Недостройка
Июнь 2017 года, Стокгольм, Швеция
В Арланде было какое-то столпотворение, задержали что ли несколько рейсов или у них там планово такой пассажирооборот невменяемый, сложно сказать. Но протискиваться к своему гейту пришлось довольно тяжело и долго. А потом ещё и в очереди больше часа провели, я уж думал, не успею зарегистрироваться и придётся экстренные меры предпринимать, но нет, обошлось… да, со мной же вместе была девочка Яночка, технолог из параллельной службы. Так-то мы на переговоры летали с такой многопрофильной конторой под названием «Альфа Лаваль», разные прибамбасы для наших производственников собираемся прикупить, понадобились консультации на месте, вот и послали меня с Яной.
Проконсультировались, да… по-английски говорят все шведы без исключения, причем на очень хорошем английском, лучше, чем у меня например, так что проблем в консультациях мы никаких не имели – утвердили перечень закупаемого, написали список необходимых доработок, выбили небольшой дисконт, в связи с чем хозяева нашего бизнеса в Вацапе обещали лично мне некое поощрение по приезде, так что поездка была в высшей степени успешной.
В оставшееся свободным время прошвырнулись с Яной по шведской столице, да… город большой, чистый, приморский, шведки высокие, спортивные, беленькие и через одну привлекательные, пиво вкусное, королевский дворец стоит на месте, смена караула только рассмешила, как бы это описать-то… ну это по сравнению с тем, что на Красной площади происходит, это как постановка новогоднего представления со Снежинками и Бабой-Ягой на детском утреннике на фоне балета Большого театра «Щелкунчик»… но и то, что нам показали краснощёкие здоровенные шведы, тоже было прикольно. Необъятные океанские паромы с торговой маркой Силья-лайн в центре города впечатлили отдельно – я всё думал, глядя на них, а что, если эта дура на скалу какую наскочит или при развороте не впишется в фарватер, что тогда? Там же пара тысяч пассажиров запросто влезает, кто и как их спасать будет?
И ещё искал сувенир с Карлсоном, который, как всем хорошо известно, летает на собственном пропеллере и живёт на крыше – моим главным потрясением от Швеции было то, что Карлсон, как культурный артефакт, в Швеции отсутствует. Совсем нету его нигде, в отличие от Пеппи-Длинного-Чулка и Муми-Троллей, которые на каждом углу в десятке разновидностей лежали. Нашёл только магнитик в детском каком-то парке на Юргордене. Спросил у шведов на Альфа-Лавале, отчего это так? Всё оказалось чрезвычайно просто, как мне объяснили альфа-лавалевые шведы, ну ты сам посуди, Энтони, сказали они – Карлсон же это практически асоциальный тип без определённого места жительства, раз, без официальной работы, два, на что существует, не совсем ясно, и наконец, имеет подозрительную склонность к маленьким мальчикам. Не, ты не подумай, продолжили они в приватном порядке, мы люди толерантные и с самыми широкими взглядами, но вот всё это вместе взятое, а особенно маленькие мальчики, накренили чашу весов так сильно, что Карлсончика просто взяли и люстрировали из нашей культуры. Такие дела…
И еще пара моментов запомнились… первый это памятник Ленину, самый оригинальный наверно в мире – кусок рельса, вделанный в бетон, вот и весь памятник. Там была такая история, что Ильич в апреле 17 года ехал из Щвейцарии в Питер в пломбированном вагоне, а по дороге у него случился Стокгольм, и здесь он не удержался и принял участие в демонстрации трудящихся. А во время этой демонстрации фотограф поймал момент, когда он переходил через трамвайные рельсы, и этот снимок стал типа культовым… дальнейшее, надеюсь, понятно. А второй момент, это туалеты юнисекс, у них там почти все такие – зашёл я в один такой, закрываю за собой дверь в кабинку, а запора там нет, ну и пока я свои дела делал, мою кабинку, не занята ли, проверили человек десять, все женского пола… непривычно, что и говорить…
Но всё в этой жизни, как известно, когда-нибудь да заканчивается, подошёл к финалу и срок нашего с Яной пребывания в гостеприимной столице страны, подарившей миру одноименные стенку, семью и автомобили Вольво. Кстати про Яночку – не подумайте чего-нибудь лишнего, не было у нас с ней ничего такого, хотя я, если совсем уж честно, не отказался бы чего-то такого. Но не сложилось, отшила она меня сразу и жёстко, бывают в жизни такие обломы… так и улетали мы из стокгольмского аэропорта Арланды друзьями.
