Пираты офшорного моря

Часть I
Кяфир

Глава 1
Заказ

Выглянув в окно, Мухаджир увидел, как Матвей Черный, подхватив супругу под локоток, зашагал к калитке. Непритязательный и веселый, он располагал к себе всякого, кто с ним общался, и Мухаджир как-то однажды подумал, что тоже угодил под его обаяние. Когда придется распрощаться с этим домом, ему будет не хватать общения со стариком.

Телефонный звонок вывел его из задумчивости.

– Это Абу Рахим, Мухаджир, – раздался негромкий голос.

– Я узнал тебя, брат.

– Ты все еще у этого артиста?

– Да, он занятный старик. Это место меня пока устраивает. Вряд ли кто-нибудь вздумает меня здесь искать. Спасибо нашим братьям, что помогли устроиться к нему.

– Хорошо. Но думаю, что скоро тебе нужно будет перебираться в другой уголок.

– Что-нибудь случилось, брат?

Мухаджир невольно посмотрел на дверь, словно опасался, что кто-то может подслушать их разговор. Для старика было бы большим откровением, если бы он услышал, как его охранник бойко лопочет по-английски.

– Мы хотели пропустить с твоей помощью несколько серьезных денежных траншей. Эти деньги через офшорные зоны должны уйти в Сомали на борьбу с неверными. Сейчас там собирается очень много наших, готовится очень серьезная акция. Что ты на это скажешь?

– Это неожиданно. Прежде я не занимался подобными вещами. Почему вы не хотите проделать все это в Европе?

– У нас возникли некоторые трудности. Многие наши счета в Европе заморожены, и нам бы не хотелось рисковать в очередной раз.

– Значит, это моя новая задача?

– Да. Сейчас в России с переводом денег полегче. Нужно только найти подходящих людей, кто взялся бы за эту работу. У тебя есть на примете такие люди?

– Надо подумать, – ответил Мухаджир, перебирая возможные варианты. – Твои рекомендации?

– Эти люди должны быть, скажем так, незаметны… Если они вдруг исчезнут, то чтобы вокруг этого не поднимали шумиху. Иначе это может скверно отразиться на наших делах.

– Я тебя понимаю, брат, – ответил Мухаджир. – Не в первый раз. Таких людей я найду. А за траншами прослежу лично.

– Вот и славно. Аллах акбар!

– Аллах велик!

С минуту после окончания разговора Мухаджир размышлял о том, что стоит предпринять в первую очередь, потом поднял трубку.

– Рамзиль?

– Я слушаю тебя, брат.

– У тебя есть на примете три-четыре человека, желательно студенты или люди, проживающие здесь временно, чтобы они одолжили нам свои паспорта? Обещаю им безбедную жизнь.

– Кажется, я понимаю, в чем дело… У меня есть приятель, большой поклонник Вероники Сероглазой, он свой человек в среде всяческих искателей легких денег.

– Послушай, Рамзиль, мне нет дела ни до твоего приятеля, ни до Вероники Сероглазой. Мне нужны люди для большого дела. Ты говоришь не о том, – не скрывая раздражения, сказал Мухаджир.

– Я еще не договорил, брат, – спокойно отозвался Рамзиль. – Так вот, там, кроме всех прочих, крутятся ребята, которые за деньги воруют разные вещи у артистов. Для фетишистов. Причем весьма неплохо наживаются на этом. Среди них есть трое весьма толковых ребят, главный у них некий Тимофей. Я им закажу выкрасть что-нибудь у того артиста, которого ты охраняешь, а ты посмотришь, насколько хороши они в деле. Уверен, что они придумают что-нибудь занятное, ребята – настоящие мастера своего дела. С головой работают, именно такие нам и нужны. А уж там ты с ними сам поговоришь, думаю, что они не откажутся подработать на стороне. Договорились?

– Кажется, я тебя понял. Жду твоих людей. – Мухаджир, известный здесь под именем Гурий Мещерский, положил трубку.

