© Тамоников А. А., 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
* * *
Эта серия хороша тем, что в ней проведена верная главная мысль: в НКВД Лаврентия Берии умели верить людям, потому что им умел верить сам нарком. История группы майора Шелестова сходна с реальной историей крупного агента абвера, бывшего штаб-капитана царской армии Нелидова, попавшего на Лубянку в сентябре 1939 года. Тем более вероятными выглядят на фоне истории Нелидова приключения Максима Шелестова и его товарищей, описанные в этом романе.
С. Кремлев
Глава 1
Лейтенант Кирхнер был родом из Таллина. Он с детства привык к размеренной жизни, какой жила его семья. «Все нужно делать не торопясь и сначала хорошо подготовиться. Рабочее место, инструмент, все обдумать и только потом приступать к работе» – так с детства учил отец, известный в Таллине мастер по ремонту обуви. Но сын не пошел по стопам отца. И когда в 1939 году началась репатриация немцев из Прибалтики, Отто Кирхнер понял, что теперь перед ним открываются перспективы более радужные и ему не придется всю жизнь сидеть рядом с отцом, согнувшись над чужими старыми ботинками.
И здесь, в Югославии, он тоже видел блестящие перспективы, когда ему приказали собрать группу из состава наиболее подходящих бойцов дивизии «Бранденбург», вести разведывательную деятельность и подобраться вплотную к лидеру югославского сопротивления Иосипу Броз Тито. Целью было устранение Тито. Югослав был великим организатором и хорошим стратегом. Он сумел создать на Балканах одно из сильнейших движений сопротивления Германии. Руководство вермахта и СД прекрасно понимало, что все движение держится на личных лидерских качествах Тито и с его устранением фронт развалится, к власти начнут лезть его помощники, мелкие сошки. И выбор на Кирхнера пал не случайно. Командование ценило его мышление, методику его работы. Лейтенант все делал основательно. К Тито ему удалось подобраться, как он считал, очень близко. И если получится договориться с девушкой из отряда Тито, то скоро операция закончится. Нужно просто ее убедить, запугать. Не важно как, главное, чтобы она согласилась работать.
Через своего человека, которого в штабе Тито сумели закрепить четники[1], Кирхнеру удалось убедить девушку встретиться с ним в горах у моста. Он играл роль антифашиста, патриота, который не доверяет никому, потому что важные сведения, которыми он располагает, могут повредить ему самому. Он должен передать их только человеку, которому доверяет. Главное, побольше нужных и правильных слов, а смысл этих фраз патриот сам себе придумает. Иначе говорить было нельзя, потому что Кирхнер не владел информацией, он мог изображать, что владеет информацией.
Одетый в старый, но опрятный костюм, со шляпой на голове, Кирхнер покуривал у старой сосны, притопывая ногой. Все, как и принято в этих местах: горные ботинки на толстой рифленой подошве, ручной вязки деревенские шерстяные носки закрывали его ноги до колен. Серьезный человек, солидный. Например, сельский доктор.
Тропа, усыпанная прошлогодней хвоей, вилась между камнями и упиралась в висячий деревянный мостик на железных тросах. Внизу между валунами шумно металась река. Она то билась и пенилась, то вырывалась на открытое пространство и неслась дальше, до следующего каменного порога. На той стороне обрыва тропа снова уходила в хвойный лес. Не такой густой, но огромные лапы редко растущих елей скрывали все, что было на земле.
Девушку Кирхнер увидел сразу и совсем не с той стороны, откуда он ее ждал. Она оказалась на этом же берегу, где ее ждал лейтенант, хотя, по его предположениям, она должна была прийти с другого берега. И там ее ждала засада на случай попытки убежать. Но главным было не это, главным было то, что девушка пришла, и это обнадеживало. Кирхнер смотрел на стройную ловкую фигуру девушки, которая шла быстрым шагом, перепрыгивала с камня на камень. Спортивные шерстяные брюки, безрукавка с меховой оторочкой. Под безрукавкой белая рубашка с вышивкой. Темные вьющиеся волосы коротко острижены.
