© Тальвирская A.M., 2022
* * *
Эти сказки – не ложь, —
прочитаешь поймёшь:
в чаще вымысла строк
плещет слов ручеёк,
в нём до самого дна
правда жизни видна.
Взрослые сказки
Стамеска и молоток
Зашёл к Стамеске Молоток:
«Соседка, дай гвоздей пяток:
Кувалда утром расчихалась,
кровать, не выдержав, сломалась.
Собрался, было, починить,
да нет гвоздей: забыл купить.
А лучше дай-ка мне десяток,
чтоб не случился недостаток:
совсем разрушилась кровать, -
не на полу же ночевать».
А та, радушие храня:
«Откуда гвозди у меня?
Ох, Молоток, какой ты странный,
ведь я по части деревянной.
И есть ещё один момент:
я не ударный инструмент.
Какой ты всё же несмышленый, -
тот покраснел, как рак варёный, -
задаром время не тяни,
иди к Отвёртке загляни.
На третьей полке та живёт, -
отсюда вниз один пролёт, -
тебе шурупов выдаст груду,
они гвоздей надёжней будут.
И муж её с тобой пойдёт,
куда укажешь, завернёт.
Кровать как новенькая станет.
Скажи Кувалде: пусть заглянет:
рецепт, морковных, дам котлет,
для похуденья лучше нет.
А мне, сосед, за мой совет
купи коробочку конфет, -
Стамеска дверь за ним закрыла,
как собачонка, заскулила: -
Ведь мне уж за…; – а мужа нет!
Где чудный свадебный букет?
Я, что ни день, опять с обновкой,
жилплощадь с новой обстановкой,
стройна, блестяща и умна,
а никому-то не нужна! -
глотая слёзы, просидела
пока в окошке не стемнело.
И тут раздался в дверь звонок: -
А вдруг вернулся Оселок[1],
с такими синими глазами,
в руках с шампанским и цветами!
Ведь так красавец обожал,
прошло полгода, и бежал», -
не чуя ног, к дверям рванула,
открывши, горестно вздохнула.
Надежда рухнула на пол,
в глазах жестокий пересол:
там, улыбаясь пухлым ртом,
в руках со сдобным пирогом,
не Оселок стоит с букетом, -
пришла Кувалда за рецептом:
«Привет, подружка, боже мой,
никак ты плачешь? Что с тобой?»
Стамеска ей на грудь упала,
дрожа, как лист, запричитала
и, не спросивши про кровать,
ей стала душу изливать:
«Отвёрткин муж Шуруповёрт
ей ножки моет – воду пьёт:
Пила, бывает, так серчает, -
Напильник в ней души не чает;
вот ты – толста и тяжела,
а мужа всё-таки нашла;
и Наковальня неподъёмна,
а Молот в рот глядит ей томно;
тоща Линейка, просто страх!
а Циркуль носит на руках.
В чулане нашем только я
без пары женщина ничья.
«У всех давно мужья и детки,
а у меня – для сна таблетки.
Ни дня без дела не сижу,
так за собой всегда слежу
и так забочусь неустанно:
с утра с душистой мятой ванна
и с маслом, розовым, массаж,
потом: причёска, макияж…
Салатик съем и побегу.
И в зной, и в слякоть, и в пургу
по бутикам полдня мотаюсь,
так устаю, что вся шатаюсь,
чтоб модный выискать прикид;
а мужа нет! Душа болит.
Бабьё завидует фигуре
и ноготочкам в маникюре, -
никто не валится к ногам;
ну что им надо, мужикам?!»
Кувалда ей: «Что слёзы льёшь?
Кода ж ты всё-таки поймёшь,
что им нужна жена-соратник.
Пускай на ней сермяжный ватник,
пускай собой нехороша, -
у мужиков поёт душа,
когда дом пахнет пирогами,
а не французскими духами,
когда в дому: уют, покой,
жена с ласкающей рукой.
