Отражение не меня. Искра

Пролог

Светлые отступили, ушли за зону Сумрака, за ледяной полог. Они снова прогнали стражей Света, хоть и ценой собственной крови и испитой Светлыми воинами магии. Шариссар тяжело сбросил броню – слишком много сил потратил, и оборот в человека давался с трудом. Будь его воля – не оборачивался бы вовсе, упал на все четыре лапы и проспал пару дней. Все, чего хотело израненное тело – отдыха. Но королева ждет, и она не любит, когда он приходит к ней зверем.

Кожа без брони кажется слишком уязвимой, беззащитной. Но оборачиваться нужно, иначе можно совсем одичать и не заметить, как уходит сознание. Айк подал паладину мокрую холстину, и Шариссар благодарно кивнул. На границе купален нет, но кровь и грязь стереть хочется. Быстро обтерся и надел чистую одежду, пристегнул оружие.

– Арка уже готова, господин, – склонил голову его верный оруженосец. Шариссар, проходя, хлопнул его по плечу и вздохнул. Королева ждет. А ждать слишком долго она не любит.

Арку проводник поставил на пригорке, там, где было меньше трупов. Впрочем, убитых уже обходили Поднимающие, придирчиво рассматривали тела. Разорванные клыками или сожженные синим пламенем, конечно, уже ни на что не годятся, а вот более-менее целые еще послужат на благо Оххарона. Воины из мертвых не получаются – слишком медлительны, и даже полное отсутствие эмоций не помогает. Зато выходят отличные слуги – безропотные, молчаливые и услужливые. Если Поднимающий не сплоховал, то прослужить Бездушные могут довольно долго. А самое главное их достоинство – такой слуга никогда не разболтает хозяйские секреты, не засунет любопытный нос в спальню и не продаст за долю Света. Единственное – Бездушных не стоит использовать на кухне. Все-таки выловить в тарелке супа чужой палец или глаз не слишком приятно, хотя паладин Мрака за годы войны и дохлых крыс не раз ел, ему не привыкать. Но вот впечатлительные леди от таких фокусов теряют аппетит. Хотя Бездушные не виноваты: как ни силен Поднимающий, но мертвое тело все равно мертво. И ток магии и Тьмы внутри него не заменит живой крови и Света.

– Господин, – проводник согнулся в поясе так, что седые космы упали на землю. – Арка во дворец к вашим услугам.

Шариссар окинул взглядом поле битвы.

Много потерь. Плохо.

Светлым на этот раз удалось прорвать ледяной полог, найти точку разрыва. И это нужно как-то объяснить Ее Величеству. И сделать это придется ему. Ну, что ж…

Он набрал воздуха и шагнул в подпространство арки. Тело привычно свело дрожью, а его внутренности завибрировали от разрывающей силы. Но проводник паладина, хоть и старик, свое дело знал: пространство он сжимал мастерски, и его арки были не только надежные, но и короткие. Так что Шариссар вышел почти сразу, не успев помучиться. Стражи Мрака встретили его направленными в сердце клинками или полной броней. Паладин усмехнулся, махнул рукой.

– Неплохо, – похвалил он. Специально ведь велел проводнику сделать выход в дальнем конце дворцового парка, чтобы проверить бдительность стражей. Но они снова сработали на совесть. Хотя…

Оборачиваться он не стал, решив испытать их оборону в человеческом облике. Черная сталь двойных клинков стала продолжением ладоней, два разворота, и он ударил в стража, что стоял с краю. Тот сломался через миг, хоть и ожидал нападения, но Шариссар успел пробить ему грудную клетку до того, как стрелы ударились в защитный барьер. Паладин гневно развернулся, остановил тяжелый взгляд на старшем. Дозорный присел, прижимая голову к земле и убирая когти на лапах.

– Если бы я обернулся, то уже успел бы добежать до самых ворот, – недовольно бросил Шариссар. – Зайдешь ко мне через час.

Страж смотрел красными звериными глазами, понимая, что ничего хорошего этот визит ему не принесет. Сам виноват. Надо думать, когда расставляешь заслон: вместо паладина из арки могли выйти Светлые, ящеры или Двуликие. Такой просчет может дорого обойтись, а за свои ошибки надо платить.

