Фартовый город

Художественное оформление Петра Петрова

Иллюстрации в блоке текста и на переплете Екатерины Асадчевой

© Свечин Н., текст, 2018

© Асадчева Е., иллюстрации, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Глава 1
На ревизию

Коллежский советник Лыков сидел в приемной директора Департамента полиции уже десять минут. Трусевич заставлял себя ждать, что было на памяти Алексея Николаевича впервые. Сам же назначил ровно на три! Секретарь делал непричастное лицо и копался в бумагах.

– Да кто там у него так долго? – не выдержал Лыков.

Секретарь хотел ответить, но дверь распахнулась, и в приемную вышел генерал-майор Драчевский. Градоначальник Петербурга принялся кого-то искать глазами. Следом появился директор и указал на сыщика:

– Да вот он. Алексей Николаевич, подойдите сюда.

Лыков приблизился. Драчевский буквально ел его взглядом, а потом спросил действительного статского советника:

– Он точно справится?

Трусевич не обратил внимания на вопрос и сказал подчиненному подчеркнуто вежливо:

– Прошу извинить, что заставил вас ждать. Но дело связано с просьбой господина столичного градоначальника. Генерал Драчевский… Вы ведь с ним лично не знакомы?

– Не имею чести, – сдержанно ответил Лыков.

– Тогда пройдемте в кабинет.

Все трое уселись вокруг рабочего стола хозяина, и тот начал:

– Даниил Васильевич получил назначение на нынешнюю высокую должность с поста ростовского градоначальника. Здесь он человек относительно новый. И старые связи, недоконченные дела… Словом, есть еще нити, что связывают его превосходительство с Ростовом-на-Дону.

Лыков слушал и не мог понять, к чему весь этот разговор. Трусевич заметил это и смутился. Странно – с чего бы Максимилиану Ивановичу смущаться? По мнению сыщика, он был порядочный циник и опытный бюрократ, притом уверенно вел дела Департамента полиции в сложной обстановке. И вдруг не может подобрать слов для рядовой беседы. Лыков знал, что Трусевич, как умный человек, старался ладить с сильными фигурами. Это полезно, так легче служить. Драчевский, занявший свой пост после убийства Лауница, считался восходящей звездой. Неведомыми путями он попал в поле зрения государя и получил завидную для многих должность. И директор его обхаживал. Как-никак, тот имел право личного доклада у Его Величества, да и отвечать за столицу нелегко – нужно помочь неопытному человеку…

– Так вот, – продолжил Трусевич, – мы сейчас готовим ревизию некоторых местностей. Все чиновники особых поручений разъехались, остались вы, Алексей Николаевич, один-одинешенек. И вот нашлось дело и для вас.

Лыков насторожился. На календаре май тысяча девятьсот седьмого года. Только-только, по мнению несведущих людей, подавлен мятеж. Или революция, как утверждает левая пресса. Сведущие же люди знают, что это не так. Большой пожар потушен, но осталось много непогашенных кострищ. Крестьяне центральных губерний громят помещичьи усадьбы, латыши жгут немецкие мызы, в Польше каждый день убивают русских, на Кавказе кровь льется без конца, и замирения не видать. Начальство обеспокоено. МВД действительно разослало по всей империи ревизоров, якобы проверить делопроизводство. На самом деле командированные должны оценить степень напряженности в обществе и дать оценку местным властям – достойно ли те действовали в условиях мятежа? Из всех старших чинов департамента сыщик один не получил назначения. Но похоже, пришла пора и ему собирать чемодан.

– Так вот, Алексей Николаевич, – продолжил после глубокомысленной паузы Трусевич. – Вы едете на ревизию Ростовского-на-Дону градоначальства. Того самого, которым еще недавно заведовал Даниил Васильевич. Он пришел попросить самого опытного из моих сотрудников и самого объективного. Я назвал вас.

