bannerbannerbanner
Название книги:

Стеклянный лес

Автор:
Синтия Суонсон
Стеклянный лес

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

© Cynthia Swanson, 2018

© Перевод. Е.А. Ильина, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2021

Глава 1
Энджи

Округ Дор, Висконсин, 1960 год

Утро выдалось ясным и бодрящим – идеальное начало обычного сентябрьского дня, не предвещающее ничего дурного. Когда Пи Джей проснулся, я нарядила его в свитер, вязаные рейтузы и шапочку, доставшиеся мне от детей старшей сестры Дорис, и, взяв малыша на руки, вышла из дома. Всю ночь шел дождь, и я полной грудью вдохнула душный аромат переполненного водой озера и не слишком густого леса – такой знакомый и родной, будто запах моей собственной кожи.

Под моими ногами захрустел песок. Как и остальные обитатели Норт-Бея, мы с Полом соорудили дорожку из песка поверх покрытия из гравия и гудрона, чтобы не пачкать подошвы ботинок. Я направилась к шаткой деревянной лестнице, спускающейся к озеру. Нужно было действовать осторожно, ведь после дождя ступеньки становились такими скользкими. Спустившись, я прошлепала к воде по высокой мокрой траве и одной рукой перевернула легкую брезентовую лодку, которую соорудил несколько десятилетий назад мой дед. В прошлый уикенд Пол смастерил для Пи Джея небольшое деревянное кресло и накрепко прибил к центральному сиденью лодки, и мне не терпелось его опробовать.

Тихонько напевая, я усадила Пи Джея в кресло, пристегнула кожаными ремнями и подумала о прошедшей ночи. Вспомнилось, как барабанил дождь по жестяной крыше дома, как шумело у меня в ушах, когда мы с Полом раскачивались на постели посреди смятых простыней в сплетении рук и ног. Я выкрикнула имя мужа, и этот звук заглушил стук дождевых капель по оконному стеклу. После этого мы просто лежали рядом, прислушиваясь к редким раскатам грома. Гроза уходила дальше – за озеро Мичиган. Благодарность – за мужа, за жизнь, за будущее – окутывала мое сердце так же крепко и надежно, как теплые объятия Пола.

И вот теперь, спустя двенадцать часов, при воспоминании об этом у меня перехватило дыхание. Взмахнув веслом, я начала грести. Сегодня озеро принадлежало только нам с Пи Джеем, если не считать плававших возле берега уток да парочки чаек, паривших над нашими головами. С наступлением осени мошки и москиты пропали. Лишь время от времени над поверхностью воды с треском пролетала стрекоза, чьи крылья переливались в лучах солнца голубыми и лиловыми бликами.

Я подняла весло, позволив лодке скользить самостоятельно. Под ее мерное покачивание Пи Джей весело пускал пузыри, поглядывая на пролетавших птиц.

Я посмотрела на небо, прикрыв глаза ладонью от ослепительного солнечного света, и в этот момент справа от меня послышался громкий плеск. Я развернулась – как раз вовремя, чтобы заметить блеснувшую над зеркальной гладью озера спину форели. Рыба скрылась на глубине, оставив после себя лишь разбегающиеся по воде круги.

Резко развернувшись, я потеряла равновесие, и лодка накренилась. Пи Джей громко закричал, и я увидела, как головка свесившегося через борт малыша коснулась водной глади. Следом за головой последовали плечи и верхняя часть туловища. Очевидно, Пол прибил ремни не слишком надежно, и теперь они оторвались от креплений.

Метнувшись вперед, я схватила сына за ноги, пока он полностью не ушел под воду. Лодка снова наклонилась, но я поспешно села на скамью, чтобы сохранить равновесие.

Малыш заревел от испуга и неожиданности, и стекавшая с его головы вода перемешивалась со струившимися по щекам слезами. Я прижала ребенка к груди, погладила по мокрым волосикам и пробормотала:

– Все в порядке, малыш. Ты в безопасности.

Я поцеловала Пи Джея в лоб, крепко обняла и, быстро перекрестившись, мысленно вознесла молитву: «Спасибо тебе, святая Матерь Божья! Спасибо, что присматриваешь за нами».