Шариссар развернулся и пошел по дорожке между каменными деревьями. Они сверкали малахитовой зеленью и горели красными прожилками даже сейчас, когда парк погружался в третьи сумерки, и над хрустальным шпилем мерцала Звезда Мрака. Огненное Сердце на башне наливалось кровью, и паладин потянул Темную силу – жадно, истово, ощущая, как затягиваются его раны. В голове слегка зашумело, и он прервал поток. Пока достаточно. Высший паладин Тьмы не хотел являться к королеве хмельным…

Она уже ждала его, он чувствовал. Звала. Если бы не звала, даже он не смог бы найти повелительницу. Но она звала, и этому зову невозможно было противиться. Впрочем, паладин этого и не хотел. Предвкушение наполнило нутро томлением и горечью, сладким кровавым привкусом ожидания.

Поднялся по белым ступеням, уже по привычке отмечая невидимых воинов, вмурованных в хрусталь стен. Они, обездвиженные века назад, все еще живы, охраняя подступы к королевским чертогам. Три десятка сильнейших магов королевства, влитые в хрусталь живьем и ставшие единым целым с башней. Их боль и ненависть сделала эти стены почти несокрушимыми, напоила тьмой и силой вечной смерти. Их взгляды провожали Шариссара, и в сумраке синих глаз он видел насмешку. Ни живые и ни мертвые, они всегда смеялись над теми, кто шел к королеве.

Стекло лестницы под ногами паладина истончалось и на четвертом пролете исчезло вовсе. Но он слишком давно служил королеве, чтобы бояться шагнуть в пустоту. Шариссар ступил на невидимую глазу ступеньку без страха.

Лиария ждала наверху, почти возле огненного Сердца, и ее зов заставлял кровь бурлить в жилах паладина. Он прошел последний пролет и толкнул дверь, выходя на открытую площадку. Она стояла к нему спиной, сегодня на ней было красное – дань погибшим воинам и их пролитой крови. Белые волосы развевал ветер, играл с прядями, как ласковый любовник. Шариссар молчал, понимая, что королева давно услышала его.

Сердце Оххарона пульсировало, заливая башню багровым светом и тьмой, и паладина снова повело от силы и черной магии. Даже заслоны не помогали: здесь ее было слишком много, больше, чем воздуха, больше, чем жизни. И от Тьмы, и крови он хмелел, хотелось пить их жадно, до одури, до потери человечности, до обращения, до безумия! Шариссар сжал зубы и укрепил внутри себя барьер, отрезая сознание от столь притягательной бездны. Лиария тихонько засмеялась и обернулась.

– Твой самоконтроль всегда удивлял меня, Высший паладин Мрака. Даже я не могу растопить холодную сдержанность своего стража.

– Вам стоит лишь приказать, Ваше Величество, – он опустился на колено и склонил голову. Алые шелковые туфельки остановились около стража, когда королева подошла, и холодные пальцы прикоснулись к его щеке.

– Встань.

Он поднялся, посмотрел на нее сверху вниз. Лиария закинула голову, рассматривая его, а Шариссар снова сжал зубы. Синие глаза Темного народа смотрели, казалось, прямо в душу. Если бы она у него была.

– Сердце Оххарона напиталось кровью, Шариссар, – ее губы сложились в усмешку. – Но, к сожалению, не только кровью Светлых. Скольких мы потеряли?

– Четыре взвода почти целиком, – он смотрел в ее прекрасное лицо, не отрываясь. – Светлые нашли точку разрыва, Ваше Величество. Уже третий раз. Звезда Вечности уже горит на небосводе, и реальность нестабильна. Ледяной полог все чаще прорывается. В мир пришло Отражение.

– Я помню предсказание, страж! – в голосе королевы зазвенел лед. – Однако ты прав. И знаешь, что делать дальше.

Он помолчал, раздумывая.

– Мы можем отправить через границу лазутчика, Ваше Величество. Но его придется отрезать от Оххарона. И нам нужен сильный маг, вы же понимаете, что слабый без кровной нити долго не протянет. Я могу выбрать кандидата по своему усмотрению?