Глава 2
«Корпорация ценностей»

Суббота была тем днем недели, когда они собирались вместе, трое школьных друзей: Тимофей Воропаев, Леша Панкратов и Александр Чистяков.

Золотое правило субботы гласило: ничего такого, что могло бы отвлечь от общения – ни девушки, ни родители. Ничего! Просто болтали о том о сем, веселились, как могли, и попивали красное вино. В этом была какая-то своя сокровенная прелесть, ведь уже на следующий день приходилось включаться в обычные заботы.

Как-то незаметно привычка встречаться по субботам переросла в нечто большее, чем обыкновенные посиделки на кухне. Неожиданно возникли общие интересы, еще более укрепившие их школьный союз, а главное – появилась возможность неплохо заработать.

Все началось три года назад, когда приятель Тимофея, Федор Кураев, бизнесмен средней руки, предложил достать для него что-нибудь из одежды Вероники Сероглазой (восходящая звезда, у которой в крестных мамах была сама императрица российской эстрады). Обратился Федор к Тимофею не случайно, потому что как раз в то время тот работал в охране Вероники Сероглазой. Все его обязанности сводились к тому, чтобы пошире распахивать перед певицей дверь, когда она куда-нибудь заходит, и, не жалея лицевых мускулов, изображать радостную улыбку, что, собственно, он исправно и делал. Впрочем, за те деньги, что восходящая звезда платила своему охраннику, можно было бы даже кланяться ей в пояс. Но подобного усердия от него и не требовалось, а то немногое, что ему приходилось демонстрировать, певицу вполне устраивало. Так что своей службой Тимофей был вполне доволен.

Позаимствовать какую-нибудь деталь из одежды певицы для Тимофея не составляло большого труда, тем более что Вероника Сероглазая не отличалась особой аккуратностью и разбрасывала свои вещи по всем комнатам и гримерным, где только гастролировала. Причем театральной одежды у нее было такое огромное количество, что, даже если бы исчезло полдюжины сценических платьев, она едва бы заметила пропажу. Если проявить некоторую ловкость, можно было заполучить какую-нибудь занятную вещицу даже из ее интимного гардероба.

– Послушай, я просто тащусь от этой девочки! – наседал Кураев на Тимофея. – Ты можешь мне не поверить, но у меня дома все стены плакатами с ее изображениями завешаны. – Воропаев понимающе кивнул: верилось легко, Федор всегда был немного странный. – Для тебя это пустячок, а я тебе за это хорошо заплачу.

Поначалу Тимофей посчитал просьбу Кураева обыкновенным чудачеством, от которого можно было отмахнуться, что, собственно, он и сделал. Но при следующем разговоре, когда Федор положил перед ним аккуратную пачку зеленых банкнот с изображением заморского президента, объявив, что предложенные деньги всего лишь задаток за услугу, Тимофей отнесся к его просьбе гораздо внимательнее.

– Хорошо, – кивнул Воропаев, – кажется, я знаю, как тебе помочь.

Уже на следующий день Тимофей выкрал из гримерной Вероники Сероглазой широкую атласную ленточку, на которой был вышит профиль певицы, а на следующий день в небольшом уютном ресторане торжественно передал ленту заказчику. Ликованию Федора не было предела: он так громко завопил, что напугал официанта, и если бы не его отменный профессионализм, тот наверняка уронил бы поднос с бокалами прямо на его белые штаны. Тимофей расслабленно улыбался: приятно доставлять человеку радость, тем более что это легко. Но вдвойне приятно получать за это хорошее вознаграждение.

В общем, в тот день они расстались самыми лучшими друзьями, даже строили какие-то совместные планы. Но надо же было случиться, что именно эта ленточка для Вероники Сероглазой была своеобразным оберегом, который она брала с собой на всякое выступление. Так что следующий концерт певица провела без своего заветного талисмана, оборвав свое выступление на середине. И если ее не освистали в тот вечер, так только из уважения к своей великой крестной.