Деревянное весло плавало рядом, и я смотрела на него, пытаясь унять дрожь. Крепко держа ребенка под мышкой, я принялась грести одной рукой, пока не поравнялась с веслом. Выловив его из воды, я еще крепче прижала к себе малыша и направилась к берегу, по-прежнему орудуя одной рукой. Со стороны это наверняка выглядело довольно неуклюже, но зато лодка уверенно продвигалась вперед.

Не успела я переступить порог дома, как зазвонил телефон. Два коротких пронзительных звука свидетельствовали о том, что звонок, поступивший на общую телефонную линию, предназначался нам. Все еще не уняв дрожь от недавно пережитого испуга, я скинула галоши, ринулась в ванную комнату, закутала сына в полотенце и, положив его на диван, побежала к телефону.

Прежде чем поднять трубку, я убавила громкость радио, которое забыла выключить перед уходом из дома: все утро там обсуждали итоги состоявшихся накануне президентских дебатов. Участники радиообсуждения отдавали свои симпатии президенту Никсону. У тех же, кто смотрел трансляцию по телевидению, сложилось впечатление, что безоговорочную победу одержал сенатор Кеннеди. Едва услышав это, я торжествующе подняла кулак. Ведь менее чем через два месяца мне предстояло впервые принять участие в президентских выборах. Так что мой голос был на стороне сенатора из Массачусетса.

– Тетя Энджи?

Женский голос на другом конце провода был мне незнаком. Голоса братьев и сестер я, самая младшая из шестерых детей, хорошо знала, из дюжины моих племянников и племянниц мало кто мог самостоятельно позвонить по телефону. И ни у кого из них точно не было такого голоса. Мою собеседницу нельзя было назвать взрослой женщиной, но и из детского возраста она тоже уже вышла.

Я знала лишь одного обладателя подобного голоса, кто мог называть меня тетей.

– Руби, это ты? Что случилось?

Ответа не последовало. Я взглянула на Пи Джея: малыш что-то бормотал и с воодушевлением вытаскивал нитки из диванной подушки. Учитывая, что ему пришлось пережить на озере, он вел себя на удивление спокойно. Какое счастье, что у меня такой милый и покладистый ребенок в отличие от детей моих сестер, которые постоянно жаловались на колики и капризничали. «У нас родился настоящий победитель, – говорил Пол всякий раз, когда я обращала его внимание на это обстоятельство. – Наш сын – победитель, Энджел».

А я лишь улыбалась в ответ на эти слова и ласковое имя, которым он называл меня с самой первой нашей встречи: Энджел – ангел.

На другом конце провода раздался какой-то с трудом различимый звук, который не был похож на попытку заговорить или откашляться. Я надеялась, что это все-таки Руби, хотя и терзалась сомнениями: вдруг старая миссис Бейтс из соседнего дома решила воспользоваться общей телефонной линией, чтобы подслушать чужие разговоры?

– Руби? – повторила я. – Это ты? Все в порядке?

– Нет, – послышался привычный, лишенный эмоций и холодный, точно вода в заливе, голос девочки. – Нет, тетя Энджи, я не в порядке.

Последовала долгая пауза, а потом Руби произнесла:

– Тетя Энджи, мой папа мертв, а мама сбежала.

Глава 2
Руби

Стоункилл, Нью-Йорк, 1960 год

– Мама оставила записку, в которой сообщила нам с папой, что уезжает, – пояснила Руби и едва слышно добавила: – Она написала, что ей очень жаль, но жизнь слишком коротка, чтобы ждать.

– Это ужасно, Руби, – выдохнула Энджи. – Просто ужасно.

Девочка промолчала.

– А твой отец?..

Наматывая телефонный провод на палец, Руби рассказала, что тело отца было найдено в лесу, всего в нескольких футах от дома.

– Он сидел возле дуба, а рядом валялась пустая чашка. Ее проверили на наличие яда. В полиции сказали, что все указывает на самоубийство.

Голос Руби звучал обыденно и безразлично.