– Я доверяю тебе, – синие глаза налились тьмой и почернели. – Отражение необходимо найти. И уничтожить.

– Будет исполнено, Ваше Величество, – отозвался он.

Лиария отошла и застыла на самом краю площадки, чуть покачиваясь от порывов ветра. Он подавил в себе безотчетное желание приблизиться к ней, чтобы удержать. Или чтобы помочь упасть?

Шариссар спешно укрепил внутри себя заслон, тревожно прислушиваясь к своим чувствам и пытаясь понять, не услышала ли Лиария отголосок его мысли? Даже не мысли – мимолетного желания, неясного и тайного? Но королева стояла спокойно, и даже волосы ее не шевелились, укрывая тонкую спину белым плащом. Лиарии надоело играть с ветром и она его прогнала.

– Ты уже выбрал, кто перейдет границу? – она не спрашивала – утверждала, зная склонность паладина готовить все варианты и предложения заранее.

– Я предложил бы свою кандидатуру, – безэмоционально сказал Шариссар.

– Нет! – Лиария сверкнула синевой глаз. – Ты нужен мне в Оххароне.

– Тогда второй страж чертогов, Нортон Четырехпалый, Ваше Величество. – Паладин никак не отреагировал на отказ королевы. Впрочем, он в нем не сомневался.

– Хорошо, – она обернулась через плечо. Ветер приподнял подол красного платья, завертел кровавой пеной вокруг точеных ног. Королева чуть улыбнулась. – Почему он?

– Нортон один из немногих, кто способен продержаться без нити Оххарона достаточно долго, чтобы найти Отражение. И обезвредить.

– Нортон сильный маг, – Лиария развернулась, застыв на краю бездны. – Один из сильнейших. Хорошо. Пусть так. Готовьте стража к переходу, я оборву его нить на рассвете.

– Слушаюсь, Ваше Величество.

– Поклонись Сердцу Оххарона, Шариссар. Ты ослаблен, а мне нужен сильный паладин.

Он вскинул голову, всматриваясь в совершенное лицо королевы. Насмешка не ускользнула от его взгляда – страж заметил ее отголосок в синих глазах. Лиария не терпела своеволия. А нежелание Шариссара растворяться во власти Оххарона, разве не проявление вольнодумства?

Она качнулась, белые волосы взлетели и поплыли в багровом свете, источаемом Сердцем. А потом упала вниз, сорвавшись в пропасть, красное платье пролилось на землю кровью, а сама королева растворилась во мраке.

Шариссар вздохнул чуть свободнее. Аудиенция закончилась, а прощаниями королева себя никогда не утруждала. Без присутствия Лиарии стало чуть легче, хотя разве можно сказать, что ее здесь нет? А оспорить прямой приказ повелительницы он не мог.

Паладин шагнул к углублению, над которым пылало Сердце. Кровь десятка жертв наполняла каменную чашу, живая сила убитых заставляла его биться. Неторопливо разделся, сложил одежду на бортике, сжал в руке кинжал. И ступил в темную, почти черную кровь, лег на спину, не отрывая глаз от пульсирующего Сердца Оххарона. Разрезал себе запястье и опустил руку, позволяя своей крови смешиваться с багряной жидкостью вокруг него. Тьма закружила голову так сильно, что он чуть не закричал, дыхание вырывалось из горла тяжело, драло глотку, разрезало битым стеклом. Тело выгибалось, и сладкий вкус чужой крови наполнял нутро. Первое погружение самое болезненное, потом стало легче, как только Оххарон узнал и принял его кровь. Тело стража расслабилось, воздух вернулся, а потом накатило наслаждение. Сильное, почти невыносимое, болезненное наслаждение, от которого он все-таки закричал.

– Ты молчишь, когда тебе больно, но не можешь удержать крик удовольствия, да, Шариссар?

Тонкие руки обвили его шею. Лиария выплыла из черной крови и прижалась к паладину. Страж не отвечал, лишь тяжело дышал, ощущая ее тонкое тело.

– Порой мне кажется, что ты забываешь, кому служишь, Шариссар! – в голосе Лиарии скользнул гнев.