Весь следующий вечер из гримерной Вероники Сероглазой доносилось надрывное рыдание, а на следующий день она вышла, как всегда, собранная и уверенная в себе. Еще через час певица рассчитала всю свою охрану, а к обеду в ее офис прибыли вновь нанятые секьюрити (точно такие же парни в строгих темно-синих костюмах).

Тимофей тоже оказался в числе потерпевших. Не сказать, что он сильно жалел о своем увольнении: уж слишком взбалмошная была девица. Но платила она прилично: можно было не думать о хлебе насущном, оставалось лишь поплевывать в потолок и делать вид, что занимаешься чрезвычайно важным делом. Вообще трудно было представить кого-либо, позарившегося на ее тощие телеса.

Как бы там ни было, но пришлось искать работу. И тут совершенно неожиданно ему опять позвонил Кураев. Терпеливо выслушав жалобы Тимофея, он посоветовал не унывать и пообещал, что компенсирует убытки, а заодно завалит работой, которая запросто перекроет прежние заработки Тимофея.

Именно тогда Воропаев узнал, что есть масса фанатиков, которые готовы были за вещи своих кумиров выплатить немалые деньги. Вот так началась новая страница его жизни, и скоро он лично убедился в том, что жить можно весьма неплохо, даже не выходя на службу. Уже через полгода Тимофей мог позволить себе некоторые излишества: например, съездить на месяц в Европу, чтобы взглянуть на исторические достопримечательности и покататься на лыжах в горах.

Эти чудаки-фетишисты последующие три года позволяли ему вести весьма привольную жизнь.

Работа была не пыльная, не требовала огромных энергозатрат, не нужно было устанавливать рекорды по поднятию тяжестей. Если от него что и требовалось, так только изобретательность по части изъятия личных вещей эстрадных звезд и прочих знаменитостей. А потому ему не однажды приходилось применять актерские задатки и представляться лифтером, сантехником, а однажды, надев белый халат, он вовсе отрекомендовался гинекологом.

Но дело того стоило!

Когда заказов стало поступать очень много и у Тимофея просто не хватало физических возможностей удовлетворить спрос, тогда он подключил к делу двух своих школьных друзей, изнывающих от безделья и не знавших, где можно сорвать хорошую копейку.

Поначалу они встретили его предложения с явным недоверием. Возник традиционный вопрос: какой идиот в наше время станет выкладывать за чужие несвежие стринги пять тысяч долларов… Но когда Тимофей на глазах приятелей вынес из гримерной известной танцовщицы капроновые чулки весьма сомнительного качества, которые тут же и продал на выходе полноватому мужичку лет сорока пяти за весьма кругленькую сумму, то они всерьез призадумались. Странно было наблюдать за мужчиной, который, уткнувшись лицом в чулки, шумно и с невероятным аппетитом, расширенными от восторга ноздрями, вдыхал запах предмета своего обожания. А потом, повязав чулки на шею будто шарф, он гордо пошел по улице.

Еще через неделю приятели дали название своей неофициальной компании – «Корпорация ценностей». Как позже выяснилось, в Москве существовало целое сообщество воришек, гонявшихся за вещами знаменитостей (они называли себя «раритетчиками»). Однако наиболее активных, таких как они, насчитывалось не более полусотни.

Некоторые группы раритетчиков имели конкретную специализацию и промышляли вещами исключительно оперных певцов, что накладывало на их внешность, манеру одеваться и поведение определенный отпечаток. Они выглядели неимоверно важными, серьезными и сосредоточенными, словно готовились к выходу на сцену. Другие, напротив, были невероятно коммуникабельны, веселы, остроумны – это были раритетчики всевозможных звезд реалити-шоу, славившихся раскрепощенностью и экстравагантностью.

Группа Тимофея Воропаева особой специализации не имела и охотно бралась за ту работу, за которую хорошо платили. Тем более что уже были отточены определенные методы и изощренные приемы, позволявшие проникнуть даже к самой закрытой звезде. Самым проверенным методом, разумеется, был подкуп: за щедрое вознаграждение мог дрогнуть даже самый стойкий охранник. А уж если не удавалось пробить эту брешь, приходилось обращаться к обслуживающему персоналу, который за весьма скромное вознаграждение способен был вынести из комнаты знаменитости даже личную кровать.