– О господи! – воскликнула Энджи. – Мне так жаль. – Она на мгновение замолчала, а потом поспешно спросила: – Где ты сейчас, дорогая?

Руби не отвечала, пытаясь осмыслить произнесенное тетей слово – «дорогая».

Никто так не называет Руби. Больше никто.

– Я дома, – наконец произнесла она. – Не могли бы вы попросить дядю Пола позвонить мне, как только у него появится возможность?

Повесив трубку, Руби вышла во внутренний двор, спустилась по ступеням и направилась в лес. Вокруг стояла тишина, которую нарушали лишь свист птиц, жужжание насекомых да шорох ветвей, когда по ним прыгали белки. Проходя мимо могучего дуба, она легонько хлопнула рукой по стволу и двинулась дальше. Подошвы ее поношенных серо-белых теннисных туфель утопали в мягкой земле и влажной листве.

Руби пошла по узкой, едва различимой тропинке и вскоре оказалась на небольшой поляне, в центре которой стоял огромный валун. Камень был скользким от росы, мелкие вкрапления кварца поблескивали в лучах пробивавшегося сквозь кроны деревьев солнца. Руби взгромоздилась на валун, положила ногу на ногу и осторожно поддела ногтем резиновый ярлык на подошве левой туфли. Когда-то на нем было написано слово «KEDS», но девочка ковыряла его так часто, что теперь от названия остались лишь две первые буквы.

Руби положила руку на камень, предвкушая ощущение исходившей от него ледяной прохлады, но быстро отдернула, потому что вместо шероховатой поверхности коснулась чего-то живого и гладкого. Руби опустила глаза. В шести дюймах от нее свернулась клубком толстая змея. Она зашипела, и девочка вскочила с камня и отошла на несколько шагов, не сводя взгляда со змеи. Ее злые глаза-бусинки блестели, а изо рта угрожающе высовывался раздвоенный язык. Вдоль зеленого, точно кроны деревьев, тела проходили тонкие желтые полоски.

Чтобы доказать отсутствие страха, Руби протянула к ней руку. Змея вытянулась, а потом снова свернулась в клубок. Тогда Руби пошевелила пальцами, и этого оказалось достаточно. Змея подняла голову и со злобным шипением бросилась на протянутую руку.

Руби могла бы закричать, но не стала: все равно никто не услышит.

Глава 3
Энджи

Усадив Пи Джея в кроватку с высокими бортами, я натянула галоши, выбежала на улицу и, шлепая по грязному двору, обдумывала услышанное. Самоубийство… Какой ужасный поступок! Я не знала, как найти нужные слова и рассказать Полу о смерти его брата. Он будет раздавлен.

 

А Руби! Представить только, в каком положении оказалась девочка. Мать ее бросила. Отец тоже. Очевидно, поступок жены разбил ему сердце, и он предпочел лишить себя жизни, нежели взглянуть в лицо реальности. Как родители могли так поступить с собственным ребенком?

Я вспомнила, как Руби примолкла, услышав обращение «дорогая». Оно сорвалось с языка по привычке: так я всегда проявляла нежность к племянникам и племянницам, – но Руби семнадцать лет, а мне – двадцать один. Вряд ли она мне поверила. Не стоило этого делать.

У кромки леса я свернула на широкую, утопающую в грязи дорожку, ведущую к студии Пола. Сквозь тонкие ветки кедров и берез проглядывали солнечные лучи и согревали мои плечи. После того как в конце девятнадцатого века были вырублены почти все деревья, леса здесь, в округе Дор, редкие. Я испытывала странное ощущение – лес словно выставлял меня напоказ и в то же время обступал со всех сторон.

Этот участок земли в два акра некогда принадлежал моим бабушке и дедушке. Год назад мы с Полом поженились и поселились в их небольшом коттедже. В десяти ярдах от него, в бывшем сарае, располагалась крохотная студия Пола.

– Пол! – крикнула я, распахивая дверь.

