Салли и Дэвиду – с любовью.
Ратлидж оказался еще на одно графство ближе к «Милл Барн»… а на следующий год переберется еще ближе. Как и было обещано.
Также посвящается Каролин Марино и всем сотрудникам HarperCollins/Morrow – за то, что вы такие замечательные. С огромной благодарностью.
Глава 1
Эссекские болота, лето 1915 г.
Мертвец мягко покачивался на воде, лицом вниз, так что виднелись лишь его спина и бедра. Три человека, сидевшие в старом ялике, наблюдали за тем, как труп несет течение. Прошло четверть часа; наблюдатели словно ждали, что покойник вот-вот выберется из воды и зашагает прочь.
– Ясно, помер он, – возразил один. – Как думаете, он из наших?
– В верховьях-то Хокинга? Это немецкий шпион, – ответил второй, уверенно кивая, как будто местонахождение трупа объясняло все. – По-другому и быть не может. Слушайте, давайте не будем его трогать. Пусть рыбы полакомятся.
– Мы ведь не узнаем, кто он, пока не перевернем его, верно? – возразил третий и перегнулся через борт, собираясь поддеть труп багром.
– Ты что?! – вскричал первый, как будто его товарищ совершал святотатство.
Тело слегка качнулось от прикосновения багра.
– Ему уже все равно, – сказал третий. – Ты-то что волнуешься?
– И все-таки…
Чуть повернув багор, третий наблюдатель подцепил мертвеца за ворот и потянул на себя. Покойник послушно выбрался из-под водорослей и, словно его позвали, поплыл к ялику. Наконец, плечо в темном, насквозь промокшем мундире легко ударило в борт.
– Офицер, будь он неладен!
– А ведь его застрелили, – заметил третий, разглядев голову. – Посмотрите-ка!
– Переверни его, – приказал второй, тоже посмотрев на затылок мертвеца.
Хоть и не без труда, тело удалось перевернуть, и все трое увидели лицо мертвеца, уже распухшее от долгого пребывания в воде.
– Не из наших рыбаков, – заметил второй. – Я его не знаю. А вы?
Первый покачал головой:
– Чудно… Лицо вроде знакомое, только никак не могу припомнить, кто он такой.
– Дайте-ка взглянуть. – Ухватившись за мокрый мундир, третий подтянул труп вплотную к ялику, запустил пальцы в нагрудный карман покойного и удивленно присвистнул, вытащив бумажник, набитый фунтовыми банкнотами.
Второй человек уже тянул руку к брючному карману мертвеца. Ялик угрожающе накренился, второй выругался и поспешно опустился на колени. Вскоре опасность миновала, и из мокрого кармана покойника была извлечена целая пачка денег.
– Будь я проклят!
Открыв бумажник, третий стал искать документы.
– Ага! – Среди мокрых банкнотов он различил визитную карточку и, прищурившись, прочитал расплывшиеся буквы: – «Джастин Фаулер. Лондон». Спрашивается, и что он здесь забыл?
– Я же тебе говорю. Немецкий шпион!
– У тебя одни шпионы на уме, – отрезал третий. – Хватит болтать!
Незадолго до того, как трое в ялике обнаружили утопленника, в Лондоне разразился шпионский скандал. Несколько официантов в ресторанах носили немецкие фамилии, и властям доложили, что они подслушивали разговоры посетителей, узнавали таким образом ценные сведения и передавали их в Берлин. Правда, чем закончилось дело, так и осталось неясно. Здесь, в захолустье, питались только слухами, а единственный местный житель, мистер Ньюли, чья дочь жила в Лондоне, давно уже не наведывался в столицу. Вечерами завсегдатаи «Гребной шлюпки» оживленно обсуждали, как поступили со шпионами. Арестовали их, расстреляли или депортировали? Спорам не было конца. Естественно, все знали, что следует сделать со шпионом, если он вдруг обнаружится здесь, вдали от Лондона.