Так что жилось им небедно и даже где-то весело. Вскоре выкристаллизовался своеобразный корпоратив, так сказать, клуб по интересам, и Тимофей находил время, чтобы встретиться и пообщаться с коллегами из других областей этого промысла.

Выработался даже своеобразный кодекс, нарушать который считалось неприличным. Среди звезд имелись люди, которые были вхожи в самые высокие политические кабинеты – режиссеры, снявшие культовые фильмы, или артисты, имеющие влияние в политической тусовке. От таких следовало держаться подальше – не из чувства благоговения перед их талантами, а из чувства элементарной безопасности. Уж эти могли надолго отравить существование! Тимофей мог припомнить случай, когда за решетку отправились пять человек – только потому, что со стола народного артиста была похищена его любимая авторучка. Ладно бы она представляла собой какую-нибудь историческую или антикварную ценность, а то ведь ручку эту ему подарила любовница, с которой он расстался три года назад, но ручку продолжал хранить в своем кабинете как память.

Лучше работать по-мелкому, втихую, не привлекая к себе особого внимания – красть трусики и лифчики у звездочек, которых полно на эстрадном небосводе. Правда, время их существования не столь длительное, но вполне хватало на то, чтобы месяц-другой безбедно прожить на деньги за какую-либо вещицу. И даже кое-что отложить на черный день.

Собирались по субботам, чтобы подвести итоги проделанной работы и обсудить планы на ближайшие дни. Складывались ситуации, когда с заказом невозможно было справиться в одиночку, приходилось действовать всей группой.

В этот раз отчитывался Леша Панкратов, крупный, добродушный блондинистый парень с пухлыми губами. Людей с такой комплекцией, как у него, обычно называют шкафами. Гору рельефных мускулов увенчала сравнительно небольшая белокурая голова, которая, казалось, была прикреплена к нему от другого тела. Такую фигуру можно было представить на поле брани, прокладывающую путь самоходным орудиям, а то и целому танковому соединению, но уж никак не умелым охотником на предметы женского туалета. Но подобное занятие, кроме куска хлеба с густо намазанной икоркой, давало еще целый ряд преимуществ: например, он стал вхож в эстрадное закулисье, где роем клубились хозяева и хозяйки предметов его охотничьих интересов. Обходительный, фактурный, Алексей нравился женщинам, легко завязывал с ними близкие отношения, но никто из них не мог даже предположить, что в первую очередь его интересовали не их сдобные телеса, а предметы их интимного туалета. Так что они бывали чрезвычайно удивлены, когда после бурного свидания с галантным молодым человеком у них вдруг исчезали эксклюзивные пояса или пропадали ночные рубашки.

Как бы там ни было, но жил Алексей весело, перепрыгивая из одной койки в другую, и, похоже, ничего не собирался менять в своей жизни.

Глянув на вино через тонкое стекло, он продолжал прерванный рассказ.

– Задышала она тяжело, в самое ухо. Вижу, созрела девка. Ну, я и начал с нее платье стаскивать. Поначалу-то ничего было, выскользнула она из него, как ящерица из кожи, а когда лифчик начал снимать, отстранилась от меня и говорит: «Я сама». Ну что тут делать, стою, жду. А она аккуратненько так на стульчик белье складывает, как будто не у любовного ложа, а в бане раздевается. А я голову ломаю, как же у нее лифчик-то стянуть.

Тимофей сдержанно усмехнулся. Ситуация была знакома: одно дело, когда, имитируя страсть, разбрасываешь предметы женского туалета по всей комнате, где запросто может «затеряться» вещица, столь нужная заказчику, и совсем другое, когда женщина, не потеряв рассудок, аккуратно укладывает свою одежду. Потом трудно будет убедить ее в том, что трусики исчезли вследствие необузданного воссоединения двух тел.