Муж оторвался от натянутого на мольберт холста. Стоявший рядом стол был завален коробками с акварельными красками, кистями всевозможных размеров, стаканами с водой и перепачканными тряпками. На подлокотниках от старых кресел, прикрепленных к стене, располагались картины на разных этапах создания. На них были изображены виды Норт-Бея, озера Мичиган и заката над Грин-Беем по другую сторону полуострова.

– Что такое, Энджел? – Пол посмотрел на меня.

– Даже не знаю, как тебе сказать… – Я переступила порог студии. – Речь о Генри. И Силье.

– А что с ними такое?

Я судорожно сглотнула.

– Руби звонила. Она сказала… О, Пол! – Я крепко обняла мужа. – Генри… умер.

Высвободившись из моих объятий, Пол тяжело опустился на стул.

– Не понимаю.

– Я тоже. Но Руби сказала… Она сказала, что Генри нашли в лесу неподалеку от дома. Полиция считает, что это… самоубийство. – Я почувствовала, как слезы обожгли мне глаза. – А Силья пропала. По словам Руби, она их бросила.

Рассказав мужу об оставленной Сильей записке, я замолчала, давая ему возможность переварить услышанное.

Пол не произнес ни слова.

– Ты уверена? Ты уверена, что Руби сказала именно это? – наконец спросил он.

Я кивнула. Пол посмотрел в окно, а затем снова повернулся ко мне.

– Расскажи все. Слово в слово повтори, что сказала тебе Руби.

Генри жил в штате Нью-Йорк с женой Сильей и дочерью Руби. Я встречалась с ними лишь один раз, прошлой осенью, когда они приезжали на нашу с Полом свадьбу.

Вечером накануне торжества я пожелала Полу спокойной ночи и отправилась в свою комнату, чтобы провести последнюю ночь в девичьей постели. На следующий день я не видела Пола до тех пор, пока не вошла в церковь Святой Марии и не остановилась рядом с ним у алтаря. Там уже стоял его брат.

Пока святой отец произносил речь, я искоса поглядывала на Генри, поражаясь его сходству с Полом. Мы с моими братьями и сестрами тоже очень похожи друг на друга: у всех тускло-каштановые волосы, веснушчатые носы и круглые голубые глаза под изогнутыми дугой бровями, – однако Генри и Пол – высокие, худощавые, с узкими лицами, копнами темных волос и блестящими карими глазами – со стороны выглядели близнецами.

Собственно говоря, почти так и было. На первом свидании Пол поведал мне, что разница в возрасте между ними всего год и что с самого детства они были неразлучны.

– У нас почти не было друзей, – рассказывал Пол. – Да мы в них и не нуждались, вполне довольствуясь обществом друг друга.

Братья родились в Калифорнии. Их родители работали смотрителями виноградников, и мальчики выросли среди зеленых лоз. Они помогали матери и отцу ухаживать за прихотливыми растениями, собирать урожай и перерабатывать его в вино.

– Вы, так же как римляне, давили виноград ногами в огромных деревянных кадках? – спросила я Пола, подавшись вперед так, чтобы ему стала видна моя грудь, выглядывавшая из декольте любимого платья в горошек.

– Каждую осень, – с улыбкой заверил Пол, и мое сердце затрепетало.

Да и у кого хватило бы смелости меня осуждать? Ведь своей широкой улыбкой и блестящими глазами Пол напоминал мне Кэри Гранта. Я была бессильна перед чарами Пола Гласса – привлекательного художника средних лет, появившегося в округе Дор словно бы из ниоткуда.

Как и всегда летом, я работала горничной в отеле «Гордон Лодж». Работа эта была довольно изнурительной, ведь гостевые домики приходилось убирать в нейлоновом форменном платье и чулках, снять которые было нельзя даже в самые жаркие дни. Этого требовало руководство. Однажды в полдень, закончив смену, я вошла в главное здание, чтобы выпить воды. Незнакомый мне бармен, весело насвистывая, мыл стаканы. Две верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, так что я разглядела медальон святого Христофора, поблескивавший на покрытой темными волосами груди. Устраиваясь за стойкой, я испытала почти непреодолимое желание протянуть руку и коснуться этого самого медальона. Бармен улыбнулся, сверкнув карими глазами, и поставил передо мной стакан ледяной воды прежде, чем я попросила его об этом.