Драчевский, доселе молчавший, заговорил – нервно и торопливо:

– Господин Лыков, я хочу быть правильно понятым. Не то чтобы я боюсь! Упаси Господь, я ничего не боюсь. И не надо приглаживать результаты вашей ревизии. Но если вдруг возникнет вопрос, или недоумение какое, или там померещится упущение… Не торопитесь делать выводы, а свяжитесь сначала со мной. По телеграфу либо письмом, как вам удобнее. И я разъясню все, отложу другие дела и быстро-быстро отвечу. И сочту, так сказать, за одолжение с вашей стороны. Вот.

Коллежский советник понял: Драчевский опасался, что в ходе обследования ростовских событий всплывут какие-то старые грешки. И шлейф от них дотянется до столицы. У градоначальника всегда много недоброжелателей. Уж больно лакомое место, и по содержанию^[1], и по статусу. Вот генерал и решил подложить соломки, заранее сговориться с проверяющими, чтобы смягчить доклад министру внутренних дел.

Алексей Николаевич встал:

– Ваше превосходительство…

– Для вас Даниил Васильевич.

– Благодарю, Даниил Васильевич. Я много лет служу по департаменту и знаю, что хорошие отношения с петербургским градоначальством есть залог нормального хода нашей службы. Одно дело делаем. Обещаю ничего не писать в рапорте министру без самой строгой проверки фактов. Вещи спорные или непонятные предварительно разъяснять с вашей помощью. И вообще, гадить или подличать тут не принято. Максимилиан Иванович не допустит, да и я не большой этого любитель.

Генерал рассыпался в любезностях и вскоре удалился. Трусевич проводил его до дверей приемной и вернулся; он снова выглядел смущенным.

– Уф, как утомил меня этот человек!

– Чего он так нервничает? – спросил сыщик. – Ну, ревизия. Мало ли их было? Или в Ростове осталось что-то непотребное, опасное для Драчевского?

Действительный статский советник пожал плечами:

– По моим данным, ничего страшного он там не натворил. Иначе не попал бы на такую должность. Просто…

Он задумался.

– Ну, провинциал, в Петербурге новичок и без особых связей, высокого родства тоже не имеет. И помнит русскую поговорку: была бы шея, а хомут найдется. Им уже многие недовольны, хотя он прослужил тут всего ничего. Норовят очернить и перед государем, и перед Столыпиным. А в Ростове в пятом году был еврейский погром, а следом вооруженное восстание.

– Погром, а потом восстание?

Союзник – член «Союза русского народа», черносотенец.

– Да. Вот бедняга и мучается подозрением. Вы же знаете, Алексей Николаевич, как меняются ветры в голове начальства. Ругают то за излишнюю жестокость, то за мягкотелость. Войска вынуждены были стрелять в бунтовщиков, имелись жертвы. Потом город два дня громили союзники^[2], сожгли несколько домов, убили сколько-то евреев. Попало в прессу… Как это сейчас оценить, задним числом, когда все успокоилось? Даниил Васильевич опасается, что передернут карты. Я его понимаю. И вот что скажу: давайте ему поможем. Хорошие отношения со столичной полицией нам действительно на пользу.

– Слушаюсь. Но если там что-то и впрямь безобразное, я вам честно доложу.

– Конечно. Тогда станем думать, как быть. Пока Драчевский справляется, особых глупостей не творит. Уж получше Лауница, упокой Господи его грешную душу…

Лыков промолчал, но про себя подумал: надо поддержать генерала. Он вспомнил, что одного года с Драчевским. И Даниил Васильевич точно так же, как и сыщик, юным добровольцем пошел на турецкую войну. В девятнадцать лет Лыков бился на Черноморском побережье и едва выжил. А Драчевский оборонял Шипку и тоже был тяжело ранен.

– Разрешите выезжать?

– Приказ я уже подписал. Срок вашей командировки – месяц. Достаточно?

– Вполне, Максимилиан Иванович. А в случае чего продлите.

– Это вряд ли. Здесь тоже полно забот. Держите меня в курсе дела и помните о просьбе градоначальника быть объективным.

Лыков пришел домой и с порога крикнул:

– Ольга!

