Остракон и папирус

© Суханов С.С., 2023

© ООО «Издательство «Вече», 2023

Об авторе

Сергей Сергеевич Суханов

Сергей Сергеевич Суханов родился в 1958 году в г. Потсдаме, ГДР. Впоследствии семья переехала сначала в Рязань, а затем в Ленинград, где Сергей окончил английскую школу, решив в дальнейшем связать свою жизнь с филологией. Однако с первого раза поступить на филфак Ленгосуниверситета не удалось.

Мечта сбылась после службы в рядах Советской армии и окончания подготовительных курсов при Ленгосуниверситете – Сергей был зачислен на скандинавское отделение.

Впоследствии работал гидом-переводчиком с английского и шведского языков, организовал частное предприятие. Завершил свою трудовую карьеру на посту топ-менеджера крупной шведской фирмы. Без отрыва от работы окончил экономический факультет Санкт-Петербургского госуниверситета.

После истечения срока контракта пытался найти себя в разных сферах деятельности, но удовольствие приносила только работа журналистом-фрилансером. Сергей написал около сорока статей для журнала «Тайны двадцатого века» на разнообразные темы, специализируясь на интересных исторических фактах и загадочных научных явлениях. Постепенно пришло понимание, что ему по плечу более серьезное творчество. Оставалось определиться с жанром.

В то время Сергей зачитывался книгами популярных российских писателей: Виктора Пелевина, Бориса Акунина, Владимира Сорокина. Но наиболее сильное впечатление на него произвели романы Алексея Иванова. Безупречная стилистика, удивительные по красоте метафоры, динамичный сюжет – эти несомненные достоинства книг Иванова не оставили Сергея равнодушным и помогли выбрать жанр, в котором лучше работать, – исторические приключения. При выборе темы тоже почти не возникло колебаний, ведь Сергей давно увлекается историей Древнего мира.

Действие опубликованных романов Сергея Суханова «За рекой Гозан» и «Тень Химавата» разворачивается в первом веке новой эры. География произведений обширна – от хребтов Гиндукуша до берегов Индийского океана.

Роман «Сова летит на север» посвящен событиям середины V в. до н. э. на Боспоре (современный Керченский пролив), и это тоже не случайно, ведь Сергей, по его собственному признанию, обожает Крым: «Стрекот кузнечиков в обожженной солнцем траве, напоенный запахом моря воздух, пастелевые закаты, словно сошедшие с картин импрессионистов, – этой благословенной земле, как хорошему актеру, подвластна любая роль: и дикой Таврики Геродота, и чарующей утопической Гринландии Александра Грина, и вожделенного Элизиума советского отпускника». Это восприятие Крыма в полной мере проявилось в книге…

Сергей Суханов – член Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Он отец двух замечательных дочек.

Избранная библиография:

За рекой Гозан, 2020

Тень Химавата, 2020

Сова летит на север, 2021

Выбор Геродота, 2022

От автора

Мне очень нравится употреблять древние слова. В этом заключается одна из особенностей моего авторского стиля. Я глубоко убежден, что такие слова служат мостиком между настоящим и прошлым, помогая читателям глубже погрузиться в далекую эпоху, полнее представить себе ее подлинную обстановку, почувствовать повседневную жизнь наших предков на кончиках пальцев.

Одни древние названия предметов и явлений читателям знакомы из книг, а значит, не нуждаются в пояснении, другие могут встретиться впервые. Поэтому я на всякий случай использую ссылки. Кому-то это нравится, а кого-то они отвлекают от чтения. Но мне приходится идти на риск ради того, чтобы придать антуражу историческую достоверность.

Вторая часть моего романа посвящена путешествию Геродота по Древнему Египту. Во время работы над текстом я использовал подлинные древнеегипетские слова. Некоторые из них давно входят в арсенал египтологов. Например, «бехен» – это название пилона, а «чехен» – обелиска. И «пилон», и «обелиск» сами по себе слова из глубокой древности, поэтому одно можно легко заменить другим. Естественно, используя ссылку или дефис.

