bannerbannerbanner
Название книги:

Стрела, монета, искра. Том I

Автор:
Роман Суржиков
Стрела, монета, искра. Том I

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Монета

21 марта 1774 года от Сошествия Праматерей

Смолден, герцогство Альмера

Смолден – так зовется городок на самом востоке герцогства Альмера, среди рыжих глинистых холмов, у худосочной речушки Змейки. Вместо крепостной стены город окружен земляным валом с частоколом поверху – скорее для порядка, чем ради защиты. Надвратная башня срублена из бревен – добротная, широкая, приземистая, похожа на хряка, сидящего на заднице. Ворота распахнуты настежь, двое копейщиков точат лясы в теньке, миролюбиво поглядывают на путников. В Смолдене рады приезжим, особенно в базарные дни.

От Привратной площади начинается мостовая. Звякая подковами и погромыхивая ободами, она ведет в глубь городка, постепенно взбирается на центральный холм. Глинобитные и деревянные домики стоят неплотно, хватает места для двориков и переулков. Сохнет на веревках белье, шествуют вдоль обочины гуси; здесь на приступке у входа сидит серьезный чумазый мальчишка, там – рыжий кот. Люди стекаются в центр, к Рыночной площади, по дороге сбиваясь в кучки, шумно переговариваясь. Ближе к собору и выше по холму дома становятся каменными, вырастают до двух этажей. Над входом одного покачивается медный кувшин, подальше – жестяной крендель, напротив – башмак. Из погребка, заманчиво раскрывшего дубовую дверь, несет кислым духом мерзкого здешнего вина.

Собор в Смолдене огромен, могуч и уродлив. Хармон давно заметил: чем меньше город, тем больше собор. Города, обделенные красотой и славой, не жалеют денег на храм – единственный свой предмет гордости. По мнению Хармона, пустая трата: заезжих дворян не удивишь этим, а святым Праматерям, почившим семнадцать веков назад, наверняка плевать на размер храма. Южный фасад собора стоял в лесах, и недостроенная башня сучковато торчала в небо, зато северная возвышалась над Рыночной площадью величественною громадой. В тени ее помещался целый квартал. Медный диск со Священной Спиралью над порталом был размером с ветряную мельницу, певучие трубы, опоясавшие верхушку башни, сияли под солнцем, как алмазы. Они выводили песнь воскресного утра, и казалось, что над Смолденом торжественно воет ветер.

Рыночная площадь была полна люда. Вдоль краев площади развернулись лотки и телеги торговцев, стягивая к себе половину толпы, другая половина теснилась в центре, окружив помост и шатер лицедеев. Именно здесь, на Рыночной площади городка Смолдена, Хармон Паула Роджер пришел к решению нанять нового охранника.

Толпа гоготала, посвистывала, выкрикивала. Хармон любил толпу: среди людей ему делалось тепло и весело, а еще – хорошо думалось. Придя поздно, он терся в задних рядах и думал про Доксета – старого солдата, что вот уже пятнадцать лет служил Хармону охранником. Вчера на постоялом дворе Доксет подошел к Хармону и пропел с елеем в голосе:

– Хозяин, время-то пришло… Служу тебе, служу, хозяин… вот и заслужил что-то, а?

Хармон дал ему пару серебряных агаток, и это было ошибкой. Пара агаток – почти богатство, по меркам Доксета. Одну монету старый служака спрятал в сапог, а вот вторую, вторую-то… Это же целая агатка, и притом – вторая, считай, лишняя! Словом, сегодня поутру Доксета нашли спящим на дороге у входа в гостиницу – одолеть три ступени подъема он так и не смог. Снайп, Вихренок, гостиничный слуга, сам Хармон поочередно пытались разбудить охранника. Хармон преуспел больше других: когда он вылил на голову Доксету ведро воды, тот перевернулся на спину, потер ладонью глаз, приоткрыл его, проблеял: «Хозяи-и-ин…» – и уснул вновь.

И вот теперь Снайп с Вихренком остались стеречь Луизу и товар, который она продавала с телеги у постоялого двора, а Хармон бродил по Рыночной площади один. Пустота за левым плечом, где полагалось бы быть охраннику, веяла неприятным холодком, кошель серебра на боку чувствовался особенно уязвимым.