– А ведь мне за него три тысячи баксов обещали! Думаю, что делать? И тут вспоминаю, что под кроватью у меня валяется похожий лифчик! Не такой изящный, как у нее, но тоже черный! Думаю, как же его достать, чтобы она не заметила? «Переворачивайся», – говорю. И вот пока она растопыривалась, я сунулся под кровать и поднял этот лифчик. Хорошо, она не заметила. Повернулась ко мне и спрашивает: «Ты чего, уснул там, что ли?» А я говорю: «Любуюсь тобой». Гляжу на нее – ничего так станок, не прогадал. Ухватился за него обеими руками, ну и пошел, как я это умею.

Тимофей невольно улыбнулся: в возможностях приятеля он сумел убедиться на прошлой неделе, когда они, познакомившись с двумя подругами, повели их в холостяцкую берлогу Алексея. В комнате, где Алексей уединился со своей новой знакомой, поднялся такой невообразимый стук, словно всю ночь он занимался ремонтными работами. Удивительно, но соседи к молодецким забавам Алексея относились с большим пониманием, и за то время пока он колотил спинкой кровати о стену, никто даже не постучал, чтобы выразить свое неудовольствие.

– На двадцать пятой минуте вспомнил, что нужно подменить ей лифчик. Потянулся к ее одежде, а она мне так яростно кричит: «Не останавливайся! Побыстрее давай!» Хочу честно сказать, мужики, не знаю, как и выдержал, думал, что не хватит меня. А тут она вдруг как-то сразу напряглась, заорала. Потом вдруг ее пот прошиб, она выскочила из моих горячих объятий и плюхнулась животом на постель. Я думал, мужики, что я ее того… до самой смерти уделал, гляжу, совсем не шевелится. Мысли какие-то нехорошие стали в голову приходить. Раздумываю, как же мне от трупа-то избавиться? Да и как же я ее в таком непотребном виде тащить стану? Но смотрю, реснички у нее задергались, ну и вздохнул облегченно, слава богу, живая! Спрашиваю: «Ты как?» А она мне отвечает: «Сил моих бабских нет, ногами даже пошевелить не могу». Я уж понял, что она с полчаса не очухается, поднялся потихонечку, лифчик ее взял, а вместо него старенький подложил. Только я рядышком прилег, как она глаза открыла и спрашивает: «Чего же ты со мной сделал?» Я тут перепугался, думал, неужели заметила? Под простачка решил сыграть, спрашиваю: «А что такое?» А она говорит: «Ты меня чуть на тот свет не отправил, теперь я поняла, что такое рай». Вот так-то, братцы. Только я прилег, чтобы с силами собраться, а она меня в бок толкает: давай по новой! Ненасытная баба попалась, ведь даже толком не отдышался…

Приятели расхохотались. Трудно было заподозрить в сексуальной ненасытности двадцатилетнее чудо с огромными голубыми глазами, поющее с экранов телевизоров о неразделенной любви. Но Алексею не было никакого смысла преувеличивать.

– Ну, я снова к ней пристроился. Но теперь я уже для себя старался.

– Зачем же ты у нее спер этот лифчик? – серьезно спросил Чистяков. – За все то, что ты для нее сделал, она могла тебе его подарить.

Алексей задумчиво почесал затылок:

– Возможно, так оно и было бы, только ведь расспросы начнутся: для чего он мне, то да се… Вдруг подумала бы, что кому-то подарить хочу.

– А лифчик-то ее при тебе? – спросил Тимофей.

– С собой. Хочешь взглянуть?

– Похвастайся.

Подхватив с пола кейс, Леша торжественно водрузил его на стол. Именно с таким видом VIP-клиент показывает банкиру очередной заработанный миллион. Кейс был вполне солидный: кожаный, со вставками из дорогого экзотического дерева, в таком таскать только миллионную наличность. Вряд ли у кого-нибудь возникла бы мысль, что в его благородном нутре могла храниться несвежая деталь женского туалета.