На дорожку закупились в дьютике-фри, Швеция же это страна принудительной трезвости, спиртное здесь только в специально организованных местах продаётся (в Стокгольме в трёх что ли) и только в специальное время, с 11 до 17, как при позднесоветском строе, и их ещё поискать надо, эти места, а в обычных Севен-Илеванах и Лидлах только пиво до 3,5 градусов. Так что я взял примеченный зелёный Гленфиддич двенадцатилетней выдержки, давно хотел, а тут он штабелями лежит и по достаточно дружественной цене, а Яна прикупила Мартини какое-то хитрое, тоже недорого. С этим добром в заклеенных наглухо пакетах (в дьютике спросили – с пересадкой летите? нет, ответили мы, стронгли дайректли ту Москау, ну тогда, сказали нам, можете пакет распечатать, когда на борт зайдёте, но не ранее), ну мы и распечатали, а потом немедленно приняли по стопарику… а потом я заснул очень быстро и больше ничего не запомнил, даже взлёта посреди шведских скал, поросших красивым зелёненьким мхом…
Июнь 1987 года, борт самолёта где-то над Сибирью
А проснулся я в каком-то абсолютно другом самолёте – вылетали-то мы на вдоль и поперёк знакомом комфортабельном Эйрбасе-319, где мягкие кресла и жидкокристаллические экраны над каждым пассажиром, а тут всё строго и аскетично, кресло жёсткое, экранов никаких, расстояние между рядами минимальное, коленки упираются. И стюардесса в необычном наряде прошла, вроде б только что у неё красно-серая гамма была, а не сине-белая.
Посмотрел вокруг – Яночки нету, а есть непонятные ребята и слева, и через проход… пригляделся – мать же моя женщина, это мои коллеги… ну бывшие коллеги по институту, из которого я ушёл двадцать лет назад. Молодые все, максимум 25 лет… на себя что ли тоже посмотреть, подумал я и вышел в сортир – из зеркала на меня глянул я в возрасте тех же примерно 25 лет, что и мои соседи… ну и рожа у тебя, Шарапов, успел ещё подумать я, возвращаясь назад. Дату, куда меня занесло, определил по журналу Огонёк, которым накрылся мой сосед – на журнале было написано «№21, июнь 1987 года».
Ну так-таки так, дорогой ты мой Антоша Яблочкин (так меня зовут), ты конкретно попал на 30 лет назад и летишь сейчас, если тебе не изменяет память, на полуостров Камчатка выполнять важную партийно-хозяйственную задачу, поставленную руководством института в свете решений 26 съезда КПСС. В течение следующего часа меня достаточно жёстко колбасило и плющило попеременно, а на исходе этих часовых размышлений я решил, что да и хрен бы с ним, чего я там забыл в этом 2017 году, кроме нажитых болячек и скорой пенсии, а тут всё движуха какая-то. Будем жить и выживать, больше ничего не остаётся, а пока, Антоша, сиди и вспоминай всё про это важное хозяйственное задание, и что ты конкретно должен делать при его выполнении, и кто тут с тобой рядом летит – а то нехорошо получится, если начнёшь в показаниях путаться… с горем пополам за следующий час с хвостиком кое-что припомнил и рукой махнул, сошлюсь на плохую память, если что.