– Вам стоит лишь приказать, Ваше Величество, – выдохнул он.

– Приказать… Лишь приказать… – в ее голосе злости стало больше, и Сердце Оххарона запульсировало быстрее. Кровь в чаше вскипела, забурлила, вскрылась пузырями. Лиария провела ладонью по его телу, лаская и дразня. Паладин молчал и не двигался, хотя его тело дрожало от желания. Лиария вновь провела языком по его губам. – Что ж… Тогда я приказываю тебе, мой паладин. Приказываю полюбить меня…

– Мое сердце принадлежит Оххарону, Ваше Величество, – он откинул голову на бортик, безучастно глядя в синие глаза королевы. И она по опыту знала, что не сможет добиться от него большего, даже если разрезать стража на куски.

– Ты сожалеешь? – прошептала она.

– Я ни о чем не сожалею, Ваше Величество, – равнодушно ответил страж. Его раны затянулись полностью, оставив несколько новых шрамов. Королева откинула белые волосы, глядя на стража, и снова ушла с головой в темную кровь.

Глава 1

– Элея, ты снова напутала! Ну куда это годится? – Кори сердито ткнула пальцем в переплетение ниточек на полотне. – Кто это купит? Да никто! За сто лье видно брак! Элея, ты меня слушаешь?

– Простите, я задумалась, – очнулась я.

Женщина сердито засопела.

– Мне надоела твоя невнимательность, Элея! И я не могу платить тебе за то, что ты портишь полотно! И вычту из твоей платы ущерб. Молись, чтобы заказчик оплатил твою работу!

– Да, госпожа Кори, – хозяйка швейной мастерской отошла, а я огорченно рассмотрела узелки на ткани и вздохнула. Неумеха, вот кто я. Ни на что негодная, безрукая неумеха! Закусила губу, чтобы удержать слезы, но тут же сердито тряхнула головой. Вот еще! Не буду я плакать из-за такой ерунды! Не дождетесь! Но если Кори не заплатит, мне не на что будет купить еду и оплатить комнатушку на чердаке.

Подышала, заставляя себя успокоиться и вновь приняться за работу. Пальцы не слушались, дрожали, и я подула на них, согревая. В закутке, где сидела, было холодно – тепло камина сюда почти не доходило, а от окна ощутимо дуло. Руки мерзли и теряли чувствительность, нитки путались в непослушных пальцах, вызывая злость. Я стиснула зубы, вновь запрещая себе плакать, и сосредоточилась на вышивании. Повезло, что вообще получила этот заказ, и надо постараться его не испортить.

Ринка посмотрела сочувственно с другого конца комнаты, но промолчала. Остальные швеи даже не повернулись в мою сторону, демонстрируя свое отношение к полукровке. Я еще ниже склонилась над пяльцами. Предательская слеза все-таки скатилась на ткань, и я сердито смахнула с лица влагу.

Эх, если бы можно было с помощью Света исполнить мое желание! Всего одно! Мне не нужны груды золота или волшебные превращения, я бы просто изменила цвет глаз. Только и всего. Вернее, всего одного глаза! И почему мне так не повезло родиться с глазами разного цвета? Правый зеленый, а левый… Если бы можно было избавиться от этой предательской синевы, из-за которой все отворачиваются и смотрят косо!

Тория даже советовала мне ходить в черной повязке, закрывающей синий глаз, но я снимала ее из чувства противоречия. Хотя Тория называла это просто вредностью. И я не могла объяснить женщине, воспитавшей меня, что мне претит подобное. Я ни в чем не виновата, я родилась такой и не собираюсь прятаться под уродливой повязкой!

Как всегда при воспоминании о Тории накатила грусть. Она была простой женщиной, сельской учительницей, но меня любила, как дочь. И я была благодарна ей. Жаль, что боги отмерили Тории слишком короткую жизнь. Она сгорела за несколько дней от пришедшего в деревню болотного мора. В свои неполные четырнадцать я ухаживала за ней, вопреки запретам местной целительницы, но увы… не смогла отобрать у смерти. Перед кончиной Тория все твердила о том, что мне нужно бежать от магов, спасаться самой и спасать сестру. Но ничего толком так и не рассказала – не успела, впав в беспамятство.