Три месяца назад они с Ольгой Дмитриевной Оконишниковой, как сейчас говорили, сошлись. То есть стали жить вместе, а не встречаться время от времени. Коллежскому советнику пришлось переехать в более просторную квартиру на Николаевском проспекте. Старая прислуга Нина Никитична, чьего осуждения Лыков немного опасался, одобрила его решение:

– Вот и хорошо, Лексей Николаич. Нечего жить бобылем да в книжку вечерами смотреть. И ей легше, и вам.

Подобное сожительство уже никого не удивляло, тем более в Петербурге. Лыков даже предложил Ольге Дмитриевне обвенчаться, чтобы оформить отношения. В свое время, требуя развода, женщина взяла на себя вину за прелюбодеяние – лишь бы сбежать от ненавистного мужа, гуляки и развратника. Все отдала в обмен на свободу: дом в Ростове, отцовский капитал и даже честное имя. И уехала в столицу, где жила тихо и скромно на остатки своего наследства. Оконишников быстро женился на другой и так же быстро раструсил состояние первой супруги. Пустился в авантюры и запутался в махинациях с земельными участками. Деньги, взятые в банке под залог дома, он вернуть не сумел и в результате разорился. Поступил было на службу в городскую управу, но попался на вымогательстве. Находясь под судом, за три дня до вынесения приговора пошел купаться и пропал. Обнаружили тело незадачливого дельца на одной из многочисленных донских отмелей. То ли несчастный случай, то ли самоубийство – следователь разбираться не стал и дело прекратил.

Поскольку Ольга Дмитриевна в свое время призналась в прелюбодеянии, ей, как виновной в расторжении брака, консистория венчаться вторично запретила. В паспорте разводки значилось, что она «обречена на вечное безбрачие». Лыков заявил подруге, что ему на это наплевать, он понимает, что женщине трудно в незаконном сожительстве. И готов обойти вокруг аналоя чин чином, в Божьем храме. А запрет люди из консистории пусть засунут куда подальше, не их собачье дело судить и рядить такие вещи. Найти батюшку, который совершит обряд без брачного обыска, всегда было невеликой проблемой. А в нынешнее бессовестное время и подавно. Спустя месяц испрашивается чрезвычайное помилование, и дело в шляпе… На худой конец, чиновник особых поручений Департамента полиции в шестом классе^[3] легко мог добыть чистый паспорт, без лишних пометок. Но Ольга, к удивлению сыщика, отказалась. Заявила: мы с тобой уже едем с ярмарки, о любви речи нет, а жить бок о бок, дабы не тосковать в одиночестве, можно и так. В результате немолодые мужчина и женщина поселились вместе. Несколько семейств принимали их как супругов: чета Таубе и пара сослуживцев Лыкова по Департаменту полиции. Нефедьевская родня по линии покойной Варвары Александровны отвернулась от сыщика. На это ему тоже было наплевать, а вот мнение детей сильно волновало. Он написал им письма и со страхом ждал ответа.

Первой откликнулась принцесса Шурочка, уже много лет как парижанка. Она отстучала экспресс, в котором звала отца с его новой женой (так и было сказано в телеграмме) в гости. Чтобы познакомиться и подружиться. Сын Николай прислал из Туркестана длинное письмо, в котором радовался за отца, что тот теперь не один. А сын Павел приехал сам. Его неожиданно перевели в столицу, и не абы куда, а в разведывательное отделение Главного управления Генерального штаба. Оба сына Лыкова служили в Туркестане именно по секретной части. Николай отвечал за освещение Персии и Афганистана, боролся с англичанами. Павел занимался Турцией, а в душе тяготел к европейскому театру действий. С помощью Таубе он оказался в Петербурге и вел теперь секретное делопроизводство по Германии. Брюшкин (семейное прозвище Павлуки) всегда был пронырливее своего простодушного брата. И лучше умел устраивать личные дела. Вот и теперь Чунеев (прозвище Николки) корпел в душном Ташкенте над тайными разведками в Тибет. А его близнец смотрел в окно на купол Исаакиевского собора и думал, в какой театр ему пойти сегодня вечером. Но главное, молодой поручик Лыков-Нефедьев от имени всех детей лично засвидетельствовал Ольге Дмитриевне искреннее почтение и благодарность за то, что она скрасила одиночество отца.

