ЗНАКОМСТВО
– Кто здесь?..
Дожила мать. Сама с собой разговариваю, и слышу смех в ответ – глюки, привет!
Повторяю как мантру: ночью надо спать, ночью надо спать – людям. А я не сплю, видимо я не человек.
Я медленно шла в темноте ночи по аллее аккуратно ставя ноги стараясь попасть на тротуарную плитку и плохо её различая в тусклом свете луны. Шла я на даче в домик задумчивости и долго не могла понять, вроде бы все спят, тихо кругом и людей не слышно, а природа беснуется, кошки мявчут, собака завыла! И птицы замолчали резко, а ведь только что шебуршали в кустах у соседей…
–А я не боюсь! – я храбро врубила свет в туалете и закрыла за собой дверь!
Это как в детстве под одеялом от монстров прятаться – помогает ненадолго. Хотя и знаю, что домик туалета у нас хлипкий, на честном саморезе собранный.
Обратно шла и луна светила уже мне под ноги: завораживающе красиво!
Остановилась на тропинке, подняла голову к небу и задохнулась в восторге от вида звёзд на ночном небе!
– Я ведь и сотой части не вижу из-за моей близорукости, а какая же красота!
Тихий смех над ухом заставил меня оглянуться и слегка присесть от страха – а за спиной никого!
Третий час ночи идёт. Ещё час после и уже можно напугаться Деда, потому что он рано встаёт и любит подшутить выглянув из окна покурить. А сейчас я одна не сплю. Если только кошки научились смеяться.
– Мне не очень страшно, но хотелось бы знать, кто здесь?– прошептала я.
– Что? – тихо, над ухом ответил голос.
Я резко вскочила и бросилась бежать в дом. Заперла все замки, включила свет, отдышалась и опять смех. Я точно сошла с ума!
– Я точно сошла с ума! Я сошла с ума, какая досада! А раз я сумасшедшая, буду учиться с этим жить! Где моя смирительная рубашка?.. – я достала ночную рубашку и решила переодеться, спать всё равно когда-то надо.
Тяжкий вздох и шелест за занавеской.
– Вот ты и попался! – я выглянула в окно, свесившись в наружу наполовину и снова никого не увидела.
– Ау. – кричать шёпотом не очень удобно.
– Ну, уж переодевайся, я отвернулся. – тоже шёпотом и тихо, вот реально, как в моей голове.
– Ты невидимка? – я вернулась в комнату, по-прежнему сжимая ночную рубашку в кулаке.
– Нет.
– Мальчик?
– Нет…
– Значит не буду переодеваться. – я села с ногами в кровать и увидела в кресле…
Мужчина? Парень? Красивый и сияющий!
– Наваждение! – вырвалось у меня.
– А чего не крестишься?
Я пожала плечами и улыбнулась нагло любуясь.
Он сидел, нога на ногу и ножкой ещё покачивает. Костюм в нашей глуши смотрелся вообще сногсшибательно, яркий и бархатный! Ботиночки на платформе.
– Ростом маленький ботинки на платформе носишь? – это я от страха и шока так заговорила, потому что обычно молчу!
–Нет, нравятся просто, как и остальное. Можешь померить, если хочешь.
– Не надо. – я, как всегда всё, что нравится, воспринимаю в штыки, а потом жалею – характер такой, несносный.
– А ты мне снился. – расхрабрилась я окончательно.
– Правда? Расскажи! – он придвинулся поближе и даже, как будто хотел присесть рядом со мной, но передумал.
– Мы играли, типа квест, это сейчас так называется, а тогда ты прятал записки, а я искала – помню гаражи и что-то такое, опасное.
Он откинулся и ободряюще смотрел на меня.
Вампир.
Сон был таким живым и даже радостным!
Его записки.
Самую первую я нашла в почтовом ящике, а вот потом пришлось побегать за остальными до самых сумерек – это единственное вечернее время, в которое меня отпускали гулять, до 20 часов. Потом уже темно и мама требовала, чтобы я была к этому времени дома. Я вся потная и пыльная с перемазанными чем-то руками, запрыгивала на гаражи и залезала в кусты и всё это ради записок с виньетками и такими красивыми буквами – от них я и сошла с ума, и даже пропустила все прогулки с подружками.
Запрыгнула на гараж и сняла с его крыши книгу: Брем Стокер, Дракула
– Ха, я же только что её читала!
Сверху прямо на книгу упала ещё одна записка
«33» – оглядываться во сне было бесполезно, там точно никого нет, я проверяла.