Меня мор обошел стороной. Но, к сожалению, по приказу деревенского старосты домик Тории сожгли вместе со всем имуществом. Так делали всегда: болотный мор слишком опасен, а дерево и ткань способны надолго сохранять заразу. Наверное, я всегда буду помнить тот день. Пылающие костры, в которых сгорали дома заболевших. Огонь был магическим, его разводил вызванный из города маг, и он не перекидывался на другие строения. У пламени был неприятный зеленоватый оттенок, призрачный и потусторонний. Дома горели, а я стояла на окраине деревеньки, у частокола из потемневших заостренных бревен, и прижимала к себе годовалую Незабудку.

Из всего имущества у нас остались лишь носильные вещи, да старый медальон, что с рождения висел у меня на шее. И пока я в растерянности решала, что делать дальше, ко мне подошел местный торговец – зажиточный купец, которого в деревне все за глаза звали Грош. И, блестя глубоко посаженными глазками, предложил мне выход – идти в услужение в его дом. Днями прислуживать его супруге и многочисленным детям, а ночами… То, что я должна буду делать ночами, заставило меня нестись от торговца со всех ног, не оглядываясь и не слушая его злобные выкрики.

Вздохнув, я вернулась к своей работе, раздумывая, хватит ли денег, чтобы купить продуктов на ужин. Может, все же попросить у Кори монет? Хоть пару медяков. Хозяйка обернулась, словно подслушав мысли своей работницы, и окинула меня недовольным взглядом. Я отвернулась. Просить у Кори в долг бесполезно, это очевидно…

Рабочий день все тянулся и тянулся, хилый огонек лампы дрожал, отбрасывая на пяльцы неровный свет и кривые тени: Кори жадничала и не хотела тратиться на магическую лампу. Предпочитала коптить масло. Спина снова затекла, и я потерла поясницу, выпрямляясь. К счастью, и этот нескончаемый день закончился.

– До завтра, девушки, – попрощалась Кори и даже улыбнулась некоторым. Конечно, я в их число не входила.

Ринка догнала меня уже на улице, придержала за локоть.

– Ух, холодно как, – воскликнула она, прищурившись. – А ты чего без плаща? Одеваться надо, осень ведь! – Ринка рассмеялась, словно сказала что-то веселое, а я промолчала. Все же Ринка – единственная из работниц относилась ко мне хорошо, улыбалась при встрече и болтала в перерывах, так что ссориться с ней не хотелось. Единственный недостаток курносой и жизнерадостной Ринки был в полном отсутствии у нее такта. И еще она была не слишком умна, и, похоже, искренне полагала, что я хожу в дождливую погоду, накинув лишь платок, исключительно по глупости и невниманию. А не от того, что у меня нет теплой одежды. И так же бесхитростно предложила:

– Пойдем в кофейню посидим?

– Прости, Рин, я не могу, – выдавила я извиняющуюся улыбку. – Может, в другой раз?

– Ну как хочешь.

Ринка чуть скривилась, а я подумала, что скоро и эта швея перестанет со мной разговаривать. Какой толк дружить с той, кто никогда не поддерживает компанию, не ходит в кофейню на чашечку ароматного напитка и ничего о себе не рассказывает? Никакого.

Ринка махнула рукой и побежала догонять других девушек, а я свернула в проулок. Здесь дома стояли плотно друг к другу, так, что между облезлых стен с облупившейся штукатуркой оставался узкий извилистый проход, теряющийся в темноте. Идти по нему я боялась, но другого пути все равно не было. Замерла у этого мрачного коридора, торопливо вытащила из кармана осколок зеркала и зажала его в ладони. Прислушалась, настороженно всматриваясь во тьму. Но проход затаился и молчал, не выдавая себя ни звуком чужого дыхания, ни шорохом враждебных шагов.

Я тихо пошла вперед, сжимая острый кусок и готовясь в любой момент ударить. Но этим вечером все обошлось, и со вздохом облегчения я скользнула в дверь черного хода и взлетела по лесенке под крышу дома.

– Лея! – завопила Незабудка, кидаясь мне навстречу и радостно вереща.

