© Алексей Тенчой, 2021
ISBN 978-5-0053-2372-9 (т. 2)
ISBN 978-5-0053-2370-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
КОД РОДА
ЧАСТЬ I. ОЧКИ
«Я опять была сегодня самой красивой. И две сотни известных мужчин и женщин аплодировали, а я в дорогущей шубке шла по подиуму, и все были очарованы моей походкой, моей фигурой», – как заклинание, твердила Екатерина, пока лифт вез ее с первого этажа на пятый. Девушка, распахнув декорированные деревом решетчатые двери лифта, цокая каблуками по мраморным плиткам, подошла к квартире. Она, словно показывая кому-то невидимому дорогую сумочку, достала ключ, полюбовалась модным брелочком: две золотые буквы на коричневом фоне так радовали, что она поднесла брелок поближе к глазам.
Замок легко открылся, девушка вошла в квартиру. Сумочка небрежно брошена на банкетку, туда же полетел и модный черный пиджак, который недавно презентовал модельер, так ценивший ее работу. Для Екатерины снова настал тяжелый момент. Ее прекрасное настроение улетучивалось с каждым шагом, и вот она дошла до зеркала. В огромной поверхности она отражалась в полный рост. Екатерина сняла очки и разрыдалась. На нее глядела очень красивая девушка, но зрачок одного глаза закрывало бельмо. Очки незамедлительно полетели в дальний угол коридора и тихо стукнулись о дубовый паркет. Через пару минут девушка пришла в себя и, немного ссутулившись, словно неся тяжелый груз, сняла туфли и надела домашние тапочки, хотя так их назвать нельзя – босоножки были украшены феерическими перьями и стразами. Одна, в роскошной квартире, наполненной книгами и старинными вещами, фотоальбомами и куклами-марионетками, она чувствовала себя потерянной и несчастной. Тот образ, что она носила вне дома – красивой уверенной женщины, исчезал, когда она оказывалась перед зеркалом. Девушка обреченно села на кресло-качалку в коридоре у шкафа с книгами. Над ним висела марионетка, которую любила ее мать – уродливый арлекин с обезображенным лицом, в роскошном парчовом одеянии, расшитом стеклярусом. Екатерина дернула куклу за ногу – зазвенели бубенчики на ее шляпе, на ботиночках из сафьяновой кожи. Вспышка ненависти к себе потихоньку улетучивалась, и девушка задремала, покачиваясь в скрипучем кресле.
Ей снилось ненавистное зеркало. Екатерина рассматривала себя в нем, но зеркало стояло прямо на оживленной улице. Девушка оглянулась по сторонам и узнала улицу художников в родном городе. Все вокруг хотели нарисовать ее портрет, тянули за руки. И вдруг среди художников оказался тот самый арлекин-марионетка, которого она боялась с детства. Он тоже взял её за руку и сказал, что если ее нарисует Тимур, то бельмо пройдет. Екатерина вдруг ощутила ужас от его прикосновения, вырвала руку и побежала, но арлекин, звеня бубенчиками, начал преследовать. Звон нарастал, становясь невыносимым. Девушка решила спрятаться в зеркало и, почти войдя в него, вдруг испугалась, что не сможет вернуться обратно. Она схватилась за веточку засохшей розы, букет из которых оказался на этажерке рядом с зеркалом. Зазеркальный мир манил, она пересекла серебряную границу и сразу увидела своих родителей. Мама, которая умерла недавно, и отец, которого она совсем не помнила, стояли вместе, держась за руки. Они словно находились в той квартире, которую оставили дочери в наследство, и все там было как в реальной жизни. Мама рассмеялась и уселась в кресло-качалку, а папа подарил ей букет сухих роз и поставил на этажерку у зеркала. Вдруг мама обернулась к дочери и, внезапно вырастая в размерах, закричала:
– Ты наше проклятие, все женщины у нас в роду с меткой, ты напоминаешь о нашем грехе, ты сама грех.
Девушка в испуге бросилась к зеркалу, выйти обратно она не могла – держали руки матери, отца и еще чьи-то, но у неё была веточка, которая уходила на другую сторону зеркала.