Я открыла книгу сидя на корточках на той же крыше и прочитала вслух текст с этой страницы:
– Помилуй Бог, профессор! – воскликнул я, вскочив. – Не хочешь же ты сказать, что Люси была укушена такой же летучей мышью, и что такая вещь мыслима у нас в Лондоне в девятнадцатом веке…
Он прервал меня знаком руки и продолжал:
– Не объяснишь ли ты, почему черепаха живет дольше, нежели целые поколения людей; почему слон переживает целые династии и почему попугай умирает лишь от укуса кошки или собаки, а не от других недугов? Не объяснишь ли ты, почему люди всех возрастов и местностей верят в то, что существуют такие люди, которые могли бы жить вечно, если бы их существование не прекращалось насильственно, что существуют мужчины и женщины, которые не могут умереть. Нам всем известно – ибо наука подтверждает факты – что жабы жили тысячи лет, замурованные в скалах. Не можешь ли ты сказать, как это индийский факир убивает себя и заставляет хоронить; на его могиле сеют рожь; рожь созревает, ее жнут, она снова созревает, и снова ее жнут, затем раскапывают могилу, вскрывают гроб, и из него выходит живой факир, и по-прежнему продолжает жить среди людей?
Тут я перебил его. Я окончательно сбился с толку – он осыпал меня целым градом причудливых явлений природы и всевозможных невозможностей, так что мой мозг положительно пылал.
– Профессор, я готов снова быть твоим послушным учеником. Укажи мне сущность, чтобы я мог применить твое знание, когда ты будешь продолжать. До сих пор я кидался во все стороны и следовал за твоей фантазией как сумасшедший, а не как здравомыслящий человек. Я чувствую себя как новичок, заблудившийся в болоте в туман, скачущий с кочки на кочку в надежде выбраться, идя сам не зная куда.
– Это очень наглядно, – ответил он. – Хорошо, я скажу тебе. Сущность моей речи следующая: я хочу, чтобы ты уверовал.
– Во что?
– Уверовал в то, во что верить не можешь. Я приведу тебе пример. Мне пришлось слышать от одного американца такое определение веры: это то, что дает нам возможность поверить тому, что можно. В одном отношении я с ним согласен. Он этим хотел сказать, что на жизнь надо смотреть широко, что не следует допускать, чтобы маленькая ничтожная истина подавляла бы великую истину. Сначала нам нужна незначительная истина. Господи! Мы храним и ценим ее, но не следует верить, что она истина всего мира.
– Так значит ты боишься, что преждевременное раскрытие может вызвать во мне предубеждение по отношению к некоторым странным явлениям? Так ли я понял твою мысль?
– Ах, все же ты мой любимый ученик! Тебя стоит учить. Так как тебе хочется понять, то ты уже сделал первый шаг к истине: значит, ты полагаешь, что ранки на шее детей вызваны тем же самым, что и у мисс Люси?
– Я так предполагаю, – ответил я.
– Ты ошибся. О, если бы это было так! Но увы! нет! Хуже, гораздо, гораздо хуже!
– Во имя Господа Бога, Ван Хельсинк, что ты хочешь сказать? – воскликнул я.
– Эти ранки сделала сама Люси! – сказал он горестно.
– Вампир? – тихий смех был мне ответом, как во сне, так и сейчас.
– Ты меня боишься?
– Нет.
А вот глаза у него! Это что-то волшебное, как заглянула – так пропала!
Лунный камень.
Лабрадорит.
Флюорит.
Опал.
Что-то древнее, доисторическое даже, но не настолько и весь мир внутри.
Всё это вместе и переливается, и светится, и… Я пропала!
– Ты меня даже не слышишь! – он дотронулся до моей руки, и меня просто дёрнуло от боли ожога!
– Что? Больно же! – я потёрла запястье и на руке явственно проступили следы его пальцев, кстати, и зачесались сразу.
– Аллергия? Серьёзно? Какая странная у тебя реакция на меня.
– Значит ты у меня кровь пить не будешь! – я обрадовано потёрла руку и подула на след.
Отвлеклась, а вампира и след простыл, только рука саднила и чесалась нещадно!
Конечно, я весь день была сонная и вялая, и только к ночи разгулялась и стала соображать.