– Как ты, милая? – я потрепала малышку по макушке. – Не кашляла сегодня?

– Нисколечко! – Незабудка вытаращила глазенки, показывая, что говорит истинную правду, и я рассмеялась. Девочка же тотчас сунула нос в мою сумку, пытаясь определить, что принесла на ужин сестра.

– Не торопись, – удержала ее. – Сначала руки мыть, помнишь?

– Так они чистые! – заявила Незабудка, вытаскивая из холстины хлеб, что я купила по дороге, и сразу вгрызаясь зубами в румяный бок. – Вкусно!

Я с улыбкой пригладила непослушные кудри девочки и пошла к окну. За створкой в мешке висели оставшиеся продукты, которые я придирчиво осмотрела. Три яйца, пара картофелин, немного молока. Со свежим хлебом получится вполне достойный ужин, а утром накормлю сестру кашей, в мешочке как раз есть немного крупы. А сама перехвачу что-нибудь по дороге на работу. Или подожду до вечера, ничего страшного со мной не случится. Я ведь уже взрослая, вполне могу обойтись без еды. Какое-то время. А вот Незабудке нужно питаться, и по возможности сытно.

Снова погладила сестру по голове, хоть та и не любила подобных нежностей. Отошла к маленькому очагу, согревающему скудное жилище, и повесила котелок. Воды в ведре почти не осталось, значит, придется принести снизу. Но лучше сделать это ночью, чтобы не попадаться на глаза хозяйке, а тем более постояльцам.

– Чем ты сегодня занималась? – спросила я, срезая кожуру с картошки. Стружка получалась тоненькой-тоненькой, почти прозрачной, но даже ее я не собиралась выбрасывать, решив, что кожуру вполне можно пустить на суп.

– Я играла! – важно объявила малышка и широко улыбнулась, показав щербатый рот.

– Играла с куклой? – уточнила я. Сшитая из лоскутков и затасканная до неприличия кукла Пуся была любимой подружкой сестренки.

– Не-а, – Незабудка сверкнула зелеными глазищами. – Я ходила в замок!

Картошка выпала из моих рук и покатилась по темным скрипучим доскам. Я метнулась к сестре и присела перед девочкой, сжала ей плечи.

– Как ходила? Как ты прошла? Я же говорила, чтобы ты не смела, чтобы никогда… Сиера! Как ты могла?! Ты ведь обещала!

Незабудка скривила от испуга рот, и глаза наполнились слезами. Она точно знала, что когда я называю ее по имени, а не привычным ласковым прозвищем, это значит, что я по-настоящему рассердилась. Когда малышка была младенцем, ее глазенки были ярко-голубыми, словно цветы незабудки. Со временем глазки Сиеры поменяли цвет на зеленый, но прозвище так и осталось.

Сестра захлюпала носом, надеясь, что одного этого достаточно, чтобы разжалобить меня, и я перестала ругаться. И обычно это срабатывало. Но только не в этот раз. Я побелела, и мои пальцы на плечах девочки сжались, почти оставляя синяки, до боли. Так что Незабудка все-таки расплакалась уже по-настоящему – от страха и непонимания.

– Но мне было грустно… – завыла она. – Я жду-жду, а ты все не приходишь! Я просто посидела там немного и ушла, вот и все! Совсем капельку! Мне больно!!!

Я рывком убрала руки и закусила губу. Незабудка ревела, уткнувшись в коленки и размазывая по покрасневшему личику слезы.

– Туда нельзя ходить, Сиера! – я сердито отвернулась, не желая поддаваться жалости. И страху. Вскочила, оглядываясь. – Как ты прошла? Отвечай сейчас же!

Я заметалась по крохотной комнатушке, почти задевая головой низкие наклонные балки. Половицы жалобно заскрипели от моих тревожных шагов, и я постаралась ступать тише, опасаясь, что потревожу толстого господина, что снимал комнату под мансардой. Но паника уже сжимала горло, страх клокотал внутри, обжигая нутро и не давая успокоиться.

– Как ты прошла, говори! – хрипло выдохнула я.