– Как по-вашему, кто его убил? – подал голос первый. – Скорее всего, за ним следили от самого Лондона… Вряд ли его подстрелил кто-нибудь с аэродрома. Никогда не видел, чтобы они забирались в верховья реки…
– Скорее всего, тот, кто его застрелил, и спихнул труп в воду. Как говорится, с глаз долой, из сердца вон, – проворчал его приятель, который уже во второй раз пересчитывал найденные банкноты. – Здесь почти сто фунтов!
– Обломки кораблекрушения, – пошутил второй. – Мы нашли, нам и достанется. Как с погибшего корабля. – Он оглядел пустынный участок реки, заболоченные берега и серое небо, как будто ожидал увидеть неподалеку торчащий из воды остов затонувшего судна.
Шутка вышла неудачной. Все три приятеля сразу помрачнели. Кораблекрушения, как они прекрасно помнили, ни к чему хорошему не приводили.
– А с мистером Фаулером как поступим? – с сомнением спросил первый. – Если вытащим, придется вызывать полицию. И кто-то наверняка пожелает узнать, что сталось с его деньгами.
– Давайте отбуксируем его в море. Пусть его прибьет к берегу в каком-нибудь другом месте, – предложил третий, доставая со дна ялика моток веревки. Он накинул петлю на шею мертвеца, а потом приказал: – А ну, беритесь за весла! Я не могу грести и тащить его одновременно!
Первый приятель упрямо насупился:
– Никуда мы его не потащим, пока не договоримся! Деньги надо поделить поровну.
– Я первый его увидел, – возразил второй. – Значит, мне полагается доля побольше!
– К дьяволу! – воскликнул третий. – Все делим поровну! Тогда никому из нас не захочется мутить воду и встревать в неприятности. Мы все будем заодно. Если кому-то и болтаться на виселице, то всем.
– А что я скажу жене, если она спросит, откуда у меня столько денег? – спросил первый. – Моя старушка такой скандал закатит…
– Значит, не являйся домой с полными карманами денег, болван! Спрячь их в надежном месте и трать понемножку. Главное – не хвастать ими. Лишние деньги всегда пригодятся – дочке на свадьбу, себе на старость. Этому бедняге там, где он теперь, деньги не нужны, и выкинуть их в море – напрасное расточительство. Мы ведь ничего плохого не делаем, верно? Не мы его убили, не мы бросили на берегу, чтобы его нашел какой-нибудь мальчишка, который захотел поудить рыбку к ужину. Мы просто взяли у покойника то, что ему уже без надобности. Вот и все!
Первый, уже почти сдавшись, проворчал:
– А все-таки у меня от жены никогда секретов не было. Придется пораскинуть мозгами… – Он взял со дна ялика весло и опустил его в воду.
Третий рассмеялся:
– Раньше тебе и не нужно было ее обманывать. А теперь вот повод появился.
Начался прилив; двое гребли к устью узкого залива, а третий тянул на веревке труп и оглядывал оба берега.
– Похоже, никто нас не видел… А если и увидят, кто знает, что там болтается у нас на веревке?
– А может, мы просто забыли втащить ее в ялик.
– А если он вернется и начнет нас преследовать? – спросил первый, оглядываясь через плечо. Грести было трудно; они плыли против течения, к тому же везли на буксире тяжелый труп.
– Не вернется, – уверенно возразил третий. – Не так долго он пробыл в воде. Это сразу видно, рыбы его еще не обглодали. Но обглодают обязательно. И никто ничего не узнает.
В последнем он ошибся.
Глава 2
Лондон, лето 1920 г.
Посетителя привел в кабинет Ратлиджа сержант Хамптон.
– Сэр, инспектор Ратлидж вам поможет, – сказал он, распахивая дверь, а сам тут же ретировался.