*Ожог* мне мешал, горел на солнце и чесался, не помогали ни мази от зуда, не лекарства от аллергии. Чтобы вопросов ни у кого про ожог не было, я с самого утра влезла в заросли крапивы, смело решив, что помирать так с музыкой, в смысле сделав напоследок доброе дело и избавить участок хотя бы от крапивы! Мы даже купаться после обеда сходили, но мне было тоскливо, и я всё вспоминала сон и ночь – а вдруг это был не сон.
Вечером почти всё повторилось – на этот раз пораньше. Просто мне раньше захотелось посетить туалет и лечь уже спать, сколько можно без сна? Хотя на природе и высыпаешься по-другому как-то.
– Опять будем играть? – сказала я на его тихий смех, над моими выкрутасами на тропинке и я на самом деле не боялась.
– Ты ещё что-то вспомнила? – прозвучал его голос сзади.
Я быстро обернулась и глазами уткнулась как раз в кулон на его груди.
– О, какой красивый! – я потрогала пальчиком камушки и взвесила кулон на ладошке.
– Интересно как, на артефакты у тебя аллергии нет, а на меня, просто на прикосновение, есть!
Комары вились только вокруг меня и очень настойчиво жужжали.
– Пойдём в дом, а то тебя здесь съедят! – церемонно отступив, он пропустил меня к дому, но мне хотелось как раз пройтись, и я вытащила из предбанника кофту и завернулась в неё.
– В доме фумигатор от комаров работает. Интересно, тебе он не мешает? – шла я впереди по дорожке к калитке.
– Нет. Я за тебя переживаю – у тебя все руки покусаны и опухли.
– Это крапива, а не комары! – засмеялась я, – Говорят, что от ревматизма полезно.
– Значит от ревматизма ты излечилась лет на десять вперёд. Не надо тебе комарам поддаваться.
– А то тебе не достанется? – усмехнулась я, запирая калитку.
– Может потому и такая реакция, что у тебя кровь привлекательна? – пробормотал он, и уже за калиткой предложил мне локоток, ох уж, эти церемонии!
Бархат в летней прохладной ночи ощущался так мило и приятно, но комары просто озверели и прогрызали мою кофту, а за нею и кожу насквозь.
– Надо мне начинать курить, они хоть дыма боятся! – отмахивалась я от настырных насекомых кровопийц.
– Ах-ха, я представляю тебя с сигаретой и всю в комарах, какая же ты забавная!
– С трубкой! Забавная. Кровь привлекательна. Почему и зачем всё это? – остановилась я.
– Ты больше ничего не вспомнила? – вампир замер передо мной.
– Если только комаров на балконе и разговоры в ночи. – я нахмурилась и замолчала.
– Дети ночи! Что-то ты помнишь, но так мало и так избирательно. А ведь я силён и полностью закрыл тебе доступ к воспоминаниям. – поднял он нежное своё лицо к луне, роскошно подсвечивающей локоны ореолом окружающие его лик.
– Каким воспоминаниям?– я схватила его за руку и опять обожглась! – Да что же я какая неосторожная, всё время или ожоги, или порезы, или…
– Вампиры? – услужливо подсказал он.
– Неприятности! – картина перед глазами, что я схватила рукой раскалённую сковороду с маслом так и стояла перед глазами.
– Вот за эти картины я тебя и люблю! Они живые, даже болезненные для меня тоже.
– Что? Ты это видишь? – я уже не трясла рукой.
– Да, в твоих мыслях – они для меня даже осязаемые. – вампир прокусил себе запястье и протянул руку с дорожкой крови мне. – Пей, может стать легче.
– Или я умру от болевого шока. – заворожено я не могла оторвать взгляда от медленно, неправдоподобно медленно собирающейся капли на его запястье пытающейся и никак не сорвавшейся на траву.
– Пей, рана быстро затягивается. – торопливо проговорил вампир.
Вздыхать и переживать мне уже было некогда – я вся чесалась от укусов насекомых, а искусанная ими спина вообще не позволит мне теперь спокойно уснуть. Я приложилась к ранке на его руке губами, мысленно целуя вышеупомянутую сковороду, и провалилась из нашего мира: Тихий предрассветный лес, каждая паутинка, роса и листики, травинки, бутоны распускающихся на рассвете цветов и всё это в необыкновенном сиянии и красоте зарождающегося дня!
– Что это было? – оторвалась я, облизнула губы и с жалостью посмотрела на абсолютно целую кожу на его руке.
– Мой последний рассвет. И не говори, что ты хочешь ещё – тебе нельзя! – и настороженно уставился на меня.