Екатерина проснулась от собственного крика. Немного придя в себя, она поняла, что дремала в любимом мамином кресле и что в квартире она одна. Она разжала кулаки и увидела в ладони сухую веточку с розовым бутоном. Ее колючим стебельком она поранила палец, и капля крови испачкала дорогую белоснежную блузку. Стряхнув с себя остатки кошмара, Екатерина взяла с полки шкафа блокнот в кожаном переплете и тщательно записала свой сон со всеми подробностями. Особенно внимательно она отнеслась к словам арлекина про художника с именем Тимур. Она подчеркнула это имя и на полях поставила восклицательный знак.
Девушка росла в странной семье. Ее мать была поэтессой и немного актрисой. Дома устраивались поэтические вечера, повсюду в вазах без воды стояли розы и медленно засыхали. Она говорила, что срезанные цветы все равно мертвы, не нужно продлевать их агонию, а можно только любоваться скоротечной красотой. Екатерина хотела оставаться в доме единственным ребенком, ссорила маму с ее ухажерами, подглядывала за ними и ябедничала, третировала, как ей казалось, всех гостей. И не понимала, почему мама смеялась, если очередной ухажер рассказывал о выходках вредной девчонки.
Воспоминания о маме, такой красивой и независимой, были болезненными: она всегда сравнивала себя с ней и, учитывая бельмо на глазу, считала себя неудачницей и старалась перещеголять свою мать. Поэтому она стала манекенщицей, поэтому каждый раз рыдала перед зеркалом. И вдруг Екатерине пришла в голову прекрасная идея:
– Что ж, может арлекин и прав, ведь в доме столько маминых портретов, а моего ни одного. Пока я молодая и красивая, это надо запечатлеть! Пожалуй, так и сделаю! Профиль-то у меня как у средневековой принцессы!
Спать она легла в отличном настроении. Необходимо выспаться перед важным событием, которому она решила посвятить субботу.
Утром, а вставала Екатерина всегда рано, она начала собираться на прогулку по аллее художников. Нарочито небрежно, но тщательно, учитывая, что предстоит позировать. Легкое платье из переливающегося шелка подчеркивало ее точеную фигурку. Девушка повесила на шею длинную нитку жемчужных бус и надела очки со стеклами-хамелеонами.
Художника, который будет ее рисовать, девушка нашла сразу. Кто-то окликнул по имени молодого парня с пронзительным взглядом. Тимур оказался молодым мужчиной, и работы у него были особенными, обладали притягательной силой: на них хотелось смотреть, не отрывая глаз.
– Присаживайтесь! – предложил он Екатерине. – Я вижу, что вы присматриваетесь. Не стоит сомневаться, надо слушать свое сердце, а я вижу, что оно влюбилось в мои картины. Ваш портрет тоже будет прекрасен и ярок!
Екатерина улыбнулась в ответ, ей очень понравилось, как молодой человек непринужденно делает комплименты, и присела на стульчик.
– Понимаете… – смущенно начала она, сняв очки.
– Тс… – парень прижал палец к губам. И кисточка с акварелью принялась творить волшебство.
ДА НЕ ЛЕЧИЛ Я НИКОГО!
«Нужно срочно его найти. Нужно непременно найти его. А что будет, если не получится? Если он уехал и больше не лечит? То есть не рисует…? То есть не пишет…? Да что же это такое происходит?! Я с ума сошла? Возьми себя в руки, Катя!»
«…А если мне все же не удастся его найти? А если он не согласится взять подарок… Что тогда? Оно вернется?» – мысли перескакивали, налетая одна на другую и спотыкаясь, падали и снова путались.
«Жара невыносимая, сводит с ума», – продолжала беззвучный монолог Екатерина. Задумавшись, она даже не замечала, что идет по самому пеклу, ступая босоножками по раскаленному асфальту и утопая в нем каблучками.
Люди в летних шортах и майках, в рубашках с короткими рукавами, уставшие от беспощадной жары, сонно брели по теневой стороне улицы, стараясь ни одним краешком своего тела не попасть под палящие лучи солнца, которое находилось в зените. А вот и та улица, точно из волшебной сказки. «Может, место какое-нибудь заколдованное…» – продолжался круговорот обрывочных мыслей.
Художники расположились на складных стульях под широкими зонтами. Раскрытые этюдники, мольберты, расставленные для рекламы шаржи привлекали множество любопытствующих: и посмотреть, как на бумаге рождаются портреты, и себя показать. Улица, несмотря на жару, была многолюдна.
«Порисуем?» – предлагала надпись на майке одного из художников. «Запечатлею для вечности» – гласила другая. Однако желающих оплатить портрет было намного меньше, чем самих творцов.