В тот же вечер состоялось наше первое свидание. Я сбегала домой, приняла душ, переоделась и вернулась в бар, где сидела у стойки и ждала, пока Пол закончит смену.

Он рассказывал, что они с Генри воевали. Впрочем, как и большинство молодых людей того времени. Пол – на Тихом океане, а Генри – в Европе. Перед отправкой на фронт подразделение Генри ненадолго остановилось в Нью-Йорке, где он и встретил Силью.

– Что за необычное имя – Силья? – спросила я. – Итальянское? Вроде святой Сесилии?

– Нет, это финское имя, – пояснил Пол. – Силья выросла в социалистической общине в Бруклине. Один за всех, и все за одного. Глупость какая! – Пол усмехнулся. – Но теперь ее образ жизни изменился.

– И как же она живет теперь?

– Богато, – ответил Пол, поморщившись. – Силья живет богато.

Первое свидание закончилось в постели. С тех пор мы начали проводить ночи вместе. Днем мы тоже встречались – в комнате Пола, которую он снимал в городе.

Прежде чем войти в здание, я украдкой оглядывалась по сторонам, желая остаться незамеченной. Ведь если бы я встретилась с кем-то из знакомых, о моих похождениях стало бы известно родителям или братьям. Никогда раньше я не делала ничего подобного, но и таких мужчин, как Пол, мне тоже не доводилось встречать. Он отличался от парней, рядом с которыми я росла, так же разительно, как павлин от чайки, стаи которых кружили вокруг нашего отеля в поисках пищи. И дело было не столько в его обаянии, сколько в зрелости. Он везде бывал, все видел. Ничто не могло выбить его из колеи – ни внезапная перемена погоды, ни грубость постояльцев, ни спущенная шина на пустынной дороге. Ни один мужчина в мире за исключением моего отца не имел таких умелых рук. И я поняла, что могу безгранично ему доверять.

Удивительно, но Пол влюбился в меня так же сильно, как и я в него. Когда он мне улыбался, я чувствовала себя королевой красоты, так что совершенно не удивилась тому обстоятельству, что мы стали мужем и женой всего через три месяца после знакомства.

Жену деверя я увидела только на свадьбе. Силья оказалась довольно высокой и обладала весьма пышными формами. Изумрудно-зеленое платье без бретелек выгодно подчеркивало изгибы ее тела. Светлые волосы были зачесаны назад, и лишь несколько прядей ниспадало на лоб. Я бы не назвала Силью красивой, ибо ее крупный, похожий на картофелину нос затмевал все остальное, в том числе глаза необычного орехового цвета, которые прятались за очками в оправе «кошачий глаз».

Силья рассказала, что весьма неплохо зарабатывает, исполняя обязанности менеджера по закупкам продуктов питания в отеле «Ратерфорд».

– Это не самый крупный отель в Нью-Йорке и не самый известный, – пояснила она, – но мы славимся безупречным сервисом. В особенности наши рестораны.

Я рассеянно кивнула, оглядываясь по сторонам в поисках Пола. Он стоял за барной стойкой, смешивал напитки и со смехом беседовал с сидевшими напротив него гостями. Веселый общительный бармен даже в день собственной свадьбы.

– Жаль, что мы не можем погостить чуть дольше, – произнесла Силья, и я снова перевела взгляд на нее. – В понедельник мне нужно быть на работе.

Она достала из сумочки золотые портсигар и зажигалку и, закурив, посмотрела на меня.

– А вы, дорогая? Чем занимаетесь вы?

– Летом я работаю здесь, в отеле, – ответила я, комкая носовой платок, который, как говорится в стихотворении, девушка всегда должна иметь при себе. – Но теперь я стала замужней женщиной и все…

Я осеклась, не зная, что еще сказать. Никто, кроме членов семьи и самых близких друзей, не знал моей тайны. Впрочем, вскоре все станет очевидно, и тогда никто не удивится тому, что мы с Полом так спешили со свадьбой. Мой слегка округлившийся живот тщательно маскировало пышное подвенечное платье, перешедшее мне по наследству от старшей сестры Кэрол Энн. Она была чуть полнее меня, поэтому мне не составило труда скрыть беременность с помощью нескольких ярдов атласа и кружева. И все же Силья – невестка Пола, член его семьи. Рассказал ли Пол брату о ребенке? И если рассказал, поделился ли Генри этой новостью с женой? Я не знала.