Но вот как правильно назвать предметы одежды? Древнегреческие хитон и гиматий или туника римлян не имеют к одежде древних египтян никакого отношения, а писать современные слова «платье», «юбка», «плащ» у меня просто рука не поднималась. Для меня платье – это что-то такое легкомысленное с пояском, пуговицами и оборками. Или строгое, но на молнии. В Древнем Египте таких платьев точно не было. Юбка считается традиционно женской одеждой, по крайней мере в европейской моде (шотландский килт – исключение). Как-то не хотелось надевать юбку на египтян мужского пола. А услышав слово «плащ», я представляю себе дождевик из синтетической ткани а-ля болонья. Поэтому и решил, что вместо плаща мои персонажи будут носить нейтральную накидку.

В литературе по египтологии названия предметов одежды встречаются только в виде сочетания согласных букв латиницы или русской кириллицы. Существуют общепринятые среди российских египтологов правила транслитерации с добавлением гласных букв. К сожалению, мне они неизвестны. Но даже если бы я мог правильно сконструировать такие слова, никто не давал мне права вводить их в употребление.

Пришлось обратиться к первоисточнику. Геродот в «Истории» называет египетский хитон каласирисом. Хотя не все египтологи этот термин принимают, именно его я использовал в моем тексте. Слово «схенти» для обозначения мужской юбки мне многократно встретилось в литературе нон-фикшн, поэтому я смело взял его на вооружение.

Вот так, по крупицам, и создавался антураж моего романа. Надеюсь, вы оцените его по достоинству.

Приятного вам чтения.

С уважением, Сергей Суханов.

Часть первая
Острова

 
Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,
Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,
Многих людей, города посетил и обычаи видел,
Много и сердцем скорбел на морях, о спасенье заботясь
Жизни своей и возврате в отчизну сопутников…^[1]
 

Гомер «Одиссея»

Пролог

546 год до н. э.

Побережье острова Самос

Когда остров Наксос растаял в утренней дымке, огромный корабль-пентеконтера задрожал от бортовой качки. Гребцы втянули весла в трюм и привязали их ремнями к шпангоутам. Большой посольский вымпел с вышитой по белому полю красной буквой лямбда забился наверху мачты.

Капитан-навклер заорал низким зычным голосом, приказывая идти галсами. Матросы под звуки флейты ухватились за ванты, разворачивая парус. Кормчие навалились всем телом каждый на свое рулевое весло.

Капитан переглянулся с товарищем – лохагом, начальником внушительного количества воинов-эпибатов, охранявших пентеконтеру, – и едва заметно кивнул ему: новость требовала срочного обсуждения. После этого оба уединились в палубной надстройке и задернули полог, чтобы разговор не подслушали матросы либо кто-то из эпибатов. Мнениями обменивались вполголоса.

Спарта совсем недавно заключила с Лидией договор о военной взаимопомощи, а теперь решила закрепить соглашение. Представители Спарты должны были от имени Герусии^[2] вручить царю Лидии Крезу огромную медную чашу-кратер с пожеланиями успехов, а также заверить его в своей искренней дружбе.

Геронты^[3] снарядили в союзное государство посольство всего из двух человек – капитана-навклера и лохага. Для этого имелась своя причина. Все свободные от государственной службы спартиаты отправились с войском на покорение Арголиды.

Так что аристократы в это непростое для Спарты время были наперечет. Тем не менее оба посла происходили из знатных дорийских фамилий и имели за плечами немалый боевой опыт.

Посольство обещало быть удачным, пентеконтера спокойно плыла выбранным курсом, однако во время остановки на Наксосе выяснилось, что армия Креза разбита под Сардами. Купец из Эфеса передал послам слухи о проигранной царем Лидии битве, когда узнал, что спартанцы везут царю подарок.

По словам торговца, Крез имел численное преимущество, но шах Кир, сын Камбиса, применил военную хитрость. Он решил прорвать левый фланг лидийцев: сначала ударил по пехоте конницей, а когда на подмогу дрогнувшим копейщикам пришла кавалерия, пустил на нее бедуинов.

Испугавшись верблюжьего запаха, кони лидийцев взбесились. В боевом порядке воцарился хаос. Всадники бестолково кружились на месте, пытаясь сладить с конями. Копейщики начали отступать, а затем и побежали.