Бледный, худой, темноволосый, черноглазый посетитель был похож на ходячего скелета. На стул, предложенный Ратлиджем, он присел очень осторожно, как будто ему больно было на твердом сиденье. Нерешительно поерзав, он слабым голосом заговорил:
– Меня зовут Уайат Рассел. Я умираю от рака и хочу перед смертью очистить свою совесть. В тысяча девятьсот пятнадцатом году я убил человека и остался безнаказанным. Теперь я признаюсь в том убийстве. И хотя осудить и повесить меня уже не успеют, вы, по крайней мере, раскроете преступление, а я оставшиеся дни смогу снова спокойно спать.
Ратлидж окинул гостя задумчивым взглядом. Бывает, люди сознаются в преступлениях. Причины для признания могут быть самыми разными. Чаще всего преступникам действительно хочется очистить совесть перед тем, как они предстанут перед самым высшим судом. Но иногда признаются, чтобы защитить другого.
– В пятнадцатом году я был во Франции, – сказал Ратлидж, помолчав. – Если убийство совершено там, вам следует обратиться в военное министерство, а не в полицию.
– Дело никак не связано с армией, – сухо возразил Рассел.
– Если хотите, чтобы я выслушал ваше признание, может быть, начнете с самого начала? Где вы живете, мистер Рассел?
– У меня усадьба в Эссексе, на болотах. Я прожил там всю жизнь до самой войны. У меня есть независимые средства, и мне никогда не нужно было искать работу.
– Кто расследовал убийство, о котором вы говорите, – столичная полиция или полиция Эссекса?
Рассел улыбнулся:
– Чего не знаю, того не знаю. Я не выяснял.
– В таком случае уверены ли вы, что убили того человека? Возможно, он был ранен, но потом выздоровел.
– Да, я совершенно уверен. Видите ли, он – мой кузен. Я бы непременно узнал, если бы он выздоровел. Его зовут… то есть звали… Джастин Фаулер. О мертвых не полагается говорить плохо, но у нас с ним были разногласия. Под конец они стали настолько серьезными, что мне пришлось принять решение. Разумеется, я все понимаю, и никакие объяснения меня не оправдывают. Просто я стараюсь представить вам наиболее полную картину произошедшего.
– В деле замешана женщина?
Ратлиджу показалось, что его посетитель пришел в замешательство.
– Женщина? А-а-а… Любовный треугольник! Мне жаль вас разочаровывать, но все было не так просто. Сейчас я не готов вдаваться в подробности. Достаточно будет сказать, что я совершил это преступление, а труп спрятал.
Поймите, тогда шла война. Многие записывались добровольцами, шли работать на военные заводы… Война – время потрясений, время перемен. Его исчезновение осталось незамеченным.
– Чем больше подробностей о том или ином убийстве нам известно, тем вернее мы можем найти виновного. Очень важно, в частности, понять, какой мотив был у убийцы.
– Но я ведь только что вам сказал – я добровольно признаюсь в том, что убил его. Могу рассказать, как и где я убил его и что сделал с трупом. Зачем вам знать что-то еще? – Посетитель разгорячился; его пепельно-серое лицо пошло уродливыми красными пятнами.
– Вы пришли в полицию добровольно, – ответил Ратлидж, гадая, что кроется за внезапной вспышкой гнева странного гостя. – Теперь сотрудникам Скотленд-Ярда необходимо проверить ваше признание и сделать выводы. Мотив подскажет нам, до какой степени вы виновны в случившемся. Назовите причину ваших разногласий, объясните, чем убитый вызвал ваш гнев.
– Черт побери, старина, мертвец останется мертвецом! – Рассел встревоженно озирался по сторонам, словно ожидал увидеть какие-то подсказки на голых стенах и пыльном оконном стекле. А может, он уже пожалел, что пришел в полицию, и придумывал, как бы ему пойти на попятный? Ратлидж решил, что последнее вполне возможно, и следующие слова Рассела подтвердили его догадку. – Зря я к вам обратился. Повел себя как настоящий эгоист. Не хотел умирать с грузом на душе, только и всего. – Его взгляд обратился к Ратлиджу. – Если вы не в состоянии мне помочь, я уйду, и мы забудем о том, что я входил в ваш кабинет.
