Женские лица русской разведки

Анатомия спецслужб

© Сухоруков М.М., 2022

© ООО «Издательство «Вече», 2022

Вместо предисловия

Характерной приметой второй половины XIX – начала XX века является эмансипации многих сфер общественной жизни. Социологический термин «эмансипация» в наиболее широком смысле объясняется как отказ от всякого рода социальных зависимостей и ограничений. Одним из направлений является женская эмансипация.

Постепенно в это движение включалось всё большее число девиц и женщин из числа подданных российской короны. Первоначально женщины боролись за равноправие в трудовой, образовательной и семейной сферах. В этом заключается важное отличие российского женского движения от западных организаций суфражисток. Женщины за рубежом ставили во главу угла своё равенство с мужчинами в правах в политической и общественной жизни общества. В российской практике для женщин оказалось важнее обрести равное право на получение высшего образования и государственную службу, чем право носить брюки и ездить на велосипеде.

Служба женщин в Российской империи

Нельзя утверждать, что в царской России женщины были полностью лишены прав на занятие должностей в государственной службе, или, как тогда называли, службе по определению от правительства. Некоторыми правами они всё-таки обладали, но с серьёзными юридическими ограничениями и оговорками. Статья 156 Устава о службе по определению от правительства содержала запрет не только на поступление лиц женского пола на государственную и выборную службу, но и на приём женщин даже по найму на канцелярские и другие должности в правительственных и общественных учреждениях империи. Но уже в следующей статье 157 того же Устава был установлен ограниченный перечень должностей, по которым лица женского пола допускались на службу в общественные и правительственные учреждения в качестве контролеров, акушеров, врачей, учителей, воспитателей, надзирателей и прочих служащих. При этом по целому ряду позиций в этом перечне присутствовала оговорка «…без предоставления… прав и преимуществ, государственной службой приобретаемых». То есть, по сути, речь шла в этом случае только о так называемом «вольном найме»^[1]. Основные ограничения для женщин на госслужбе касались запрета на получение классных чинов и продвижения по службе, а также на их представление к орденам за выслугу лет и служебные отличия. В ряде случаев нормативно ущемлялись права женщин на пенсионное обеспечение в случае болезни или отставки по выслуге лет.

Наибольшее число вакансий государственных служащих для лиц женского пола в то время предоставляло Министерство внутренних дел, которое до конца XIX века включало в свой состав Главное тюремное ведомство.

Женщины среди чинов тюремного ведомства

В Российской империи лица женского пола могли поступать на руководящие должности в управления отдельными местами заключения, а также в состав тюремной стражи. В первом случае речь шла о помощницах начальников тюрем или смотрительницах, заведовавших женскими отделениями. На вакансии могли поступать женщины-врачи и фельдшерицы. В тюремную стражу женщины принимались на должности старших и младших надзирательниц «для надзора за содержащимися женского пола»^[2]. При этом служебные права, «за исключением почетных преимуществ», мужчин и женщин на равнозначных должностях тюремного ведомства были одинаковыми. Например, всем тюремным надзирателям сверх денежного вознаграждения от казны полагалась форменная одежда, за исключением обуви. Предусматривалось и прибавочное содержание как поощрение за выслугу 5, 10 и 15 лет.

В соответствии с «Правилами о пенсиях и пособиях чинам тюремной стражи гражданского ведомства» для помощниц начальников тюрем был предусмотрен сокращенный срок выслуги на пенсию. Полные 25 лет службы засчитывались за 35 лет. Помощницам начальников и смотрительницам женских отделений присваивались права на пенсию по VIII разряду.

Общий срок выслуги полной пенсии чинами тюремной стражи составлял 30 лет. За 20 лет службы полагалась половина пенсии. Полная пенсия чинов тюремной стражи составляла половину годового содержания по должности.