Я очередной раз посмотрел в иллюминатор и опять ничего не увидел, кроме непроглядной темени – на моих часах было восемь вечера, значит прибавляем примерно четыре-пять часов разницы в поясах и получаем район полуночи, мы где-то над Байкалом. ТУ-154 хорошая, конечно, машина, надёжная и вместительная, но запаса топлива ему хватает максимум на три тыщи км, а это значит что? Правильно – каждые три, а лучше две с половиной тыщи км ему необходимо присесть и подзаправиться. В Омске, как я это вытащил из памяти, мы уже приземлялись (из самолёта на период заправки всех выгоняют к чёртовой матери, так что я имел достаточно времени, чтобы заценить омский аэропорт – однояйцевый близнец нашего, по типовой схеме строили), следующая, значит, посадка вот-вот должна быть, в славном городе Чите, если в этом мире ничего не изменилось.
Кормить нас ночью со всей очевидностью не будут, так что через Читу мы проедем голодными… ну можно в ларьке что-то прикупить, подумал я и тут же себя одёрнул – круглосуточные ларьки через несколько лет только образуются. И даже кафе там скорее всего на ночь закрыто будет, так что займёмся-ка мы лечебным голоданием. Ожил микрофон над дверью пилотской кабины, сказавший нам деревянным голосом, что самолёт начал снижение к аэропорту города Чита, просьба пристегнуть ремни и не курить в течение всего процесса снижения и посадки. Температура воздуха в аэропорту ожидается в районе восьми градусов. По шкале Цельсия. Зашибись.
Чита не поразила моего воображения, аэропорт снова был ровно такой же, как и два предыдущих, в инкубаторе что ли их выращивают? Со мной вылезли из самолёта все четыре члена, так сказать, нашей команды – старшОй, начлаб Кротов Евгений Петрович (или попросту Петрович) и трое младших. Научных сотрудников. Со мной вместе мнс-ов получается четверо – Серёжа, заслуженный турист России, Андрей, шустрый и весёлый, чем-то похожий на молодого Ярмольника, и Саша Мыльников, этого последнего почему-то все зовут геноссе Мыльников, убей вот не знаю, почему. И я, Антон Яблочкин, последний по алфавиту, но не по значению.
Тут наверно надо сказать хотя бы пару слов, кто мы такие и что делаем посреди бескрайних лесов Сибири в двенадцать часов ночи… пожалуйста, скажу. Мы работаем в одном маленьком, но довольно-таки большом академ-институте в центральной России, а институт этот участвует в одной маленькой, но довольно-таки важной народнохозяйственной теме, имеющей большое оборонное значение, и руководство отдела определило вот нас пятерых как сопровождающих груз электронно-вычислительной техники и разной сопутствующей периферии. На полуостров Камчатку, да. Нет, не в Петропавловск-Камчатский, Питер по-местному, в котором, как все хорошо знают, всегда время полночь, через него мы транзитом проезжаем. А в маленькую воинскую часть с номером N в полутора сотнях километров от него, до которой ещё как-то добраться предстоит. Ну вот нас определили, мы и сопровождаем…
Компьютеры, если кто-то забыл, в те времена укромные и теперь почти былинные были размером не с ладонь, и даже не с тумбочку. Да и не со шкаф тоже. Величиной с хорошую стенку они были, с мебельную стенку – два метра в высоту, четыре в ширину и метр почти в глубину. Шла эта канитель под названием СМ-4, это за которую я отвечаю, а другая, которая под сергунькиным присмотром была, это Электроника-100/25, впрочем по набору элементов, операционной системе и мощности это почти что брат-близнец моей, не знаю, зачем отечественная промышленность наплодила одинаковых уродцев под разными трейд-марками. Весили наши две, значит, ЭВМ, по полторы сотни кг каждая, ладно ещё, что их можно было разбить на 4-5 составляющих, процессор отдельно, оперативную память отдельно, дисковые накопители вкупе с магнитными стриммерами тоже (про монитор с клавиатурой весом в три полных кг уж не будем), которые уже можно передвигать вдвоём без риска нажить грыжу. И еще была пара ящиков с разной периферией.
Но ладно, хватит пока об этом, потом как-нибудь продолжу про матчасть, а пока Андрей достаёт из своей сумки через плечо бомбу портвейна под названием «Три топора» и предлагает дерябнуть по маленькой – в аэропортах пока что вегетарианские времена, любую жидкость можно проносить на борт. Исключая легковозгораемые материалы – бензин там или чистый спирт нельзя, а вот алкоголесодержащие препараты запросто.
– Я не против, – отвечаю я, переглянувшись с коллегами.
– А я не буду, – твёрдо заявляет Сергуня, он у нас упёртый и твердокаменный турист, почему-то не пьёт алкоголь вне туристических маршрутов.
– Давайте сыграем в демократию, – предлагает Петрович, он среди нас больше других читает перестроечную прессу и даже ходит на перестроечные митинги, – кто хочет, пусть выпивает, кто не хочет, может заняться самосовершенствованием.
– А также самофинансированием, – добавляю я, – и хозрасчётом.
– А ты сам-то как? – спрашивает Андрюха старшего, – за демократию и гласность или против?
– А за, – скромно отвечает Петрович, доставая из своей сумки складной пластиковый стаканчик, остальные, ну кроме Серёжи, тоже достают посуду.
– Вот и ладушки, – радостно разливает портвейн Андрюха, – давайте за перестройку что ли…
– И новые мЫшление, – добавляю я.
– Не торопись, – замечает молчавший до этого времени геноссе Мыльников, – за мЫшление это второй тост будет.
– Согласен, – откликаюсь я и немедленно выпиваю свой стакан.
Ой, какая ж гадость, граждане судьи, этот портвейн три семёры. Впрочем Агдам с Азербайджанским нисколько не приятнее – по мне, так лучше водки пока ещё ничего не придумали. Закусываем плавленым сырком «Дружба», разломленным на четыре части. Серёже не дали – нехрен продукт переводить на непьющего.
– А кто что про Читу знает? – спрашивает Андрюха. – Как-никак мы тут первый и наверно последний раз оказались.
– Я знаю, – отзывается Петрович, – тут где-то рядом буряты живут. И ещё Монголия под боком. И зимой очень холодно.
– И еще в Мимино про неё поют, – добавляю я.
– Это в каком месте? – спрашивает любознательный Саня.
– Ну как же… чита-грита, чита-маргарита, вах…
– Да, действительно, – подхватывает Андрюха, – ну давайте прикончим уже этот портвейн, не пропадать же добру.
А мы и не возражаем, подставляя опустевшую тару.
– Грызут меня тяжкие сомнения, – делюсь я с остальными, выпив очередную дозу розовой гадости, – заработает ли вся наша электроника после перевоза её на другой край света…
Из своей памяти я извлёк, конечно, тот факт, что электроника в принципе работать будет, но весьма своеобразно и не совсем так, как ожидалось бы, а ответил мне демократический начлаб Петрович.
– Не боись, Антоша, в случае чего с толкача заведём.
У него, у Петровича, единственного в нашем отделе был личный автомобиль системы Москвич-412, жуткая ломучая консервная банка с болтами, поэтому он иногда употреблял в своей речи соответствующие авто-термины.
– Ну ты меня успокоил, – ответил я, – а про Камчатку кто чего знает? Читу же мы сейчас проедем и забудем, а там нам не один месяц всё же жить предстоит.
– На Камчатке вулканы, – оживился турист Серёжа, – и гейзеры горячие ещё.
– Долина гейзеров закрыта, – сразу уточнил Андрей, – так что на неё рот можешь не разевать. А на вулкан какой-то я бы с удовольствием поднялся.
– Подтверждаю про долину, – добавил Петрович, – туда даже организованные группы не пускают уже много лет. Плюс к тому до неё из Петрика лететь или плыть надо, дорог на Камчатке очень мало, так что либо воздухом, либо морем.
– Ладно, на месте разберёмся, а сейчас это не нас там на посадку зовут? – сказал я, обратив внимание на каркающий громкоговоритель.
– Нас как будто, – подтвердил геноссе Мыльников, – пойдёмте уже, а то что-то не хочется в этой Чите застрять.
Елизово-Питер-Морвокзал
Хабаровск как-то мимо моего сознания протёк, ничего не запомнилось в том же стереотипном двухэтажном аэропорту, где из-за нелётной погоды скопилась чёртова уйма народу, стоящая, сидящая и лежащая на каждом свободном квадратном дециметре пола. Ящики с блоками моей СМ-4 перегрузили без нас, что меня сильно удивило – при вылете мы активно помогали в этом деле, аэрофлотовские грузчики надрываться сверх положенного не особо рвались.
Нас почему-то не задержали из-за плохой погоды, так что вылетели мы в Петропавловск ровно тютелька в тютельку, когда и должны были по расписанию. Два с половиной часа – и мы над знаменитыми камчатскими вулканами, да. С высоты десяти километров смотреть на них было, честно говоря, жутковато, торчат такие все белоснежные шпили с обгоревшими верхушками… а ниже, где снег уже растаял, чёрные-пречёрные лавовые поля, и серой наверно тащит там, если пониже спуститься, преисподняя как она есть в полной боевой красе.
Когда ещё подлетали к Елизову, в глаза бросились стоящие на отдельной полосе в ряд боевые самолёты, в основном МИГи, пяток Сушек и десяток огромных бомбардировщиков ТУ-95, которые когда-то и в пассажирском варианте производились. Спросил у нашего старшего, чего это они на гражданском аэродроме делают, а тот с умным видом ответил, что на Камчатке земля неровая, место под посадочные полосы только одно нашли в районе Петрика, вот и объединили.
Потом нас отдельно предупредили по громкоговорителю, чтоб сидели на местах по стойке смирно до… нет, не до полной остановки самолёта, к этом-то все давно привыкли, а ещё и до проверки разрешительных документов на въезд на данную территорию. Э, вспомнил я, вот для чего нас в районную ментовку-то гоняли перед отъездом, там мы подписывали страшные бумаги и получали разрешение на въезд в погран-зону… бред, если вдуматься, какая нах погранзона в районе Петропавловска, когда до ближайшей границы отсюда (остров Атту на Алеутах) больше тысячи километров по всегда холодному и ветреному Берингову морю, а до материковой Аляски и все две тыщи, однако ж вот так вот…
Сидим, ждём проверки… дождались суровых молоденьких погранцов, один офицер, двое сержантов, все с примкнутыми кортиками… мою командировку они минуты три изучали, я уж решил, что сейчас мне рук за спину заломают и в КПЗ уведут, но нет, не понравилось им там одно криво написанное слово, спросили у меня, почему так, вместо Петропавловск написано Петрипавловск? Я пожал плечами, наверно машинистка не на ту клавишу щёлкнула, они посоветовались и вернули мне всё добро (паспорт, ментовское разрешение и командировка), ну слава богу, назад не вышлют. А через полчасика пилотский громкоговоритель разрешил вставать и двигаться к выходу – встали и двинулись.
И вы наверно будете смеяться, но аэропорт местный был как две… нет, уже как четыре капли воды, похож на все предыдущие – в родном городе, в Омске, Чите и Хабаровске. Как на картинках в развлекательных журналах – «найдите десять отличий», вот не найдёшь даже и трёх, как ни старайся. Народу здесь много было, как пояснил всё тот же хорошо информированный Петрович, отсюда в отпуска начинают уезжать с начала мая месяца и заканчивают в июле, а в конце августа-в сентябре обратный поток случается. Сейчас мы в противофазе как раз находимся, в июне сюда только командировочные и приезжают. Проконтролировали перемещение ящиков с нашей аппаратурой на склад временного хранения и покатили на автобусике производства славного города Павлова в столицу Камчатки. Полтинник кстати билет стоил (не рублей, копеек), не сказать, чтоб очень дёшево по тем временам. Кстати о деньгах – нам выдали под отчёт командировочных средств по 950 рублей, да, полугодовая средняя зарплата по нашему институту. Никто из нас таких сумм в руках не держал… правда по 170 р сразу же ушло на билет, но всё равно осталось достаточно, чтобы опасаться вокзальных воров. Лично я спрятал оставшееся бабло в специально пришитый карман на внутренней стороне рубашки.
По дороге слева по борту открылась шикарная перспектива местных вулканов, черых снизу, белоснежных далее и чёрных на самой верхушке, один из них, кстати, курился тоненькой струйкой дыма.
– Это Корякский что ли, который дымится? – спросил я.
– Не, это Авачинская сопка, – авторитетно пояснил мне турист Сергуня, – Корякский чуть дальше и чуть выше.
Петропавловск встретил нас неприветливым дождичком и хмурыми лицами на пустынных улицах. Высадились на Ленинской улице рядом с Морвокзалом, посмотрели расписание паромов на другой берег Авачинской бухты – ан последний на сегодня вот только что укатил, весело гудя над холодной рябью залива.
– Чего делать-то будем? – спросил я у старшего.
– Не страшно, парни, – бодро ответил он, – сейчас в гостиницу устроимся до завтра, а там уж видно будет.
Ну как же, в двух ближайших гостинице нам обрадовались, как я не знаю кому – табличка «Мест нет» у них в бетоне была выполнена и никогда не убиралась со своего парадного места. Вернулись на морвокзал несолоно хлебавши.
– Ну делать нечего, – всё так же бодро заявил начальник, – ночуем прямо здесь, надеюсь нас на улицу не выгонят. А завтра с раннего утреца отправляемся первым же паромом на ту сторону, а там уж…
Что там уж, он не пояснил, а народ уточнять не стал, стали устраиваться на ночлег прямо в зале ожидания, он здесь один был, но размеров необъятных, батальон наверно солдат вместился бы и ещё свободное место осталось бы. Пока начальник бегал в газетный киоск и покупал местную и не только местную прессу, мы разложили на скамейке газетку, разложили то, что с собой захватили, а ещё и по дороге успели в местном магазине прикупить (палтуса во всех видах, в солёном, копчёном и жареном в кляре, почему-то здесь в пустых совершенно магазинах именно эта рыба спросом не пользовалась и лежала свободно), разливать решили аккуратно, под прикрытием, а то мало ли что…
Начальник прибежал обрадованный, ухватил свежий Огонёк, плюс Московские новости и журнал Знамя с очередным остроразоблачительным романом. И Камчатскую правду он тоже прикупил, чтобы быть в курсе местных проблем. А мы его обрадовали разлитой Столичной – ну выпили, закусили консервами, начальник начал вслух зачитывать самые интересные места из Огонька, а я пока продолжу о целях нашего посещения этого забытого богом места.
Итак, в восьмидесятые годы у советских подводников и противо, если можно так сказать, субмаринщинков остро встал вопрос незаметности – у американцев и французов подводные лодки были супер-тихоходные, не слышно их было и не видно, в отличие от отечественных, которые ревели, как носороги в брачный период. Выход из этой прискорбной ситуации виделся двоякий – во-первых надо было кардинально снижать шумность нашей техники, что и делалось, но другими специально обученными людьми (если помните, был дикий скандал с продажей нам японских прецизионных станков, на которых вытачивали ведущие валы для подлодок). На а во-вторых можно было обеспечить лучшую обнаруживаемость техники вероятного противника, грубо говоря придумать и внедрить следящие устройства повышенной чуткости, которые находили бы вражескую технику в условиях даже и очень слабой слышимости. Вот этим наш институт как раз и занимался. В бухточке, куда нас должны были вскоре перебросить, притаилась воинская часть, занимающаяся как раз этими вот вопросами – акустическим зондированием мирового океана. А мы сочиняли оборудование для эхолотов и программное обеспечение для них заодно. Такие дела.
Однако вернёмся к нашим баранам, то бишь на территорию морского вокзала… это немного другой морвокзал, чем, к примеру, на Балтике или на Чёрном море. Там-то регулярные рейсы отправляются чуть не каждые полчаса в самые разные концы света, о местном сообщении уж и говорить не приходится. А здесь что – раз в неделю во Владик, два раза в неделю в Певек, раз в месяц остров Беринга, ну и паром на ту сторону бухты, вот и всё сообщение. Скучно. Хотя зал ожидания практически заполнен, не знаю уж, кто и зачем тут сидит, наверно такие же, как мы, в основном, ночь коротают. Я прислушался, о чём там мои коллеги разговаривают – оказалось, что всё о том же, о неизбывном, про культ личности, про товарищей Сталина, Берию и примкнувших к ним в последнее время Кагановича, Молотова и Мехлиса. Тон задавал Петрович, как самый начитанный. Я послушал минут десять и не выдержал.
– Ну что вы все, как дети малые – Сталин-Сталин, тиран-тиран, кровавый-кровавый. А при ком индустриализацию провели? До 17 года самое большее, что у нас было на селе, так это паровая мельница, а в 30-е годы и тракторы, и всё остальное. Войну при ком выиграли? Я понимаю, что это не благодаря, а вопреки, но всё-таки – при ком? Атомную бомбу когда сделали? Да и задел по космосу в конце 40-х, начале 50-х произошёл.
– А коллективизация? – вскипел Петрович, – а 37-й год? А катастрофа начала войны? А слезинка невинного ребёнка?
– Были перегибы, как без них. Но покажите мне пальцем на того руководителя, при котором люди не гибли? Что, трудно?
– Не, такого конечно не найдёшь, – несколько сбавил разоблачительный пыл Петрович, – но тут дело в масштабах. Одно дело десятки-сотни и совсем другое тысячи-миллионы. И потом, как нас классики учат там – нельзя перейти на новую ступень развития, не проанализировав ошибок прошлого.
– Ну так классики учат анализировать, а не шельмовать с особым цинизмом. Так можно с грязной водой и ребёнка выплеснуть. Нельзя видеть одни тёмные страницы прошлого, хотя их там конечно немало было, надо ж и положительное рассматривать. А Огонёк ваш мне напоминает несмышлёного пацана, который увидел, как родители в спальне сексом занимаются, и теперь рассказывает каждому встречному-поперечному подробности этого, да прибавляет, какие они сволочи.
– Ну так, как сейчас, тоже ведь нельзя жить, – это Андрюха вступил в диалог, – застой в стране, если честно, насто…доел – надо что-то менять, не согласен?
– Ага, перемен мы ждём-перемен, как поёт популярный автор. Перемены тоже ведь разные бывают, не задумывался об этом? И боюсь, что когда они реально в нашу жизнь придут, перемены эти, они мало кого обрадуют. Знаешь байку про оптимиста и пессимиста?
– Их много, которую из?
– Ну это где «пессимист, это тот, кто говорит, что хуже быть не может, а оптимист возражает – ещё как может». Если ты, например, думаешь, что мы в нижней точке развития и дальше возможно только движение вверх, то это не совсем так. Есть ещё, куда падать, ой есть…
– Какой-то ты пессимист сегодня, – заметил геноссе Мыльников, – у меня есть предложение – может ну её, эту политику, а лучше ещё по одной накатим?
Приморский (он же Вилючинск)
Ничем, короче говоря, хорошим наш ночной диспут не закончился, с горем пополам переночевали на жёстких морвокзаловских скамейках, а с утречка раннего, поёживаясь под холодным ветерком с залива, мы заняли очередь на паром до Приморска. В 21 веке он называется Вилючинск, но в 80-х годах никто такого слова не употреблял, может секретным оно было. Вообще-то Вилючинск это Закрытое административно-территориальное образование (ЗАТО), состоящее из трёх частей – Рыбачий, где база атомных подлодок располагается, потом идет Сельдевая с заводом по ремонту этих подлодок, ни и Приморский, это типа спальный район для работников завода и базы. Чуть меньше часа (Авачинская бухта-то ой какая немаленькая что вдоль, что поперёк), и мы причалили к пирсу города Приморского прекрасным июньским утром. Тут же подверглись строгому досмотру очередных погранцов – Петропавловск конечно тоже режимная зона, но Приморский это уже особо режимная. Про Сельдевую с Рыбачьим уж и говорить не приходится, на въезд туда отдельные бумаги надо, которых даже у нас не было.
Бумаги наши оказались в порядке, поэтому мы довольно быстро транзитом через пирс оказались на территории города. Слева и справа здесь тянулась береговая полоса чистеньким жёлтым песочком. Эх, с тоской подумал я, если б не холодное Курильское течение, здесь бы совсем рай земной был, но увы – море тут холодное, круглый год четыре-пять градусов. Местных любителей морских купаний это правда не останавливало, где-то вдалеке можно было заметить кучку аборигенов, загорающих под лучами восходящего солнца.
– Нам сюда, – сразу показал налево Петрович, сверившись со своими записями, – в Акустический институт Академии наук СССР. Сокращённо АКИН.
Ладно, что не АКУИН, подумал я, заходя на территорию института. В бюро пропусков тщательно изучили наши командировки и выписали всем по пропуску на территорию. Зашли внутрь… ну институт как институт, с нашим не сравнить, ясное дело, у нас семь этажей и три корпуса, а тут одноэтажный барак какой-то… но делом нужным занимается, та самая воинская часть с гидролокаторами в их ведении находится. Пока мы у стеночки стояли, да разглядывали разную наглядную агитацию у них на стенке, Петрович быстро порешал все вопросы и вернулся, крутя на указательном пальце какой-то ключик.
– Ну чего стоим, орлы, пошли обустраиваться, – гордо сказал он.
– Я правильно понимаю, что вот это вот ключ от квартиры, где деньги лежат? – спросил я.
– Насчёт денег не скажу, может и есть там чего от предыдущих постояльцев, но вот кровати, ванная комната и кухня с газовой плитой там точно должны быть. Нас туда проводят, сейчас специальный сотрудник выйдет.
Я сделал восхищённое лицо, вслед за мной и остальные высказали своё одобрение, после ночи на деревянных скамейках морвокзала любая кровать райским облаком покажется. А тут и специальный сотрудник вышел, но если уж быть точным, их двое оказалось – сотрудник и сотрудница. Мужик представился Лёликом, а на лице у него отчетливо было нарисовано, что он прямиком с земли обетованной, пробу некуда ставить. А вот женщина, сказавшая, что она Оксана, поразила моё воображение до самых до глубин – саксапильность из неё просто фонтаном била… видели наверно Самсона, разрывающего пасть льву, вот примерно таким фонтаном она из неё и изливалась, сексапильность. Мельком глянул на прочих членов нашей делегации – у всех примерно то же самое на рожах отображалось. А Оксана, похоже, давно привыкла к впечатлению, которое она на мужской пол производит, так что у неё эмоций никаких проявилось, открыла дверь на улицу, пропустила всех нас, включая Лёлика, указала, куда идти, вот и все дела…
– Слушай, – сказал я на улице Лёлику, оказавшись рядом с ним и но достаточном удалении от Оксаны, – у вас чего, все девушки такие или это исключение?
– Исключение, – хмуро отвечал он, – тут в основном жёны моряков живут. Да, а на Оксаночку вы конечно можете рты разевать, только бесполезняк это.
– Почему? – тупо уточнил я.
– Поживёте тут с недельку, сами всё поймёте, – пояснил непонятливому мне Лёлик.
– Ладно, поживём… – только и смог ответить я, – а чего это у вас тут берёзы такие странные? – сменил тему я.
– Потому что это не простые берёзы, а каменные – их хрен распилишь, только алмазные диски берут. Вот кстати о берёзах, одолжи червонец до завтра?
Я немного смешался, как-то до этого времени мне не встречались люди, просящие взаймы через полчаса знакомства.
– Ну держи, конечно, – я достал из кармана отложенную мелочь, – а что, тут вам зарплаты маленькие платят что ли?
– Спасибо, – ответил Лёлик, убирая оранжевую купюру в карман, – зарплаты тут хорошие, просто и расходы тоже нехилые, вот и приходится иногда думать, как до получки дотянуть. А мы уже пришли.