На правом фланге дела обстояли не лучше. Пока ассирийские наемники сдерживали египетских лучников Креза, Кир зашел египтянам в тыл. На предложение шаха Персии и Мидии перейти на его сторону, они ответили согласием.

Лидийская армия потерпела сокрушительное поражение. Бежавший с поля боя Крез закрылся в Сардах, однако Киру потребовалось всего четырнадцать дней, чтобы захватить осажденную крепость. О судьбе бывшего царя Лидии купец ничего не знал.

Какой именно подарок везут послы Спарты, торговец спрашивать не стал, понимая, что все равно не скажут. При этом его внимательный взгляд различил в куле из парусины перед мачтой очертания чаши.

Пока купец рассказывал и пытался получить хоть малую толику сведений в ответ, капитан по имени Андроник стремился ничем не выдать беспокойства и только теперь, на корабле, озабоченно спросил лохага – начальника своей охраны:

– Что делать будем?

Андронику, уроженцу горной Селласии, уже исполнилось пятьдесят, поэтому он занимал в посольстве Спарты должность архистарейшины. Именно ему геронты доверили хранение дорожных денег, грамоты-дипломы с инструкциями, а также рекомендательного письма к проксену Спарты в Сардах.

Сорокалетний лохаг Телеф, происходивший из приморского Гифия, на время посольской миссии формально обязан был подчиняться Андронику. Однако в ходе плаванья послы совместно распили столько вина в рубке, что правда выкристаллизовалась как самосадочная соль на дне прибрежного лимана: лидер в этой паре – гифиец.

Телеф горячо зашептал:

– Избавляться надо от нее, пока не поздно. Кому вручать-то? Мы ведь выгрузим кратер в Ионии, смотря куда ветром отнесет. Если архонты в приморских полисах узнают про чашу, мы ее все равно лишимся. Крез им теперь не указ… А так хоть денег заработаем.

– В смысле? – не понял Андроник. – Что значит «заработаем»? Деньги придется отдать геронтам… Мы все-таки выполняем поручение Совета старейшин.

Телеф с досадой выдохнул:

– Я что-то не пойму, ты тертый моряк или упертый агораном^[4]. Пусть агораном за порядком следит и о правильных ценах печется… Жить надо так, чтобы себе не в убыток.

Андроник, которому в детстве розгами вколотили постулаты спартанской системы образования агогэ, смущенно хмыкнул.

Телеф сделал вид, будто принял этот смешок за согласие. Только наигранно проворчал:

– То-то… Строишь из себя недотрогу. А я уж было подумал, что тебя устраивает плата за издержки – две драхмы в день.

Капитан кусал губы:

– Что мы Народному собранию скажем? Везли, да не довезли… Это обман граждан, придется ответить…

Начальник охраны на мгновение растерялся.

Однако алчность взяла верх над спартиатским кодексом чести и здравым смыслом:

– То и скажем… Что ее отняли! Вот… Кто проверять будет? Самосские геоморы^[5] пусть делают с ней, что хотят, нам какое дело… Хотя лично у меня сомнений нет – такую красоту в сад не поставишь, там ее птицы загадят. А для дружеского симпосия она великовата. Это тебе не придворную челядь поить в Сардах на Дионисии… Так что в храме Геры ей самое место – отличный подарок для богини… и ее служителей. Геоморам важно иметь хорошую репутацию в фиасе^[6] Геры, потому что простой люд к мнению духовенства прислушивается. Подкупил жрецов – считай, что выиграл выборы… Зато нас с тобой цари поблагодарят.

– С чего это? – засомневался Андроник.

– А с того! – рассердился Телеф. – Внешняя политика – это их вотчина. Ты ведь дальний родственник Агиадов?

Капитан кивнул.

Начальник охраны продолжал дышать перегаром товарищу в лицо.

Подтверждение Андроником родства с одним из царей Спарты придало ему уверенности:

– Тебе нравится, когда портовые контролеры на островах в трюм лезут и пошлину дерут за все, что не приколочено?

Теперь капитан замотал головой.