Для счастья, – ты уж мне поверь, -
всегда открыта настежь дверь, -
Стамеску нежно обнимая,
Кувалда шепчет утешая: -
Я научу печь пирожки;
ты состриги-ка ноготки,
купи халат, простой, удобный,
набор кастрюль и фартук модный,
и не забудь про пылесос:
уборка – значимый вопрос.
Реветь, подружка, погоди,
уйми горючих слёз дожди:
пройдёт каких-нибудь полгода,
и переменится погода,
и в твой уютный уголок
вернётся милый Оселок».
* * *
Совет Стамеска приняла
и долго счастливо жила:
к ней Оселок вернулся вскоре, -
цветов на свадьбе было море.
Сестрица Алёнка и братец Ванюша
Брат Иван пришёл к Алёнке, -
старшей Ваниной сестрёнке, -
та без радости: «Входи,
да гляди не наследи:
только что полы помыла», -
братца в кухню проводила.
Неприветлива была:
неприятностей ждала:
милый братец заявлялся,
только если издержался.
Борщ доеден, чай допит,
тут Иван и говорит:
«Ну к кому мне обратиться?
Вот пришёл к тебе, сестрица.
Хуже некуда дела:
жизнь пробоину дала.
Токсикоз жену терзает, -
паразитом обзывает!
Снова нынче на сносях
каждый день орёт в слезах:
"Дочкам денег нет на ленты,
подаю на алименты!" -
ну а мне-то где их взять?
Не идти же воровать!
К дочерям не подпущает,
снять с довольствия стращает,
развестись со мной грозит;
а какой я паразит?
Видит Бог, как я стараюсь:
со здоровьем не считаюсь.
Вот вчера… бутылки сдал;
ну и что? – опять скандал!
Чуть не грохнулась с кровати,
мол, бутылочных не хватит
даже хлебушка купить!
Чем детей должна кормить?
Начала о стенку биться, -
думал: сразу разродится.
Знаешь: как меня трясло?
Слава Богу, пронесло!
Ты богатая сестрица -
можешь с братцем поделиться.
Вспомни, как учила мать:
младшим надо помогать.
Я ж отдам, ты не пужайся,
над племянницами сжалься».
И Алёнка взорвалась,
просто буря началась:
«Не разжалобишь, Ванюша,
не желаю больше слушать:
сколько раз мне обещал -
ни копейки не отдал.
Я не дочь миллионера -
у меня своя карьера.
Деньги, братец, не кую,
потом, кровью достаю:
за три моря из Китаю
шмотки модные таскаю,
их на рынке продаю,
мне хватает на семью.
Маме с папой помогаю,
малых деток добдеваю;
муж без дела не сидит:
лесопилку взял в кредит.
«Если б ты, любезный братец
выпивоха, тунеядец,
на семью бы не чихал,
а, как я, всю жизнь пахал,
не лежал бы на диване,
зазвенело бы в кармане, -
и Ванюше от ворот
учинила поворот. -
Если не остепенишься,
очень скоро превратишься,
ты, в вонючего козла», -
братцу денег не дала,
а сердечко-то заныло…
Про себя сестра решила
лент, продуктов накупить
и племянниц навестить.
Ни копейки не дождавшись,
слов сестры не испугавшись,
чтоб наполнить свой карман,
в банк отправился Иван.
Ссуду взял под сто процентов, -
вроде как для алиментов, -
на еду супруге дал
и себе, конечно, взял,
приоделся, причесался
и пивка попить подался,
а наутро сам не смог
вспомнить: где родной порог,
по каким дворам скитался,
с кем до чёртиков надрался.
В гневе жёнушка была, -
сковородка в ход пошла;
а как ручка отвалилась,
скалка очень пригодилась:
«Это – мой тебе урок!» -
не пошла наука впрок.
Бедолага отлежался
и опять к дружкам подался.
Так Ванюша загулял:
совесть вовсе потерял.
Да недолго это длилось:
предсказание случилось.
С Ванькой сделался испуг:
чтой-то блеять начал вдруг,
чтой-то начал лоб чесаться:
рожки стали прорезаться,
а как в зеркало взглянул,
чуть в слезах не утонул:
шерстью вся спина покрыта,
из-под тапочек… копыта,
так козлищем стал вонять:
невозможно передать.
