Omnia pro illa.
Τό πᾶν δι ̓αὐτήν.
Tout pour elle.
Tutto per lei.
Всё для нее.
Un été avec Homère
Sylvain Tesson
© Editions Des Équateurs / France Inter 2018
Published by arrangement with Lester Literary Agency
© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2019
Предисловие
Запись цикла радиопередач «Лето с Гомером» оказалась для меня не только огромной честью, но и невероятной удачей[1]. Мне предложили окунуться в «Илиаду» и «Одиссею» с головой. Путешествуя, мы с удовольствием купаемся в горных ручьях. Точно такую же радость испытываешь погружаясь в эти поэмы. Я жил несколько месяцев ритмом гомеровского стиха, вслушиваясь в его звучание, всходя на корабли и участвуя в сражениях. Эти поэмы научили меня жить полнее. Помогли лучше понять настоящее. В этом и заключается античное чудо. Две тысячи пятьсот лет тому назад один поэт, несколько мыслителей и выброшенные (или сошедшие) на гальку Эгейского моря философы дали нам идеи, ценность которых преодолела века! Древние греки учат нас тому, до чего мы еще не дошли.
На дворе двадцать первый век. На Ближнем Востоке неспокойно – Гомер описывает эту войну. Сменяют друг друга правительства – Гомер пишет о ненасытности человеческой натуры. Курды героически отстаивают свою землю – Гомер рассказывает, как Одиссей пытается вернуть себе отнятое у него царство. Нас пугают экологические катастрофы – Гомер описывает буйство природы и людское безумие. События современности находят в этих поэмах свой живой отклик, или, если быть точнее, любое историческое потрясение является всего лишь отзвуком того, что предчувствовал Гомер.
Открывать «Илиаду» или «Одиссею» – это как открывать вечернюю газету. И в этой мировой газете, написанной уже давным-давно, говорится о том, что под Зевесовым солнцем нет ничего нового: человек остается верен самому себе, являясь все тем же величественным и безнадежным животным, излучающим свет и источающим посредственность. Так что благодаря Гомеру можно сэкономить на покупке газет.
И вот появляется Одиссей. Кто этот удивительный человек? Он обожает странствия, но любит возвращаться домой. Хочет открывать окружающий мир, но скучает по дому. Наслаждается с нимфами, но плачет по Пенелопе. Бросается в неизведанное и жаждет домашнего очага. Одиссей, как иронизировал в своей книге «Приключение. Скука. Серьезность» Владимир Янкелевич, «ложный путешественник, это – домосед по призванию и искатель приключений в силу обстоятельств». Этого неуловимого хитреца и силача раздирают его же собственные слабости. Это – ты, читатель, это – я, все мы: это – наш брат. Читая «Одиссею», мы словно глядимся в зеркало своей собственной души. И в этом гений Гомера, способного в нескольких песнях набросать портрет человека вообще. Больше такого не удавалось никому.
В его стихах переливаются свет и принятие мира, нежность к зверью и лесам, одним словом, трепетное отношение к жизни. Открыв эти книги, вы услышите песню прибоя. Конечно, порой ее будет заглушать лязг оружия. Но эта песня любви, обращенная к нашей земной жизни, возвращается снова и снова. Гомер – музыкант. И мы живем в отзвуках его симфонии.
Эти стихи восполняли своими живительными соками мои жизненные силы. Чтение Гомера возвышает. Это неотъемлемая черта всех вечных творений. «Греки время от времени словно устраивали праздники всем своим страстям и темным естественным склонностям <…> это и есть подлинное язычество их мира», – писал Ницше в «Человеческом, слишком человеческом». Загляните на этот праздник! Он все еще продолжается.
Итак, книга, которую вы держите перед собой, является расшифровкой моих радиопередач. К читателю и слушателю обращаются по-разному. Говорить не значит писать. На записи в студии слово подвижнее, свободнее, не столь зажато. В конце концов, говорить о Гомере в микрофон – это чисто древнегреческая история: это плавание по радиоволнам. И отклонения от курса порой неизбежны.