Щелкнув замками, Панкратов приоткрыл крышку. Приятели склонились над кейсом, будто в ожидании чуда. Точно так выглядят несмышленые малыши, наблюдая за волшебными руками фокусника. И надо признать, что ожидания оправдались: в нарядном хрустящем пакете, перевязанном красной шелковой ленточкой, лежал черный шелковый бюстгальтер.

– О! – восторженно выдохнули три мужика, одновременно потянувшись к пакету.

– Не лапать! – шутливо хлопнул Алексей по ладоням Тимофея. – Испортите товар. Сам покажу!

– А ведь ты счастливчик, Алексей. Бабу такую поимел, да еще и пикантную деталь ее туалета спер! А может, тебе наплевать на эти три тысячи баксов, а лучше пополнишь наши экспонаты? – кивнул Александр на витрину, стоявшую вдоль стены.

В глазах у Алексея отобразилась нешуточная внутренняя борьба. Похоже, что подобная мысль посещала и его. За время существования их «корпорации» через их руки прошло немало вещей, которые представляли настоящую ценность.

Центральное место витрины занимал пегий парик известного драматического актера. Поговаривали, что голова его была гладкой, как бильярдный шар, вот только перед любящей его публикой он представлялся густоволосым шатеном. Алексей уволок парик из гримерной в тот самый момент, когда артист стирал с лица грим. После спектакля народному любимцу пришлось пробиваться к машине через толпы поклонниц в широкополой фетровой шляпе, несмотря на июльскую жару. Позже, вопреки заведенному правилу, он выступил с обращением по телевидению к зрителям с просьбой вернуть ему накладку, пообещав за нее весьма солидную сумму.

Но на совете «корпорации» решено было не отзываться на слезное обращение народного артиста и оставить парик у себя в качестве заслуженного трофея. Вскоре он занял место в специально изготовленной витрине. Собственно, с этого парика и началось пополнение их коллекции, которую они без всякой иронии называли «золотым фондом». Во всяком случае, если продать все имеющиеся здесь экспонаты фанатам-коллекционерам, то можно было не хило разбогатеть.

Другой занятной вещью была ярко-розовая бабочка, принадлежавшая известному оперному певцу. Вроде бы на первый взгляд и мелочь. Всего-то штришок, подчеркивающий индивидуальность, но именно эта деталь оказалась для него невероятно ценной: бабочка была на нем во время первого выступления в Ла-Скала, откуда, собственно, и начался его звездный подъем. С тех самых пор он брал эту бабочку на каждое свое выступление, свято веря, что кусок выцветающей атласной ткани приносит ему неизменную удачу.

Было здесь еще с пяток вещиц рангом поменьше, добытых у не столь значительных особ, но тем не менее в выставке реликвий они занимали почетные места.

Вино незаметно кончилось. Неудивительно: подобное приключается со всеми приятными вещами, включая деньги, продажную любовь, лакомую халяву. Благо, что Алексей оказался человеком запасливым: порывшись в шкафу, надо полагать, под самую крышку забитом вещами звездочек, звезд и даже огромных планет (если рассуждать по сущесту, то в его шкафу была запрятана целая галактика), он вытащил три бутылки вина.

Вино было итальянским, весьма качественным. Как завзятый сомелье, он умело откупорил бутылку, дав понюхать пробку каждому из присутствующих, на что Александр тотчас съязвил:

– Пахнет ничуть не хуже, чем трусики Вероники.

И только после того, как каждый из присутствующих сумел насладиться ароматом разлитого вина, Алексей предложил традиционный тост:

– За тех, кто нас кормит.

Тимофей слышал этот тост не однажды, но всякий раз невольно улыбался: отчего-то ему представлялась хрипатая певица, приехавшая в Москву откуда-то с Алтая. Она пользовалась огромной популярностью у мужиков, причем невзирая на их возраст, профессии и сословия. Бывало время, когда они похищали из ее гардероба до десяти вещей за день, такой был спрос. Впрочем, звезда не унывала, возможно, что даже и не подозревала о пропажах: в ее гримерной всегда царил невероятный хаос, а одежда покрывала пол в два слоя.