Как такое углядели,
дочки хором заревели;
а жена ухват взяла -
в шею выгнала козла.
Кое-как пальто напялив,
под платок рога заправив,
через слякоть во дворе
прискакал Иван к сестре
и такой скандал затеял!
Как зарезанный заблеял,
а чего хотел сказать,
не сумела разобрать,
поняла одну лишь фразу:
«Ты накаркала, зараза!» -
хоть по козьему кричал,
мат отчётливо звучал.
Вся Алёнка обомлела,
пуще мелу побелела,
стала воздух ртом хватать,
на себе волосья рвать.
затряслась, запричитала:
«Я тебя предупреждала!..
Говорила я тебе:
пить не бросишь – быть беде!
Хулиганил, матерился -
вот в козла и превратился.
Как с женой-то будешь жить,
малых деточек растить?» -
поревела, пошумела,
а потом и пожалела:
что на бедного рычать,
надо братца выручать.
На ошейник прицепила,
по больницам потащила, -
где с ним только не была,
не хотят лечить козла.
Наскитались, утомились
так, что, с ног уже валились,
взялись с голоду икать,
где бы им поесть искать.
Но в столовку не пустили,
перед носом дверь закрыли
и послали их туда:
вслух не вымолвишь куда.
Так ни с чем и воротились,
отдохнули, подкрепились,
стали думать да гадать,
что же можно предпринять.
В сумку сунули подарки
и отправились к знахарке:
по земле молва несёт:
бабка травкой лечит всё.
В электричку не пробились,
под дождём пешком тащились,
добрались, и бедный зверь
постучал копытом в дверь.
Та их встретила сурово:
«Ты зазаря свого больного
и вонючего козла
занятой мне привезла.
Обратись к ветеринару,
и неделек через пару
станет твой козёл здоров
от копыт и до рогов».
Тут сестрица зарыдала,
объяснять старушке стала:
«Я у местного была, -
отказался от козла.
На меня глядит виляет,
мол, диплом не позволяет,
ведь козёл-то непростой:
братец мой под шкурой той! -
бабка чуть не завалилась,
а Алёнушка взмолилась: -
Страсть боюсь, что волк придёт
и Иванушку сожрёт.
Только ты и можешь взяться
излечить родного братца,
чтобы вовсе не пропал,
человеком снова стал».
Так бедняжка убивалась,
так слезами заливалась,
что знахарка поддалась
и за дело принялась:
козью шерсть с Ивана сбрила,
оба рога отпилила,
на копыта, смывши грязь,
нанесла погуще мазь,
десять травок отварила,
как лечиться объяснила:
«Будешь утром принимать
понемножку: капель пять, -
бедолаг перекрестила,
до калитки проводила. -
А внутри, Иван прости,
мне козла не извести,
сам ты должен потрудиться
в человека обратиться.
О семье подумай, Вань,
хулиганить перестань! -
и добавила: – Не сможешь,
безобразничать продолжишь;
ну тогда уж поделом:
ты останешься козлом!»
На дорожку паре грустной
пирожков дала с капустой.
Полдороги не прошли,
рожки снова отросли; -
а как до дому добрались,
то и вовсе разрыдались:
снова шерстью весь покрыт,
от рогов и до копыт,
так козлищем завоняло,
что Алёнке дурно стало,
и жена их прогнала:
«Не желаю знать козла!»
Что ж… сестрица приютила:
в коридоре поселила; -
а куда его девать? -
всё же брат – негоже гнать.
Муж, конечно, возмущался -
жить к мамаше перебрался
и детей увёз с котом:
«Дочкам вредно жить с козлом».
Снизошло от потрясенья
на Ивана просветленье.
Ванька с горя поумнел:
не сторонится от дел.
Благодарный за заботу
подыскал себе работу:
дни и ночи напролёт
пол в козлятнике скребёт.
До того перетрудился:
чуть умом не повредился:
стал козлов увещевать.