Во французском издании цитаты приводятся по переводам Филиппа Жакоте («Одиссея») и Филиппа Брюне («Илиада»)[2]. Последний – пример современного аэда, адаптировавшего свой перевод для чтения вслух и попытавшегося восстановить ритм гомеровского стиха со всеми его вокализами, легато, стаккато. Цитаты из Гомера приводятся синим цветом[3]. Синим – как небеса и моря. Синим – как раскаленное светило и, может быть, как глаза Гомера, единственного зрячего слепца.
Тайны, покрытые мраком?
Близость вечных поэм
«Илиада» – это рассказ о Троянской войне. «Одиссея» – о возвращении героя на родную Итаку. Там описывается война, тут – восстановление порядка. И обе поэмы дают картину удела человеческого. Под Троей – толчея разъяренных масс, которыми манипулируют боги. В «Одиссее» герой блуждает в паутине островов, но в конце концов находит из нее выход. Эти эпосы словно вторят друг другу: проклятие войны – здесь, возможность острова – там; эпоха героев – с одной стороны, личные странствия – с другой.
В этих поэмах кристаллизуются мифы, которые две тысячи пятьсот лет назад распространялись аэдами среди населения Микенского царства и Древней Греции. Сегодня они кажутся нам странноватыми, иногда чудовищными. Они населены безобразными созданиями, прекрасными, как смерть, колдуньями, обращенными в бегство армиями, бескомпромиссными друзьями, преданными женами и неистовыми воинами. Поднимаются штормы, обрушиваются стены, совокупляются боги, рыдают царевны, солдаты отирают свои слезы замаранными в крови туниками, мужчины режут друг другу горло. А потом это массовое кровопролитие обрывает какая-нибудь трогательная сцена и проявление нежных чувств удерживает героев от мщения.
Подготовимся ко всему этому. Ведь мы будем плавать по бурным морям и блуждать по полям брани. Окажемся в пылу сражений и будем сидеть на совете богов. На нас обрушатся морские бури и ливни солнечного света. Нас будет окутывать туман. Мы будем заглядывать в занавешенные альковы, причаливать к островам и высаживаться на рифы.
Одни погибнут в бою. Другие спасутся. Но боги будут неотступно следить за всеми. И солнце будет все также струить свой свет и открывать перед нами красоту пополам с трагедией. И все будут из кожи вон лезть, чтобы воплотить задуманное, но за спиной у каждого какой-нибудь бог будет вести свою собственную игру. Окажется ли человек свободен в своем выборе или ему придется покоряться судьбе? Предстанет ли он простой пешкой в игре богов или вершителем своей собственной судьбы?
Декорациями этих поэм станут многочисленные острова, мысы и царства. В 1920-х годах географ Виктор Берар нашел им всем точное географическое соответствие. Mare Nostrum, Средиземное море – прародина нашей Европы, дочери Афин и Иерусалима.
Откуда же, из каких глубин пришли эти песни, потрясшие вечность? Почему они так знакомы нашему уху? Как объяснить, что какой-то рассказ, которому уже две тысячи пятьсот лет, вступает в резонанс с совершенно новой эпохой, со сверкающей рябью наших бухт? Почему благодаря этим вечно молодым стихам мы можем раскрывать загадки нашего будущего?
Почему, наконец, все эти герои и боги кажутся нам столь близкими?
Герои этих поэм продолжают жить в нас. Мы поражаемся их смелости. Нам понятны их страсти. Мы используем образы и выражения, порожденные их приключениями. Это наши безрассудные братья и сестры: Афина, Ахиллес, Аякс, Гектор, Одиссей и Елена! Их похождения породили то, чем мы, европейцы, сегодня являемся, то, что мы чувствуем, и то, о чем мы думаем. «Греки дали миру цивилизацию», – писал Шатобриан. Гомер все еще помогает нам жить.
