответствующего национальному характеру образа Блаженной страныЕсли вы сейчас подумали: «Ну вот, собрались номенклатурные дети, чтобы хвалить друг друга» – то неправильно подумали, и давно не дети, и не то, чтобы номенклатурные. Хотя звонкость имени не стоит недооценивать, но и переоценивать не нужно. Взрослого человека определяют его дела, о Шуре все говорят, как о замечательно эрудированном и доброжелательном человеке яркого ума и большого сердца, который многим помог и немало сделал для становления русскоязычной культуры, какой мы знаем ее сейчас.Татьяна Толстая, чье имя вынесено на обложку, основной, но не единственный автор, в книгу вошли также воспоминания Татьяны Москвиной, Сергея Шолохова. Льва Лурье, Андрея Плахова и других, чьи имена я услышала впервые и вряд ли что потеряла бы, когда бы остаток жизни провела, ничего о них не зная. Но они интересны как уходящая фактура, как персонажи тридцатилетия гласности и свободы, почти уже сменившегося очередными темным веками, приходу которых способствовали.Революция пожирает своих детей, диктатура списывает со счетов тех, кто обслуживал ее интересы в процессе прихода к власти, заменяя более молодыми и зубастыми, хотя уже не столь утонченными. Но мир так устроен что творческой интеллигенции, чтобы жить достойно, нужно покровительство власти, которой до моральных категорий дела нет.И мне кажется, книга интересна в первую очередь как памятник прекрасной эпохе, которая случилась, невзирая.И он смиренно вышел вон, потому что вон вышло прошлое, причем повсюду, и повсюду утвердилось настоящее, безысходное, как железобетонная коробка.

Очень обаятельный образ Александра Тимофеевского складывается из разных воспоминаний, составляющих книгу. Причем, человека совершенно широким массам не известного, а обаяние пробивает. Иногда кажется, что это издание для узкого круга посвященных. Но узнавая больше о главном герое, думаешь, что его позиция либерального консерватора, его принципы (безусловная любовь к родине и русской культуре, некатегоричность), его верность себе, не боязнь отказа от участия в чуждом – это важно для всех нас, почти эталон. Не говоря уже о доброте, интеллигентности, эрудиции.Самыми интересными и информативными для меня были главы Татьяны Толстой и Дмитрия Ольшанского. В них не только общие слова, но и факты, случаи, ситуации, словечки. А в остальной части много общего и повторений.Уникальный был, конечно, человек. Грустно, что одинокий, лишенный тепла и заботы (может быть, помощницы по дому), не приспособленный к жизни.