Жил Павел отдельно, снимал номер в «Англетере» (доходы от имения позволяли), но по воскресеньям и неприсутственным дням заходил в гости. И вообще не бросал папашу, чем очень того радовал. Он заглядывал на Николаевский не только из вежливости. Сейчас Брюшкин окручивал девицу из рода Мордвиновых и нуждался в консультациях. Поручик с разводкой устроили целый заговор по обольщению чересчур строгой невесты. Ольга давала Павлуке ценные советы насчет психологии барышень на выданье. Дело продвигалось: молодые уже танцевали вместе на всех балах. Жаль только, что по понятным причинам поручик не мог пригласить пассию в дом своего отца.

Тогда Оконишникова с Лыковым-Нефедьевым решили заманить юную Мордвинову в гости к Таубе. Просто так туда барышня прийти, конечно, не могла. Но Виктор Рейнгольдович оказался дальним родственником ее матери. Барона с женой тоже вовлекли в заговор. Мордвиновы должны были приехать втроем: родители и дочка. А в ходе чаепития Брюшкин предложит покататься на островах. Экипажи уже подобраны и проинструктированы, гостей рассадят так, что поручик с барышней окажутся вдвоем. Ну и… Все эти невинные интриги весьма занимали и Ольгу, и баронессу Таубе, а главное, помогали наладить отношения Оконишниковой с детьми ее избранника.

– Ольга! – повторил Лыков, снимая пальто. – Есть новости!

Та вышла из будуара и стала напротив, сложив руки на груди:

– Слушаю. Ты чего такой возбужденный?

– Завтра еду в командировку. Давай со мной.

– То есть? – удивилась Ольга Дмитриевна. Лыков уже не раз уезжал по делам службы, но один. А тут вдруг зовет прокатиться.

– Меня посылают на ревизию на целый месяц. Знаешь, что буду ревизовать? Ростовское градоначальство!

– Ой! Неужели правда?

– А то!

– И… мне действительно можно с тобой?

– Конечно. Не на весь месяц – это помешает отношениям с тамошними властями. Но на несколько дней вполне позволительно. Посмотришь свой город, какой он стал. Наверняка будет тебе чем заняться. Ну и мне покажешь, что захочешь.

Оконишникова несколько секунд раздумывала, потом решительно хлопнула в ладоши:

– Еду! Я давно, по правде сказать, мечтала туда наведаться. И все боялась.

– Чего боялась? – не понял сыщик.

– А всего боялась. Денег на поездку у меня нет, надо просить у тебя, а это… трудно.

– Вот пустяки! Давно бы сказала!

– Потом, остановиться мне в Ростове негде, пришлось бы снимать гостиницу. А сам знаешь, как там относятся к одиноким женщинам.

– Это Россия, а не Кавказ, – возразил Лыков.

– Но с тобой… С тобой – другое дело. Однако подумай, не скомпрометирую ли я тебя? Приехал чиновник особых поручений из Петербурга, должен им холку мылить. И привез непонятно кого. Сразу полетят доносы твоему Трусевичу.

– Трусевич про тебя знает. Он не суется в личные дела, если они не мешают службе. И как твой приезд помешает? Поживешь дня три в смежном номере. Мы только вечерами сможем побыть вместе, днем я буду занят. Сходим в театр. В Ростове есть театр?

– И даже не один.

– Познакомишь меня со своими подругами, – продолжил Алексей Николаевич. – Ведь не все же они ханжи?

– Ростов – город коммерческий, широкий. Нравы довольно простые. Вот только подруг у меня там нет. Есть лишь один человек, которого хочется увидеть.

Голос у разводки дрогнул. Лыков присмотрелся – что такое?

– Кто этот человек?

– Первая любовь. Папенька не отдал меня за него по бедности Аркадия, и вот что из этого получилось… – Ольга Дмитриевна шмыгнула носом и отвернулась.

– И что теперь с ним? Где он, по-прежнему живет в городе?

– Год назад жил. Я наводила справки. Служит в каком-то комитете и, знаешь, так и не женился.