– Вы признались в убийстве… – начал было Ратлидж.
– Да неужели? – Посетитель скривил губы. – Мой лечащий врач подтвердит вам, что я получаю морфий. У меня, знаете ли, часто бывают галлюцинации. Иногда я не отличаю правду от вымысла. – Рассел встал, собираясь уйти. – Извините, мистер Ратлидж, что отнял у вас драгоценное время. Процесс умирания – не то, от чего получаешь удовольствие. Что бы там ни утверждали поэты, со смертью смириться трудно. – Он ухватился за спинку стула, чтобы не упасть, и добавил: – Вряд ли мы с вами еще встретимся.
Посетитель вышел, не оглядываясь. Ратлидж сразу понял, что его мучают сильные боли. Наверное, даже ходить для него тяжкий труд… Он заставляет себя держаться из гордости… или из тщеславия.
Вскочив с места, Ратлидж догнал посетителя.
– Вы куда-то спешите? – спросил он. – Если нет, давайте вместе где-нибудь пообедаем.
– О чем вы, какой обед? Стоит мне выпить немного чаю, как меня начинает тошнить.
– Не важно. Мне хочется с вами поговорить.
Рассел задумчиво посмотрел на него:
– Что вам за радость сидеть за столом с мрачной тенью человека? Если вы надеетесь, что вам удастся меня переубедить, вы ошибаетесь. У меня сильная воля. Благодаря ей я продержался в живых дольше, чем считали возможным доктора. – Тут Рассел улыбнулся и, как показалось Ратлиджу, на мгновение стал похож на того человека, каким он, наверное, был до болезни.
– Я был на войне, – бесхитростно сказал Ратлидж. – И мне не раз приходилось встречаться со смертью.
Подумав, Рассел кивнул.
– Я живу в отеле «Мальборо». В тамошнем ресторане подают приличное жаркое из баранины под мятным соусом. Оценить соус я пока еще в состоянии.
Сам Ратлидж ни за что не пошел бы обедать в «Мальборо». В последний раз он побывал там с Мередит Ченнинг, и воспоминания об их последнем разговоре были ему неприятны. Но он понимал: если предложит пойти в другой ресторан, скорее всего, потеряет Уайата Рассела.
Хотя отель находился недалеко, Ратлидж повез туда Рассела на машине. Тот молча сидел рядом с ним. Он вышел из машины не без труда, но Ратлидж благоразумно не бросился ему помогать.
У стойки портье толпился народ, зато ресторанный зал оставался полупустым, – время обеда еще не наступило.
Их усадили за столик в углу, и Рассел со вздохом облегчения опустился на мягкий стул, обитый парчовой тканью.
– Наверное, пора мне всюду носить с собой подушку. Деревянные сиденья стали для меня настоящей пыткой. Что будете пить? Учтите, я угощаю, потому что так мне легче беседовать с вами на своих условиях.
– Как хотите. Я выпью виски, – ответил Ратлидж, надеясь, что после спиртного у Рассела развяжется язык.
Рассел кивнул, заказал виски на двоих и огляделся по сторонам.
– Половины здешних посетителей я не знаю. До войны я мог бы назвать вам фамилии большинства из них.
– Значит, вы часто приезжали в Лондон?
– Я был молод, холост, только что окончил Кембридж. Радовался жизни, надеялся на лучшее будущее. Влюблялся. В Эссексе мне тогда было безрадостно и скучно. В Лондоне бурлила жизнь, здесь было весело. Иногда я задумывался о серьезных вещах, но мне казалось, что впереди у меня бесконечная жизнь. Будущее скрывала золотистая дымка. Я думал, что вечно буду счастлив. По крайней мере, так я чувствовал себя в четырнадцатом году. Наверное, то время и не было безмятежным и счастливым, но мне приятно вспоминать о тех днях. Вы тогда бывали в Лондоне?