– Я вас жду! – громко сказал Кирхнер по-русски и, оторвавшись от дерева, шагнул на тропу и произнес слова пароля, которые должна была знать эта девушка. – Сегодня на рынке в деревне продавали говядину. Странно, кто же забивает скот в начале лета?
– Скот забивают в разное время, – ответила девушка, пристально глядя на незнакомого мужчину. – Цены на мясо в это время высокие. Вы хотите купить мясо? Я могу помочь вам с большой партией.
– Здравствуйте, – улыбнулся лейтенант и шагнул к девушке, намереваясь протянуть ладонь для рукопожатия.
Но девушка сделала еле заметное движение назад. Она была до предела насторожена, и это чувствовалось. Кирхнер решил не пугать партизанку и остановился, оглядываясь по сторонам. Девушка могла прийти не одна. И если партизаны заметили засаду, то вполне возможна схватка, перестрелка.
– Я вас слушаю, – твердым ровным голосом сказала девушка. – Что вы мне хотели сказать?
– Спасибо, что прислушались к моему совету и не привели с собой товарищей, – изображая волнение, торопливо заговорил немец. – Это очень важно. Я не знаю, кому там у вас можно верить, а кому нет. Нацисты часто засылают к партизанам провокаторов и своих агентов. А дело, с которым я пришел, оно… важно для меня и этой женщины. И для вашей страны…
– Югославии? – тут же спросила девушка.
– Советского Союза, – покачал головой Кирхнер. – Я ведь узнал вас, Мария. Вы Мария Викторовна Плотникова. И там, откуда я пришел, лежит больная женщина. Она умирает. Она утверждает, что вы ее знаете. Она хочет передать вам какие-то документы, сведения. Я точно не знаю, какие именно, я только курьер, посыльный. Это важно для вашей страны, Мария, для вашего отца. Но передать она сведения хочет только вам. И нужно торопиться, потому что ее дни сочтены.
– Грубо, – резко ответила Мария. – Я не стану больше с вами разговаривать. Вы либо говорите мне, кто эта женщина и какого рода материалы она хочет передать, и тогда мы говорим дальше и решаем, как действовать, либо я ухожу и впредь на попытки войти со мной в контакт буду считать вас нацистским провокатором. Это понятно?
Мария говорила таким резким тоном, что лейтенант понял. Обсуждений не будет. Его план не сработал, и девушка оказалась крепким орешком. Значит, остается только вариант ее захвата и обработки. Потом будет видно, как ее использовать. Что ей эта страна, что из того, что здесь работал ее отец. Наверняка у нее есть другие цели и привязанности. Не захочет она умирать за чужую страну. И Кирхнер шагнул к девушке и испуганно заговорил:
– Нет, Мария, не говорите так! Вы не понимаете, как это важно! Если бы вы знали…
Немец не успел взять девушку за руку, она отшатнулась, блеснула глазами, полными гнева. Одним быстрым движением Мария выхватила из-под безрукавки «вальтер». Кирхнер видел всю решимость этой русской. На миг он даже испугался, что она начнет стрелять, не задумываясь, а он стоял в одном шаге от нее. Смерть? Дура! Фанатичка! Коммунистка! Кирхнер не смог удержать себя в руках. Он отскочил назад к дереву и закричал, срываясь на фальцет: «Zu mir! Alles zu mir!»[2]
Его помощники выскочили из своих укрытий и бросились на помощь командиру. Мария обернулась, не глядя, дважды выстрелила в сторону Кирхнера и бросилась назад, по тому пути, по которому пришла. Но увидев немцев и на этой тропе, она остановилась как вкопанная, крутя головой. Ситуация была безвыходной. Лейтенант оценил это со злорадством. Девушка приняла решение буквально за доли секунды и бросилась на мост. С противоположного берега речки бежали немцы, она выстрелила в них еще дважды, а потом пролезла под канат, державший легкий мост над пучиной и, не задумываясь, прыгнула вниз.