Екатерина тихо вскрикнула. Вот он – красивый молодой человек спортивного телосложения, поджарый, сильно загорелый – это и понятно, он же изо дня в день находится на солнце. Красная майка и лицо, похожее на знаменитый портрет Че Гевары, дополняли образ. Он вальяжно развалился на раскладном деревянном стуле, в котором совсем недавно сидела Екатерина, позируя ему. Рядом на таком же стуле примостилась молодая девушка в короткой цветастой юбочке и белой обтягивающей майке.
– Все-таки, Маруська, в том, что мы вынуждены торчать столько времени на этой жаре, есть один большой плюс… – лукаво поглядывая на девушку, начал «Че Гевара». – Она обнажает в нас самую суть. Марина, у тебя обалденные ножки!
– Имей совесть! Ты бы хоть кольцо снял, – девушка отпихнула его руку с со своего колена и потянулась за сигаретами в маленькую сумочку.
– Оно тебе мешает? Сейчас его не будет, – «Че Гевара» избавился от кольца и сунул его в отсек мольберта, потом обнял девушку и, будто чувствуя, что теперь имеет на это право, поцеловал ее в шею.
«Слава Богу, он здесь!» – Екатерина немного успокоилась. Рядом с ним крутилась девушка —тоже, наверное, художница. «Они целуются. Так неудобно! Пусть сегодня всем будет так же хорошо, как и мне!». Она подошла к парочке и слегка покашляла, обращая на себя внимание:
– Извините, Тимур?
Парочка перестала целоваться. Тимур встал. В руках подошедшей женщины был его портрет. Точнее, ее портрет, который он на днях нарисовал здесь же, на площади. Обычно клиенты не возвращали его картины, у других такое случалось и выглядело неприятно, но он был уверен в своем мастерстве. Как говорится, с душой подходил к процессу творения.
– Вам не понравился портрет? – удивленно спросил он. – Я могу вернуть деньги! – Тимур вытащил несколько купюр.
– Да что вы, что вы! Господь с вами! – затараторила Екатерина. – Мне не нужны обратно мои деньги. Наоборот, я так восхищена вашими способностями, что пришла поблагодарить за ваш талант…
– Ну, что вы такое говорите!? Вы заплатили за мою работу, это и есть ваша благодарность, больше мне от вас ничего не надо, – ответил художник.
– Вы меня не так поняли, – попыталась объяснить Екатерина. – Я пришла сказать спасибо за то, что вы меня вылечили!
– Я? Вас? – Тимур несколько опешил. А Екатерина, преодолев смущение, заговорила еще быстрее:
– Да, вы! Вот посмотрите, такой я была, когда пришла к вам. Вы, наверное, меня помните, ведь не каждый же день к вам приходят женщины с таким дефектом на лице?
Екатерина достала из сумочки фотографию и протянула Тимуру.
– Видите мои глаза? Они разные. Видите?
На фото – Екатерина, та же самая, что сейчас стояла перед ним, с той лишь разницей, что ее левый глаз был покрыт бельмом.
– А такой вы меня нарисовали, – чуть успокоившись, продолжила Екатерина и развернула портрет, с которого, боязливо улыбаясь, смотрела интересная шатенка средних лет с большими серо-голубыми глазами. – Левый глаз ничем не отличается от правого.
– Да? – спросил Тимур, всё больше недоумевая.
– Да!
– Ну и что?
– Я ещё у вас спросила: «Почему нет белой плёнки на глазу?». А вы мне ответили: «Я вас так вижу».
– Ну и что? Разве вы остались недовольны портретом?
– Вы захотели меня видеть здоровой! Понимаете?! Вы запечатлели своё желание на картине, и оно исполнилось! Наяву! Посмотрите на меня, вы же не станете отрицать очевидное? – она говорила взволнованно, раскраснелась от нахлынувших эмоций, а на шее выступили капельки пота. Она ещё что-то хотела сказать, но Тимур перебил:
– Пожалуйста, успокойтесь. Да, действительно, этот портрет нарисовал я и теперь понимаю, что у вас загадочным образом исчез недуг. Возможно, вы лечились, и произошло стечение обстоятельств.
– Нет! – стояла на своем Екатерина, – я нигде не лечилась.