Телеф в возбуждении брызгал слюной:

– Вот войдет в Самосский пролив эскадра и начнется наш порядок, спартанский… Кто сильный, тот и прав… Закон Ликурга гласит, что если поступок спартиата принесет Лакедемону пользу, то он может действовать на свой страх и риск. Мы так и поступим – с минимальным риском, зато без страха…

От открывшихся перспектив получать хорошие барыши за беспошлинный провоз товаров из Лакедемона в богатую Ионию у капитана загорелись глаза.

Однако он решился привести последний довод:

– Вообще-то посольские корабли не трогают даже пираты. Крез подчинил Колофон, Эфес и Приену, а оттуда до Самоса рукой подать. Геоморы дураки, что ли, грабить посольство Спарты, если это выйдет им боком. Стоит лидийцам докопаться до правды…

Потерявший терпение Телеф рявкнул на Андроника:

– Креза больше нет!

Капитан с видом побитой собаки снова закивал головой.

Послы еще поговорили, обсуждая детали…

Когда пентеконтера бросила якорь в гавани Самоса, к берегу рванул обшитый кожей ялик. Не заходя в здание таможни, капитан с начальником своей охраны направились к булевтерию^[7].

Андроник прижимал к бедру посольский жезл-керикион с двумя застывшими по воле Гермеса бронзовыми змеями. Телеф украсил голову тенией с узором из лямбды, а в руке нес переплетённую разноцветными лентами оливковую ветвь. Белоснежные хитоны липли к ногам под порывами бриза.

На Самосе официальными атрибутами никого не удивишь, в булевтерий и не такие птицы залетали. Однако статус подчеркнуть вовсе не вредно, чтобы богачи смелее развязали мошну.

Спартиаты прошли через агору к четырехколонному портику. Предъявив дежурившим у входа гоплитам подорожную Совета старейшин, зашлепали сандалиями по шершавым квадрам.

По украшенному бюстами почетных граждан коридору секретарь провел послов Спарты в приемную комнату. Вскоре вошли несколько членов городского буле, все как на подбор дородные, с золотыми печатками на пальцах, в аккуратно подстриженных и намасленных бородах.

Когда саммеоты спросили в лоб: «Зачем продаете подарок?», послы сказали правду: дарить больше некому. А потом приврали: у нас, мол, инструкция – в сомнительной ситуации продавайте, чтобы обратно не везти. «А насколько эта ситуация сомнительная, нам проверять неохота, потому что своя шкура дорога».

Торговались долго. Сказался опыт обеих сторон: полазчив пес, да и лиса хитра. Зажиточные земледельцы-геоморы предлагали в обмен на медный кратер то сладкое самосское вино, то льняное полотно, то мед.

Послы отнекивались, ссылаясь на то, что придется везти товар в Коринф. А на волоке из Кенхрей в Лехей амфоры неизбежно побьются. Ткани тоже не манят – товар капризный, соли боится, не ровен час намокнет в дороге. Но вот если бронзовые или медные гвозди…

В конце разговора Андроник попросил у геоморов опись полученного в обмен на чашу товара. При этом с честным выражением на лице пояснил: документ предназначается для отчета властям Спарты. Так положено… Старейшина геоморов раздавил печаткой с гербом Самоса комок смолы на папирусе, а архистарейшина посольства спрятал опись в заплечную торбу.

На пентеконтеру капитан с начальником охраны вернулись довольными. Сделка оказалась удачной. Если вычесть плату воинам Телефа за молчание, все равно после продажи гвоздей останется по десяти мин на каждого.

Правда, придется нанимать новых гребцов, потому что ненадежные илоты рано или поздно проболтаются о продаже чаши, а значит, должны пойти на корм рыбам.

Геронтам заговорщики скажут, что часть рабов умерла от кровавого поноса, а остальных убили саммеоты, когда грабили корабль. В эту ложь поверит кто угодно: пиратов в Эгейском море, что блох на загривке у вола. Зато плату нанятым в Коринфе гребцам можно будет списать на дорожные расходы.