Ругаясь последними словами, Кирхнер взбежал на мост и уставился вниз. Несколько его солдат подбежали и остановились рядом. В бешеном круговороте воды Марии видно не было. Вода неслась от груды камней и с силой ударялась в следующий пенный порог. В таком потоке не выжить никому.
– Что встали?! – закричал лейтенант на подчиненных. – Быстро по обоим берегам вниз по течению. Найти тело!
Самолет шел над сплошной пеленой облаков. Шелестов смотрел в иллюминатор, видел, как светлеет небо, как наливается красным цветом восток, но это зрелище его совсем не радовало. Грозовой фронт замедлил скорость, отбросил самолет с курса немного южнее. И теперь выйти к точке десантирования удастся не сразу. Пилоты это понимали и уже высказали Шелестову свое мнение. Обернувшись, Максим Андреевич посмотрел на группу. Оперативники безмятежно спали. Сосновский откинул назад голову, и его тонкие черты лица казались расслабленными и какими-то мягкими. Буторин положил на руки голову, и его седой ежик волос покачивался в такт движению самолета, когда тот чуть бросало из стороны в сторону. А вот Коган мог и не спать. Он мог просто сидеть с закрытыми глазами. По Борису никогда не поймешь, какое у него настроение, о чем он думает. Всегда непроницаемое носатое лицо, немного в беспорядке темные жесткие волосы. И в любой момент он мог открыть глаза и задать какой-то неожиданный вопрос, касающийся предстоящей операции. Но, наверное, Коган тоже сейчас спал.
В сплошной пелене облаков вдруг стали появляться разрывы. Шелестов различил внизу гористую местность, покрытую лесами. Промелькнула лента реки с блестками отражающихся лучей восходящего солнца. Открылась дверь кабины, и к Шелестову, придерживаясь за натянутые под потолком грузовые тали, подошел штурман.
– Товарищ подполковник, через пятнадцать минут мы окажемся в районе выброски. Приготовьтесь. Мы потом сразу постараемся уйти в облака. Если их воздушное наблюдение не засечет нас, то и ваша высадка останется в тайне.
– Вы уверены, что не ошиблись с координатами? Есть гарантия, что мы в нужном квадрате?
– Пятьдесят на пятьдесят, – покачал штурман головой. – У меня приказ вас сбросить в том районе, но вы можете сами принять решение. И тогда будем возвращаться.
– Нет, будем прыгать!
Штурман вернулся в кабину, а оперативники зашевелились на своих сиденьях, разбуженные голосами. В самолете приходилось говорить очень громко, чтобы перекричать гул моторов.
– Ребята! – приказал Шелестов. – Готовность пятнадцать минут!
Оперативники стали проверять парашюты, привязанное снаряжение, и тут самолет резко дал крен на левый борт, пол ушел из-под ног, а моторы взревели так, что, казалось, вот-вот оторвутся крылья. Все вцепились в спинки кресел и сиденья. Транспортник кидало из стороны в сторону. Он то проваливался вниз, то с натугой взбирался все выше и выше. Никто не разговаривал. Обсуждать было нечего, оставалось только догадываться, что происходит, и надеяться на лучшее. Первая пулеметная очередь вражеского самолета прошила борт в полуметре от Шелестова.
– Надо прыгать! – крикнул Буторин. – Еще немного, и самолет собьют. Или высоту потеряем!
– Не дури! – заорал в ответ Сосновский. – Его мотает, как… цветок в проруби. Воздушным потоком кинет на фюзеляж или сомнет купол. Или под винт затянет!
Шелестов хотел сказать, что согласен с Сосновским, но тут со стороны кабины послышался какой-то шум. Там что-то гудело и свистело. Поднявшись из своего кресла, Шелестов с трудом добрался до кабины пилотов. Он падал и снова вставал, обдирал руки, но все же добрался до двери. И когда он распахнул ее, то в лицо ему ударил поток холодного воздуха. Ухватившись за дверной проем, Шелестов с трудом удерживал равновесие. Пилот склонился на штурвал. По штурвалу на пол стекала кровь. Штурман с залитым кровью лицом держал ручку управления, пытаясь снизить высоту. Он повернул голову к Шелестову и простонал: «Помогай… сил нет».