что людями могут стать.
Алкоголь не потребляет.
минералку покупает.
на ночь кушает кефир -
стал трезвей смотреть не мир.
Перестал среду поганить:
материться, хулиганить…
В срок жена в роддом легла -
двойню Ваньке родила.
Говорили: будет дочка, -
оказались два сыночка!
Братец страшно загордился:
наконец сынков добился!
Сколько лет о них мечтал,
Бог услышал и послал.
Ванька с радости взбодрился
и в свинарник подрядился:
если вдвое зашибать,
на семью должно хватать.
Без работы ни минутки…
Через год на третьи сутки
замечать Ванюша стал,
что он блеять перестал,
не козлом воняет скверно -
мужиком, что характерно;
реже надо шкуру брить,
по утрам рога пилить,
натирать копыта мазью:
поправляться начал, к счастью.
Всё жене букеты шлёт:
вдруг простит, домой вернёт.
И Алёнушка так рада:
не болит душа за брата:
силы смог в себе найти -
к излеченью на пути.
Помогает горе братцу
с банком в сроки рассчитаться:
где козлятник поскребёт,
где свинарник подотрёт…
И невестке помогает:
фрукты деткам покупает.
Только б Ваня не ослаб,
одолел бы тот ухаб.
Если парень не сорвётся,
всё наладится, срастётся, -
вот поправится совсем…
Мне ж сказать осталось всем
хулиганам, тунеядцам,
кто с дружками любит шляться,
выпивохам мужикам:
«Уподобитесь козлам.
* * *
Сказке можете не верить, -
не советую проверить:
неизвестно как пойдёт, -
вдруг да шкура отрастёт?»
Царевна Марья
В некотором царстве
много лет назад
(может, государстве),
бились об заклад
рыжий Петька с Ванькой,
пегим и рябым,
что царевна Манька
будет только с ним.
Хороша Маняша:
брови – соболя!
Папенька, мамаша -
всё любимой для.
На заклад с разбегу
выставив узду,
лошадь и телегу,
свинку и козу,
думал рыжий Петька:
«По деревне всей
Ванька хуже редьки:
нет его рябей.
Я ж такой красавец,
хоть и рыжеват!
За кольцо на палец
девки в ряд стоят».
Не скупился Ваня:
«Ставлю кабана,
двух бычков и сани,
и кусок сукна!» -
Был уверен пегий:
«Нет умней меня -
лошадью с телегой
разживуся я.
Пусть жена с приданым, -
звёздами глаза! -
лишними не станут
свинка и коза.
Я ещё, к тому же,
с острым языком!
Что ей, Маньке, с мужем
делать, дураком?
Славно рассчитали
кто красе под стать, -
подбоченясь, стали
клинья подбивать.
Чтобы им добиться
Маниной руки,
ленты да мониста
слали мужики;
сколько посылали
ей серёг, колец;
сколько предлагали
выбрать наконец!
Прели от старанья,
уж и так и сяк…
Маня – ноль вниманья;
дело – швах – висяк.
Кто ж, – гадали парни, -
станет ей судьбой?
И к царевне Мане
кинулись гурьбой.
Маня им с крылечка:
«На своём стою:
я отдам сердечко
первому в бою», -
пусть себе дерутся,
мыслит про себя,
сердца не добьются:
не люблю их я.
Разъезжать в телеге
я не побоюсь -
будь он рыжий, пегий -
сразу соглашусь;
пусть он будет даже
бедный и рябой,
если сердце скажет:
«Вот он – твой герой!»
За царевну Машу, -
гири кулаки,
рожи просто в кашу, -
бились мужики.
Хоть она и рёва,
стоит пострадать:
всё же дочь царёва -
есть что с тестя взять.
Не до края ж века
валенки носить!
Что до человека -
с жабой можно жить.
Эта же красива
и умеет петь.
Пусть слегка спесива,
можно потерпеть.
Где такую сыщешь?
В царстве нет другой,
чтоб такие тыщи
и добро горой.