Через два дня на рассвете лодки притянули к кораблю плот. Саммеоты обвязали чашу пеньковыми тросами, перевалили через планширь по освященным в храме Геры доскам и осторожно опустили на бревна.

С берега за погрузкой внимательно наблюдали жрицы храма Геры. Как только волы оттащили плот с чашей в храм, пентеконтера лакедемонян распустила парус.

Поймав порыв Борея, корабль сперва накренился на левый борт, а потом тяжело двинулся на запад. В трюме от качки едва слышно шуршали наваленные мешки с гвоздями. За кормой вспенились буруны, в белом кружеве которых несколько мгновений мелькали клочки разорванной Телефом описи.

Вскоре они намокли и начали медленно погружаться в морскую пучину.

Глава 1

1

468–467 годы. до н. э.

Самос, Мисия^[8], Хиос, Кипр, Наксос

Непогода налетела внезапно.

Дождь хлестал по крыше храма Геры – Герайона – с такой силой, словно хотел сорвать черепицу. Тучи упорно цеплялись махровыми лапами за вершину горы Ампел. Ветер без всякого почтения мял крону священного Целомудренного дерева, под которым, по преданию, родилась сама богиня Гера.

Река Имбрас извергала густые темные потоки в Самосский пролив. Рыбачьи лодки, которые хозяева не успели вытащить на берег, сорвались с привязи и беспомощными скорлупками метались по устью, царапая днищем глиняные наносы.

На фоне темной громады полуострова Микале мелькал парус. Пентеконтера отчаянно боролась с муссоном, пытавшимся выгнать корабль в открытое море.

Геродот прятался от дождя за третьим рядом мраморных колонн. Но даже сюда долетали холодные брызги. Он чувствовал, как в сандалиях хлюпает вода, а намокший гиматий неприятно липнет к ногам.

Ему корабль не нравился. Потому что не походил ни на кипрский лемб, ни на кикладский керкур, ни на родосский келет. С таким упорством к Самосу во время шторма могут плыть либо те, кто спасается от преследования, либо сами преследователи.

Но при погоне в море должно быть два паруса. К тому же корабль сильно зарывался носом, а значит, это не тупорылый, хотя и устойчивый самосский самен, а пентеконтера с ионийского побережья.

Неужели каратели галикарнасского тирана Лигдамида? Похоже на то… Геродот быстро соображал. Открыто они не полезут в Герайон. Жрицы поддерживают правящих островом геоморов, а те делают щедрые взносы фиасу Геры.

Шарить в погребах, проверять чердаки, допрашивать свидетелей ищейкам чудом выжившего тирана никто на острове не позволит. Они будут по-тихому выспрашивать саммеотов о родственниках дяди Геродота – Паниасида. Пока не выяснят, что у них есть союзник – Батт.

Обе семьи, его и дяди, скрывались в храме Геры уже три месяца. Им пришлось бежать из Галикарнаса на Самос после неудачного покушения Паниасида на Лигдамида.

Наемники тирана не сразу взяли след. Зато наксосский пират, потерявший подельников в, казалось бы, легком деле, которое обернулось для банды провалом, преследовал свою жертву, как почуявший запах крови волк – упорно и неутомимо.

Батт плыл за беглецами до самого Самоса. В городе он их потерял, а они успели попросить убежища в храме Геры. Но мститель не сдался. По ночам он слышал в голове тихий шепот мертвых товарищей: утопленного Паниасидом Гнесиоха и Гринна, зарезанного другом Геродота – Херилом.

Голоса твердили: «Убей! Убей! Всех!..»

Пират соорудил себе из сена и веток шалаш возле храма, откуда следил за входом на теменос днем и ночью. А когда спал, то вахту несли нищие, нанятые им за пару лепт.

Стоило беженцам выбраться с теменоса под охраной друзей Херила, как Батт вылезал из шалаша и в бессильной злобе сжимал кулаки – он ничего не мог противопоставить хорошо вооруженным саммеотам. Гиппокамп на его плече недовольно хмурился.