Я прислушалась к себе: ожоги или что там устраивала моя кожа – не болели, очки стали резко мешать, и я их сняла совсем и убрала в карман кофты, пропало чувство голода и усталости, я даже спать расхотела вовсе!
– Я хочу ещё! Я хочу много, и много раз, и… и ты не дашь больше, да? – я потянулась к нему.
– Как ты на меня похожа сейчас, жадная и наглая, ненасытная и роскошная, хорошо, что к утру всё пройдёт, а ты сейчас себя не видишь!
Я увидела: рыжая, длинноволосая роскошная красавица цеплялась руками за вампира и даже, ух!
– Это я? – картинка тут же исчезла и мой спутник нахмурился.
– Прости, я не должен был. Мне трудно с тобой закрываться, мне хоть с кем-то хочется быть просто друзьями. Я поэтому общаюсь с тобой и потом просто закрываю память. Твою память. – он склонился ко мне.
– Ты хочешь быть человеком? Не надо отвечать, я не вынесу ответа, никакого! – я поцеловала его, в губы.
Надо было видеть эту замершую статую! Он и так прохладный, не холодный, я потрогала, прохладный и твёрдый, а тут ещё и я поцеловала, и он замер. Кажется, что он даже не дышал.
– Ты живой? – я потрогала его и слегка потрясла.
– Нет… – выдохнул он торопливо.
– Я убила вампира поцелуем – я круче Ван Хельсинга! – я опять поцеловала его уже в щёчку.
– Ты можешь быть осторожнее? Я не всегда могу сдержаться! – он вытянул руку и отстранился от меня.
– А, так это ты сдерживался? – я понимающе отошла от него на шаг в сторону, и мы продолжили прогулку.
– Шалишь? Понимаю, у меня тоже такое было. – проговорил он.
– Я что стану такой как ты? – вдруг как-то поздно перепугалась я.
– Надеюсь, что не сегодня, и не сейчас – просто моя кровь играет в тебе. – он опять притянул меня к себе, уже спокойнее и увереннее.
– Ты хочешь меня укусить?
– Да!
– Тебе нужно моё разрешение?
– Нет!
– Тогда я буду осторожнее.
Комары отстали от меня окончательно, и мы с вампиром чудесно прогулялись под луной.
Люблю полнолуние!
Под утро меня стошнило кровью. К счастью вампир меня предупредил об этом, и я сбежала на озеро, чтобы меня вырвало прямо в воду – рыбкам на радость.
Не спать вторую ночь оказалось тяжелее, не смотря на кровь вампира во мне. Что-то всё-таки всосалось и поддерживало меня – даже и следы от ожогов не появились, хотя все *признаки* его крови во мне пропали с рассветом – чему я была рада, потому что пялилась в зеркало на свои мерцающие зрачки почти час! Про остальное, что я в себе разглядела, благоразумно промолчу. Как прошёл день не помню абсолютно, я была не в себе, задумчива и непривычно тиха.
Он абсолютно невыносим! Даже не разговаривал со мной, а сразу, как появился в комнате, подсунул мне своё прокушенное запястье!
– На всякий случай!
– Псих! – я впилась в ранку и пила пока мне позволили!
– Хватит! – он вырывал руку, а я вдруг зарычала!
Я по-настоящему на него зарычала.
По ощущениям это было намного круче, чем в прошлый раз: полное погружение в другую реальность, но такое, с силой и временем. Или это вампир так подготовился? Или я вошла во вкус и заглянула слишком глубоко. Часть его жизни, и моей в том числе, а я и не знала что та сумочка с бахромой и шишками в костёр – это его рук дело. Хорошо что это была только шутка, а сумку эту я потом всё равно больше не любила. Зато прекрасно помню как он мне чистил печенную картошку и не обжигался даже и теперь понятно почему. А ведь мне было шесть или семь лет?
Квест с записками целиком в четырнадцать лет и балконные посиделки в двадцать восемь, а так же поздние возвращения с курсов института в двадцать один… Всё вперемешку и по степени важности для него.
Он так испугался моей реакции, что выскочил со мной на руках в окно и отошёл подальше от жилых домов со спящими людьми.
– Ты меня не убьёшь! – я отпрянула от него и, ошалело на него уставилась.
– Хотел бы убить, давно уже сделал бы, хватит спрашивать об этом! Теперь моя очередь!
Вот тут я и почувствовала его *поцелуй!*
Теперь путешествие было в другую сторону: мой рассказ о жизни – моей жизни.