Парни с удовольствием выпили. Тимофей был уверен, что в эту самую минуту каждый из них представлял себе кормящую грудь.

– Экспонаты, конечно же, хорошо, – решился на откровение Алексей. – Вот только и на жизнь деньги нужны. Да и машину нужно отрихтовать, тут вчера один урод мне в крыло въехал. Придется заниматься всем этим.

– У тебя же машина совсем новая, – сочувственно отозвался Тимофей.

– То-то и оно, – обиженно протянул Алексей. – Я ее купил два месяца назад. Потеря товарного вида. Теперь за хорошую цену ее и не продать. Покрасишь, так сразу поймут, что битая.

Пакетик с бюстгальтером лежал в центре стола. На закусь, конечно же, не подойдет, но вот занюхать – самое то!

Развязав пакет, Алексей выудил из него лифчик и, уткнувшись носом в черные атласные чашечки, протянул:

– А духан-то какой аппетитный! Не баба, а восточные сладости. Теперь я, кажется, понимаю этого фетишиста.

– Сколько, ты говоришь, он тебе пообещал?

– Три тысячи баксов.

– На четверых этого маловато, – сдержанно заметил Тимофей.

– А если учитывать тот факт, что наши удовольствия требуют денег, так это вообще ничего, – поддержал его Александр.

– Это как посмотреть, – возразил Алексей.

Вино определенно пошло им на пользу: щеки раскраснелись, как бывает после морозного воздуха, глаза поблескивали, явно требуя продолжения.

– В неделю по штуке баксов на рыло тоже весьма нехилые бабки.

На какое-то время за столом воцарилось молчание: их ничто более не интересовало, кроме копченой нарезки и твердого швейцарского сыра. В голове приятно зашумело, была создана подходящая база для продолжения разговора.

К вину Тимофей принес набор коллекционного сыра. Торжественно открыл шкатулку и поставил на стол. Выбрал кусок поаппетитнее, темно-желтый, и энергично начал его жевать. Странное дело, но сыр оказался невероятно вонючим, от него так и тянуло общественным сортиром. Трудно было поверить, что последние десятилетия этот сыр не оставался без медалей.

Этот деликатес, вместе с двумя десятками благородных сыров, в резной деревянной шкатулке, выполненной на заказ, ему подарил благодарный клиент, когда Тимофей принес ему кофточку любимой актрисы. А тому, в свою очередь, набор коллекционных сыров презентовал князь Лихтенштейнский, когда клиент находился у него в замке с официальным визитом. Каких только чудес не увидишь с этими делами: вроде бы солидный человек с дипломатическим паспортом, работает на хорошей должности в Министерстве иностранных дел, обременен целой сворой наследников, – однако способен выстаивать у служебного входа театра по нескольку часов кряду только лишь для того, чтобы хотя бы издали и всего лишь на какую-то минуту увидеть предмет своего обожания. Так что коллекционные сыры были своеобразной платой за молчание, но Тимофей и не думал распускать язык – чего же лишаться столь солидного клиента!

А приятели, не зная истинной цены выставленных сыров, мазали их толстым слоем на грубо нарезанные куски батона, небрежно кромсали ножами и вилками, и деликатесы со спринтерской скоростью исчезали в их бездонных желудках. Оставалось только порадоваться их здоровому аппетиту. На что они обратили внимание, так это на резную шкатулку ручной работы, в которой лежали сыры. Откуда им было знать, что стоимость только одной головки швейцарского сыра, завернутой в тончайшую хрустящую пергаментную бумагу, в несколько раз дороже самой шкатулки.

Глядя, с какой быстротой улетучиваются марочные сыры, Тимофей едва удержался от напоминания об их дороговизне. Пусть жируют!

– У меня к вам есть дело, – наконец произнес он.

– Что за дело-то? – спросил Алексей, ковырнув ножом толстый кусок сыра.