Так они и шли, опасливо прижимаясь друг к другу под ненавидящим взглядом наксосца. Все понимали, что рано или поздно он найдет новых подельников, а значит, нападение неизбежно…

С неустроенностью быта приходилось мириться. Положение ухудшалось тем, что вдова Паниасида Иола была на сносях и могла родить в любой момент. Осунувшиеся, завшивевшие беглецы учились мириться с тяжелыми жизненными обстоятельствами.

Наступила осень, с хребтов Ионии задул неуютный влажный ветер. Шерстяная одежда пока спасала от холода, однако зимой без очага будет совсем плохо. Убежище – это хорошо, но в храме нельзя прятаться вечно, вот уже и жрицы начали коситься на галикарнасцев.

Семьи питались едой из дома Херила. Мать Геродота Дрио расплачивалась с ним остатками займа, который Паниасид взял у трапезитов перед вторым покушением на Лигдамида. Гиеродулы делились с беженцами жертвенным мясом.

Слава Гере, на теменосе имелся свой колодец. Однако по нужде приходилось ходить всем вместе за пределы Герайона, чтобы не осквернять храм.

Галикарнасцы помогали гиеродулам, чем могли: родной младший брат Геродота Феодор и двоюродный брат Формион таскали в мехах воду из колодца, рубили дрова, украшали храм перед праздниками. Дрио стирала, Иола обучала поварих острой карийской кухне.

С Матерью фиаса Метримотой у Геродота сложились доверительные отношения. Жрица часто приглашала его на беседы, расспрашивала о Дельфах, просила пересказать прочитанные в свитках из библиотеки Лигдамида тексты.

Вечерами, устроившись на ковриках в пронаосе храма, галикарнасцы обсуждали свое туманное будущее. Женщины тихо переговаривались, тяжело вздыхали. Геродот и повзрослевшие мальчики скупо роняли слова утешения, но по большей части сосредоточенно молчали…

Беда случилась через два дня после шторма.

Как только беженцы вышли за ворота теменоса в сопровождении Херила и его друга Фрасимеда, из шалаша снова вылез Батт. На этот раз он мстительно ухмылялся. Даже взгляд гиппокампа на его плече казался зловещим. Трое крепких парней встали рядом с наксосцем, опираясь на жерди.

«Наемники Лигдамида… С той самой пентеконтеры», – догадался Геродот.

Херил быстро осмотрелся. Возле нимфея было людно: женщины переговаривались, набирая воду в пузатые двуручные пелики, мужчины деловито грузили полные гидрии и мехи в повозку.

Обратившись к горожанам, он попросил о помощи. Херила в городе знали как чтеца, часто выступающего на рыночной площади, поэтому к его просьбе прислушались.

К оврагу за агорой галикарнасцы добирались в окружении толпы. Иолу подвезли на повозке. Сопроводив беженцев до рыночной отхожей ямы, горожане разошлись по своим делам.

Перед тем как отправиться в обратный путь, семьи обсудили положение с Херилом и Фрасимедом.

– Батт не впустит нас обратно, – с тревогой в голосе сказал Геродот.

– Значит, будем пробиваться! – горячо заявил Формион.

– У них нет ножей и мечей, только палки, – тихо заметила Дрио. – Почему?

Херил ухмыльнулся:

– Потому что Самос уже одиннадцать лет входит в Делосскую симмахию. Аристид возродил на острове Народное собрание, после чего потребовал запретить эллинам с азиатского материка иметь на острове оружие.

– Чего он боялся? – спросила Дрио.

– Беспорядков, – коротко бросил Херил.

– Нас больше, – запальчиво вмешался Фрасимед, – и у меня есть нож, мне его никто не запретит носить, потому что я гражданин.

– По количеству – да, больше, – усомнился Херил, – но на самом деле расклад не в нашу пользу: двое против четверых. Женщины и подростки не в счет.

Он кивнул в сторону галикарнасцев. Формион с Феодором недовольно переглянулись, однако промолчали.

Зато Геродот вскинулся:

– Я хоть и не эфеб, но драться умею. И потом… Даже если мы переберемся в храм Зевса Элевтерия или в храм Артемиды, там будет то же самое, потому что Батт пойдет за нами… А здесь у нас быт худо-бедно налажен. Иола скоро родит, ей и младенцу необходим покой хотя бы первое время… Так что Формион прав – выбора нет. Пусть только сунутся!

Херил подавленно кивнул.

Возвращаться беженцам пришлось самостоятельно. По пути Геродот подобрал на свалке рогатый бычий череп. Возле арки на теменос галикарнасцев уже ждали, все те же четверо – Батт и громилы Лигдамида.

Стало ясно, что столкновения не избежать. Херил выставил перед собой дубину. Фрасимед достал нож. Геродот поудобней ухватился за бычьи рога. Формион и Феодор подобрали с земли камни. Дрио обняла за плечи Иолу, заслонив золовку собой.

Два наемника двинулись к Херилу. Замелькали жерди, послышались глухие удары. Саммеот вертелся на месте, отмахиваясь дубиной. Батт решительно пошел на Фрасимеда, выставив перед собой нож.

Третий наемник налетел на Геродота, который успел подставить под удар палкой бычий череп. Тяжелое дыхание, треск, вскрики боли – драка набирала обороты.

Один из наемников подсек Херила жердью. Саммеот неуклюже упал, но и, лежа на спине, он пинался ногами, не подпуская к себе нападавших. Даже пытался отбиваться дубиной.

Геродот пропустил удар по ребрам, затем по голове. Ухо словно обожгло огнем, в глазах потемнело, дыхание перехватило. Наемник уже занес палку для последнего, самого жестокого удара.

Вдруг громила присел. От виска потекла струйка крови. А Формион все швырял и швырял в него камни, целясь в голову. Тогда наемник повернулся в его сторону и с перекошенным от ярости лицом пошел на мальчика.

Формион попятился, при этом оступился. Взмахнув руками, он опрокинулся на спину, а наемник замахнулся палкой. Геродот не раздумывал – просто бросился вперед, выставив перед собой бычий череп. Громила охнул, когда рог вошел ему в живот. Еще через мгновение его ноги подкосились.

Воспользовавшись тем, что соперники отвлеклись на кидавшего в них камни Феодора, Херил врезал одному из них дубиной по колену. Тот застонал от боли и схватился за плечо товарища, чтобы не упасть.

Херил сумел вскочить, хотя и пропустил чувствительный удар по локтю. Он снова орудовал дубиной, удерживая наемников на расстоянии. Но левая рука слушалась плохо, а боль в локте казалась нестерпимой.

Все это время Батт и Фрасимед кружились в пляске смерти, делая быстрые выпады. Хитоны обоих были покрыты красными пятнами, на кисти наксосца кровоточил длинный порез, щеку саммеота пересекала безобразная рваная рана.

Батт прыгнул вперед. Фрасимед перехватил его руку с ножом, однако синекожий тоже стиснул его запястье. Оба соперника стояли вплотную друг к другу, при этом каждый пытался вырвать руку из захвата.

Внезапно наксосец откинул голову назад, а затем резко ударил саммеота лбом в лицо. Фрасимед отшатнулся, вскинув руку к сломанному носу. Этого мгновения синекожему хватило, чтобы ударить его ножом в грудь.

Фрасимед рухнул на вымостку. Батт торопливо склонился над ним. Осклабившись хищной улыбкой, наксосец полоснул саммеота по горлу. Тот захрипел, дернулся и затих.

На площади перед храмом уже собралась толпа. На крики и шум из соседних кварталов высыпали люди. Вскоре соперники оказались в кольце горожан, которые требовали прекратить побоище.

Галикарнасцы жались к Херилу. Наемники Лигдамида вместе с Баттом встали напротив. Обе стороны еще не остыли от ярости схватки, но продолжать ее не хватало сил. На земле остались лежать два окровавленных трупа.

В арке показалась Метримота в сопровождении гиеродул.

Горожане перестали галдеть и почтительно склонились перед Матерью фиаса. Как всегда, волосы жрицы были заплетены в косы, а лицо блестело от оливкового масла. На белоснежном хитоне играли золотые пряжки, с пояса под грудью свисала бахрома.

– Именем Геры – прекратить! – голос Метримоты прозвучал властно и требовательно. – Поднимать руку на тех, кто ищет убежища в храме, – это святотатство.