– Ну вот, получится, что я сам привезу тебя ему? И останусь с носом? – попробовал отшутиться сыщик. – Выскочишь за него замуж! Наверняка твой Аркадий до сих пор по тебе тоскует.

Но подруга шутки не поддержала, а наоборот, спросила предельно серьезно:

– Это тебя беспокоит? Если так, я останусь здесь. Попрошу лишь передать ему записку. Он хороший человек, но, кажется, невезучий. Несчастный. Судя по тому, что мне рассказали.

– Нет уж, – ответил коллежский советник. – Чему быть, того не миновать. Ты мне не жена и сама решишь, как поступить. А поедем вместе.

– Спасибо, – коротко поблагодарила Ольга Дмитриевна и ушла к себе. Она вообще была немногословна, что нравилось Лыкову. А в мужчинах больше всего ценила честность.

Правда, вскоре Ольга Дмитриевна вернулась:

– Я забыла спросить: когда мы выезжаем?

– Завтра день на сборы, послезавтра в путь. Вот тут я выложил деньги, пошли рассыльного за билетами и купи что нужно в дорогу. Сколько ехать до Ростова и как?

– Почти трое суток. Можно через Тамбов, Воронеж и Новочеркасск, можно через Орел, Курск, Харьков и Таганрог. Азовское море увидим… Погоди-ка!

– Что еще? – насторожился Алексей Николаевич.

– А как же Павлука? Мы обещали ему помочь с поездкой на острова.

– Тоже мне, нашла проблему! Баронесса Таубе справится и без тебя. Я вообще удивляюсь, как этот молодой пройдоха окрутил вас, двух взрослых серьезных дам, и заставил прислуживать себе.

– Не прислуживать, а помогать! – взвилась Оконишникова. – А как – очень даже понятно.

– Объясни мне, я не понимаю.

– Потому что старый, вот и не сообразишь. Твой сын молод, красив, умен, хорошо воспитан…

– Богат, – язвительно вставил папаша.

– Богат, что тоже приятно, – кивнула Ольга. – А еще он порядочный. Чего еще надо барышне? А ей, между прочим, уже двадцать пятый год! Пора определяться, не то застрянет в старых девах.

– То есть вы хлопочете для ее же пользы? – продолжил иронизировать сыщик.

– Для ее, для пользы Павла, а также и для твоей. Тебе что, не хочется еще внуков?

– Хочется, – признался Алексей Николаевич.

– Вот и помалкивай. А мы с баронессой сделаем все как надо.

Глава 2
Знакомство

Курьерский поезд Юго-Восточной железной дороги доставил пассажиров на ростовский вокзал к полудню. Лыков снял купе целиком, а кондуктору велел убрать ширму между отделениями, присовокупив серебряный рубль. Поэтому ехали они по-семейному, без соседей.

На перроне командированный осмотрелся и спросил:

– Это и есть твой родной город? Неказисто.

Ольга Дмитриевна пояснила:

– Ростов на той стороне Темерника. А это называется Затемерницкое поселение. Место действительно неустроенное…

– А Темерник, стало быть, речка?

– Да. Она огибает город с севера, а вскоре за вокзалом впадает в Дон.

– Поехали скорее в устроенное место, хочется ванну взять.

Носильщик потащил чемоданы на биржу извозчиков. Те накинулись на прибывших пассажиров подобно стервятникам. Алексей Николаевич величественно отмахнулся, выбрал самого степенного и велел грузить багаж.

– Куда прикажете везти, ваше высокоблагородие? – поинтересовался возница.

– А куда барыня велит, туда и вези.

Ольга озиралась с растерянной улыбкой. Десять лет назад именно отсюда она уехала в Петербург и с тех пор не возвращалась в родной город. Как тот встретит беглянку? Услыхав, что требуется ее решение, барыня сказала:

– Прокати нас, голубчик, по Большой Садовой до межи. А уж потом доставь в «Европу».

– Надеюсь, там прилично? – встрял питерец.