– Да. Кстати, у меня о том времени примерно такие же воспоминания. Вы воевали?
– О да, я спешил попасть на войну, прежде чем она закончится, готов был хвататься за все, боялся, что кайзер сдастся до того, как я научусь как следует драться с ним.
Мои письма домой из тренировочного лагеря дышали патриотизмом. Мне не терпелось убить как можно больше немцев, хотя их я совсем не знал… Точнее, в Кембридже у меня было несколько знакомых немцев. Вполне славные парни, и я вовсе не представлял себе их, когда мечтал стрелять во фрицев. Мои однокурсники совсем не походили на тех чудовищ, которые сажали на штыки бельгийских младенцев и насиловали бельгийских женщин. Более того, моей двоюродной сестре даже нравился один из них, но его вызвали на родину незадолго до начала военных действий. Не знаю, что с ним стало.
– Если вы воевали, как случилось, что вы убили человека в Эссексе?
– Ну да, согласен, история немного запутанная! Меня послали в Лондон с депешами. Я знал, что наш дом закрыт, и все же решил съездить в Эссекс и проверить, все ли в порядке. Там я встретил Фаулера, и мы поссорились. Мне представился удобный случай, а остальное довершило искушение. Неподалеку от нашего дома находился временный аэродром. Там размещались войска ПВО и ночные бомбардировщики. Я был уверен: если труп найдут, в случившемся обвинят кого-то из новобранцев, подозрение могло пасть на меня. Но мне повезло. Труп не нашли.
– Вы были женаты, когда пошли воевать?
– Должен сказать, что вы задаете слишком много вопросов!
Ратлиджу принесли виски. Отпив глоток, он осторожно заговорил:
– Я решил не жениться на девушке, в которую, как мне казалось, был влюблен. По-моему, военный мундир нравился ей больше, чем человек в том мундире. Мы все равно недолго прожили бы вместе. – Он снова невольно вспомнил о Мередит Ченнинг, чей брак покоился на остывшем пепле долга.
Рассел некоторое время пытливо смотрел на Ратлиджа поверх своего бокала.
– И как вам воевалось – хорошо?
– Совсем нехорошо.
– Да, наверное, мало кому бывает хорошо на войне. Я довольно быстро понял, что мне все же не нравится убивать людей. Но я выполнял свой долг по отношению к своим солдатам и к родине. И все же я ужасно радовался, когда война закончилась.
– Оттого что вы были солдатом, вам проще было убить двоюродного брата?
Рассел помолчал, а потом заметил:
– В вас опять заговорил полицейский. Неужели вы никогда не забываете о своей профессии? Представляю, как неловко вы себя чувствуете на званых вечерах. Наверное, все время гадаете, что имел в виду ваш собеседник, когда просил передать соль.
Ратлидж рассмеялся.
– Почему вы решили пойти в полицию? Почему не стали адвокатом, если уж вам так не терпелось вершить правосудие?
– Мой отец – адвокат. Я думал пойти по его стопам, но вскоре понял, что отцовская стезя мне не подходит.
Им принесли жаркое. Рассел жадно посмотрел на блюдо.
– Я такой голодный, что готов съесть даже стол. Но как же трудно стало глотать! – Он обмакнул в соус корочку хлеба и попробовал. – О да, помню, почему мне всегда так нравился здешний соус!
За едой они говорили о самых разных вещах; Ратлидж дождался, пока они доели десерт, и спросил:
– Почему вы решили обратиться в полицию лично? Можно было, например, написать признание и распорядиться, чтобы его вскрыли после вашей кончины… – Когда-то он знал убийцу, который именно так и поступил.
– Вижу, полицейский вернулся! Если бы не он, мы с вами могли бы подружиться. Ладно, мне кажется, ответ на один вопрос вы заслужили. Мне показалось, что признаваться во всем задним числом – трусость. Наверное, меня все же воспитали богобоязненным, и я понимаю, что дело не в одном признании. По-моему, куда справедливее не только признаться, но и покаяться при жизни.