Заодно и его картины: что ему нравилось или случайно совпадало, пролетали перед глазами или внутренним зрением.
Я затихла, прижалась к нему всем телом и просто смотрела, а он жадно пил и читал мою жизнь, как книгу или фильм.
– Скучная жизнь. – пробормотала я.
Картинка спящего человека возникла у меня перед глазами.
– Мне помолчать? – понятливо проговорила я.
Я увлеклась уже ближе к концу: занимательно оказалось, что к концу каждого цикла семи лет у нас просто пересекались общие интересы.
– Отлично! – очень довольный вампир улыбался, одними губами.
Порозовевшая кожа сияла совершенством, он стал совсем мягкий и человечный?
Я потрогала его щёки, шею, руки, втянула носом запах – изменился, весь!
– Как ты это сделал?
– Это ты, не я. Твоя кровь и мой подарок от твоего дара: не чтение мыслей, не картины как живые – человечность!
Поцелуй его теперь был совсем настоящий, реальный, пугающий тем, что как раз я не смогу удержаться!
– Не вздумай ко мне прикасаться! – я вырвалась и отошла подальше.
– Что так? Только вчера ты меня вожделела, а сейчас отшатываешься и уходишь? – усмехнулся он. – Всё как всегда.
Нет-нет, красотой и привлекательностью он не обделён, но как сильно он изменился? Если вампиром он слегка отталкивал твёрдой красотой мраморной статуи, то сейчас он был как настоящий – тёплый, мягкий, с запахом возбуждающим и кружащим голову до одурения.
– Ты сама хотела быть со мной! Но я понимаю твои опасения. Спасибо за день на солнце! Я не смогу лишить тебя твоего дара дав другой взамен, но я сделаю это, если вдруг ты будешь в этом нуждаться или попросишь! – говоря это, он подошёл ко мне.
– Можно я попрошу о другом: не стирай мне память больше никогда! – я не отталкивала его рук, я больше не сопротивлялась – бесполезно, хотя и человечным был он, силой обладал всё той же.
– Раньше молила о другом: забыть просила ты тревожно! В ночи со знанием так сложно прожить свой путь. – его руки вытворяли немыслимое и прекрасное на моём теле.
– Я об одном тебя молю: не дай забыть того что было, чтоб память всю я сохранила и знание сама переживу с трудом, я всё же руки опалила, прикосновением к тебе, хочу я помнить, ждать и верить, что не покинешь ты в беде меня тревожную совсем.– я, уже не в силах оттолкнуть его, обмякла в его руках.
Поцелуй, картины, слияние мысли: мы плыли, обнявшись, в эфире бытия и солнце не опалило его кожу, а я сбежала от него домой, как только можно стало уйти.
День прошёл ужасно, если бы не дождь в полдень, я бы просто умерла от ужаса и страха выйти на улицу под лучи полуденного солнца. Утренней рвоты не было – кровь не вышла из меня, усвоилась вся. Следующая ночь ничем не отличалась от многих предыдущих. Пришёл вампир только через ночь, без просьбы, без широких жестов жертвы, лишь с благодарностью, что не забыл мои мольбы, и память мне стирать не будет.
И без прикосновений знала, чем кончатся эти игры, мне было плохо, хорошо, одновременно – расплата.
Но не жалею ни о чём – за знание нужна оплата.
Лишь солнца свет обжигающий напоминает мне: в чём дар мой и моя беда.
Любой вампир использовать меня так может и память мне стереть: теперь запрет висит печатью – игрушка одного я навсегда и буду я ему верна.
А как всё начиналось: «– Кто здесь?..»
– Зачем ты приходишь?
– Ты уже знаешь, чтобы у меня была возможность побыть человеком, хоть на время.
– Глупости, моя кровь не делает тебя человеком! Те не ешь человеческую еду, не спишь, не потеешь, как человек и не занимаешься сексом! Ты ведь не становишься человеком, как и я не становлюсь вампиром от твоей крови. Просто у тебя есть возможность быть на солнце и не сгореть. Так зачем? Меня интересует для чего именно солнце, ты и во тьме отлично прикидываешься человеком, если хочешь, конечно!
– Если хочу. А если хочу днём, то погибну.
– Почему тебе не хватает ночи?