Оперативник отстегнул ремни и стащил убитого пилота с кресла на пол. Заняв его место, он ухватился за штурвал. Самолет шел на снижение, но внизу были только горы и лес. Шелестов несколько раз пытался докричаться до раненого штурмана, но тот то терял сознание, то поднимал голову и снова тянул руль на себя, выдерживая угол посадки. И тут впереди по курсу вдруг показался разрыв в сплошном лесном океане. Это был какой-то луг или выпас. Сплошная зеленая трава и небольшой уклон. Хватит или не хватит поля для посадки, Шелестов не знал. Штурман, стиснув зубы, стал выводить самолет на поляну. Он только подсказывал Шелестову, чтобы тот помогал… тяни или отпусти немного.
Земля быстро приближалась, она неслась навстречу, покрытая густой травой, камнями. Камни очень беспокоили Шелестова, но он понимал, что ничего с этим поделать не может. И выхода у них иного нет, кроме как садиться сейчас и здесь. Первый удар пришелся на правое шасси. Машина подпрыгнула и тут же коснулась земли левым шасси. Штурман сбросил обороты, или это Шелестову только показалось. Он вцепился в штурвал, хотя понимал, что от штурвала и его действий ничего не зависит. «Тормози», – прохрипел летчик. Тормоза скрипели и хрипели, самолет подскакивал. На него и неслись деревья, которые росли на краю этой огромной поляны. А дальше, насколько видел Шелестов, был крутой спуск вниз, почти обрыв. Очередной сильный удар под днищем, и Шелестов с силой ударился грудной клеткой в штурвал. Он поперхнулся, закашлялся, упираясь руками в приборную панель. Но тут сквозь боль он вдруг понял, что машина стоит, чуть покачиваясь, и больше никуда не катится.
Прокашлявшись, потирая грудную клетку, Шелестов откинулся на спинку пилотского сиденья и закрыл глаза. Но так перед его глазами по-прежнему все прыгало и плясало. «Нет, – подумал он, – глаза лучше открыть». Сзади послышались голоса, и Шелестов с трудом повернул голову.
– Ну, из тебя пилот, как из Когана балерина, – покачал Буторин головой. – Что с летунами?
– Пилот погиб, а штурман нас вот спас…
Шелестов замолчал на полуслове, повернувшись к штурману. Тот сидел, свесив голову набок и с закрытыми глазами. Оперативник поднялся, поправил голову летчика, положив ее на спинку сиденья прямо, потом проверил пульс на шее и облегченно вздохнул.
– Он просто сознание потерял, – сказал Шелестов. – Тащите, ребята, аптечку. Они нам жизнь спасли. Так что доложить надо будет по возвращении, как и что было. Поняли, кто вернется, тот и доложит. Штурмана надо перевязать. Он потерял много крови, пока сажал самолет.
– Ну-ну, – хмуро остановил командира Коган. – Все вернемся, и все доложим. Рапорта напишем, чтобы к орденам представили, пусть кого и посмертно, дети гордиться будут.
– Эмоции выражать заканчивайте, – сказал Сосновский. – Война. И перед нами задача стоит. Уходить надо. Тот летчик, что нас сбил, сообщит своим, и через полчаса тут будет рота автоматчиков с собаками. Полетную карту заберите.
Штурман пришел в себя, когда его вытащили из самолета и уложили на траву под деревьями. Кровь остановили. Из серьезных ранений было только пулевое в бедро. Кожу на голове рассекло осколком, но рана была неопасная. Шелестов присел рядом с летчиком, когда оперативники посадили того у дерева и налили в кружку крепкого горячего чая.
– Как тебя зовут, капитан?
– Валентин Осипов, товарищ подполковник, – держа кружку двумя руками, ответил штурман. – Что с командиром? Погиб?
– Да, погиб, – хмуро кивнул Шелестов. – И нам не удастся его похоронить.