– Но я прошу вас понять, что я здесь ни при чем. Этому должно быть другое объяснение. Я не лекарь, никого не лечил и не собираюсь. Вы ошиблись.
Екатерина покачала головой и уже собралась объяснить, зачем пришла, как ее перебила Марина, подруга Тимура:
– Ну, хорошо, допустим, он вас каким-то чудом вылечил, а что вы теперь от него хотите?
Возле них стали собираться любопытные: им очень даже была интересна разворачивающаяся дискуссия.
– Девушка, я же вроде по-русски говорю, что хочу поблагодарить Тимура! – с жаром выпалила Екатерина и через маленькую паузу добавила: – Как должно, как следует в таких случаях! С этим не шутят – мне мама покойная рассказывала. Целителя обязательно нужно достойно отблагодарить, соразмерно вылеченному недугу! А то ведь и вернуться ненароком может все, или еще чего хуже случится.
– Да не лечил я никого! Что вы, в самом деле, наговариваете на меня всякую ерунду? – Тимур встал со стула, сложил его в чехол, перекинул мольберт через плечо и быстрым шагом пошел прочь.
Вслед за ним побежала художница. Они погрузили вещи на мотороллер, девушка села за руль. Тимур устроился сзади, обхватив ее за талию, и они уехали.
Растерянная Екатерина осталась стоять портретом в руках посреди толпы прохожих, некоторые подошли к ней и стали расспрашивать о подробностях. Они же и помогли раздобыть домашний адрес Тимура.
Ситуация, в которой оказалась Екатерина, сильно тревожила. Несколько дней она прожила без бельма на глазу и ощутила, насколько раньше находилась под давлением этого недуга и какие комплексы, несмотря на ее браваду, породил изъян.
Теперь сердце Екатерины терзал страх возвращения бельма. Даже одна мысль, что болезнь может вернуться, доводила до слез. Поэтому, превозмогая стыд и застенчивость, она заставила себя пойти в дом чужих людей, чтобы воззвать к их милосердию.
Тишину в небольшой только что отремонтированной квартире нарушил противно дребезжащий звонок. Это, пожалуй, единственное, что Элеонора Давыдовна не успела поменять. Полноватая, но все еще знойная женщина пятидесяти трёх лет с беспокойными глазами курила сигарету и одновременно чистила картошку.
– Кого это нечистый принес? – пробурчала она под нос и, кинув нож в кастрюлю, шаркая домашними тапками, подошла к двери и посмотрела в глазок.
Привлекательная девушка с картиной в руках. «Опять к Тимуру. Что-то он за баб взялся. На прошлой неделе дописывал дома портрет какой-то студентки, тем воскресеньем – подруга его подруги просила найти для нее время…. А Наташа? Все делает вид, что ничего не замечает. Ну, ничего, еще представится случай» – все это пронеслось в голове Элеоноры Давыдовны за секунды, пока она поворачивала ручку дверного замка.
Екатерина ждала и мысленно прокручивала встречу с родственниками Тимура – что она им скажет?
– Здравствуйте!
– Вы, наверное, к Тимуру? – Элеонора Давыдовна кивнула на картину.
– В каком-то смысле да. Но хотела бы поговорить и с вами, – неуверенно, но не без ноток настойчивости в голосе ответила девушка.
– Проходите, – Элеонора Давыдовна удивлённо распахнула незваной гостье дверь.
Екатерина сняла у порога туфли. Она, конечно, понимала, что Тимур находится в том возрасте, когда на него уже не может оказывать давление мать, но все равно шла к ней как к последней надежде: может быть, исходя из женской солидарности, она поймет ее тревоги, проникнется ими и сумеет убедить сына в необходимости помочь. Тем более плата, которую Екатерина хотела предложить за исцеление, была высокой – решить все возможные финансовые проблемы семьи Тимура.
– Хотите чаю? – спросила Элеонора Давыдовна, проявляя гостеприимство.
– Спасибо, было бы хорошо, – Екатерина обрадовалась, что женщина расположена к диалогу. – А вы мама Тимура?
– Тёща.
– А я подумала, мама, – как будто расстроившись, произнесла гостья.
– Если вам нужна его мама, я могу сказать, где она живет, только прошу вас, объясните мне, в чём дело? – хозяйка пошла на кухню. Вернулась она очень быстро, словно опасалась надолго оставлять незнакомку в комнате. Принесла чашку, наполненную чаем, и поставила ее на низкий столик у кресла, в котором сидела Екатерина.
Девушка взяла чашку, отпила глоток и беглым взглядом оценила обстановку: чисто, аккуратно, сразу видно – жилье после ремонта, пусть даже косметического. Все материалы, используемые для отделки, недорогие. Сама хозяйка также выглядела неухоженной, начиная от потрепанного махрового халата и заканчивая домашними тапочками, не выдерживающими с точки зрения Екатерины никакой критики.
– О чем вы хотели поговорить? – уточнила Элеонора.
– Сейчас я вам всё расскажу, – Екатерина сразу перешла к делу, для себя она уже поняла: тут деньгам будут рады.
– И? Вы меня интригуете, а я волнуюсь, как-никак это касается моей семьи.
– Нет никакой интриги, поймите меня правильно, как женщина.
Элеонора взяла стул и придвинулась к гостье, обратившись в слух.
– У меня уже много лет вот здесь, – Екатерина указала пальцем на левый глаз. – Была тонкая белая плёнка – бельмо. Из-за этого я и замуж не вышла до сих пор, и вынуждена носить очки. Работа у меня такая, что нужно быть красивой. Это бельмо портило мне всю карьеру.
– Я совсем ничего не понимаю, вы точно о Тимуре хотели поговорить? – напряглась теща.
– Да, – подтвердила Екатерина. – Наберитесь, пожалуйста, терпения. Недавно я познакомилась с вашим зятем. Пришла на площадь, где он работает, и рассказала всё, как вам сейчас. А он мне в ответ: «Профиль у вас неинтересный, лучше писать анфас». Я и опомниться не успела, как он нарисовал вот это, – Екатерина перевернула портрет лицом к Элеоноре. – Я ему говорю: «Уважаемый, так это же неправда. Я же не такая!» – и показала ему свой глаз. А он мне ответил: «Я вас такой вижу! Вы мне такой больше нравитесь!». Честно говоря, расстроилась я тогда немного. А на следующий день гляжу на себя в зеркало и вижу…
– Что?! – не выдержала Элеонора Давыдовна.
– Бельма-то у меня нет! – Екатерина допила чай, отодвинула кружку и продолжила: – С тех пор я излечилась от своего недуга. И излечил меня ваш зять, изначально изобразив на портрете здоровой!
Элеонора Давыдовна улыбнулась, налила гостье ещё чаю и придвинула вазочку с конфетами.
– У меня и жизнь-то после этого стала совсем другой! Я будто раньше и не жила никогда! Как заново родилась! Не ношу ненавистные очки! Появился жених, каждый день цветы носит, замуж зовёт. Раньше я об этом и мечтать не могла! Не смотрел на меня ни один. Или смотрел… как на прокаженную. Я и была прокаженной…
– Так это ж замечательно, – как-то без особенной радости отреагировала хозяйка.
– И теперь я хочу его отблагодарить! – расхрабрилась Екатерина.
Элеонора Давыдовна напряглась, слова о благодарности открывали для нее непонятную, но приятную перспективу.
Екатерина заметила меркантильность хозяйки: в ее глазах вспыхнул огонь интереса, взволнованно забегали искорки, и она словно что-то взвешивала в голове. Это давало Екатерине надежду, появилась спасательная соломинка, за которую она могла зацепиться.
– Я хочу подарить ему машину!
– Да что вы, барышня! – не поверив собственным ушам, воскликнула хозяйка, подумав, что у Екатерины не все дома, а посему стала с ней разговаривать как с больным, неадекватным человеком.
Элеонора знала цену вещей и понимала, сколько стоит машина. Даже от своих мужчин не видевшая подобных подарков, она не могла поверить, что за какое-то бельмо какая-то женщина, пусть даже и богатая, подарит ее зятю автомобиль! В ее понимании дело было нечистым, а посему промелькнула подозрительная догадка: никак эта шатенка присмотрела Тимура себе в альфонсы.
– Не выдумывайте, милочка, машина вам самой пригодится. А вылечил вас кто-то другой или что-то другое! Это я вам как врач говорю! Тимур здесь ни при чём. Да и машину-то водить он не умеет, – Элеонора Давыдовна, разнервничавшись, пошла к плите и снова поставила чайник на конфорку.
За окном слышался гул автострады, по которой днем и ночью, как только становилось тепло, счастливые отпускники ехали на море.
– Зато ваша дочь прекрасно мотороллер водит. А у меня, знаете, такая синяя «шестерочка».
– А где вы видели мою дочь? – еще больше утверждаясь в догадках, обернулась Элеонора.
– Там же, где и Тимура, на площади, они вместе сели на мотороллер и уехали…
«Так и знала…» – в глазах Элеоноры Давыдовны, давно подозревающей зятя в похождениях на сторону, мелькнула злоба.
Она вспомнила свои мысли перед тем, как открыла дверь этой случайной гостье. «Да и случайностей нет на свете. Кто-то мне об этом говорил?». Но, не подав виду, будто что-то не так, взяла себя в руки и принялась убеждать собеседницу в том, что такой дорогой подарок Тимуру ни к чему. «Сейчас разберусь с одной, а потом займемся другими», – решила обладавшая кое-какой житейской мудростью Элеонора Давыдовна.
В конце концов, Екатерина сдалась. Мало кто последние четверть века мог противостоять напору рыжеволосой и знойной мадам. «Давайте будем просто дружить! Позовите меня на показ мод!» – предложила она и, выпив с Екатериной еще по чашке зеленого чая, который так кстати оказался в комоде, обычно до отказа забитом кофе, выпроводила ее праздновать выздоровление домой.
«Ну, теперь мне точно нужен кофе, – подумала Элеонора, глядя на не дочищенную картошку, – хотя нет, сначала я серьезно хочу поговорить с Людмилой».
Людмила Анатольевна, мама Тимура, была женщиной умной, но слабохарактерной во всем, что касается сына. «Любовь глаза вам застит, – часто говорила ей сватья. – Только не нужна ему такая любовь-то ваша! Мужской руки ему не хватает! Он у вас все как маленький, за каждой юбкой бегает, точно спрятаться хочет!» Людмила Анатольевна при этих словах только опускала глаза и, не желая обсуждать сына, прекращала разговор. А что она могла сделать, когда самой не хватало этой самой мужской руки? Но она поклялась себе навсегда забыть все, что связало ее с его отцом и что произошло после, ни словом не обмолвиться об этом перед сыном и другими людьми, и свято хранила тайну много лет, а вместе с ней и свои страхи.
Элеонора Давыдовна решила лично все высказать матери Тимура. Благо, дом, где она жила, был в двух шагах, и вскоре Элеонора уже стучалась в дверь старенькой квартиры в хрущевке. Её отворили бледные руки с длинными музыкальными пальцами.
Людмиле когда-то предлагали место в городском оркестре. Но это было до ее замужества и до рождения сына. Она отказалась от карьеры музыканта и полностью посвятила себя семье. Аким, так звали ее мужа, увез молодую жену в деревню, где жили его мать с отцом. Людмила Анатольевна и сейчас обожала сыграть что-нибудь незатейливое на фортепьяно. Она все еще любила покойного мужа, даже несмотря на то, что прошло много лет со дня его смерти. Если она о чем-то и жалела, то лишь о том, что он ушел так рано.
– Люда, я прошу тебя вмешаться, Тимур снова взялся за старое, – с порога выпалила Элеонора.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь?
– Сегодня ко мне приходила одна его клиентка, та еще штучка! Она говорила о каком-то целительстве, мол, он вылечил ее своей картиной, вроде как бельмо на глазу исчезло! Чепуха какая-то! Так вот, она призналась мне, что видела Тимура с девицей на мопеде и подумала, что это его жена. Я не стала ее разуверять, но предупреждаю тебя, Людмила, образумь его! Не то все расскажу Наташе, это я тебе обещаю! Хоть мне и не хочется, чтобы Наташеньке было больно, но мужиков она выбирать не умеет! Что правда, то правда. А я не такая тихая, как ты, и подвиги его молодости покрывать не собираюсь!
Людмила Анатольевна побледнела и взволнованно переспросила:
– Исчезло бельмо?
– Ну да. Но я, как врач, объяснила, что это невозможно! Не-воз-мож-но! – повторила Элеонора по слогам и направилась к двери, но обернулась. – В общем, теперь я не сомневаюсь в том, что твой сын гуляет, и у меня есть доказательства! И свидетель! Если ты не примешь меры, Людмила Анатольевна, и это не прекратится, я буду ставить вопрос о разводе! – закончила Элеонора Давыдовна уже на пороге. – Будьте здоровы!