– При мне было достойно, а сейчас не знаю. В случае чего переберемся в «Большую Московскую» или «Сан-Ремо». Навряд ли все они в одночасье испортились. И вообще, дорогой, ты как-то пристрастен к моему городу. Вот увидишь его лучшие улицы, тогда и поймешь, как он хорош.

– Трогай.

Одноконная пролетка миновала грязную привокзальную площадь и долго ехала вдоль пакгаузов. Вдруг ее с веселым треском обогнал электрический трамвай.

– Ух ты! При мне его не было. Давай как-нибудь покатаемся?

Трамваи появились уже во многих городах империи, но Петербург упорно игнорировал столь удобное новшество. Только в этом году, наконец, городская управа начала проводить первую линию.

Экипаж вырвался из станционных теснин, переехал по мосту через речку и оказался возле каких-то фабричных корпусов.

– Ну и где твой красивый центр?

– Погоди еще чуть-чуть. Это писчебумажная фабрика Панченко. Сразу за ней лучшая улица, Большая Садовая, там ты ахнешь.

Они миновали фабрику, поднялись в гору, и Лыков действительно ахнул. Далеко вперед тянулся роскошный проспект, застроенный трех- и четырехэтажными домами. Магазины с большими зеркальными витринами, деловые конторы, гостиницы со швейцарами, солидные банковские вывески, подтянутые городовые на перекрестках. Ай да Ростов! Центр, сколько видел глаз, оказался застроен правильными кварталами, словно по одному лекалу. Вокруг катили богатые коляски с мордастыми кучерами, а в колясках восседали тучные преуспевающие негоцианты. Торговый город, вспомнил сыщик характеристику Ростова. И правда, весь его вид свидетельствовал об успехе и процветании. Южная столица, русский Чикаго – так называли Ростов в газетах. Счастливым образом в этом месте соединились три железные дороги и водный путь. До Азовского моря всего шестьдесят верст, а это выход в Черное море и, стало быть, на заграничные рынки. Пол-России сбывает свои товары через здешний порт, вот город и купается в деньгах…

Ольга сидела довольная и указывала спутнику на местные достопримечательности:

– Вон, смотри, это Городской сад. Там внутри театры, ты о них спрашивал. Тут реальное училище, следом – городская управа. Ой! А вот этого при мне не было! Голубчик, что за новый храм у вас тут строят?

– Это, барыня, Александро-Невская церковь, – ответил извозчик.

– Какая огромная… Больше старого собора. А когда освятят?

– Да уж почти готова, осталось росписи докончить да ограду поставить. Обещают к осени завершить. Туда уж пущают, я заходил – красиво! Полы-то все мраморные, и иконостас тоже.

Гостиница «Европа» занимала дом номер шестьдесят по Большой Садовой улице, на углу с Таганрогским проспектом. Трехэтажное здание красивой архитектуры, с важным швейцаром у дверей понравилось питерцу. Приезжих встретили с должным вниманием. Лыков заказал два смежных номера, соединенные межкомнатной дверью. Дверь велел отпереть. В паспорт для прописки гость вложил трешницу, и щекотливый вопрос мгновенно был улажен.

Они приняли ванну, перекусили в буфете и сели обсудить, что делать дальше. Был третий час. Идти в присутственные места рискованно – вдруг местные бюрократы уже разбежались? Но и гулять вроде как рано. Лыков подумал и решил все же начать с властей. Надо представиться первому лицу.

Ростовское-на-Дону градоначальство было создано всего два года назад. Сам Ростовский округ входил в состав Области Войска Донского. Но торгово-промышленный характер города выбивался из казачьих традиций. В итоге округ оставили казакам, а городом руководил собственный градоначальник, подчиняющийся напрямую министру внутренних дел. Даже не одним городом, а двумя, поскольку в полицейском отношении ему также подчинялся соседний Нахичевань-на-Дону, что выше по реке. А затем в связи с революционными событиями учредили еще и должность временного генерал-губернатора. Оба кресла – и генерал-губернатора, и градоначальника – занимал один человек, полковник Иван Николаевич Зворыкин. Точнее, и там и там он значился как исправляющий должность. Но в провинции на такое внимания не обращали, и полковник считался полновластным хозяином.