Ему по вкусу пришелся мягкий сыр, напоминающий по внешнему виду сливочное масло и легко размазывающийся по шершавой поверхности батона. Благоухал сыр отменно; в нем чувствовались ароматы предгорий: альпийские луга, горные цветы…

– На каждого придется по две тысячи долларов, – объявил Тимофей. – Если сделаем хорошо.

– Ого! – довольно протянул Алексей, обратив на приятеля заинтересованный взор.

Бутерброд вдруг выскользнул из его пальцев и упал на пол, перепачкав выставленное колено.

– Едрит твою! – грозно выругался Алексей.

Подняв бутерброд, он, не колеблясь, швырнул его в мусорную корзину. Крякнув, взял со стола салфетку и с гримасой отвращения принялся бережно отирать измазанные брюки.

Тимофей невольно усмехнулся: хорошо, что по соседству не оказалось швейцарских крестьян, иначе, не выдержав подобного издевательства над своим национальным продуктом, они просто подняли бы его на вилы.

– Но мне понадобится ваша помощь.

– И в чем будет заключаться наша помощь? – спросил Алексей. – Нужно постоять на шухере, пока ты будешь тырить из гримерки чью-то ночнушку?

– Не угадал. В этот раз намного серьезнее. Мне нужна будет машина из службы поддержки телефонной связи. Кажется, у тебя на телефонном узле были какие-то знакомые? – посмотрел он на Алексея.

Вино уже было выпито, и в глазах Панкратова понемногу угасал задорный огонек. Через каких-то полчаса он окончательно угаснет и на тонких губах проявится желчное выражение. Неудивительно: Леша всегда был раздражителен, когда застолье заканчивалось. Его настроение было прямо пропорционально выставленному на столе спиртному.

– Есть такое дело. Одноклассник там мой работает. Если я у него попрошу машину, он не откажет. Тем более если мы ему немного заплатим. Только что за дело? Кто на этот раз клиент?

Тимофей допил вино, предварительно взболтав его. Оно показалось ему пресным, а может, это было оттого, что он собирался им сказать.

– Это Матвей Черный.

Алексей и Александр невольно переглянулись. На шутку не походило. Да и выглядела бы она очень уж неуместно. Подобное могло бы испортить аппетит любому. Таких людей, как Матвей Черный, называют артистами оригинального жанра. Лет сорок назад он был популярнее любого политического деятеля, и любой концерт без его участия выглядел тусклым. В те годы Матвея Черного называли королем эстрады. Едкий куплетист, неугомонный, острый на язык, он во все времена обретал своих почитателей. Такое случается редко, но его поклонники невероятно напоминали своего кумира: были столь же остроумны и энергичны. Не прошло ни одного концерта, чтобы они не пришли в зал без транспаранта. В общем, Матвей Черный был осколком прошлой эпохи, оскалом с невероятно острыми краями, о которые можно было порезаться.

В этот раз один из заказчиков (невысокий плотный мужичонка, каким-то мистическим образом походивший на Матвея Черного в молодости) пожелал заполучить кожаный портфель артиста, в котором тот обычно таскал свои записи. Изрядно потертый, посеревший от времени, портфель выглядел таким же старым, как и его обладатель. Поговаривали, что эту вещь Матвей купил на свой первый гонорар. По его потертости можно было предположить, что так оно и было в действительности. Именно с этим портфелем он был запечатлен на многих фотографиях, причем Матвей Черный всегда сжимал его так любовно и непременно обеими руками, что у всякого, кто лицезрел подобный снимок, невольно возникала мысль, что в кожаном нутре портфеля прячутся ассигнации, аккуратно сложенные в пухлые пачки. Действительность была куда более прозаической: на самом деле на дне портфеля, кроме записей, лежал его обед, завернутый в фольгу. Тем, кто видел его за употреблением домашних бутербродов, он говорил, что сидит на специальной диете, опасаясь за свой желудок. Действительность была совершенно иной: осколок минувшей эпохи был скуповат, а потому экономил на обеде.