Если будет венчан,
есть о чём мечтать:
царь недолговечен, -
ей царицей стать.
В лоскуты метеля,
не жалели сил, -
паренёк Емеля
печку заводил.
И к Маняше птицей,
как-то вечерком:
«Хочешь прокатиться,
Маня, с ветерком?!»
По полям катались -
всё стихи читал;
поутру расстались, -
днём сватов заслал.
Те пока неделю
дрались день и ночь,
выбрала Емелю
государя дочь.
Царь им – новобрачным -
терем подарил,
а царица дачу,
чтобы воздух был.
Жили не в печали:
все труды вдвоём,
деток нарожали,
счастья полный дом.
Хоть в бою, том, рыжий
Петька победил,
Манька – вот ведь грыжа:
«Страсть как ты не мил!»
Оба просчитались
выиграть тот бой, -
так ни с чем остались
рыжий и рябой.
* * *
Ум, конечно, кстати
и краса важна,
только их не хватит:
здесь любовь нужна.
Не в подарках дело, -
если ты не мил,
зря терзаешь тело,
не жалея сил.
Индюшка и Медведь
Индюшка навестить родню решила,
гостинцев и подарков накупила, -
сестрицам, маме: новенькие платья
и модные рубашки: папе, братьям, -
покупки в чемодан большой сложила
и, время не теряя, поспешила:
добраться побыстрей туда хотелось:
расцеловаться с ними не терпелось.
От птичника, где Дюша проживала,
к родне дорога полем пролегала,
извилисто длиннющая такая:
не полюшко, а полеще без края.
Десяток метров бодро прошагала,
но солнце так нещадно припекало; -
а на небе ни облачка, ни тучки.
«Пойду-ка через лес: так будет лучше:
там тень, уединение, прохлада,
в такой палящий зной как раз что надо.
И путь по лесу раза в три короче; -
а кто же сократить его не хочет?» -
и, собственной смекалкой восхищаясь,
пошла, лесной прохладой наслаждаясь,
о встрече предстоящей размечталась,
да, заблудившись, в чаще оказалась.
Тропинка в буреломе потерялась, -
туда-сюда Индюшка заметалась.
Не по себе бедняжке как-то стало,
присела на пенёк и заскучала.
Но тут в кустах ужасный треск раздался,
и перед ней Медведь нарисовался:
«Чего сидишь, пернатая, скучаешь?» -
«Шагай себе, Медведь, куда шагаешь, -
вот только объясни мне, толстопятый,
где бурелом кончается проклятый».
Медведь ей объяснил и распростился,
в замшелых елях чащи растворился.
Себя уговоривши не бояться,
из дебрей Дюша стала выбираться,
да видно поняла его неверно:
тропинки нет, – совсем ей стало скверно;
а тут ещё одна беда случилась:
у чемодана ручка отвалилась.
Индюшкино упало настроенье:
некстати ей сейчас уединенье.
«Ох, этого мне только не хватало! -
на ручку посмотрев, запричитала. -
Ну чтоб тебе пораньше отвалиться,
так косолапый мог бы пригодиться».
Индюшка, пригорюнившись, сомлела,
сто раз, о поле вспомнив, пожалела:
там невозможно было потеряться -
давно могла б с любимыми обняться.
Сидит на чемодане – горько плачет
и вдруг глядит: овца сквозь чащу скачет.
К ней кинулась несчастная Индюшка:
«Овечка, душка, милая подружка!» -
от радости бедняжка задохнулась,
в ответ та плотоядно улыбнулась
и двинулась к Индюшке боком-боком,
сверкая не овечьим вовсе оком,
но, грозный треск услышав в буреломе,
окаменела будто в смертной коме:
Медведище, ломая сучья, вышел
и лапой из подружки душу вышиб.
Припадок с заблудившейся случился:
«Ты что, Медведь, совсем с ума свалился?
За что же так кудрявую обидел?
Помочь она хотела, – ты не видел?» -
«Да вот надумал в чащу возвратиться,
что всё с тобой в порядке убедиться,
и вовремя: чуть-чуть бы задержался,
и здесь бы чемодан один остался.