– Я понимаю, – согласился штурман. – Здесь вообще скоро будут фрицы с собаками, а тут я еще со своей ногой. Вы вот что, товарищ подполковник, вы оставьте мне автомат…
– Не дури, капитан, – перебил летчика Шелестов.
– Я с командиром останусь, вы потом передайте координаты нашим, может, партизаны или местные жители…
– Я сказал, не дури! – повысил голос Шелестов. – Это приказ! Ты нас вытащил, раненый! И мы тебя вытащим. Командиру уже не поможешь, а тебя вытащим. И все на этом!
Оставив Осипова отдыхать, Шелестов отошел к своим товарищам, которые собирали вещмешки с самым необходимым. Аптечки, НЗ, воду, патроны. Оперативники вопросительно посмотрели на командира.
– Идем следующим порядком. Двое ведут летчика. Один во главе – головной дозор, другой замыкает, прикрывает сзади. Когда двое устают, меняемся. Пока есть силы, надо уйти подальше от самолета и желательно по воде, чтобы сбить со следа собак. Собаки могут быть.
– А как с заданием? – спросил Буторин, замерев с автоматным магазином в руке.
– Задание никто не отменял! – проворчал Шелестов. – Выберемся из опасной зоны, определимся с местом своего положения и наметим маршрут к этой разведшколе. Связи с руководством у нас не будет еще долго. Значит, выполняем приказ.
– Только разведшкола к тому времени эвакуируется, – хмыкнул Коган. – У нас и так из-за этого времени на подготовку было в обрез, а тут уже каждый день на счету. У них эвакуация через два дня начнется, если планы не изменились.
– Борис, а что ты предлагаешь? – осведомился Сосновский, пожевывая травинку и глядя на солнце. – Снова завести наш самолет, развернуть его на руках и взлететь?
Они шли уже два часа, но за это время так и не удалось определиться с координатами места по карте. Горы, долины, небольшие реки. Все очень похоже друг на друга. Чтобы точно понять, где находится группа, нужны какие-то характерные ориентиры. Лучше всего железнодорожная станция и табличка с названием на здании. Или населенный пункт, желательно побольше, и указатель с ясным и понятным названием. На крайний случай подошла бы мельница, завод, другой объект, встречающийся не часто, но обозначенный на топографической карте соответствующим значком. Но если не знаешь, куда идти, то надо просто уходить подальше от самолета.
– Уф. – Буторин опустил летчика на траву и повалился рядом. – Единственная надежда, что если появятся немцы, значит, рядом населенный пункт, в котором есть гарнизон. Иначе нам никогда не определиться, где мы находимся.
– Типун тебе на язык, – проворчал Коган, падая рядом на траву.
Шелестов достал из планшета летную карту и расстелил на траве. Штурман сразу же подвинулся ближе и стал бросать взгляды то на карту, то на местность. Через пару минут летчик заговорил. Его лицо иногда искажала страдальческая гримаса из-за боли в раненой ноге, но он мужественно терпел.
– Смотрите, вот наш курс, – провел он пальцем прямую линию по карте. Грозовой фронт был встречным и немного смещал нас с северо-запада на юго-восток. Болтанка была сильная, часть пути мы прошли по приборам без привязки к наземным ориентирам. Восстановить координаты положения не удалось из-за «мессеров», которые нас в результате и сбили. Значит, мы еще часть пути шли не по маршруту, а мотались, уходя от огня. Я прикинул нашу скорость во время прохождения грозового фронта, ну и расстояние, которое мы прошли. Получается, что место нашего падения – вот здесь, в предгорьях вот этого массива. Населенных пунктов почти нет, в чем мы и убедились. И судя по местности, по которой мы шли сейчас, то все вроде совпадает.
– Значит, мы еще в Румынии, – сказал Шелестов. – И отклонились от цели мы километров на триста. Есть какие-либо соображения, ребята?
– Есть, – тут же ответил Буторин. – Если передвигаться пешком, если постараться, да по ровной местности – это шесть дней пути. С раненым все двенадцать. Мы можем потерять сутки и выйти вот сюда, к ближайшему шоссе. Захватываем машину, немецкую форму, документы и двигаемся к цели своего задания – к разведшколе. На машине мы туда доберемся за сутки.
– Вы вот что, разведчики, – мрачно произнес штурман. – Вы обо мне не думайте. Костыль я сам себе из ветки сделаю, еды только чуток оставьте. А так я сам доковыляю до ближайшей деревушки, присмотрюсь, глядишь, кто и возьмет на постой раненого, не станет гитлеровцам сдавать меня.
– Исключено, – отрезал Коган. – Я лично против. Мы далеко отошли от места падения самолета. Можно потратить час и сделать носилки. Два шеста, четыре куртки, и все. Скорость передвижения увеличится…
– Тихо! – вдруг произнес Сосновский и замер, держась за лямки вещмешка, который он собирался снять с плеч.
Вокруг было тихо. На полянке жужжали шмели да тихо шелестели листочки на осинке. Еловый лес поднимался дальше по склону, а справа, где-то внизу, журчала речушка. По ней оперативники шли около получаса. Все не чувствовали ног от ледяной воды и скользких камней, то и дело подворачивающихся в неподходящий момент. Самое время снять сапоги, просушить портянки, но Сосновский стоял, повернув голову налево. Его рука медленно спустила с плеча ремень «шмайсера», и это движение заставило всех насторожиться еще больше.
– Где? – тихо спросил Шелестов.
Сосновский подумал, потом уверенно указал назад на склон, откуда они только что пришли. Кто это? Животные, местные крестьяне, собирающие лечебные травы или хворост, или немцы, идущие по следу людей из самолета?
– Наследили, – проворчал Коган и стал поднимать пилота.
Буторин, закинув автомат за спину, помогал ему. Через несколько секунд группа двинулась дальше. Сосновский только махнул рукой, показывая, чтобы все уходили, а он прикроет, задержит преследователей, если это немцы. Шелестов поспешил вперед. Обогнал своих товарищей с раненым штурманом. Его очень беспокоило то, что немцы могли оказаться и спереди. Вычислить, предположить путь беглецов несложно. На месте падения самолета не составит труда понять, что в группе пассажиров есть раненый летчик. А может быть, этот раненый не единственный. И раз транспортный самолет забрался так далеко за линию фронта, значит, на нем летели люди с каким-то важным заданием. Ждать засады стоило.
Но это все же была не засада, это были преследователи. Группа человек в двадцать гитлеровцев появилась среди редкого леса на склоне. Сосновский хорошо видел их. Немцы двигались быстро, но осторожно. Они осматривались по сторонам, часто замирали на месте, приглядываясь к густым ветвям деревьев, к валунам, за которыми могли прятаться русские. Но самое главное, что помогало преследователям, это две овчарки, которые с хрипом рвались с поводков и вели группу по следу летчиков и тех, кто был в самолете.
«Идут двумя группами, – привычно оценил позиции врага Сосновский, встав за толстой елью, раскинувшей широкие массивные лапы до земли. – Одна группа с собаками, вторая следом, чуть поодаль. Правильно, если первая нас нагонит и начнется перестрелка, то вторая группа будет охватывать нас с фланга или попытается зайти в тыл. – Оглянувшись на своих товарищей, он прикинул расстояние. – Нет, пусть отойдут еще дальше». Выждав две минуты, Михаил спокойно откинул приклад автомата, прижал его к плечу и прицелился.
Сухой треск автоматной очереди заставил Буторина и Когана остановиться. Они оглянулись и, не увидев Сосновского, поняли, что произошло. Вторая очередь, и тут же в ответ целый хор очередей «шмайсеров». Сквозь треск очередей был слышен хриплый злобный лай собак. Шелестов прибежал и, крикнув «уводите летчика!», поспешил на помощь Сосновскому. А Сосновский первой же очередью свалил немца, который вел на поводке овчарку. Тот упал, и собака стала рваться с поводка, петля которого была накинута на его руку. Она металась и никак не могла сорваться. Второй фашист, раненный в бедро, пытался отползти за валун, но ему мешала собака, которая, злобно лая и скаля зубы, тоже рвалась с поводка. Пули свистели над головой, с гулким стуком били в ствол дерева. Это было неприятно ощущать, зная, что пули летят точно в тебя, но между ними и тобой дерево. Всего лишь дерево.