Силья кивнула и грустно улыбнулась:

– Брак – это работа. Брак – это… Впрочем, что я об этом знаю? Не больше и не меньше, чем любая другая замужняя женщина. – Она выпустила сигаретный дым и добавила: – У каждой жены своя история.

– Да, – согласилась я. – Это верно.

Склонив голову набок, Силья окинула меня задумчивым взглядом.

– Я вижу, как вы обожаете Пола. Это очень мило. Что-то подобное я чувствовала по отношению к Генри, когда мы познакомились. Я тогда была примерно вашего возраста. – Она отвернулась к окну, из которого открывался великолепный вид на озеро. – Как давно это было.

В зале раздался звон: это гости принялись стучать серебряными вилками и ножами по своим бокалам, желая увидеть, как жених целует невесту. Наши с Полом взгляды пересеклись, и он поманил меня к себе.

– Прошу прощения, – обратилась я к Силье и поспешила к жениху.

Перегнувшись через барную стойку, я позволила Полу запечатлеть на своих губах теплый поцелуй, и гости разразились аплодисментами.

Глава 4
Силья

1942 год

В Бруклине любовь с первого взгляда случалась только в кино. Каждую субботу девушки тратили карманные деньги на то, чтобы опуститься в бархатные кресла в «Колизее» или в кинотеатре на бульваре Сансет и, задумчиво жуя попкорн, наблюдать за Барбарой Стэнвик, без памяти влюблявшейся в Генри Фонду, Вивьен Ли, гипнотически заглядывавшей в глаза Лоуренсу Оливье, или Айрин Данн, становившейся жертвой чар Кэри Гранта.

А после сеанса они выходили на шумные грязные улицы и направлялись домой – к уставшим на работе матерям, молчаливым отцам и ватагам младших сестер и братьев. Исполненные мечтаний, девушки писали в личных дневниках свои имена рядом с известной фамилией – что-то вроде «миссис Эмма Оливье», пытаясь представить, что было бы, если бы на пороге их дома вдруг возник герой девичьих грез Лоуренс. Он наверняка тотчас же позабыл бы свою Вивьен, воспылав страстью к Эмме.

Такой девушкой была и двадцатилетняя Силья Такала. Чистая, точно медный чайник, которому еще только предстояло испытать жар пламени, она знала о любви лишь то, что видела на экране кинотеатра.

А потом в ее жизнь пришла настоящая любовь. Совсем как в кино.

Это случилось на автобусной остановке, когда Силья направлялась в гости к своей подруге Джоанне. Пятница в колледже Хантер обычно была коротким днем. В выходные Силье предстояло выполнить довольно большой объем домашних заданий, но она не видела Джоанну несколько месяцев – с тех самых пор, как семья подруги переехала из финского поселения в Бруклине в финскую общину в Гарлеме.

Силья ждала своего автобуса, когда высокий и невероятно худой молодой человек в военной форме, каковые в те дни часто встречались на улицах городов, нерешительно тронул ее за плечо и робко улыбнулся:

– Мое почтение, мисс. Я хотел бы попасть в зоопарк в Бронксе. Не подскажете, на какой автобус мне сесть?

– В зоопарк? Почему вы хотите поехать именно туда? – Силья не могла отвести взгляда от незнакомца. Ведь перед ней стоял двойник Кэри Гранта с лучистыми глазами и притягательной улыбкой.

– Я остановился в Нью-Йорке всего на несколько дней и решил, что мне стоит осмотреть достопримечательности. – Он взглянул на ясное, залитое солнцем небо – непривычно безоблачное для начала марта. – К тому же приятно провести такой погожий денек в зоопарке.