Относительно самого Гомера существует две гипотезы.
Либо боги действительно существовали и вдохновили его на их «жизнеописания», нашептав ему свои прозрения. И тем самым поэмы, брошенные в бездну времен, стали пророчествами, призванными поведать о нашей эпохе.
Либо просто нет ничего нового под Зевесовым солнцем и сквозящие в этих поэмах темы: война и слава, величие и кротость, страх и красота, память и смерть – это то самое горючее, что подпитывает пылающий огонь вечного возвращения.
Я верю в неизменность человека. Современные социологи убеждают друг друга в том, что человек способен к совершенствованию, что прогресс и наука делают его лучше. Вздор! Поэмы Гомера нетленны, потому что человек, даже сменив свой облик, остается все тем же, таким же ничтожным и великим, таким же посредственным и возвышенным, неважно, скачет ли он, «шлемоблещущий», на коне по Троянской равнине или ждет рейсового автобуса.
Когда кончены муки
Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась. А что, если теперь пришло время напитаться этими золотыми стихами, насладиться этими наэлектризованными строками, вечными, потому что неповторимыми, этими шумными и яростными песнями, полными мудрости и такой невыносимой красоты, что поэты и сегодня продолжают бормотать их сквозь слезы?
Дадаисты тут дали бы такой совет: отложите второстепенные задачи! Помойте посуду завтра! Погасите экраны компьютеров! Пусть дети поплачут, а вы без промедления откройте «Илиаду» или «Одиссею», чтобы прочесть несколько отрывков вслух, стоя у моря, на вершине горы или перед окном своей спальни. Впустите в себя эти нечеловечески прекрасные песни. Они помогут вам найти путь в смуте нашего времени. Потому что настают страшные времена. Завтра дроны будут следить за нами с загрязненного углекислым газом неба, роботы – проводить биометрический контроль нашей личности и будет запрещено заявлять о своей культурной самобытности. Уже завтра десять миллиардов человек, подключенных друг к другу, смогут постоянно шпионить друг за другом. Международные корпорации дадут нам возможность жить на десятки лет дольше, внедрив генную инженерию. Гомер, наш старый товарищ, способен развеять этот постгуманистический кошмар, предложив нам свою модель поведения – поведения человека, дышащего полной грудью в переливающемся всеми цветами радуги мире, а не множащегося на отведенном ему клочке земли.
Гомер – отче наш
Пятнадцать тысяч строк «Илиады», двенадцать тысяч строк «Одиссеи»: зачем же нам еще писать?!
Наскальные рисунки пещеры Ласко могли бы положить конец изобразительному искусству, а «Илиада» и «Одиссея» могли бы увенчать литературное творчество. И наши библиотеки не ломились бы под весом впустую написанных книг! Эти поэмы открывают собой эпоху литературы и завершают цикл современности.
Все разворачивается в пределах нескольких гекзаметров: величие и покорность, тяготы существования, вопрос о судьбе и свободе, дилемма безмятежной жизни и вечной славы, вопрос о чувстве меры и чрезмерности, прелесть природы, сила воображения, величие добродетели и хрупкость жизни…
Создатель этих поэтических бомб до сих пор сокрыт от нас завесами тайны!
Кем был Гомер? Как один человек смог излучить столько энергии? Этот вопрос занимал уже Ницше, и об этом до сих пор спорят ученые. Этот вопрос преследует нас и в наше гламурное время. Каждый век сводит творения гения к своим текущим заботам. Наш эгалитаристский век прислушивается к требованиям эго. Недалек день, когда специалисты по античности будут задаваться вопросом о том, был Гомер трансгендером или нет.
Но Гомер сам отметает многие вопросы. В начале «Одиссеи» он призывает Мнемозину. Богиня памяти будет рассказывать эту историю, а он, поэт, будет цедить нектар мелодии. Так зачем срывать маску с певца, раз повествует богиня:
Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,
Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,
Многих людей города посетил и обычаи видел,
Много и сердцем скорбел на морях, о спасенье заботясь
Жизни своей и возврате в отчизну сопутников; тщетны
Были, однако, заботы, не спас он сопутников: сами
Гибель они на себя навлекли святотатством, безумцы,
Съевши быков Гелиоса, над нами ходящего бога, —
День возврата у них он похитил. Скажи же об этом
Что-нибудь нам, о Зевесова дочь, благосклонная Муза.
(«Одиссея», I, 1–10)
Гомер жил в VIII веке до нашей эры. «За четыреста лет до меня», – утверждал Геродот. А это значит, что он вовсе не был военным репортером, потому что Троянская война, являющаяся сюжетом «Илиады», произошла в 1200 году до нашей эры. Эти датировки подтверждены археологическими раскопками, произведенными в степях Малой Азии одним взбалмошным немцем, вдохновившим позднее на подвиги героя фильмов Стивена Спилберга – Индиану Джонса. Этим немцем был Генрих Шлиман. Микенская культура существовала между 1600 и 1200 годом до нашей эры, затем исчезла, рухнула под тяжестью собственного веса. А значит можно говорить о четырех веках существования устной традиции передачи воспоминаний, легенд, эпопей, прежде чем некий человек, которого мы называем Гомером, стал обходить побережье и собирать материалы для создания поэмы. Так что у нас есть три гипотезы.
Либо однажды явился чистый гений, бородатый и слепой, который четыреста лет спустя после Троянской войны придумал все ex nihilo[4]. И значит этот несравненный творец, демиург и чудовище в одном лице, изобрел литературу, как люди когда-то обрели огонь.
Либо Гомер – это имя, данное некоему сообществу рапсодов, бардов или поэтов, которые до недавнего времени еще бродили по берегам Эгейского моря и на Балканах и умели сочинять на ходу длинные эпические поэмы. Сегодня это племя рассказчиков назвали бы «художественным коллективом». Из века в век эти собиратели устных традиций создавали свое произведение, постепенно удлинняя его, латая, там и сям дополняя лирическими отступлениями и картинами воинской доблести. Если бы это так и было, то «Илиада» и «Одиссея» напоминали бы разноцветный стеганый костюм Арлекина и были бы простым упорядочиванием устного наследия. А все эти разношерстные вставки можно было бы рассматривать как «интерполяции».
Либо – как утверждает крупнейший французский историк-эллинист Жаклин де Ромийи – истина кроется где-то посередине. Гомер – это великий компилятор. Он собрал множество традиционных рассказов, замесил их и тем самым создал свой уникальный стиль, свою манеру повествования. Вспомните Брамса, который вставлял в классическую музыку венгерские народные танцы. Гомер – это алхимик, смешавший в одной реторте множество ингредиентов. Ничтоже сумняшеся он перемешивал деяния и исторические сюжеты разных эпох. А разве вдохновение не похоже на кулинарию?
Один ли был источник или их было несколько, сам текст относится к VIII веку до нашей эры, то есть к тому времени, когда греки переняли финикийский алфавит и вновь обрели письменность, утраченную в период «темных веков», последовавших за упадком Микенской культуры. Ученые спорят о том, принадлежали общества «Илиады» и «Одиссеи» к Микенской культуре или они сформировались в «темные века», когда ростки индоевропейской цивилизации распространились по архипелагам Эгейского моря.
Но все это академические тонкости! Гомер – это прежде всего имя первозданного чуда, того момента, когда человечество обрело возможность зафиксировать в своей памяти рефлексию собственного существования.
Гомер – это прежде всего голос, и только потом – герой биографического описания (какая скука!). Он дает людям возможность понять, почему они стали такими, какими стали. Надо ли знать, открывая «Человеческую комедию», что Бальзак любил кофе? Нужно ли знать координаты GPS городка Комбре, чтобы мечтать о Жильберте? О боги Олимпа! Специалисты тратят столько энергии на расследование правдоподобности того или иного факта, что в конце концов начинают забывать о его содержании!