Управление градоначальника помещалось на Пушкинской, 101. Ольга сказала, что идти туда из гостиницы четверть часа, извозчика можно не брать. А сама облачилась в лучшее платье, подкрасила губы и долго размышляла, как быть с очками в золотой оправе. То снимала, то опять надевала – никак не могла решиться предстать перед своей первой любовью близорукой. Удалилась, оставив очки на столе. Не попала бы под лошадь!

Алексей Николаевич сунул в карман командировочное предписание и отправился на Пушкинскую. Он не надеялся застать там Зворыкина и уже обдумал план дальнейшей прогулки. Но к его удивлению полковник оказался на месте и даже ждал столичного ревизора. Интересно, узнает он Лыкова или нет? Два года назад они встречались мельком в Москве. Шло вооруженное восстание, на улицах Первопрестольной обильно лилась кровь. Сыщик охотился за Колькой-куном, атаманом шайки крестьян-анархистов^[4]. А Зворыкин командовал дивизионом в Первой гренадерской артиллерийской бригаде, которая в пух и прах разносила баррикады бунтовщиков. На ночных совещаниях у губернатора Москвы Лыков приметил немногословного полковника с академическим знаком. Теперь этот человек отвечал за Ростов.

– Здравствуйте, Алексей Николаевич. – Хозяин кабинета протянул гостю руку. – Да, летит время, летит… Помните, что тогда в Москве творилось?

– Добрый день, Иван Николаевич. Помню, все помню. Как можно забыть тот ужас? Главное, чтобы он не повторился.

– Да уж! – Градоначальник нахмурил брови. – Нет ничего хуже, чем стрелять по своим.

– А вы, стало быть, перелицевались из строевого офицера в администратора?

– Пришлось. Министр предложил, государь приказал. Куда было деваться?

Лыков решил, что у него с этим человеком возможно полное взаимопонимание. Зворыкин выглядел спокойным, уверенным, но без излишней властности, которая превращает нормального человека в деспота.

– Драчевский вам телеграфировал?

Полковник кивнул, лицо его приняло ироничное выражение.

– Две депеши прислал. Чего он так боится? Не пойму. Все в порядке, если не считать разгула преступности. Но генерала в Петербурге за наших ростовских жуликов никто не спросит! Спросят за своих. Он что, просил вас причесать рапорт?

– Навроде того.

– Смешно слышать. Во время восстания, в декабре девятьсот пятого, Драчевский до Ростова еще не доехал. Только номинально вступил в должность.

– А кто же тогда воевал с бунтовщиками?

– Обязан был предыдущий градоначальник граф Коцебу барон Пиллар фон Пильхау, – вздохнул полковник. – Но он самоустранился еще в октябре, когда случился еврейский погром, за что, кстати, и полетел с должности. Струсил граф-барон, растерялся. Всю черную работу сделал временный генерал-губернатор Макеев.

– Значит, Даниилу Васильичу бояться старых грехов не стоит. А вам? – поддел хозяина командированный.

– А мне так даже интересно, что вы напишете о наших делах. Как их увидите, что посоветуете. Алексей Николаевич, прошу уж по-честному. Что хорошо, а что плохо. Договорились?

– Пусть будет по-честному, – охотно согласился питерец. – Даниила Васильевича действительно лучше поберечь, ему в столице трудно приходится с непривычки. Если ничего страшного за ним не обнаружу…

– Не обнаружите, – лаконично подтвердил Зворыкин.

– …то так и напишу. А что касается ваших дел… Я ведь, Иван Николаевич, в первую очередь сыщик. А чиновник из меня неважный, делопроизводство – не мой конек.

– И что из этого следует? – Градоначальник веселел на глазах.

– Рано радуетесь. Буду смотреть внимательно, как вы тут с криминалом боретесь. В этом я кое-что понимаю.

– Да ради бога. Сказал уже, что буду признателен за справедливые замечания и компетентные советы.

– Ну тогда ударим по рукам, – констатировал Лыков. – Я могу увидеть полицмейстера? Кто он, что за человек?