– Ну и как – полегчало после того, как вы сняли тяжесть с души?
Рассел нахмурился:
– Знаете, я думал, что мне полегчает. Я ведь очень долго хранил свою тайну, по крайней мере, мне так казалось. Я набрался храбрости и пришел в Скотленд-Ярд, пока еще в силах ходить; приход к вам стал для меня своего рода испытанием на прочность… Испытанием моей силы духа. Но все вышло… не совсем так, как я ожидал.
– Вам было бы легче, если бы я надел на вас наручники и бросил за решетку? А может быть, вы хотели, чтобы вас повесили?
– Предпочитаю смерть не через повешение, хотя все лучше медленной пытки, которую я терплю сейчас. Наверное, отчасти мне все же представляется, что мое преступление не настолько ужасно, каким казалось в то время. Ну да, так привыкли рассуждать на войне. Если убиваешь несколько тысяч – ну ладно, несколько сотен, хотя иногда казалось, что убитых тысячи, – какая разница, одной смертью больше или меньше? Оказывается, разница очень большая. Видите ли, в тот раз у меня был выбор. Я ведь мог бы не убивать его, а все-таки убил. И вот я пришел к вам, чтобы признаться и исправить прошлое… – Рассел мрачно посмотрел в тарелку. – А исправить прошлое не получается. Вы и теперь желаете знать, почему я его убил?
– Так или иначе я все равно это выясню. Если, конечно, будет следствие. Вас допросят. И если вы не ответите удовлетворительно на все наши вопросы, нам придется самим искать ответы. Работа предстоит не из приятных.
– А я и не ожидал, что она будет приятной, – ответил Рассел. – Только я не догадывался, что все так затронет меня за живое. Или получит огласку. Очень не хочется, чтобы в дело оказались замешаны другие. Если повезет, я умру раньше. А до тех пор прикажите полицейскому, который в вас сидит, заниматься своими делами. Не сомневаюсь, вы доведете дело до конца, но после того, как я уже не смогу отвечать на ваши вопросы и вы не сможете причинить мне никакого вреда. – Он подозвал официанта и сказал Ратлиджу: – Я очень устал. Вот еще один недостаток моего состояния. Так что не обижайтесь, но провожать вас не буду.
– Могу ли я чем-нибудь вам помочь? Может, отвести вас в номер?
– Спасибо, не надо. С этим я еще управлюсь.
Ратлидж встал и протянул руку.
– Если все-таки передумаете, вы знаете, где меня найти.
– Да, знаю. Спасибо, инспектор.
Когда Ратлидж направился к выходу, Рассел вдруг окликнул его:
– Вообще-то кое-что вы могли бы для меня сделать.
– Что? – спросил Ратлидж, разворачиваясь к Расселу лицом.
– Помолитесь за меня. Вдруг да поможет… хоть немного.
Возвращаясь на работу, Ратлидж думал об Уайате Расселе. Если он, конечно, не берет на себя чужую вину и в самом деле совершил убийство, которое много лет отягощало его душу, почему он открыл лишь часть правды?
Может быть, в деле замешан кто-то еще?
А что, вполне вероятно. Но тогда почему просто не продолжать жить дальше со своей тайной и умереть, так и не сняв греха с души? Видимо, Рассел понял, что, как бы он ни поступил, легче ему не станет, поэтому и поспешил отказаться от своего признания.
Может быть, у него был сообщник? Или имелась другая причина?
Выйдя из машины, он мысленно представил себе карту Эссекса. Графство граничит на юге с Кентом; их разделяет Темза. Вдоль северного берега Темзы тянутся болотистые низменности – настоящая бахрома из узких заливчиков и речушек, отделивших от остальной части страны обитателей прибрежных районов. Тамошний уклад не менялся веками. До войны жители окраины Эссекса почти ничего не знали о том, что творится в других частях графства, не говоря уже об остальных частях страны. Они жили своей жизнью. Обитателям болот не требовались ни современные удобства, ни вмешательство извне, которое нарушало бы привычный ход их жизни.