– Они сейчас не в храме! – рявкнул Батт.

– У беременной эллинки на голове строфион с изображением кукушки, – Метримота показала рукой на Иолу, – а значит, она под охраной Волоокой.

Жрица потрясла в воздухе костлявым кулачком:

– Пропустить!

Толпа расступилась, позволив беженцам пройти сначала к сосудам-перирантериям с освященной водой, а потом и в арку теменоса. Батт шумно выдохнул в бессильной злобе.

Херил склонился над телом Фрасимеда. Наемники поволокли убитого Геродотом товарища к шалашу. Убедившись, что он мертв, положили ему в рот медную монету и опустили веки.

2

Остаток дня галикарнасцы приводили себя в порядок.

Вымылись, сменили одежду, намазали ссадины и ушибы медом. Херилу Дрио повесила на шею свою подгрудную повязку, чтобы он мог продеть в перевязь ушибленную руку. Иола отдыхала на тростниковой циновке.

Вечером гиеродула пригласила Геродота в опистодом для беседы с Метримотой. Звук шагов заглушался отчаянным шелестом листвы. Пламя факелов плясало на осеннем ветру. Над бронзовыми кольцами в стенах чернели пятна битумного нагара. Колонны вытягивали в сгустившуюся темноту щупальца теней.

Метримота возлежала на кушетке-канапелоне, обложившись подушками. Очаг сочился жаром. Гиеродула у ее ног тихо пела, аккомпанируя себе на лире. От тимиатерионов исходил сладковатый запах благовонной камеди. Пара священных павлинов клевала зерно из серебряного блюда.

Помещение казалось тесным из-за обилия амфор и кувшинов, уложенных в стопки циновок, широко упиравшихся в пол бронзовых курильниц, поставленных друг на друга глиняных ламп, храмовой утвари…

Геродоту предложили сесть на стул-клисмос с гнутыми ножками. Он насупился, предчувствуя серьезный и, может быть, даже неприятный разговор.

– Вашему положению не позавидуешь, – сказала жрица без обиняков, – пока вы в храме, вы в безопасности, но сегодня стало ясно, что покидать пределы теменоса вам больше нельзя.

– Верно, – скупо подтвердил Геродот. – Но скоро деньги закончатся… Придется либо искать поденную работу, либо побираться вместе с братьями на рынке. Семьи надо кормить, так что просто безвылазно сидеть в храме не получится.

– И как ты себе это представляешь? – спросила Метримота. – Батт каждое утро будет поджидать вас на выходе с теменоса.

Галикарнасец пожал плечами:

– Херил приведет друзей. Нас прикроют.

Жрица нахмурилась:

– Двух трупов вам мало? Сегодняшнюю драку я еще постараюсь замять, но, если такое будет повторяться, по всей Элладе разнесется слух, будто храм Геры на Самосе перестал быть надежным убежищем… Это прямая угроза авторитету фиаса.

Геродот сидел с кислым выражением на лице. Он не знал, что сказать. Помолчав, Метримота продолжила.

Теперь она говорила вкрадчиво:

– Решение есть, хотя за него придется заплатить.

Галикарнасец поднял на нее удивленный взгляд:

– Заплатить? Чем? У нас осталось всего несколько драхм на еду.

Жрица вздохнула:

– Ты знаешь, что ребенок, родившийся в храме, становится собственностью фиаса. Мы обязаны забрать его у матери, вырастить, а потом посвятить Гере. Такова плата за предоставленное убежище… После родов мать покидает храм, но в случае с Иолой я готова сделать исключение. Она может стать гиеродулой и сама нянчить младенца. Но только по собственному желанию… Взамен я обещаю, что Батта выгонят с острова. Наемников Лигдамида на Самос тоже больше не пустят. Тиран Галикарнаса нам не указ, пусть ловит врагов на своей территории… Ты и твои родственники сможете спокойно жить на острове. Например, в доме Херила… Или арендовать усадьбу-синоцию. Найдешь себе простата, который за тебя поручится перед Народным собранием, будешь платить ежегодный налог в казну… И никто вас пальцем не тронет.