– За мои многочисленные сотни лет? Ночь мне просто надоела! Я люблю свет и цвет, люблю красоту и переливы! Да, у меня отличное зрение и я всё это вижу и в ночи, но… Если бы ты видела мой дом – видела бы эти светлые стены, огромные окна в которые я вижу только луну и множество светильников, какое счастье что они сейчас так безопасны!
– Не так уж они и безопасны. Но ты такой смешной с этими рассуждениями о свете! Тебе не режет глаза солнечный свет? – рассмеялась я.
– А тебя пугает тьма! Есть же тёмные очки, они вполне оберегают мои чувствительные глаза. – он обиделся и надулся.
– Меня пугает не тьма, а то, что она скрывает! Ещё скажи про солнцезащитный крем. И пожалуйста, не делай больше капризное лицо – я так хочу тебя поцеловать, сразу и без раздумий! – подсела я к нему ближе.
– Попробуй! – он навис надо мной.
Я мысленно представила кипящее на сковороде масло, лопающиеся волдыри, сукровица стекающая золотистыми каплями по коже и сразу услышала извиняющее:
– Ладно-ладно, я понял. Ведь и наша кровь действует только временно и потом наступает привыкание. – он поджал губы, договорив.
– Да, привыкание…
Я потёрла ладошку, которой погладила его при встрече по щеке – его кровь больше не спасала меня от ожогов его прикосновений, а моя не спасала его от солнца. Время волшебства кончилось, осталось только общение.
– Ты приходишь ко мне только летом, потому что любишь тепло? – решила я продолжить светские разговоры, раз всё равно мне не дадут сегодня спать.
– А ты представляешь меня, пьющего кровь через все эти многочисленные шарфы и подушки?
– Пуховики! – зашлась я от хохота, а картинка вампира кусающего подушку с перьями долго висела в воздухе между нами!
Хохотали мы уже вместе!
– Какая ты жестокая, у меня даже живот заболел от смеха. – прошептал он валясь рядом со мной поперёк кровати в своём изысканном бархатном костюме.
– У тебя не может ничего болеть. – вытирая слёзы пискнула я.
– Может. Только не долго. А вот помню я это очень долго…
– Прости. – и я в очередной раз подавила желание его потрогать.
Ну, нравится мне его белизна кожи и скульптурное совершенство лица!
– Я не хочу уходить сейчас, потому что не всё ещё понял об этом времени… – «или о тебе», мысленно закончил он, скрывая свои мысли.
– Заведи дневник в интернете и спрашивай там. Это интересно! И потом я же не все технические моменты могу тебе объяснить. – я изобразила в мыслях паровой двигатель и размытую картинку карбюратора.
– Ты себя всегда недооцениваешь. – ответил вампир.
– А ты не первый это говоришь. – вздохнула я.
– Ты особенная, дочки у тебя особенные, мне просто придётся вернуться, или меня заставят это сделать! – пробормотал он тихо, но я услышала.
– Поверил сказкам в инете: ДашкЯ повелительница вампиров? – рассмеялась я.
Он очень странно на меня посмотрел и промолчал, снова поджав губы.
– Тебе уже пора? Ты всегда злишься, когда тебе пора. – заключила по его виду я.
– Будешь скучать? – лукавая улыбка не разжимая губ его очень украшала.
– Уже скучаю… – на миг я очень посерьёзнела.
– Только не плачь. – смешно скривился он в гримасе.
– И ты. – грустно улыбнулась я в ответ, и сразу так захотелось плакать, и чтобы он утешал, и никуда не уходил, и всегда рядом – но нет, не в этой жизни.
Видеть его кровавые слёзы – то ещё удовольствие: Мертвенная неподвижность статуи, перламутровая кожа, переливающиеся всеми цветами радуги глаза и вдруг всё это заполняется кровью – затопляет просто и стекает в уголке глаза или срывается с ресницы при моргании и течёт по щеке впитываясь, но оставляя слабо заметные следы крови на перламутровой бледной коже. Я ненавижу его слёзы! Я бы никогда не хотела их видеть! Это самое эмоциональное, что я видела за общение с ним, несмотря на его неподвижность и силу – в глазах в этот момент отражается вся печаль и горечь…
Его уже не было рядом.
– Помни, ты обещала не плакать! – тихий и такой отчётливый голос. – Я вернусь через год или просто вернусь!
И я заплакала внутри себя. Я давно уже научилась не плакать вслух – жизнь и не такому научит.
Утром на подушке лежала записка с виньетками и старинными буквами:
* Ты обещала не плакать без меня!*
Я улыбнулась.
Он весь в этом – придётся не плакать!