Веселость Зворыкина сразу улетучилась.

– Да нет в Ростове настоящего полицмейстера, – сказал он с сильным раздражением. – Уголовных пруд пруди, а специалиста, чтобы порядок навел, никак не сыщем.

Действительно, Ростов по количеству преступлений на тысячу душ населения выделялся в худшую сторону. Зловещая слава криминальной столицы Юго-Востока была на слуху.

– Но кто-то формально есть?

– Именно что формально. До недавнего времени полицмейстером был коллежский асессор Прокопович. Но я его уволил.

– А кого назначили на его место? – поинтересовался Лыков, записывая фамилию в блокнот.

– Коллежского асессора Липко. Но и он фигура временная, до появления подходящего человека. Так-то опытный, службу знает, все вроде бы при нем. Но как вчерашний строевик скажу: нет у Петра Ивановича командной жилки. Там, где надо надавить, потребовать, он иногда теряется.

– И с кем мне говорить?

– С ним говорить, с Липко. Петр Иванович хотя бы может держать кадр в руках.

– А по-настоящему с кем иметь дело?

– С заведывающим сыскной частью.

– У вас есть сыскная часть? – удивился командированный.

– Создали в прошлом году, – пояснил хозяин кабинета. – Драчевский успел выбить деньги из МВД.

– А кто там главный?

– Коллежский регистратор Блажков.

Алексей Николаевич помолчал, обдумывая услышанное. Коллежский регистратор – низший чин в Табели о рангах. Такому трудно отдавать приказания по полиции. Но в провинции это повсеместно: сплошь и рядом классные должности занимают люди, не имеющие чина.

– И как он?

Градоначальник убежденно заявил:

– Этот человек – на своем месте. Храбрый, опытный, давно ловит жулье и знает все отрепье в лицо.

– И всего лишь коллежский регистратор, – не удержался от упрека Лыков.

– Что поделать, – развел руками Зворыкин. – Сами знаете, как у нас идет производство. Нет образования – нет и чина. А у Якова Николаевича только реальное училище. И хотя дело он знает как никто другой, сидит в четырнадцатом классе.

– И вы ничего не пытались сделать? Сейчас на образование повсюду смотрят сквозь пальцы…

Полковник ответил с раздражением:

– Я подавал представление министру – вычеркнул. Орден святого Станислава третьей степени за участие в подавлении восстания дали, а следующий чин – нет.

– Погляжу на вашего Блажкова в деле. И, если он так хорош, как вы говорите, толкну. А директор департамента поддержит, он понимает, что главное – деловые качества человека, а не его формуляр.

– Это было бы очень хорошо, – сдержанно ответил Зворыкин, видимо, не сильно доверяя словам гостя.

– Ну, Иван Николаевич, не буду больше вас отвлекать. Телефонируйте, пожалуйста, этому… Липко. И пусть вызовет Блажкова. Мне часто придется взаимодействовать с сыщиками, лучше сразу познакомиться. Месяц у вас просижу, чем смогу – помогу. А по итогам отдельно встретимся. Рапорт мой вы увидите самым первым. Что не так – обсудим.

– Благодарю, – ответил полковник, снимая трубку телефонного аппарата. – Возьмите мой экипаж и езжайте в полицейское управление на Скобелевскую сорок один, вас там будут ждать.

Новоиспеченный полицмейстер Ростова и Нахичевани Липко встретил ревизора почтительно. Видимо, шеф дал соответствующие указания. Не успели они сесть за стол, как явился начальник сыскной части Блажков.

– Ваше высокоблагородие! Разрешите представиться… – доложил он по-военному.

Питерец протянул ему руку:

– Здравствуйте, Яков Николаевич. А меня зовут Алексей Николаевич Лыков, я коллежский советник, чиновник особых поручений Департамента полиции. Приехал к вам с ревизией уголовного делопроизводства. Ну, не только уголовного, но преимущественно… Только что вышел от полковника Зворыкина, он сказал, что по криминальным делам надо говорить именно с вами. Господа, позвольте начать?

Ростовцы сели, заинтригованные.