Чем дальше от побережья, тем цивилизованнее. Вдали от болот были разбросаны городки и деревни, проложены дороги. По мнению жителей болотного края, Базилдон, Челмсфорд и Колчестер с таким же успехом могли располагаться на другом краю света. Они находились так же далеко от их образа мыслей, как сам Лондон. И все же Ратлидж, кивнув дежурному сержанту и поднимаясь по лестнице в свой кабинет, думал о том, что убийство в деревнях, даже самых уединенных, вряд ли осталось бы незамеченным. Если, конечно, Рассел не избавился от трупа особенно хитроумно.
Он, кажется, упомянул временный аэродром?
Не заходя к себе, Ратлидж отправился искать констебля Грина, чья эскадрилья во время войны базировалась неподалеку от Кана.
Грину, худощавому и приветливому, с копной светлых волос, которые, к его досаде, завивались в сырую погоду, исполнилось уже тридцать три года. Он поздно поступил на службу в полицию. После Перемирия[1] он решил вступить в ряды столичной полиции и вскоре стал сотрудником Скотленд-Ярда. Раньше у Грина был в Рединге велосипедный магазин; он подумывал было перейти на торговлю автомашинами, но началась война. Грин мечтал о небе, но оказалось, что у него высотобоязнь. Поэтому он служил на аэродроме механиком и ремонтировал самолеты, которые так любил. Ему приходилось постоянно доставать запчасти, поэтому он наладил отношения с другими французскими аэродромами. Эссекс совсем недалеко от Франции; возможно, Грин помнил и тамошние аэродромы.
Увидев, что к его столу подходит Ратлидж, Грин широко улыбнулся:
– Здравствуйте, сэр. Чем могу вам помочь?
– Мне нужна ваша память. Точнее, военные воспоминания. – Ратлидж пересказал Грину то немногое, что сообщил ему Рассел об аэродроме, и спросил: – Вы, случайно, не знаете, где он находился?
Грин нахмурился и, подумав немного, сказал:
– Там их было несколько. Скорее всего, имеется в виду аэродром в Фарнэме. На реке Хокинг. Им там туго пришлось. И не в последнюю очередь из-за местных жителей, которые приняли их в штыки.
– Что значит «туго пришлось»?
– Во-первых, ветер и низкие туманы над рекой. Кроме того, местные жители жгли сено, и летное поле постоянно заволакивало дымом. Совершали мелкие кражи. Происходили ссоры между теми, кто там служил, и жителями. Кстати, местные девушки вовсе не возражали против новоприбывших. Скорее всего, и ссоры выходили из-за них. Судя по тому, что мне рассказывали, Фарнэм расположен довольно изолированно, и тамошние жители не привыкли к переменам.
– Что стало с аэродромом, когда закончилась война?
– Наверное, поле, на котором он размещался, вернули фермеру, прежнему владельцу.
Ратлидж кивнул:
– Да, наверное. Что ж, спасибо, Грин!
– Что-то случилось в Фарнэме? Я бы с удовольствием съездил туда, взглянул на аэродром своими глазами.
– Сегодня за обедом один человек обмолвился о тамошнем аэродроме. Мне стало любопытно, – беззаботно ответил Ратлидж и направился к себе в кабинет.
Вначале он думал начать официальное расследование убийства в связи с признанием Рассела, но потом решил повременить. Он так и не понял, почему Рассел явился в Скотленд-Ярд.
Зато признание пробудило в нем любопытство. Ратлидж сказал себе: не будет большого вреда, если он кое-что разведает. Если и в самом деле вскроются факты, начать официальное расследование никогда не поздно.
Через два часа, разобравшись с документами, лежавшими у него на столе, он отправился в Сомерсет-Хаус, чтобы навести справки о Джастине Фаулере и Уайате Расселе.