 

Какое необычное времяпрепровождение для находившегося в увольнительной солдата! Улицы Манхэттена изобиловали бурлеск-клубами, барами, ресторанами… Молодой мужчина, чье будущее представлялось весьма неопределенным, мог вкусить любых удовольствий. А этот ненормальный – пусть и весьма привлекательный – захотел посетить зоопарк Бронкса!

– Меня зовут Генри, – представился молодой человек, хотя Силья ни о чем таком его не спрашивала.

– Силья, – ответила она.

Рядом с грохотом остановился автобус, выпустив из выхлопной трубы облачко удушливого газа.

– Это ваш номер, – произнесла Силья. – И мой тоже.

До Джоанны Силья так и не добралась, весь день проведя с новым знакомым. Несмотря на желание посетить зоопарк, Генри, казалось, совсем не обращал внимание на животных, поскольку не сводил взгляда с Сильи.

Когда они сели в автобус, следовавший на окраину города, уже сгущались сумерки. Молодой человек обнял Силью за плечи, и это проявление вольности ее встревожило и вместе с тем невероятно возбудило. Еще никогда в жизни она не становилась объектом публичного обожания, но готовившиеся отправиться на войну молодые люди и сопровождавшие их девушки могли позволить себе почти любые нежности. Поэтому, когда Генри поцеловал свою спутницу, никто из пассажиров даже бровью не повел. Сердце же Сильи заколотилось точно сумасшедшее.

– Мне просто необходимо увидеть тебя снова, – произнес он. – Я могу тебе позвонить?

Может ли он позвонить? Что за вопрос! Вложив в руку Генри клочок бумаги с номером своего телефона, Силья вышла на Шестьдесят восьмой улице и направилась к подземке.

Дома мать недовольно поинтересовалась, где пропадала дочь.

– Прости, äiti. Поезда в метро ходят с опозданием. – Силья наклонила голову, чтобы мать не заметила блуждавшую на ее губах улыбку.[1]

«Любовь с первого взгляда? – спросила себя Силья, ложась в постель, и, сунув руку под ночную сорочку, принялась рассеянно поглаживать грудь. – Но ведь любви с первого взгляда не существует, – напомнила себе, сжимая соски и ощущая, как они становятся твердыми и невероятно чувствительными под тонкой хлопчатобумажной тканью. – Такое случается только в кино».

Потом, опуская руку ниже, подумала:

«Может, да, а может, и нет».

Они встретились на следующее утро в кафе «У Вика», неподалеку от колледжа Хантер. Силья выбрала это место не случайно: надеялась, что однокурсницы увидят ее рядом с этим красавчиком военным, – однако в кафе никого из знакомых не оказалось.

– Нью-Йорк – мой город, – сделав глоток кофе, сказала она Генри, прихлебывавшему черный чай. – Я могу показать тебе здесь все, что только пожелаешь. Я живу в этом городе с рождения и знаю о нем почти все.

Генри тихо засмеялся.

– В самом деле, красотка? Что ж, посмотрим.

Он проявил интерес к абстрактной живописи, поэтому Силья повела его в открывшийся недавно Музей современного искусства. Они переходили из зала в зал, и Силья восхищалась работами Кандинского и Пикабиа, но Генри только усмехался.

– Я не назвал бы это абстракционизмом, – заметил он, указывая на одну из гравюр Кандинского. – Где смелость? Где обнаженная натура?

Один из посетителей, услышав его слова, спросил:

– Вы знаете музей Риверсайд?

Когда же молодые люди покачали головами, незнакомец протянул им рекламный проспект.

– Там представлена потрясающая экспозиция работ американских художников-экспрессионистов. Вы не пожалеете потраченного времени.

Молодые люди направились на окраину Нью-Йорка.

– Ну вот, совсем другое дело, – произнес Генри, рассматривая работы Ротко, Готлиба и других художников. – Эти американцы знают, как преуспеть.

Генри знал, что именно он хочет, и Силья должна была исполнять его желания. Однажды она надела на свидание облегающий зеленый пуловер с жемчужными пуговицами и юбку-карандаш.