«Доксет израсходовался, – думал Хармон. – Был, да заржавел. Толку от него – что от треногой клячи. А одного Снайпа для охраны мало, нужен еще. Вихорь с Вихренком – крестьяне, чего с них взять. Бычки неповоротливые, из оружия владеют только оглоблей. Не такой мне нужен».

А нужен был Хармону человек такого сорта, с каким не стыдно войти в замок, в светлицу барона. Нужен был воин – всамделишний, не сгнивший, как Доксет, и не дезертир, как Снайп. Воин в кольчуге, с добрым полуторным мечом на ремне, а то и с луком за плечами. Статный, широкий в плечах, чтобы толпы, вот как эта, сами собой чудесным образом перед ним расступались. Сам Хармон был широк… но безоружен, наделен округлым брюшком, а ростом не выше плеча желаемого воина, так что толпа и не думала расступаться перед ним, и приходилось работать локтями вовсю, дабы пробиться в первые ряды. А зрелище того стоило, судя по возбужденным, радостным или досадливым воплям. Хармон придерживал кошель левой рукой, правым плечом вперед протискивался сквозь людскую массу и думал: «Лучше всего подошел бы рыцарь». Тут же он сам себя и одернул: «Рыцарь? Тебе в охранники? А не размечтался ли, дружище? Может, тебе еще кайра из Первой Зимы подавай? Или благородного барона?» И тут же поспорил с собой: «Ну, а что? Всякие бывают рыцари. Есть и бедные, есть и нищие. Положим, была у рыцаря деревня, да мором выкосило. Или был у рыцаря сеньор – да помер, не оставив потомства. И что же теперь? Пойдет он в стражу наниматься – куда еще!» На это Хармон Паула мог бы себе многое возразить, но зрелище, что открылось в просвете меж людских спин, на время отвлекло от размышлений.

На помосте шли потешные бои.

Скоморохи, устроители зрелища, зазывали людей из толпы:

– Найдутся ли смельчаки в Смолдене?! Кто рискнет выйти на помост и бросить вызов самой судьбе? Кто повергнет противника прямо в самую глубину пучины и заработает своим искусством кружку-другую золотых… медяков?

Скоморохов было трое: невысокий шустряк в пестром шутовском камзоле с бубенцами, улыбчивая рыжая девица в платье и белом передничке, а еще нарочито напыщенный тип в высоченной шапке из древесной коры. Шапка изображала сторожевую башню – видимо, в подражание герцогскому гербу Альмеры. Она съезжала то на глаза, то на затылок скомороху, и тот поправлял ее, бурча под нос заковыристые проклятия. Пестрый же бегал вдоль края помоста, надрывая горло:

– Неужто сей город погряз в мирной жизни? Неужто забыли воины вкус меча и запах жеребца?!

Недостатка в желающих сразиться не было – добрая дюжина человек теснилась у входа на помост. Скоморохи зубоскалили и тянули паузу, чтобы подогреть страсти, а заодно присматривали пары бойцов позабавнее. Наконец, вывели на помост мальца лет одиннадцати и толстяка с прорехой на рубахе, в которую светилось брюхо.

– Выбирайте себе оружие по руке, славные воины!

Оружие оказалось под стать затее: кривое копье с апельсином на конце, палица из связки соломы, мешок кукурузных огрызков, деревянный меч в патоке… Имелась и броня: пара подушек, связанных веревками, винный бочонок с прорезями для рук, шлем из деревянной миски, шлем из тыквы. Малец выбрал крупную редьку на веревке, привязанной к концу палки на манер кистеня, и, недолго думая, пошел в атаку. Толстяк едва успел схватить бочонок и отразить удар, однако остался безоружен. Малец теснил его, скакал по помосту, безумно вращая редькой и залихватски посвистывая.

– Какое коварство!.. – орал скоморох. – Бесеныша обуяла жажда крови! Он не дает вооружиться доброму рыцарю бочонка и кружки! Доспехи рыцаря уже трещат под ударами!

Толстяк наконец прорвался сквозь град ударов и схватил со стойки апельсиновое копье. Он победоносно взревел и взмахнул оружием, надеясь попасть сорванцу по голове, но не тут-то было. Мальчишка присел на корточки, по-лягушачьи прыгнул в сторону и избежал копья, затем – вновь. Когда толстяк замахнулся в третий раз, малец был уже возле его ног и стукнул редькой по голени.

– О-о-о-о!.. – вскричал пестрый скоморох. – Как больно! Бедный рыцарь пал на одно колено!

Толстяк не упал, да и боли, видимо, никакой не чувствовал. Но замешкался, не зная, как быть, и тут мелкий изловчился подпрыгнуть и попасть ему прямо по затылку.

– Победа-а-а! Победа мелкого бесеныша! От страшного удара в голову рыцарь бочонка потерял глаз! Он полетел вон туда, за корсет доброй госпожи! Госпожа, будьте милосердны, верните глаз славному воину!

Зрители хохотали, улюлюкали и бросали на помост медяки. Рыжая девица весьма ловко собрала их в передник, а мужик с башней на голове вручил половину улова мальцу.

– Ну, кто следующим рискнет испытать удачу?! Помните: победители трех боев сойдутся меж собою в судьбоносном решающем поединке!

Хармон Паула увлекся зрелищем. Новые и новые бойцы вопили и кидались друг на друга, скоморохи паясничали, зрители шутили и гоготали. На помосте оказывались разные люди, в том числе и крепкие, сноровистые, явно не чуждые настоящему оружию. Однако зрители охотней приветствовали и щедрей награждали тех, кто выглядел странно и смешно, а держался пусть неумело, зато дерзко. Любимцами толпы стали малец-бесеныш; огромный кузнец, весь заросший черными волосами, будто шерстью; косоглазый паренек, что дрался в шлеме-тыкве, а после победы сорвал его с головы и жадно отгрыз кусок. Однажды на помост взобралась даже женщина – крупная грудастая матрона.

Хармон смеялся вместе со всеми, пару раз швырял на помост медяки, однако наметанным глазом присматривался к бойцам. Конюхи, кузнецы, пьяницы и дети мало интересовали его. Он выискивал тех, кто походил на настоящих воинов. Пусть оружие было шутовским, но стойка бойца и манера двигаться быстро выдавали навык. К тому же эти люди не страдали избытком гордости, раз уж вышли на потешные бои. Неплохое качество – отсутствие гордости.

Вскоре Хармон присмотрел того, кого искал. Парень был молод, но статен; выходил на бой с обнаженным торсом, и мышцы бугрились по груди и спине. У него были длинные каштановые волосы, темные усики и бородка. Черты лица правильные, даже красивые; принарядить его – глядишь, сойдет за благородного. Парень трижды выходил на помост и всякий раз выбирал деревянный меч, липкий от патоки. Почуяв сноровку, скоморохи ставили против него людей покрепче, но парень побеждал почти без труда. Он хорошо владел мечом – по крайней мере, хорошо по меркам рыночной площади Смолдена. Противники уходили, почесывая ушибы, все в темных пятнах патоки, а победитель вскидывал «клинок» в салюте. Денег ему бросали немного: зрителям не нравилось, что парень слишком серьезен.

 

В решающем поединке Кровавый Красавчик (так окрестили его скоморохи) сошелся со Зверем-Кузнецом. Кузнец взял копье с апельсином в правую руку и булаву из свиного окорока – в левую, Красавчик вновь вооружился липким мечом. Затем скоморохи завязали обоим глаза. Башнеголовый заявил:

– Истинный герой одолеет противника и вслепую, ибо руку его направляет…

– Нюх?.. – предположил пестрый.

– Боги!

Бой начался. Кузнец ринулся в атаку, размахивая копьем. Он надеялся нащупать противника длинным оружием, а затем огреть окороком. Красавчик держал меч наготове и пару раз умудрился парировать удар копья, но не развивал успех, а только кружил по помосту. Он явно робел, не зная, как вслепую подойти к противнику. Окрыленный успехом, кузнец ревел все громче, орудовал копьем все яростней и в конце концов сбил шапку с башнеголового. Кора разлетелась на кусочки, скоморох взревел:

– Будь проклят черенок лопаты, вырывшей гнилую яму для твоего паскудного зерна, никчемное древо!

Кузнец повернулся на голос, а Красавчик атаковал. Меч свистнул у самой груди кузнеца, и тот, ощутив движение воздуха, взмахнул одновременно копьем и окороком. Но Красавчик отбил копье, уклонился от окорока и треснул деревяшкой по руке кузнеца.

– Северный Зверь лишился лапы! Его грозная булава упала наземь! Истекая кровью, он все же…

Кузнец и вправду выронил окорок, но правой рукой перебросил копье назад, перехватил поближе к острию и, когда Красавчик замахнулся для нового удара, сделал мощный выпад. Апельсин пришелся прямо в голую грудь парня и брызнул соком во все стороны. Красавчик отлетел и шлепнулся на задницу. Толпа взорвалась хохотом. Скоморохи сняли с бойцов повязки и присудили победу кузнецу. Монеты щедрыми брызгами посыпались на помост.

Когда парень сходил по ступеням, Хармон перехватил его взгляд. Злость, досада, обида. Обиды – больше всего. Как раз то, что надо.

Хармон пробился к нему и взял за плечо.

– Как тебя звать?

– Тебе-то что?.. – буркнул Красавчик.

– Есть работенка для парня с мечом. У тебя ведь имеется меч?

– Имеется.

– Гостиница «Желтая гусыня», время вечерней песни. Захочешь – приходи.

С тем Хармон Паула и оставил его.

Вторую половину дня Хармон провел у лотков местных торговцев. Разглядывал товар, находил изъяны, нещадно сбивал цену, заговаривал зубы купцу, уходил к соседям, возвращался. «Так до чего мы договорились, добрый хозяин? Восемь монет за кувшин? Десять?.. Отчего же мне так хорошо запомнилось – восемь?» Он приобретал стекло и бронзу, посуду и мелкую утварь – то, чего в Альмере испокон водилось в избытке. Он выбирал предметы поизящней и покрасивее, редкие, необычные, чем-то притягивающие взгляд. Примечал их сразу, с первого взгляда на лоток, но для виду начинал осмотр совсем с других товаров, даже торговался за них. Затем невзначай переключался на то, что изначально его интересовало: «А это что за штука? Зеркальце? Взять, что ль, и его – жену порадовать… да мелковато, в этакое ее мордашка-то и не уместится…» Хармон прекрасно знал, что зеркала большего размера всегда выходят плохого качества – изламывают, раздувают или сжимают отражения. В этом же, крохотном, все виделось ясным и четким, как дно горного ручья. «Не-э-эт, хозяин, ты не говори мне – хороший товар, ты скажи – дешевый. Жена меня что спросит, как домой вернусь? Сколько монет привез – вот что она спросит!»

По правде, сейчас товар не очень-то интересовал Хармона. Он делал свое дело как следует, но предвкушал изюминку нынешнего дня – покупку человека. Хороший торговец покупает людей и продает себя – сегодня эта фраза имела прямой смысл.

Хармон Паула Роджер вернулся в гостиницу незадолго до вечерней песни. Оставил улов, взял у Луизы дневную выручку и расположился в гостиничной харчевне. К его удовольствию, за одним из столов обретались двое в куртках городской стражи, недавно сменившиеся с дежурства, если судить по вальяжным позам и туповатым сытым ухмылкам. Хармон подсел к ним, угостил обоих элем и повел неторопливую беседу.

Стражники любили благодарных слушателей. А кто же не любит?

– В Альмере? Как дела-то?.. Да как всегда: люди трудятся в поте лица, знать богатеет, – рассказывал первый стражник, розовощекий и мордатый. – Все своим порядком идет – у нас в Альмере всегда так, по порядку.

– Ну уж не всегда, – вставил второй. – В соборе вот маляр полстены расписал, а потом деньги взял, работу бросил да и сбежал. Ищи теперь пташку в небе.

– Да что ты! – поразился Хармон.

– Это еще ладно, – перехватил нить первый стражник, – а вот на южной-то башне строитель с лесов упал! С самого верху. Прямо внутрь собора!

– Наружу, – поправил второй.

– Внутрь. Если бы наружу упал, полгорода бы сбежалось, и все бы знали.

– А если внутрь, то вышел бы дурной знак, и собор бы закрыли.

Мало-помалу переключились на дела имперские. Восток Альмеры прилегал к Землям Короны – они начинались в паре миль за рекой. На этом основании стражники считали себя знатоками имперской жизни.

– А слыхал ты, что наш владыка Адриан нынешним летом намерен жениться?

– Слыхал, – ляпнул Хармон, и стражник тут же помрачнел. Зато второй вклинился:

– Но это еще, знаешь ли, не наверно. Летом, как будут игры, Адриан станет выбирать себе невесту. Но ведь еще не точно, что выберет. А ну как не выберет?

– Как это не выберет? Ты думай, что говоришь! Он же владыка! Решил выбрать – значит, выберет.

– И кого же он выберет, может, ты и это знаешь, умник?

– Кого-кого… Мало ли кого выбрать можно. Девиц там в столице – их же видимо-невидимо, притом все благородные. Вот хоть бы Бекку Наездницу…

– Лошадницу из Литленда? – Стражник едко заржал, весьма по-лошадиному. – Скажи еще – медвежью жену с севера!

К слову о медведице, Хармон рассказал про потешные бои. Стражники загоготали. Как раз тогда в харчевню вошел Красавчик. Сейчас он еще больше соответствовал прозвищу: поблескивали металлические бляшки, которыми был усилен нагрудник из вываренной кожи, меч и кинжал вложены в расшитые узором ножны, на голове был стальной полушлем, на лице – надменная ухмылочка. С плеч спадал зеленый плащ и несколько портил собою картину, поскольку зеленым он был, пожалуй, с год назад, а с тех пор выгорел, вылинял и сделался серо-салатовым с желтизной.

Хармон махнул ему – мол, сядь вон там и подожди. Городские стражники обратили внимание на Красавчика:

– Это еще что за птица? Хармон, знаешь его?

– Он пришел наниматься ко мне в охрану, – невинно сообщил Хармон и тут же получил с дюжину советов.

– Не бери его, – посоветовал краснолицый стражник. – Видишь – щеголь какой, и морду воротит, будто благородный. Станет тебе привередничать: еду получше, вино послаще, постель потеплее, да оплату побольше, и все равно недоволен. Знаем таких.

– Бери, – посоветовал другой. – Шлем и бляшки на броне, видишь, хорошо начищены – значит, не ленив. Высокий, здоровый, а сила многое решает. Мечом владеет, меч – хорошая штука.

– Дело твое, Хармон, – проскрипел первый. – Но если решишь брать, то обязательно вели сперва двадцать ведер воды принести, потом – яму вырыть, потом – телегу распрячь. Вот коли сделает все не пикнув – значит, можно брать. А станет нос воротить – значит, щенок благородный, с таким хлопот не оберешься.

– И меч его проверь, – посоветовал второй. – Спроси, где кован – в замке или в деревне, спроси, закалка двойная или тройная. А то меч плохой будет – сломается в первой драке, а новый по монетке-то ударит.

Дальше стражники перечислили недостатки экипировки Красавчика, потом перекинулись на его коня, которого не видали, но легко вообразили, и принялись обсуждать плоды воображения. Парень в линялом плаще сидел за своим столом в другом конце зала, цедил какое-то пойло и хмуро поглядывал на них, все больше теряя терпение. Наконец стражники сошлись на мнении, что хороший конь для воина – это кобыла, не крупная и не мелкая, а холкой этак под шею всаднику, поджарая, с развитой грудью и непременно гнедая. Хармон распрощался с ними и пересел за стол Красавчика.

Первым делом он окинул взглядом наручи парня. На плаще Хармон не заметил никакого герба, на наручах – тоже. Затем посмотрел в лицо Красавчику, прочел на нем нетерпение и раздражительность, однако и не подумал просить прощения.

– Меня зовут Хармон Паула Роджер, – сказал торговец и умолк.

– Я – Джоакин Ив Ханна, – ответил воин.

Ханна? Имя бабки, а не отца? Чадо благородных?.. Но выяснять это сразу Хармон не стал, а с полной серьезностью произнес:

– Ты хорошо дрался сегодня.

– Да ну… – отмахнулся Джоакин.

– Потешный бой, шутовское оружие. Понятно, что все это – насмешка над воинским делом. Но ведь умение-то и с деревянным мечом заметно.

На лице Джоакина отразилась несуразная смесь смущения, самодовольства и стыда.

– Ну, да… – выдавил парень и порозовел.

– Я приметил тебя утром и подумал: а этот парень знает толк в сражениях. В нынешнее-то время, да еще в Альмере, нечасто такого встретишь.

«Сражением» утреннюю возню на помосте назвать было сложно, скорей уж мордобоем или потасовкой. Но Хармон знал, что именно слово «сражение» придется парню по сердцу. И верно, тот зарделся пуще прежнего.

– И, как я понял, ты путешествуешь. Скитаешься по миру, ищешь приключений – верно?

– Это как ты понял? – переспросил Джоакин.

Вообще-то Хармон заметил это по видавшему виды плащу воина – не одну сотню миль надо проехать, чтобы привести плащ к подобной плачевной старости. Однако вслух сказал:

– Альмера – земля мещан, ремесленников, а у тебя лицо воина. Ты прибыл из краев посуровей, чем здешний. Может, с Запада?

Хармон не сомневался, что Джоакин родом из Южного Пути, – это слышалось по выговору. Любопытно было, соврет ли он на сей счет.

– Я с Печального Холма, что в Южном Пути, – честно ответил Джоакин.

– И ты – сын дворянина?

– Сын рыцаря, – уточнил Джоакин.

– Но сам – не рыцарь?

Джоакин помотал головой.

– И отчего же так вышло? Сын рыцаря, хорошо владеющий мечом, не служит своему сюзерену, не становится защитником родной земли, а пускается в странствия?

Парень хмуро вздохнул.

– Наша деревня – однощитная. Мой отец – рыцарь. Он передал свой щит первому сыну – моему старшему брату. Второй сын – средний брат – служит старшему оруженосцем. Я – младший брат.

Хармон невольно усмехнулся и тут же исправился, добавил в усмешку печали и сочувствия. Чего-то подобного он и ожидал. Извечная беда мелкой знати: крохотные феоды, отпущенные ей, способны содержать одного тяжелого всадника, в лучшем случае – двоих. Лишним сыновьям остается скудный выбор: торговать мечом или ходить за плугом.

– Кому ты уже служил?

– Барону Бройфилду на севере Альмеры.

– Почему ушел от него?

– Мы… разошлись в вопросах чести.

«Барон тебя выгнал, – решил Хармон. – Еще и не заплатил. Интересно знать, почему?..»

– А кроме Бройфилда?

– Прежде я был в войске графа Рантигара, мы бились за Мельничные земли.

Хармон присвистнул. Вот этого он не ожидал!

– То есть ты побывал на большой войне?

Джоакин кивнул со сдержанной важностью. Да уж. Насколько знал Хармон по рассказам, прошлогодняя Война за Мельницы была суровой резней. Графу Рантигару достало ловкости и полководческого таланта, чтобы склепать из разномастных западных рыцарей, ополченцев и наемников довольно крепкое войско в двенадцать тысяч мечей. С ним он перешел Гулкий брод и вторгся на спорные Мельничьи земли. Бароны-Мельники не сразу сумели объединиться, и Рантигар захватил один за другим четыре замка, а затем выиграл трудную битву в полях, развеяв баронские отряды. Однако Мельники оборонялись отчаянно и упорно, огрызались из-за крепостных стен, налетали с полей легкой конницей. Войско Рантигара наступало, но таяло. В конце концов дело решило вмешательство…

– Насколько я помню, – сказал Хармон, – вы потерпели поражение.

– Против нас выставили кайров. Первая Зима прислала Мельникам свой батальон, – холодно пояснил Джоакин. – Мы тоже просили помощи Первой Зимы, как и Мельники. Но герцог помог им, а не нам.

И правильно сделал, по мнению Хармона. Если отбросить вычурные дворянские словечки, то, чем занимался Рантигар, называлось бы резней и грабежом. Однако участие в этой бойне делало честь Джоакину как воину, в особенности – тот факт, что он вышел из нее целым.

 

– Ну что же, приятель, расскажу-ка я теперь о себе.

И рассказал.