Дорогу ты, Индюшка, сократила
да Волку в зубы чуть угодила.
Давно его лесная живность знает:
Овечкой притворившись, промышляет:
ему же лень за зайцами гоняться,
индюшек глупых проще дожидаться».
Его благодарить Индюшка стала:
«Такой заботы я не ожидала, -
глядела на него с улыбкой нежной, -
ты спас меня от смерти неизбежной!»
Взвалил Медведь на спинушку Индюшку
и вынес из чащобы на опушку,
приделал ловко ручку к чемодану
и, потчуя растроганную даму
душистой, сладкой, спелою малиной,
совет ей дал, беспечной и наивной:
* * *
«В другой раз думай, взвешивай решая -
целее будешь, путь не сокращая».
Лукоморье
I
В иных краях сплошной бардак:
неразбериха, ссоры, драки…
Сосед соседу – злейший враг:
грызут друг друга, как собаки.
А в лукоморье благодать -
Русалка гладью вышивает,
Кощей на картах стал гадать
всем, кто судьбу узнать желает;
Горыныч имидж поменял:
три шляпы фетровые справил,
а кепки Лешему отдал,
чем старика рыдать заставил;
на дубе цепь, – Учёный Кот
по ней туда-сюда гуляет:
идёт налево – песнь поёт,
направо – лирику читает;
у Водяного свой бассейн,
с водицей тёпленькой целебной, -
в нём с наслажденьем Джинн Гусейн
с Лягушкой плещется, царевной;
чтоб даром время не терять,
Лешак ударился в науку, -
поразмышляв с чего начать,
решил привить редиску к луку;
и у Кикиморы дела
блестят, как новенький полтинник:
на топях розы развела,
вишнёвый садик и малинник;
забросив адово свистеть,
прохожих больше не пугает,
стал Соловей-разбойник петь,
да так, что сердце замирает;
Яга отгрохала ремонт,
натёрла воском половицы, -
в избе тасуется бомонд,
по четвергам, у светской львицы;
все тридцать три богатыря
утрами бицепсы качают
и, вечера не тратя зря,
язык китайский изучают;
их старый дядька Черномор,
усевшись рядышком в качалке,
рисует новенький узор,
для вышивания, Русалке.
II
Но вот в один несчастный день
вся благодать перевернулась, -
на лукоморье пала тень, -
Ворона Вещая вернулась
и притащила злую весть:
«Беда-беда! Готовьтесь: скоро
порубят наш дремучий лес
и обнесут глухим забором.
Прогонят нас отсель взашей,
хоть за три моря подавайся…
Чего уставился, Кощей?
Иди в дорогу собирайся». -
«Что ты молотишь ерунду? -
Русалка с ветки. – Весть откуда?» -
«На лукоморье, на беду,
глаз положило Чудо-юдо.
Построить Сити хочет здесь,
чтоб казино и всё такое…
Мне сообщило эту весть
само же чудище лесное.
Просило также передать:
пустое дело с ним тягаться, -
вещички, деточек собрать
и вон из этих мест убраться».
И тут такое началось:
народный гнев разбушевался!
«Не отдадим врагу!..»: – неслось;
а лирик Кот с цепи сорвался
и выражаться начал так,
что слёзы дам текли ручьями;
«Ну всё… он труп! – орал Лешак: -
В прах закидаю кепарями»;
выл Водяной: «Спущу бассейн
и смою в яму выгребную! -
и подвывал ему Гусейн: -
Да-да, зловонную такую!»;
Ворона каркала: «Хватай
и расчехляй, народец, вилы,
точите косы, – враг пускай
увидит дно своей могилы!»;
Горыныч пасти растворил:
«Испепелю его, злодея,
чтоб здесь беды не натворил,
и пепел по ветру развею»; -
«Я паразита истреблю! -
из роз шипенье раздавалось. -
В гнилом болоте утоплю,
чтоб в лукоморье не совалось!»;
Кощей спустился в свой подвал -
из сундука, где злато было,
на пару танков отсчитал,
ещё на пушку чтоб хватило;
Яга летала над толпой,
вся упакованная в латы,
со ступы ядерной метлой
метнуть грозилась в супостата;
«Так свисну, – гаркнул соловей -
окаменеет гад презренный!»;
а Черномор богатырей
благословлял на бой священный.