Несмотря на относительную доступность поступления женщин на службу по тюремному ведомству, желающих занять эти должности было мало. Поэтому в качестве эксперимента по решению Московского дамского благотворительно-тюремного комитета и с учётом проводившейся с конца XIX века реформы тюремного ведомства и мест заключения, была создана Московская школа тюремных надзирательниц. Однако до окончания обучения дошло всего несколько человек, поэтому проект закрыли как невостребованный.

Женщины на службе в Департаменте полиции

Некоторые считают, что равные права при поступлении на службу в полицию женщины получили от Временного правительства после известных событий конца февраля – начала марта 1917 года. Однако это ошибочное утверждение. На самом деле ещё 7 октября 1916 года Совет министров Российской империи предложил проект «Об усилении полиции в 50 губерниях Империи и об улучшении служебного и материального положения полицейских чинов»^[3], который был Высочайше утверждён императором Николаем II. Статьями 34—37 этого документа были установлены порядок, условия и права женщин, определявшие возможность их поступления в полицию на должности до VIII класса с правами государственной службы или по вольному найму. Иными словами, женщина не могла получить чин выше, чем коллежский асессор, приравненный по Табели о рангах военному чину капитана армейской пехоты. При этом нельзя было также поступить на должность чиновника, заведующего регистрацией преступников в сыскных отделениях.

От кандидаток на должности требовался образовательный ценз: окончание полного курса женской гимназии, епархиального училища, института благородных девиц или имевших свидетельство на звание домашней учительницы.

Женщины, служившие в полиции, имели равные служебные права и преимущества, кроме производства в чины выше установленных пределов, а также они не представлялись к награждению орденами. При этом женщины в полиции исполняли в полном объёме служебные обязанности и несли ответственность наравне с полицейскими-мужчинами. Они также приобретали пенсионные права по установленной законом выслуге лет, независимо от пенсионных выплат за службу мужей.

Надо отметить, что негласный приём женщин на оперативную службу в охранные отделения Российской империи был, скорее всего, вынужденной мерой. Такое решение было продиктовано тем, что внутри страны и за рубежом активно создавались революционные кружки различного толка, формировались политические партии и движения, в политических программах которых были чётко сформулированы цели и задачи борьбы с самодержавным строем в России. Некоторые партии имели в своем составе боевые организации, нацеленные на индивидуальный террор против царя, представителей императорской семьи и царских чиновников.

Среди членов партий и движений было немало девиц и молодых женщин из разных слоёв российского общества, примкнувших к экстремистским политическим течениям и их террористическим организациям. Для противодействия антигосударственной деятельности и проникновения внутрь противоправных политических партий и других сообществ всё чаще на оперативной работе требовались женщины.

Женщины в рядах внутренней агентуры

В ряде случаев женщины выполняли функции содержательниц конспиративных квартир. Чтобы занять достойное положение среди филеров и агентов, необходимо было заручиться полным доверием со стороны руководителя охранного отделения. Известный разоблачитель секретных агентов охранки Л.П. Меньщиков^[4] в своей книге «Охрана и революция» сообщал о судьбе одной из таких женщин, бывшей на тайной службе в Московском охранном отделении. Речь идёт о костромской мещанке П.И. Ивановой, содержавшей одну из московских конспиративных квартир. Бывшая слушательница акушерских курсов легко поменяла свою профессию и успешно освоила все секреты политического сыска. Притом настолько, что в дальнейшем активно участвовала в обучении молодых филеров, чем заслужила ещё одно негласное имя – «Няня». У руководства охранки она пользовалась абсолютным доверием, о чём писал её бывший начальник С.В. Зубатов, в период с 1896 по 1902 год начальник Московского охранного отделения. Секретной сотруднице «Няне» Зубатов доверял безгранично. Об этом он сообщал в прошении о назначении ей пенсии за долгосрочное и беспорочное служение в охранном отделении, отправленном им одному из прежних руководителей МВД империи. Бывший главный московский мастер политического сыска писал: «…все, что было только самого лучшего и интимного по моей секретной агентуре, все было сосредоточено у нее, как в месте, безусловно гарантированном от провала»^[5]. Долгое время её конспиративная квартира была центром встреч только руководства охранки с самыми ценными агентами. Никто из других сотрудников Московского охранного отделения не имел права там появляться.

Надо отметить, что Зубатов просил о весьма скромной пенсии для секретного сотрудника П.И. Ивановой. За беспрерывную и опасную 25-летнюю службу испрашивалась пенсия в размере 25 рублей в месяц. Всё время своей тайной службы она прожила по нелегальному паспорту с чужой фамилией. В интересах секретности она не нанимала даже прислугу и всё по хозяйству делала сама. Из дома практически не выходила. Лишь за продуктами и самым необходимым отправлялась в нелюдное время в ближние магазины и лавки.

В своём письме Зубатов пояснял, что столь скромную пенсию для своего верного агента он испрашивал, исходя из того, что знал о её небольших сбережениях на будущую обывательскую жизнь. При этом бывший начальник политического сыска вполне адекватно оценивает свои возможности, общественное положение и внутриполитическую обстановку в империи. «Припоминая свои прошлые служебные связи, – это будет, кажется, моя последняя, лебединая песня по охранной службе, уплата моего последнего служебного долга… – писал Зубатов. – Этим ходатайством я расплачиваюсь с г-жей Ивановой, а как расплатится с нею правительство – это будет уже зависеть от воли вашего превосходительства»^[6].

Были и другие примеры секретной службы женщин в политическом сыске. Так, начальник Нижегородской охранки осенью 1904 года докладывал в Департамент полиции об успешной работе секретного сотрудника Т.А. Алакшиной по делу выявления подпольной типографии. Однако возникли опасения, что её прежние товарищи стали догадываться о её провокационной роли. В этой связи она спешно перебралась в Саратов, где продолжила тайное сотрудничество с охранным отделением. Ей удалось выявить состав местного комитета партии эсеров и их конспиративную квартиру. Сообщила она и ещё об одной тайной типографии. Однако в этом случае сведения о печати листовок на хуторе под Саратовом не подтвердились.

Попав в непростую ситуацию, секретная сотрудница перебралась в Казань. Здесь она решила завершить свою тайную службу. Для этого агент Алакшина сама на себя написала анонимное письмо и отправила в канцелярию прокурора. При обыске местные жандармы нашли у неё нелегальную литературу и поместили под арест. После вмешательства Департамента полиции её освободили. Позже она перебралась в Уфу, однако неудачи уже шли за ней по пятам. Ей вновь не повезло. Местные эсеры перехватили её сообщение в охранное отделение. В результате секретного сотрудника Алакшину объявили провокатором, о чём прежние товарищи по партии сообщили во все поволжские организации.

Женщины-филёры охранки

Пути-дороги девиц и молодых женщин в состав негласных агентов охранки были разными. Некоторых из них многоопытные жандармы завербовали после того, как уличили их в революционной деятельности, направленной на свержение царского строя в России и подрыв устоев государственной власти. Обычно их оставляли в качестве секретных агентов для «освещения» внутренней жизни партии, общественного движения или революционного кружка.

Других привлекали, используя их трудные жизненные ситуации и отсутствие средств к существованию. Эти женщины-агенты трудились за материальное вознаграждение. У них формировали мотив – чем важнее информация, тем выше размер вознаграждения.

Были и такие, кто служил в охранке по идейным соображениям, будучи противником любых внутриполитических потрясений и революционного терроризма.

В охранных отделениях империи женщины служили и агентами наружного наблюдения, или филёрами. В период революционных событий 1905—1907 годов стало понятно, что в наружном наблюдении без женщин-филёров не обойтись. Департаментом полиции, согласно утверждённой в начале 1907 года «Инструкции по организации наружного (филёрского) наблюдения», было негласно разрешено принимать женщин на должности филёров. При этом к кандидатам в агенты из женщин предъявлялись те же требования, что и для мужчин. Требовалось крепкое здоровье, хорошее зрение и зрительная память, слух, отсутствие внешних физических недостатков и особых примет. Ценились такие качества, как честность, терпеливость, выносливость, смелость, настойчивость и дисциплинированность. Всё большее внимание обращалось на умственное развитие, быстроту реакции на внезапные события и быстро меняющиеся обстоятельства в ходе наблюдений за объектами. Приветствовалась находчивость, умение перевоплощаться внешне и внутренне. Женщины поступали на службу агентами обычно по рекомендациям или их привлекали к совместной работе агенты-мужья. Обязательно по каждому кандидату требовалось подтверждение местных полицейских властей об их благонадёжности, нравственности и образе жизни в быту. Агентами и филёрами в московском охранном отделении служили несколько женщин. Служили добросовестно и без замечаний. Это подтверждается тем, что, спустя время, всем им был на 10 рублей повышен оклад – до 35 рублей в месяц^[7].

В упомянутой выше достаточно подробной, состоящей из 75 параграфов, Инструкции в параграфе 3 было особо указано, что в филёры не могут быть приняты лица польской и еврейской национальности. Видимо, такое ограничение было установлено по двум причинам: 1) среди революционеров-подпольщиков было много представителей этих национальностей; 2) вновь поступившие в филёры православные с участием священника принимали присягу на верность службе, чего не могли бы сделать поляки-католики и иудеи.

Кстати, существовало ещё одно строгое конспиративное правило, закреплённое в параграфе 9 названной Инструкции. «Филёры, – отмечалось в этом документе, – ни под каким условием не должны знать лиц, состоящих секретными сотрудниками, и – наоборот».

Их было не так много, но тем не менее женщины-филёры были. Так, например, в числе агентов наружного наблюдения московской охранки была Прасковья Ивановна Фёдорова. Эта крестьянка Московской губернии родилась в 1882 году в православной семье. Получила домашнее образование. Скорее всего, здесь имелось в виду, что она умела читать и писать, что было обязательным условием для каждого филёра. Этого требовала служба, поскольку каждый вечер они устно докладывали начальству результаты наблюдений за объектом, а затем составляли письменные отчёты.

Согласно послужному листу, Прасковья поступила на службу в охранное отделение в июне 1912 года в 30-летнем возрасте. К этому времени она уже обладала различным жизненным опытом. Побывала замужем, потеряла во время революционных событий 1905 года мужа, служившего филёром. Молодая вдова осталась с 6-летним сыном на руках, которого одной надо было ставить на ноги. Несмотря на то, что ей выплачивалась пенсия от Департамента полиции в размере 15 рублей в месяц, денег на жизнь не хватало. Спустя 7 лет после гибели мужа-филёра она сама пришла поступать на эту опасную работу. Ежемесячно за свою службу она получала 25 рублей.

В публикации З.И. Перегудовой под названием «Женщины-филёры» приводятся и другие факты службы женщин на должностях филёров в московской охранке^[8]. Так, около 6 лет служила филёром вдова коллежского регистратора Семёнова Клавдия Андреевна. Родилась она в декабре 1872 года в Москве. Православная. Образование получила домашнее. После смерти мужа, прослужившего 22 года в Московском охранном отделении, оказалась на грани бедности. Воспитывая 5 детей, из которых только старшая дочь достигла совершеннолетия, она могла рассчитывать лишь на пенсию мужа в размере 400 рублей в год. Других средств к существованию она не имела. В декабре 1910 года в возрасте 38 лет она была зачислена филёром с окладом 35 рублей в месяц. По ходатайству начальника охранного отделения два её сына были зачислены в Ермаковское техническое училище со стипендией от Совета детских приютов города Москвы.

Весной 1916 года она заболела и была вынуждена покинуть службу филёра. Возглавлявший тогда Московскую охранку жандармский полковник А.П. Мартынов ходатайствовал о выдаче ей единовременного пособия с учётом её беспорочной службы филёром в отряде «наблюдательных агентов». К этому времени у неё на руках оставалось трое малолетних детей. Полковник Мартынов полагал, что назначение пособия «явится вполне справедливым поощрением её службы».

В сентябре 1912 года на должность филёра была зачислена Фёдорова Надежда Козьмина (Кузьмина), родившаяся в сентябре 1887 года. До этого она служила на московской телефонной станции. Происходила она из крестьян, была православной и с детских лет проживала в Москве. Окончила Московское городское начальное училище.

На момент поступления на службу в охранное отделение была не замужем. Ей был установлен оклад в размере 30 рублей в месяц. Служила Н.К. Фёдорова добросовестно, за что была в 1913 году отмечена юбилейной медалью в память 300-летия Дома Романовых.

Женщины-агенты в борьбе против политической эмиграции

Среди секретных сотрудников охранки за рубежом были и женщины, имена которых стали известны после публикаций В.Л. Бурцева, Л.П. Меньщикова и М.Е. Бакая. Так, на службе в заграничной агентуре в 1904—1905 годах состояла Мария Дмитриевна Бейтнер. В революционной среде она была известна под псевдонимами «Мария Львовна Петрова», «Жульета» и «Бланш». Она была сестрой известного агента охранки Льва Бейтнера.

Проживала она в Женеве и специализировалась, имея в виду её революционное прошлое, на освещении деятельности партии эсеров. По неизвестной причине в 1908 году она вернулась в Россию, где предложила свои услуги в политическом сыске начальнику Орловского ГЖУ. Спустя время вышла в отставку, и по ходатайству министра внутренних дел П. Столыпина ей была назначена пенсия в размере 40 рублей в месяц. Однако в 1911 году она вновь оказалась на службе в Заграничной агентуре с окладом 350 франков в месяц. Спустя год вновь вернулась домой. Род её занятий в это время неизвестен. Однако привычка к тайной жизни, видимо, наложила свой отпечаток на её судьбу. В 1916 году она вновь стала сотрудницей Орловского ГЖУ под псевдонимом «Бланш», правда, без определённого оклада содержания. Выходит, что работала она в политическом сыске «чисто за идею»^[9].

В списках секретных агентов за рубежом значились и другие женщины, состоявшие на службе в охранке. Например, мещанка из Череповца Августа Матвеевна Романова в 1913 году активно работала в революционной среде в Париже. В сыскном ведомстве империи она имела псевдоним «Шульц». Однако среди политических эмигрантов из России она была известна как Мария Фёдоровна Исполатова, Ольга Субботина и Юлия Любимцева^[10].

В парижском архиве упоминалась среди агентов некто Ковальская. Каких-то сведений о ней обнаружить ни тогда, ни позже не удалось. По предположению В.К. Агафонова, настоящая фамилия секретного агента Скарбетэ, а Ковальская всего лишь её псевдоним. Провокаторы в то время часто пользовались реальными фамилиями известных революционеров. В данном случае речь идёт об известной революционерке Ковальской, свыше 20 лет находившейся в каторжной тюрьме^[11]. Были среди агентов-женщин и такие, кто выполнял лишь периодические или разовые секретные поручения. Например, в архиве Парижского бюро упоминается агент Боровская. Она была женой врача и постоянно проживала в Кракове в период с 1904 по 1908 год. Ей поручалось «освещение» польского революционного подполья. Полученные сведения она самостоятельно доставляла в Варшавское охранное отделение.

Далее мы предложим читателю очерки о судьбах женщин, связавших свою жизнь со служением Отечеству в секретных службах Российской империи. Они были выходцами из разных сословий, имели разный уровень образования, служили на территории империи и за её пределами. Их судьбы сложились по-разному, но каждая из них верила, что служит на благо России.