Сосновский присел и, прикрываясь лапником, бросился на несколько метров в сторону и залег за камнями. Он не успел открыть ответный огонь по немцам, которые пытались обойти его справа и двигались осторожно, перебежками, чтобы понять, сколько бойцов им противостоит. И тут раненый немец все же спустил собаку с поводка. Черная овчарка огромными прыжками понеслась вверх по склону к камням, за которыми прятался Сосновский. Немцы отреагировали мгновенно, поняв, что собака учуяла русского. «Хороший расчет, – со злостью подумал Михаил. – Теперь они знают, где я, теперь они отвлекут меня на собаку, а сами подберутся совсем близко. А на расстояние броска гранаты их подпускать нельзя. У них наверняка есть гранаты, а у меня нет».
Автоматная очередь слева заставила Сосновского вздрогнуть от неожиданности. Собака на всем бегу с визгом грохнулась на бок и стала сучить лапами, пытаясь подняться. Зачем? Сосновский досадливо покачал головой. Немцы сразу перенесли огонь влево, туда, где прятался кто-то из группы, придя на помощь Сосновскому. Надо использовать этот момент, усмехнулся Михаил и, приподнявшись над камнями, дал три короткие прицельные очереди. Один немец опрокинулся на спину, когда пуля угодила ему точно в лоб, второй свалился на бок и в нелепой позе замер между камнями. Третий юркнул за камни и пополз в сторону. Немцы сразу залегли, разделились на две группы, ведя прицельный огонь теперь по двум позициям русских.
Сосновский осмотрелся и пополз влево. Там были нагромождения камней. Оттуда можно долго не давать немцам подняться. Хотя «долго» зависело от количества патронов. А у Сосновского к его «шмайсеру» было четыре магазина в подсумке на ремне и еще восемь в вещмешке за спиной. С таким арсеналом не больно повоюешь, но при определенном мастерстве кое-что сделать можно, лишь бы ребята поспешили подальше уйти с раненым. И кто этот, кто сейчас стреляет слева экономно, но часто? Отвлекает!
И тут среди немцев вдруг стал раздаваться властный голос. Сосновский не разбирал на таком расстоянии слов, но явно это был командир, который что-то приказывал. Михаил сразу же осмотрелся, прикидывая, как он будет менять позицию, чтобы не дать немцам пристреляться. Хорошо бы иметь штуки три запасных, тогда можно маневрировать. На камни обрушился шквал свинца. Сосновский на пару секунд выставил над камнями ствол автомата и дал очередь в сторону немцев. Он тут же упал и быстро пополз вправо. Быстрее, еще быстрее. Заняв новую позицию, он осмотрел поле боя в щель между двумя валунами. Так и есть, немцы решительно бросились в атаку. Одна часть прикрывала огнем, вторая перебежками шла вперед, занимала позицию и прикрывала других, чья очередь была идти вперед.
«А ведь мы с напарником человек восемь уложили», – подумал с удовольствием Сосновский. Он прицелился и дал очередь. Один из немцев схватился за руку и упал. Слева снова бил очередями кто-то из группы, кого Сосновский не видел. И кажется, у напарника дела обстояли хуже. Очереди звучали очень часто. Значит, немцы наседали, подошли очень близко. Рискуя получить пулю, Сосновский приподнялся и дал две длинные очереди в немцев, которые атаковали его товарища. Упав, он откатился в сторону, снова высунулся и дал еще две очереди, но теперь уже в тех, кто атаковал его. Тут же несколько пуль ударились в камни возле его головы и с визгом улетели в сторону. Сосновский снова пригнулся, и тут что-то стукнуло совсем рядом, подпрыгнуло.
Повернув голову, Михаил похолодел. Подскакивая на камнях, к его ногам свалилась немецкая граната на длинной ручке. Он знал, что у немецких «колотушек», как эти противопехотные гранаты наши солдаты называли на фронте, запал горит дольше, чем у советских. До шести секунд. Но если гранату бросал опытный солдат, то он мог и придержать ее. Все эти мысли пронеслись в голове за доли секунды. Сосновский зарычал и бросился перекатом за камни, надеясь, что там есть ниша, которая укроет его от осколков. Грохот взрыва раздался рядом почти одновременно с моментом падения. Сосновский стукнулся головой о камень, по ушам ударила взрывная волна. Его бросило в сторону, и на какое-то время сознание помутилось. Михаил ворочался между камнями, не находя точки опоры. Он пытался подняться. Надо подняться, потому что немцы совсем рядом. Они стреляют… нет, это уже не они. Неужели ребята вернулись? Но надо спасать пилота.
Когда в голове немного прояснилось, Сосновский приподнялся на руках, потом встал на колени и посмотрел между камнями на немцев. В той стороне бежали какие-то люди. И одеты они были странно. Кто в свитере, кто в пиджаке, подпоясанном армейским ремнем, а кто и в военном френче. Немцев не было. Эти люди стреляли в кого-то, находившегося среди камней, и бежали дальше.
– Миша! Живой? – раздался крик Шелестова, больно отдавшийся в голове.
Сосновский снова опустился на камни, сжал голову руками. Кто бы ни были эти люди, но это помощь. Значит, поживем еще.
– Не кричи, – тихо сказал Сосновский и посмотрел на Шелестова. – Кто это? Партизаны?
– Кажется, партизаны. И они что-то кричат по-румынски. Ты не ранен? Оглушило тебя? Ты посиди, я сейчас поговорю с братишками.
Когда Сосновский доковылял, опираясь на плечо Шелестова, до своей группы и раненого летчика, они уже познакомились с партизанами. Оказывается, те возвращались из рейда, когда увидели падавший советский самолет. К месту катастрофы они успели позже немцев, поняли, что остались живые и они ушли и что немцы будут преследовать русский экипаж. И тогда румыны поспешили следом, чтобы помочь. Правда, благодарить пришлось больше троих из группы партизан – бывших советских военнопленных, чем остальных румын, поскольку именно советским людям была обязана своим спасением группа Шелестова.
Плечистый здоровяк, пожимая руки разведчиков, как-то неумело улыбался и густым басом представился: «Старшина Букин, Василий Иванович, артиллерист!» Двое других были рядовыми, но оказались в одном лагере и при перевозке по железной дороге удачно бежали. Невысокий, щуплый, улыбчивый Митя Пряхин, связист и пехотинец Федор Крылов – степенный основательный мужчина лет сорока. Они убедили румын идти на помощь своим соотечественникам, пригрозив, что сами пойдут, отколовшись от группы.
– И пошли бы? – осведомился Коган, глядя на бойцов.
– Пошли бы, – уверенно ответил Крылов. – Что нам с ними идти? Провизия есть, переночевать есть где, а воевать они не горазды. Думаете, рейд был боевой, думаете, мы там станцию с цистернами рванули или мост? Хрен! Разведка, расположение гитлеровских гарнизонов. И не боже мой шуметь! Готовятся они, видите ли, к серьезной борьбе. Полгода уже готовятся!
Подошел высокий румын с длинными седыми усами. Он задал несколько вопросов, выслушал перевод Пряхина, который бойчей других бывших пленных говорил по-румынски. Выслушав, он кивнул, похлопал по плечу раненого штурмана и махнул рукой – «выдвигаться». Место боя надо было покинуть очень быстро, потому что на шум стрельбы могли прибыть и другие подразделения гитлеровцев. Румыны быстро изготовили из жердей носилки, переложили на них раненого летчика, и группа двинулась к партизанскому лагерю. По пути Митя шепнул Шелестову, что у румын есть коротковолновая станция. Они связываются со своим начальством раз в несколько дней.