– Ты потрясающе выглядишь! – заметил Генри, оглядывая девушку с ног до головы. – Тебе стоит всегда носить зеленый цвет, он делает твои глаза более выразительными.

Правда, говоря это, Генри смотрел Силье не в глаза, а чуть ниже. Она улыбнулась и поблагодарила его за комплимент.

Через несколько дней они снова встретились «У Вика» во время перерыва на ланч. Силья была в розовой блузке свободного покроя и расклешенной юбке из серой шерсти. Она сочла, что Генри оценит этот ее любимый наряд, однако при виде Сильи Генри нахмурился и грубовато спросил:

– А где зеленый?

– Я забыла, – ответила Силья.

– В следующий раз не забывай, куколка.

После того случая, отправляясь на свидание с Генри, Силья всячески старалась включать в свои наряды что-нибудь зеленое: шарф, шляпку, украшения. В конце концов, напоминала она себе, Генри – военный и готов отдать жизнь за свою страну. Он просил ее о такой малости. Так почему бы не удовлетворить его просьбу? Ведь это самое меньшее, что она могла для него сделать.

До встречи с Генри Силья много времени проводила в библиотеке колледжа, однако теперь, боясь пропустить его звонок, всегда занималась дома. Они с матерью жили в небольшой квартирке, которая располагалась в финской общине Алку. По вечерам Микаэлы довольно часто не было дома: вместе с другими финскими женщинами она входила в отряд противовоздушной обороны, – поэтому о телефонных звонках ничего не знала. Силья хватала трубку, и ее лицо тотчас освещала широкая улыбка. Ведь на другом конце провода Генри сообщал ей о том, что находится на Манхэттене.

– Могу ли я вытащить тебя из твоей мрачной тюрьмы? – спрашивал он. – Давай отправимся в какое-нибудь модное заведение и повеселимся на славу, а?

Силья не знала, шутит ли Генри или действительно верит в то, что говорит об Алку, где ни разу не был. Тюрьма? Ничего подобного. Их наполненная светом квартира была довольно уютной. Впрочем, Силья всегда отвечала согласием и обещала приехать через полчаса.

Выйдя из метро, она сразу попадала в объятия Генри, и ее сердце колотилось точно сумасшедшее. Когда он прикасался к ней – даже помогая снять в ресторане пальто, – Силья краснела до корней волос, а по телу разливалось тепло.

Каждый раз, встречаясь с Генри, она надеялась, что он предложит снять комнату в отеле, хотя была вовсе не из тех, кто задумывается о подобных вещах. Раньше представление Сильи о сексуальных отношениях было весьма размытым, а фантазии ограничивались поцелуями с каким-нибудь призрачным незнакомцем. Но это было до появления в ее жизни Генри. Теперь, лежа по ночам в своей девичьей постели, Силья закрывала глаза и видела его лицо, а потом мечтала, как на нее обрушивается дождь его поцелуев. Дотрагиваясь до себя, она воображала, что ее касаются теплые руки Генри.

Через десять дней после знакомства, когда они прогуливались по Центральному парку, Генри взял Силью за руку и надел ей на палец скромное колечко с бриллиантом.

– Выходи за меня замуж. Выходи за меня, Силья, а когда война закончится, я вернусь, и мы замечательно заживем одной семьей. Это будет жизнь, какую ты не представляла даже в своих самых необузданных фантазиях. – Он легонько сжал ее руку. – Я стану твоим навечно, если ты согласишься принадлежать мне.

Силья лишилась дара речи. Неужели он действительно обращался к ней, к Силье Такала – симпатичной, но обыкновенной девушке из Бруклина? К девушке, произносившей прощальную речь в выпускном классе школы и отправившейся продолжать учебу в колледж Хантер? К той, которая была гордостью и радостью не только матери, но и всего Алку? Возможно ли, чтобы именно ей вручили кольцо и сделали совершенно нелогичное, но такое чертовски романтичное предложение руки и сердца? Ведь именно такие истории и снимают в Голивуде.

Не веря, что это происходит на самом деле, Силья ответила согласием.

1Мама (фин.).

Издательство:
Издательство АСТ
Книги этой серии: