Жиган

© Сухов Е., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017

Глава 1
Новый дом Вали Волкова

Валька Волчок раньше был Валей Волковым, единственным сыном бравого кавалерийского полковника Владимира Ивановича Волкова, имеющего врученную лично государем императором награду в виде серебряного кубка с именной надписью и два боевых ордена за воинскую доблесть, проявленную на полях войны с германцами и австрияками.

Когда к власти пришли красные, Владимир Иванович стал служить военспецом на Восточном фронте. Был дважды контужен: один раз легко, а после второго пришлось месяц проваляться в госпитале. Командовал сначала отрядом, потом дивизионом, затем доверили полк. За ликвидацию крупной банды «зеленых» под Оренбургом получил по уполномочию ВЦИК из рук самого заместителя Председателя Реввоенсовета республики Эфраима Склянского орден Красного Знамени, являющийся символом мировой социалистической революции. Получил Владимир Иванович документ, подтверждающий сам факт награждения, право ношения ордена за № 226 и памятку к нему, гласящую, что орден Красного Знамени – есть единственная награда, которой Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов Рабочих, Крестьянских, Красноармейских и Казачьих депутатов награждает солдата Революции за храбрость, беззаветную преданность Революции и Рабоче-Крестьянской власти».

В начале девятнадцатого года военспеца комполка Волкова отозвали из Оренбурга в Москву преподавать искусство верховой езды кремлевским курсантам – учащимся Первых московских пулеметных курсов по подготовке командного состава РККА, квартировавшим в Кремле.

А потом «солдат Революции» оказался замешан в контрреволюционном заговоре антибольшевистского восстания в Москве, подготавливаемом подпольной организацией «Национальный центр». Более того, Волков являлся начальником одного из секторов, на которые делилась Москва, чтобы восстание возникло одновременно во всех ее районах. В августе руководители и деятельные члены «Национального центра» во главе с генерал-лейтенантом Стоговым и кадетом Щепкиным были арестованы и по постановлению комиссии московской Губчека были расстреляны. В списке понесших высшую меру наказания значился и бывший кавалерийский полковник Владимир Иванович Волков.

Конечно, казенную квартиру без промедления отобрали. А супруге Владимира Ивановича Галине Николаевне с сыном Валентином шести годов от роду предписали в течение суток покинуть Москву.

У Галины Николаевны была тетка Варвара Алексеевна, проживавшая в Нижнем Новгороде. К ней и решили ехать, потому как более податься было некуда.

Пришли на Казанский вокзал. Народу – тьма тьмущая. Все с баулами, котомками, узлами – не протолкнуться!

Галина Николаевна оставила Валентина с узлами на лавочке, а сама с чемоданчиком, где были деньги и документы, пошла узнать, когда будет поезд на Нижний. И не вернулась. Но поскольку она велела Вале сидеть и никуда не уходить, он так и сидел. До самой ночи. Потом уснул, а когда утром проснулся, то никаких узлов рядом уже не было. Мама тоже не вернулась. Что делать, где искать пропавшую маму?

Обежал весь вокзал, заглядывая в хмурые лица. Спрашивал всякого встречного-поперечного:

– Вы мою маму не видели?

Кто-то молчал, кто-то пожимал плечами или попросту отмахивался от мальчишки, кто-то смотрел на Валю, как на придурошного, а он все бегал по вокзалу:

– Вы не видели мою маму?

Потом пожалел, что ушел со своего места, ведь мама велела ждать и никуда не уходить.

Он нашел свое место с трудом, но оно было занято. И мамы не было…

– Чего ревешь? – склонился над ним какой-то старик с седыми лохматыми бровями.

– Моя мама потерялась, – с трудом ответил Валя сквозь всхлипы. – Вы ее не видели?

– Не видел, – участливо проговорил старик. – А может, это ты потерялся?

– Нет, мама. Она велела мне здесь ждать, а сама ушла и потерялась.

– Давно?

– Вчера…

Старик какое-то время стоял возле Вали, потом спросил:

– А ты ел что-нибудь сегодня?

– Нет.

– Пойдем со мной, – протянул старик руку.

– А мама?

– Ну, если она ищет тебя, то как-нибудь даст о себе знать. А пока пойдем со мной, парень. Покушаешь, отдохнешь. После придумаем, как разыскать твою маму…

Валька посмотрел на старика, встал и взял его за руку…

Старик жил в доме по Самаринскому проулку, что между Мытной и Пожарной улицами. Дом был старый и неухоженный, наполовину каменный, наполовину деревянный, вросший первым этажом в землю аккурат по самые окна. Старикан проживал на втором этаже в двух небольших комнатках, одну он и отвел юному гостю.

Несмотря на внешний вид дома, внутри царил порядок, чистота и даже уют, который придавали комнаткам тюлевые занавески на окнах, ковровая дорожка на полу и фотографии на стенах в аккуратных рамочках.

На одной из них хозяин дома – еще молодой, в шляпе, с усиками, в сюртуке английского покроя, в щегольском жилете и в шикарных лаковых штиблетах – был запечатлен с прехорошенькой дамочкой в кринолинах и соломенной шляпке с лентами. Мужчина стоял, положив руку на спинку стула, на котором сидела дама. Взгляд ее был устремлен прямо в объектив, и опытный физиогномист мог бы определить по ее лицу и глазам, что характер этой женщины не прост: она упряма, любит деньги и богатые подарки, а еще склонна к капризам. Все ее желания должны быть удовлетворены любой ценой.

Черты лица и глаза мужчины, напротив, выражали прямолинейность и упорство характера, хотя лоб и брови указывали на то, что он умен, хладнокровен и весьма изобретателен. Впрочем, ничего такого Валя, конечно, не думал и просто рассматривал фотографии с естественным детским любопытством.

На другом снимке старик, моложе лет на десять-пятнадцать, стоял в суконных штанах, заправленных в сапоги, и мещанской чуйке рядом с человеком сухощавого телосложения в щегольском визитном костюме и с шелковым цилиндром на голове.

Рядом висела еще одна более поздняя фотография старика и того самого человека, уже не очень молодого с черной повязкой, закрывающей один глаз, а второй смотрел весело и дерзко. Господин опирался рукой на солидную трость с набалдашником в виде головы льва из слоновой кости. Его можно было принять за фабриканта из южных краев, к предприятию которого еще не дотянулась мозолистая рука негодующего к частной собственности пролетариата, горевшего желанием все забрать и по справедливости поделить между бедными. Или за иностранного концессионера, на свой страх и риск приехавшего в новую Россию устанавливать экономические связи и ковать железо, покуда оно горячо.

– Это адмирал Нельсон, – просто объявил старик, увидев, что мальчик долго рассматривает фотографию с одноглазым человеком, похожим на фабриканта или иностранного концессионера. – Как-нибудь я расскажу тебе о нем.

– Я знаю, – посмотрел на старика Валя. – Он побил Наполеона.

– Не-е-ет, – протянул старик, слегка усмехнувшись. – Это не тот Нельсон. Другой…

Потом он собрал на стол нехитрую закуску, состоящую из картошки, квашеной капусты, помидоров и огурцов, а когда мальчик, насытившись, вежливо его поблагодарил, поинтересовался:

– Как тебя зовут?

– Валя Волков, – ответил мальчик.

– А что ты делал на вокзале?

– Мы с мамой хотели уехать к ее тетушке в Нижний Новгород. А потом мама ушла узнавать про поезд и потерялась.

– А отец где?

– Его заарестовали, – просто произнес Валя и, посмотрев сытыми осоловевшими глазами на старика, спросил: – А вас как зовут?

– Инженер… – начал старик, но, спохватившись, тут же поправился: – Аркадий Степанович.

– Вы… мой дедушка? Мама говорила, что кроме тетки у нас есть еще двоюродный дедушка. Только мы не знали, где он живет…

Теперь замешкался старик.

– Что ж… Выходит, теперь я твой дедушка, коли оно все так обернулось, – наконец сказал он и добавил, глядя на Валино сонное лицо: – Ты покуда отдохни, поспи, а я тем временем съезжу на вокзал. Может, чего и разузнаю про твою матушку.

– А если мама найдется, вы скажете, что я у вас?

– И скажу, и сюда приведу. Поспи, покуда я хожу…

Он провел Валю в его комнатку, постелил ему на диване и, дождавшись, пока мальчик уснет, ушел.

Когда старик вернулся, Валя еще спал. Аркадий Степанович тихонько прошел к себе и сел к окну. Нахлынули воспоминания. Разные, о чем вспоминать и не хотелось, жизнь старика была ох какая непростая. Так и сидел он, уставившись в окно, пока не почувствовал, что его дергают за рукав:

– Деда, а деда!

– Чего? – очнулся Аркадий Степанович и посмотрел на Валю.

– Вы маму не видели?

– Не видел. Завтра еще пойду.

– А она найдется?

– Найдется, – обязательно найдется, – твердо проговорил старик.

Мама Вали и правда нашлась.

После того как старик еще дважды ходил на вокзал, один из служителей поведал ему, что недалеко от вокзала в одном из заброшенных домов на Рязанском проезде был обнаружен труп насмерть зарезанной полураздетой женщины.

– Уж не та ли это, что ты разыскиваешь? – добавил он.

– А где она сейчас? – спросил Аркадий Степанович.

– Так в морг ее свезли…

Морг был недалече, поэтому старик потопал до него пешочком, соображая в уме, как быть с мальчонкой, если убитая окажется его мамой. А если нет и мама его не найдется – как в таком случае быть?

Обитые жестью двери в морг были заперты. Аркадий Степанович принялся громко стучать и стучал до тех пор, пока наконец двери не приоткрылись, и в проем высунулась лохматая жующая голова:

– Чего тебе?

– Тут вам женщину одну привезли. Зарезанную. Нашли ее на Рязанском проезде, полураздетую.

– И чево?

– Мне посмотреть на нее надо бы.

– У меня обед, – безапелляционно заявил лохматый и попытался закрыть дверь, но Аркадий Степанович придержал ее и жестко повторил:

– Мне надо.

– А ты кто ей?

– Никто. Мальчонка у меня. Так, может, она мать его.

– Ну, вот с ним и приходи, – ответил лохматый. – Через час.

Старик вернулся домой. Посмотрел на Валю, вопросительно уставившегося на него, и сказал:

– Одевайся.

– Что, мама нашлась?

– Может, и нашлась, – отводя глаза, произнес Аркадий Степанович. – Поглядеть надо…

Когда они подошли к моргу, дверь была уже не заперта. Старик открыл ее, спустился по нескольким ступенькам вниз и пошел по коридору, крепко держа Валю за руку. В дальнем конце была еще одна дверь, и, открыв ее, он увидел лохматого.

– А-а, это ты, – произнес лохматый и указал на несколько тел, лежащих под грязными простынями на каменных столах: – Ну, смотри!

– А которая? – спросил старик.

– Вон та, – указал лохматый на крайний справа стол.

Аркадий Степанович, все так же держа Валю за руку, подошел к столу и отдернул простыню. Потом посмотрел на Валю:

– Ты, Валентин, это… посмотри, не мамка ли это твоя.

Валя подошел ближе, посмотрел на лицо женщины и вдруг заплакал.

– Не плачь, Валентин, – неожиданно сорвавшимся голосом произнес старик. – Чего уж теперь…

– Вы мне скажите, кто она такая, – послышался голос лохматого. – А то она у нас проходит, как неизвестная…

– Волкова у нее фамилия, – ответил старик, снова беря плачущего Валю за руку.

– А имя?

– Валя, как зовут твою маму? – повернулся к мальчику Аркадий Степанович и тут же поправился: – Звали…

– Галя, – всхлипывая, ответил мальчик.

– А отчество мамино?

– Николаевна, – едва слышно произнес Валя.

– Пиши: Галина Николаевна Волкова, – сказал лохматому Аркадий Степанович. – Все, что ли?

– А сколь ей лет-то было? – не унимался тот, слюнявя химический карандаш.

– Валентин, ты знаешь, сколько маме было лет?

– Нет, – покачал головой Валя.

– Пиши: двадцать… восемь, – буркнул лохматому Аркадий Степанович. – Теперь все?

– Все, – ответил тот.

– Ну что, Валентин, пошли? – повернулся он к мальчику.

– Куда? – поднял на него глаза Валя.

– Ко мне домой, – ответил Аркадий Степанович. – Со мной теперь будешь жить. – И добавил, немного помедлив: – Чай, не чужие.

Глава 2
Медвежатами не рождаются

Не было у старика никогда ни жены, ни семьи. А стало быть, не было и никаких внуков. Сам же он был внуком государственного крестьянина подмосковной деревеньки Петрово, свободного и платившего в казну денежный налог вместо оброка и барщины. Был дед Аркадия Степановича Петрова умельцем по столярному делу и мастерил по собственным эскизам замечательную мебель. Из-под рук Феоктиста Афанасьевича выходили такие комоды, полушкафы и прилавки, что их впору было выставлять на Всемирной выставке промышленных и ремесленных работ в Лондоне наподобие той, что была в 1851 году. Мебель от Феоктиста, как иногда называли приобретшие эти комоды и полушкафы московские помещики, дворяне и купцы, стояла в столовых, спальнях и гостиных таких фамилий, как князья Вяземские, Абамелек, Гагарины, Друцкие, Львовы, Козловские, Несвицкие, Шихматовы, Оболенские… Деньги за свою мебель Феоктист Афанасьевич выручал весьма неплохие, в деревеньке своей ему стало тесно, и он перебрался в Москву, на одну из улочек недалеко от Даниловского монастыря, где выстроил по купеческому образцу дом, наполовину каменный, наполовину деревянный, и, устроив на первом этаже мебельную мастерскую, приобрел патент, дающий право на изготовление и продажу мебели, а также нанял двух толковых работников.

Был Феоктист Афанасьевич к тому времени женат и имел дочь Аграфену и сына Степана, которого начал понемногу приобщать к столярному мастерству. Но Степан Феоктистович к работному делу был не шибко охоч, больше любил девок и дружеские пирушки, хотя однажды, после крепкой отцовой взбучки, заперся в мастерской на несколько дней и изготовил раздвижное кресло-канапе с бархатной обивкой, отделанное палисандром, орехом, вязом и красным деревом. Но главная изюминка была не в этом. В правом подлокотнике канапе была скрытая клавиша, при нажатии на которую под воздействием высвобожденной пружины выкатывалась на колесиках скрытая в днище лежанка, превращая тем самым широкое кресло-канапе в двуспальную кровать. Раздвижное канапе так понравилось старику Феоктисту, что он простил сыну все его прежние прегрешения, ибо сам до такого вовек не додумался бы.

Однако раздвижное канапе было последним мебельным изделием, сработанным отцом Аркадия Степановича. Скоро Степан Феоктистович женился, съехал от старика-отца и записался в артель механиков и слесарей по починке и обслуживанию особняков и доходных домов. Зарабатывал он неплохо, снял квартирку в Замоскворечье, а в одна тысяча восемьсот пятьдесят втором году в возрасте двадцати восьми годов народил сына, которого назвал Аркадием.

Все было ладно до января пятьдесят третьего года, когда в Москве обнаружилась страшная болезнь холера, завезенная из Петербурга каким-то инфицированным крестьянином. В течение зимы и весны гасить очаги заболеваний в Москве или, на худой конец, локализировать болезнь и не допустить ее распространения по всему городу еще как-то удавалось. Но в середине лета ситуация ухудшилась. В августе инфекционные клиники Москвы не успевали принимать заболевших холерой. Заразиться можно было где угодно: в лавке, на базаре, заговорив со знакомыми или просто проходя по улице. Будучи беременной, матушка Аркаши, коему исполнился год, невесть где подцепила страшную заразу, скоро слегла, была помещена в клинику и через неделю скончалась в муках и судорогах. Степан Феоктистович похоронил жену и страшно запил. Сестра его Аграфена иногда приезжала навестить брата, и однажды, увидев его в непотребном состоянии, а его маленького сына голодного, охрипшего от рева, забрала Аркашу к себе. То бишь в отцов дом, поскольку была она старой девой и проживала вместе с отцом Феоктистом Афанасьевичем, помогая ему клеить шпон на мебель и смотреть за работниками. Так Аркаша стал проживать со старым дедом и мрачной теткой со скверным характером. Через два года пьяный Степан Феоктистович попал под копыта лошади и колеса пролетки. Весь переломанный, он умер в земской лечебнице, не приходя в сознание.

Так Аркаша стал полным сиротой.

Летом тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года, как раз во время окончания Кавказской войны, мебельных дел мастер Феоктист Афанасьевич Петров преставился тихо и чинно, успев попрощаться, с кем посчитал нужным, завершить текущие дела и отдать распоряжения касательно своего ремесла, имущества и капиталов. Домом и мастерской на первом этаже стала заведовать Аграфена Феоктистовна, выправившая патент на свое имя и продолжившая дело отца. Она по-прежнему содержала двоих работников, однако производство мебели кардинально изменила: вместо инкрустированных комодов, канапе и полушкафов, являющихся предметами искусства без всяких натяжек, стала изготовлять простые и добротные комоды, шкафы, столы, сундуки и тумбочки, также имеющие достаточный спрос, чтобы жить безбедно и иметь возможность покупать необходимые материалы для работы. Хозяйка была строга к работникам и к себе, годами ходила в одном и том же платье и жакетке и строго следила за Аркашей, чтобы он хорошо учился и, не дай бог, не связался с дурными мальчишками, которых в районе Даниловского монастыря и Якиманки было предостаточно.

Аркаше к тому времени шел тринадцатый годок – возраст переломный, когда в голове начинают роиться мысли относительно ценностей жизни: что главное, что второстепенное, а что и вовсе может потерпеть. Аграфена Феоктистовна и не пыталась что-либо объяснить подростку, просто неустанно гнула свою линию. Внутренне сопротивляющийся Аркаша все же был вынужден слушаться и поступать так, как велела тетка, к тому же ближе ее у него все равно никого более не осталось.

С грехом пополам закончив курс Десятой мужской гимназии на Якиманке, Аркаша подал прошение о поступлении в Московское ремесленное учебное заведение, приравненное к учебным заведениям Первого разряда и принимавшее молодых людей, получивших законченное гимназическое образование. К своему, а особенно тетушкиному удивлению, он был принят. Наверное, сыграло роль его сиротство, поскольку ремесленное училище было заведением характера благотворительного и находилось в ведении Московского Воспитательного дома. Через год училище приобрело давно положенный ему статус высшего учебного заведения и было переименовано в Императорское Московское Техническое училище, которое выпускало уже не подмастерьев и мастеров, а настоящих технических инженеров. Надо полагать, получился бы из Аркадия Петрова весьма дельный инженер или даже фабричный управляющий, если бы не один случай…

Как-то в Татьянин день группа таких же, как он, студиозусов после дружеской попойки решила осчастливить своим посещением цирк на Воздвиженке, где, согласно афишам, завершала тур по России заезжая итальянская труппа знаменитого в Европе атлета Франца Раппо. Силовые номера атлета привели публику в буйный восторг. После того как Раппо отжонглировал огромными булавами и сорока восемью фунтовыми гирями и, зависнув вниз головой, поднял под аплодисменты публики живую лошадь, пришел черед выступать остальным членам труппы.

На арене натянули проволоку на высоте полутора саженей, совсем еще юная девица в обтягивающем трико забралась на нее и стала выделывать такие эквилибристические кунштюки, что и на ровном полу далеко не у всякого акробата может получиться. А потом встала на одну ногу, зарядила брошенное ей ружье и выстрелила из него, сбив яблоко на голове ассистента.

Затем следовал номер по открыванию запоров и освобождению запертого на замки человека. Артиста в маске, натурально закованного в цепи, сажали в сундук, обшитый стальными листами, плотно закрывали крышку, лишая доступа воздуха (это мог проверить всякий желающий), и закрывали на ключ. Сундук опять-таки обматывали тяжеленными цепями, после чего сковывали цепь огромным висячим замком. Конферансье громогласно объявлял, что через три с половиной, самое большее, четыре минуты человек в сундуке может задохнуться, и просил публику помочь освободить его, предоставив для этого «любые металлические предметы, что имеются в ваших карманах».

– Не извольте беспокоиться, господа: ваши вещи нужны ради спасения человека и только на время этого номера. После его завершения предметы, вам принадлежащие, вы сможете забрать, – такими словами завершил свою просьбу конферансье.

После этих слов появился совсем еще юный ассистент, почти мальчик, и очень быстро пошел по рядам зрителей с металлическим подносом. В зале стало тихо. Было слышно лишь, как бряцают о поднос брошенные на него металлические вещицы.

Через минуту-полторы ассистент вернулся на арену с подносом, на котором лежали несколько разнокалиберных ключей, одни дамские ножницы, пара вязальных спиц и три перочинных ножика.

– Благодарю вас, господа, за участие к судьбе нашего артиста, – удовлетворенно произнес конферансье. – Вы очень любезны…

Он передал поднос появившемуся из-за кулис артисту, который быстро окинул взглядом лежащие на подносе предметы, выбрал пару тонких ключей, спицу и ножницы и принялся колдовать над висячим замком, причем стоял он боком к публике, чтобы зрители видели все его манипуляции.

Через сорок секунд при помощи длинного ключа с односторонней бородкой и спицы навесной замок был открыт.

– Минута семь секунд, минута шесть секунд… – отсчитывал оставшееся время конферансье…

Артист уже приступил к открытию замка сундука. Тут ему пригодились ножницы и спицы. Вставив спицу и одно из режущих полотен ножниц в отверстие замка, другой спицей он стал легонько тыкать в замочное отверстие, пока вдруг резко не перестал это делать, оставив спицу недвижимой. Затем, используя кольцо ножниц в качестве головки ключа, повернул кольцо по часовой стрелке. Раздался едва слышимый щелчок. Выдержав секундную паузу, артист поднял крышку, и из сундука, натужно глотая воздух раскрытым ртом, вылез человек, уже без маски и цепей. Как он высвободился от цепей внутри сундука, в котором лежал в сложенном состоянии, как младенец в утробе матери, оставалось неразрешимой загадкой.

– Две секунды, одна…

Зал разразился шквалом аплодисментов.

– Я тоже смог бы открыть такие замки, – неожиданно и не очень трезво заявил Аркаша.

– Нет, ты бы так не смог, – не согласился с ним его товарищ.

– Смог бы, – настаивал на своем Петров. – Надо только немного попрактиковаться.

– Пари? – предложил товарищ.

– Пари! А на что?

– На трешницу. Два дня тебе поупражняться хватит?

– Вполне, – самонадеянно ответил Аркаша.

На следующее утро он, конечно, крепко пожалел, что так необдуманно похвалился, да еще и принял пари. Однако делать было нечего, кроме как попытаться научиться вскрывать замки без ключей. Немного подумав, с чего начать, Аркаша оделся и, сходив в ближайшую скобяную лавку, купил несколько видов замков: обычный амбарный с круглой дужкой, английский цилиндровый и небольшой врезной, на которые закрываются шкатулки, ящики комодов, столов, бюро и секретеров.

Изучив их внимательным образом, он приступил к работе. Упражнялся в открывании замков Аркаша почти весь день.

Опыта и практики ради, легко вскрыл, пользуясь набором изготовленных отмычек, висячий замок, что запирал дом, и деревянную шкатулку тетушки, обнаружив в ней пачку долгосрочных облигаций на сумму в тринадцать тысяч рублей, бусы из жемчуга и золотые сережки с камушками. Ему было неловко, что он вскрыл эту шкатулку, но неловкость эта быстро прошла…

На следующий день истекал срок пари. Надлежало показать друзьям и, главное, тому, с кем он поспорил, что он, Аркадий Петров, не какой-то там трепач с «языком без костей», но человек, вполне отдающий отчет своим словам и готовый за них держать ответ.

А друзья тем временем приготовили ему сюрприз. На квартире одного из студентов они постарались создать примерно такую же ситуацию, что была в цирке при исполнении номера по открыванию замков. И даже немного сложнее. Аркаша должен был сначала открыть входную дверь в квартире, запертую на английский замок, потом вскрыть чулан, закрытый на висячий замок, открыть в чулане сундук с врезным замком и освободить запертую в нем кошку.

– Не знаю, на сколько времени кошке в сундуке хватит воздуха, но сидит она в нем уже долго, – усмехаясь, предупредил Аркадия студент, заключивший с ним пари.

Аркаша ничего не ответил и достал из кармана завернутые в тряпицу инструменты.

– А ты, я вижу, готовился серьезно, – произнес студент, разглядывая отмычки.

– Да, готовился, – ответил Аркаша. – Не голыми же руками замки открывать.

– Ну-ну, – снова усмехнулся студент.

Аркаша заглянул в замочную скважину, увидел несколько штифтов, а взяв вороток, вставил его в верхнюю часть замочной скважины и слегка нажал на рычаг. Затем достал отмычку с подобием серпика на конце. Вставил ее в скважину и отжал первый штифт. Удерживая его в отжатом состоянии корпусом спицы, нащупал кончиком серпа второй штифт, отжал его, затем нащупал третий, четвертый… Когда все четыре штифтовые пары были отжаты, он резко нажал на рычаг воротка и, оставляя его под сильным давлением, стал плавно вытягивать отмычку из прорези. Когда кончик отмычки миновал последний штифт, личинка замка провернулась, и дверь открылась.

– Браво! – произнес кто-то из студентов. А заключивший пари с Аркашей слегка помрачнел.

Висячий замок на чулане был совсем новенький, видимо, куплен специально для пари.

Аркаша присел на корточки, посмотрел в скважину, взял свои две первые отмычки, приготовленные из спиц тетушки, вставил в скважину первую спицу и, поворачивая ее, стал нащупывать паз в ригеле.

Не получилось. Скорее всего, паз находился в самом конце ригеля, и загнутого конца спицы просто не хватало, чтобы его достать. Тогда Аркаша повернул спицу вправо, упер ее в ригель и стал поворачивать спицу в сторону открытия запора. Создав таким образом натяжение для ригеля, второй отмычкой он нащупал и отодвинул одну пластину, что держала запорный штифт, затем другую, а третья никак не желала сдвигаться.

Аркаша шумно выдохнул и посмотрел на товарища, с которым заключил пари. Тот подмигнул ему и спросил с затаенной издевкой:

– Что, никак?

Аркаша ничего не ответил. Он думал.

Верхняя пластина. Только она теперь держит запорный штифт. Почему же она не двигается? Может, она вообще не сдвигается в сторону? Тогда как освободить штифт?

Решение, как всегда, лежало на поверхности: надо эту пластину просто поднять.

Аркаша снова посмотрел на инициатора спора, подмигнув ему в ответ, нащупал низ третьей пластины, просунул под нее загнутый конец отмычки и приподнял им сувальду. Штифт освободился от последнего запора, раздался характерный щелчок, первая спица провернулась, отодвинув ригель, и дужка замка раскрылась.

– Браво! – воскликнул студент, уже похваливший Аркашу за открытие английского замка.

А другой добавил:

– Ты, Аркаша, замки вскрываешь, прямо как орешки щелкаешь. Инженер, да и только. А не податься ли тебе в «шнифера», инженер?

– Я подумаю, – ответил Петров и подошел к запертому сундуку. Замок его был похож на замочек тетушкиной шкатулки, только немного больше. Отмычки, изготовленные для вскрытия амбарных замков, были велики, а те, что из английских булавок, малы и слабы. – Мне нужны два тонких шила, или одно шило и большая сапожная игла, – сказал он.

– Ну, знаешь! – отозвался хозяин квартиры. – Я не сапожник. И не скорняк. Откуда у меня сапожные иглы возьмутся? А вот шило, кажется, где-то было. Но одно…

– Давай, – произнес Аркаша, чуть подумав. – И иголку потолще… Да, и клещи еще понадобятся.

Студент принес здоровенные клещи, шило и большую иглу с ушком. Аркаша еще раз посмотрел на замок. Он мало чем отличался от замка тетушкиной шкатулки, разве что размерами, поэтому представить, что у него внутри, не составило труда. Одним словом, ничего особенного…

Аркаша мысленно прикинул, на какую длину ему надо согнуть концы шила и иглы, затем согнул их клещами, отложил клещи в сторону и, присев возле сундука, сунул конец шила в замочную скважину. Нащупав ригель, стал давить на него шилом в сторону открытия, а иглой стал толкать и приподнимать пластины-сувальды. После нескольких манипуляций иглой ригель поддался, и Аркаша стал двигать его шилом, пока он не уперся задним концом запора-язычка в стенку замка. Аркаша поднялся, оглядел присутствующих и жестом факира-фокусника отрыл крышку сундука. Как только она отрылась, из сундука молнией выскочила кошка с круглыми дикими глазами и, юркнув между ног студентов, скрылась в комнатах.

– Браво! – снова произнес восторженный студент, а двое других захлопали в ладоши. Проигравший пари спорщик уныло качнул головой и полез в карман за проигранной трешницей…

Несколько дней Аркаша ходил по училищу триумфатором. Через неделю спор забылся. А через две недели возле него, шедшего по Мытной улице в сторону Коровьего вала, остановилась крытая повозка. Из нее выскочили два человека в черных пальто и шляпах, один резко стукнул кулаком Аркаше под дых, после чего его, задыхающегося и согнутого пополам, втащили в повозку, связали руки, затолкали в рот тряпичный кляп, и повозка тронулась.

Ехали довольно долго. Потом послышался звук открываемых ворот. Похоже, въехали в какой-то двор. Человек в черном, что сидел справа, завязал Аркаше глаза и приказал:

– Выходи!

Аркаша, осторожно ступая, на ощупь вышел из повозки, поддерживаемый одним из похитителей. Потом его повели по двору к дому. Послышался звук открываемой двери, затем еще одной. Через несколько шагов ему было велено остановиться. С него сняли повязку, и Аркаша, щурясь, увидел молодого худощавого человека двадцати с небольшим лет с хилой неухоженной бородкой, который буравил его маленькими глубоко посаженными колючими глазками, сидя за столом большой комнаты, освещаемой керосиновой лампой, поскольку все четыре окна были плотно занавешены.

В дальнем углу в кресле сидел еще один человек, лица которого из-за слабого освещения не было видно. Двое в черном, что похитили Аркашу и привезли его сюда, предусмотрительно стояли за его спиной…

– Вас зовут Аркадием Петровым, – произнес молодой человек с неухоженной бородкой. – Две недели назад вы выиграли некое пари… Это так? Я ничего не путаю?

Аркаша молчал.

– Вы не хотите мне отвечать?

– Не имею ни малейшего желания, – с вызовом ответил Петров.

– Поначалу все так говорят, – недобро усмехнулся худощавый, – а потом охотно соглашаются побеседовать со мной. Некоторые даже умоляют меня об этом, – зловеще добавил он. После чего перевел взгляд на одного из людей в черном, и тот со всей силы ударил Аркашу в бок чуть выше поясницы. Боль была такая адская, что у него перехватило дыхание.

– Ну, как? Хотите еще? – удовлетворенно хмыкнул худощавый.

– Нет, – с трудом выдохнул Аркаша.

– Та-а-ак, уже лучше. Значит ли это, что теперь вы будете разговаривать со мной?

– Значит, – прохрипел Аркаша.

– Вот и славно, – кивнул худощавый и уставился прямо ему в глаза: – У нас к вам имеется интересное предложение: вы открываете для нас один несгораемый шкафчик, после чего мы отпускаем вас на все четыре стороны. Разумеется, с условием, что вы никому не станете рассказывать об этом вашем… небольшом приключении.