III
Тут голос подал Берендей:
«Хорош дурниной надрываться!
Чтоб призадумался злодей
и не посмел сюда соваться,
друзья, здесь тактика нужна, -
конфликт, не вспыхнув, рассосётся.
Зачем кровавая война? -
без жертв она не обойдётся.
А ты, Яга, охолони[2]
метёлкой ядерной кидаться:
одни обугленные пни
да ямы могут здесь остаться».
Толпа в сторонку подалась,
и, точно пава выступая,
на сцену дева поднялась,
да раскрасавица такая:
у ней во лбу звезда горит,
а под косою месяц ясный!
Вот дева та и говорит
(и голосок такой прекрасный!):
«Задачка эта непроста,
но у врага, на наше счастье,
есть ахиллесова пята -
дочурка, младшая, Настасья.
На всё для доченьки готов,
любой каприз её исполнив, -
зашлём мы к Настеньке сватов,
ведь ты, Илюшенька, не против?
И я согласна на пари,
что свадьба вскоре состоится,
папашу дочь уговорит
от лукоморья отступиться».
Зарделся Муромец, как мак,
вспотел и начал заикаться:
«Я не какой-нибудь дурак
от предложенья отказаться».
В поход отправился обоз.
В ларцах со сладостями вместе
меха, кораллы, жемчуг вёз
Илюша Муромец невесте.
На жениха едва взглянув,
та кочевряжиться не стала,
в объятья милого порхнув,
богатыря поцеловала.
Как ни противился отец,
дочурка всё же настояла,
тот согласился, наконец,
и Настя Муромцевой стала.
Всё, слава Богу, обошлось:
жестокой бойни не случилось.
На свадьбе – так уж повелось -
всё лукоморье веселилось.
Рекой шампанское лилось,
за блюдом блюдо подносилось,
чтоб слаще елось и пилось.
со стульев – «Горько!..»: – доносилось.
На грудь как следует приняв.
от чувств папаша прослезился
и, уговорам дочки вняв.
от лукоморья отступился.
IV
Вернулась в чащу благодать:
Русалка гладью вышивает,
и, впавши в лирику, опять
Учёный Кот стихи читает;
Горыныч к шляпам прикупил
три стильных галстука в полоски,
салон визажный посетил
и сделал модные причёски;
тряхнув увесистой мошной[3],
к великой радости Гусейна
открыл кафешку Водяной
неподалёку от бассейна;
Лешак в науке преуспел:
сумел привить редиску к луку, -
Кощей на это поглядел
и тоже вдарился в науку.
К экспериментам интерес
залогом стал их дружбой крепкой, -
друзья, вскопав под грядки лес,
морковку скрещивают с репкой;
и у Кикиморы цветы
народ охотно покупает,
та всех бесплатно, с доброты,
малинкой сладкой угощает;
под сенью ивовых ветвей,
как только вечер наступает,
поёт романсы Соловей,
ему Ворона подпевает;
Яга снаряд убойный свой, -
вняв опасеньям Берендея, -
метлу с головкой боевой
хранит в подвале у Кощея;
богатыри и Черномор
днём на песочке загорают,
а как стемнеется, в дозор
по лукоморью выступают.
V
Довольны все, и Берендей
за лукоморие спокоен:
перековавшийся злодей
стал уважения достоин:
бесплатно школьникам раздал
пеналы, ластики и ранцы,
из Мариинки приму взял
преподавать детишкам танцы,
пока от Насти внука ждал
построил детский сад у дуба,
Вороне Вещей денег дал
на три титановые зуба.
* * *
Когда не хочешь воевать,
решенье мирное найдётся,
и кепарями закидать
Вам Чудо-юдо не придётся.