Хармон Паула Роджер – торговец. Без малого двадцать лет он колесит по востоку империи, покупает то, что есть в избытке, везет и продает там, где этого не хватает. Шелк, бархат, сушеные фрукты – в Альмеру, стеклянную и бронзовую утварь – в Южный Путь, серебро и копченые колбасы – в Земли Короны. Ему принадлежат девять лошадей, два фургона и открытая телега. Служат Хармону шесть человек. Нередко он торгует на городских площадях, откинув задний борт фургона. Если предложат хорошую цену, сбывает весь товар скопом кому-то из местных торговцев. Но главный доход приносят Хармону благородные. При этих словах Джоакин оживился, и Хармон подмигнул ему. Да-да, благородные. Только не те дворяне, что разъезжают по городам блистающими процессиями с гербами на попонах; не те, что пляшут на столичных балах и похваляются на играх и турнирах; не те, что собирают войска и рубятся друг с другом за ценные земли. Нет, иные. Есть в империи немало дворян, сторонящихся шумной светской жизни. Кто стар, кто устал, кто нелюдим, а кто слишком умен для всей этой кутерьмы. Они живут в своих замках и поместьях, редко выезжая даже в ближайший город. Вот к ним-то и наведывается в гости Хармон Паула Роджер и предлагает товар – купленный за много миль, отлично подобранный под вкус хозяина и хозяйки.

– И много у тебя… м-м-м… покупателей?

– Пара дюжин зажиточных рыцарей, несколько баронов в Альмере, несколько – в Южном Пути.

– Тебя принимают в их замках?

– И за их столом. – У Джоакина загорелись глаза, и Хармон не сдержался: – И в постелях их жен.

Парня перекосило. От возмущения или от зависти – этого Хармон не разобрал. Торговец сжалился над ним:

– Учись понимать шутки – пригодится в жизни.

Джоакин сдержанно улыбнулся и только теперь спросил:

– Сколько ты платишь?

Важная штука – вопрос о цене. Задать его в нужный момент – немалое мастерство. Кто мнит себя ловким дельцом, поспешит с вопросом и этим лишь выдаст свое нетерпение и заинтересованность. А неопытный простофиля, напротив, затянет дело и заговорит о цене лишь тогда, когда крючок с наживкой уже глубоко войдет в его глотку. Джоакин затянул с вопросом.

Хармон назвал сумму. Она была много выше той, что получает старина Доксет, и чуть побольше той, которую имеет Снайп. Однако вдвое меньше денег, что платят наемному мечу в походе, и может статься, даже меньше жалованья смолденского городского стражника. Очень даже может статься.

Джоакин скривился, как от кислого вина.

– Ну, приятель, мы же не на войне, – примирительным тоном сказал Хармон. – Ты будешь спать в фургоне или в гостиницах, есть будешь досыта, а Луиза, к слову сказать, недурно стряпает. Жизнь твоя не окажется в опасности, в шкуре не появится новых дырок, кроме тех, которые предусмотрели боги. А наибольшие подвиги, что от тебя ожидаются, – поколотить нахального бродягу или отсечь пару пальцев карманнику.

– Но ты – торговец…

«Ах, вот оно что! Для тебя, стало быть, слишком мало чести – служить мне. На это намекаешь?»

– А ты – наемник, – ровно произнес Хармон, исподлобья глядя в глаза Джоакину. – Притом нищий наемник.

Джоакин вскинулся.

– Я не наемник!..

– Ну, а кто? – так же ровно отрезал Хармон. – Ты не рыцарь, не оруженосец, не ополченец, у тебя нет сеньора, и ты продаешь свой меч за деньги. Продаешь даже скоморохам. Как же тебя назвать, приятель?

Джоакин смешался и отвел взгляд. Хармон встал.

– Значит, вот как сделаем. Я пойду спать. Завтра с утра мы трогаемся в путь. Хочешь служить мне – приходи. Не хочешь – уедем без тебя. Да, и вот что. До утра научись говорить мне «вы». А слово «хозяин» мне нравится еще больше.

Хармон Паула Роджер не сомневался, что молодой воин придет утром к постоялому двору. И он пришел, а верней, приехал. Под ним была поджарая гнедая кобыла.


Издательство:
ИП Головин
Серии:
Полари