Незабудка сопела носом и отворачивалась, и я торопливо осмотрела девочку, проверила кармашки и даже заглянула в ботинки со сбитыми носами. Но ничего не нашла. Тогда принялась методично обшаривать каморку, не поленившись поднять и ощупать тюфяк, набитый соломой, лоскутный коврик на полу, и провести рукой по каждой из балок. Я прекрасно знаю, как искусно моя маленькая сестрица может прятать. Ложка обнаружилась в глиняном горшке, и я, вытащив ее, обернулась к девочке.

– Где ты ее взяла?

– Нашла, – Незабудка снова приготовилась заплакать.

– Не ври мне! – вопль получился громче, чем это позволено безмолвным полукровкам с чердака, и я сжала виски, пытаясь успокоиться. Оловянная ложка весело поблескивала, отражая желтый свет очага. – Светлая Искра, помоги мне! – пробормотала я, приседая перед девочкой. – Незабудка, послушай, я ведь говорила, что тебе нельзя этого делать, помнишь? – я старалась не кричать, хотя страх сдавливал горло и заставлял сердце испуганно колотиться в груди: мне уже казалось, что стучат на лестнице подкованные сапоги тех, кто придет за нами.

– Посмотри на меня, – я тронула заплаканное личико сестренки и со вздохом вытерла ей слезы платком. – Милая, это не игра, это очень опасно!

– Но почему? – малышка похлопала ресницами, слипшимися от слез и торчащими, словно темные стрелы. – Я ведь просто играю! Я даже никого не видела в замке! Ты говорила, что главное ни с кем не разговаривать!

– Я говорила, чтобы ты вообще не смела туда ходить! – поджала я губы. – Ты точно никого не видела?

– Никого! – Незабудка почуяла, что сестра успокаивается, и подняла голову. – Никого-никогошеньки! – заверила она и даже попыталась робко улыбнуться. – Только котика.

– Кого?! – опешила я.

– Котика, – радостно пояснила малышка. – Но он разговаривать не умеет, он же не человек! Хоть и огромный… Мягкий такой, я его даже погладила…

Я застонала в голос и вскочила, заметалась по комнате, уже не обращая внимания на скрип половиц. Сосед снизу возмущенно стукнул своей тростью по трубе водостока, показывая свое отношение к расшумевшимся нищенкам наверху.

– Да пошел ты, – в сердцах пробормотала я. Недовольный толстяк сейчас был меньшей из моих проблем. – Собирайся, быстро! – бросила я сестре и забегала, скидывая наши скудные пожитки. Малышка так и сидела на полу, со страхом наблюдая, как я мечусь, и прижимая к себе потрепанную куклу. И готовясь снова зареветь.

Я резко встала посреди каморки и сжала виски ладонями. Злополучная ложка сияла и блестела, но топота ног на лестнице слышно не было.

– Ты точно не видела никого из людей? – горячечно спросила я у сестры. Незабудка закивала так, что веревочка вывалилась из косы, и темные волосы рассыпались по плечам малышки.

Я задумалась. Может, пронесло? Или лучше перестраховаться и снова бежать? Куда? Я так устала постоянно скрываться…

– Сиди тихо, – приказала Сиере и взяла ложку, укутала ее в платок. Выскользнула на темную лестницу и торопливо сбежала по ступенькам. Возможные опасности узкого прохода между домами сейчас совсем не волновали – слишком ничтожным казалось и нападение грабителей, и посягательство на девичью честь. По сравнению с тем, от чего мы с Незабудкой прятались, это виделось лишь досадным недоразумением.

Я торопливо шла по ночным улицам, не обращая внимания на прохожих. Пару раз мне свистели вслед какие-то подвыпившие бродяги, но я не обернулась, лишь ниже опустила голову. Одета была более чем скромно, и местные забулдыги, видимо, справедливо решили, что взять у меня нечего, а разгулявшаяся непогода отбивала желание предаваться плотским удовольствиям. Холодного дождя, от которого мигом промокло платье, я почти не чувствовала, торопясь дойти до реки. За мостом было пусто, и я остановилась, перевела дыхание.

Есть лишь один способ сбить след – создать более сильный. И именно этим я собиралась заняться. Вытащила из платка ложку и всмотрелась в ее выгнутую поверхность. При слабом свете фонаря рассмотрела кусочек своего носа и один глаз, синий, задержалась, фиксируя взгляд и настраиваясь.

Олово в ладони затуманилось, а реальность поплыла. Грязная река затянулась белой пленкой, желтые фонари растаяли, исчезая. И уже через мгновение я стояла в самом прекрасном и самом страшном месте, которое только можно себе вообразить.

Хрустальный замок – так я называла это место. Как оно звалось на самом деле – не знаю, и надеюсь, что никогда не узнаю. Полупрозрачные стены светились багровым светом, словно внутри них текла живая кровь. И сам этот замок тоже был живым и хищным, он наблюдал за незваной гостьей, что посмела явиться сюда.

Я поднялась с пола и снова ощутила знакомое головокружение, какое уже испытывала когда-то. Мне казалось, что я стою на краю бездны, почти парю в пустоте, что еще миг – и полечу, раскинув руки. Взметнусь птицей на самый верх. Туда, откуда льется алое сияние, зовущее меня.

Бесконечный хрустальный зал был пуст, как и в моих воспоминаниях, и я с облегчением перевела дух. Оставаться в этом месте я точно не собиралась, нужно вернуться как можно скорее! Снова поднесла к лицу ложку, порадовавшись, что в этом мире достаточно светло. И уже размывая пространство, увидела того, кого малышка Незабудка назвала «котиком». Я же чуть не завопила от ужаса, увидев это воплощение Тьмы. Огромный черный зверь, с плотными пластинами на мощной груди и боках, которые даже на вид казались непробиваемыми. Его хребет покрывали торчащие иглы, а клыки чуть приподнимали верхнюю губу. Уши короткие, прижатые к голове с темной шерстью. По строению тела он был похож на барса, если бы кому-то пришло в голову заковать барса в шипованную броню и выкрасить в цвет тьмы. Но больше всего меня испугали глаза животного. Ярко-желтые и ужасающе разумные. Всего миг зверь смотрел на меня, а потом одним прыжком преодолел разделяющий нас огромный зал и взмахнул лапой, выпуская когти. И я все-таки завопила, почувствовав, что острие коснулось ноги, разодрав платье. Но тут реальность изменилась окончательно, оставив порождение Мрака в хрустальном дворце.

Я вывалилась в грязь у реки и торопливо вскочила, тревожно озираясь. Но кроме далеких голосов за мостом ничего подозрительного не услышала. Швырнула ложку в воду, надеясь, что течение отнесет ее подальше. Как смогла, отряхнула измазанное, рваное платье и быстро пошла в сторону гостиного дома, в котором ждала сестра.

* * *

Шариссар

Душа на этот раз пришла в образе женщины. Вернее, девушки. Хотя точно судить трудно: Шариссар видел лишь темную фигуру, покачивающуюся возле стены хрусталя. Тонкая до худобы, словно бестелесная оболочка, в черном нелепом одеянии и странных кусках серой тряпки, укрывающей лицо и волосы. Он видел лишь руки – бледные, с длинными пальцами, без украшений. И даже успел удивиться, что на этот раз душа выглядит почти материальной. Интересно, чья она? Духи порой принимают причудливые формы, самому Шариссару больше нравился образ маленькой девочки, что недавно стал появляться в хрустале. Но малышка была совсем призрачной и почти невидимой: похоже, умерла недавно, и дух еще слишком слабый. Но он не воспротивился, когда она попыталась до него дотронуться, сам подставил морду. Бестелесная ладошка легла на черную шерсть, но прикосновения он не ощутил.

Новая душа казалась материальной, Шариссар даже почувствовал запах. Он замер на миг, принюхиваясь, а потом оболочка повернула голову. И он увидел ее лицо. И уже не раздумывая, взлетел над полом, рванул к незнакомке, которая затуманилась, исчезая. Рык вырвался из горла паладина, сотрясая хрустальные стены, но гостья уже потеряла облик, ее силуэт поплыл, словно дым затушенного костра. И все же в самый последний миг он успел зацепить ее лапой, мазнул когтями в бесплодной попытке удержать душу.

Душу?