Редактор Сергей Барханов
Корректор Сергей Ким
Дизайнер обложки Тая Королькова
© Александр Субботин, 2021
© Тая Королькова, дизайн обложки, 2021
ISBN 978-5-4498-2284-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Данная книга, несмотря на свой внушительный по нынешним временам объём (впрочем, я старался писать как можно короче), является лишь эскизом картины, на которой изображены те возможные и страшные события, на краю которых стоит и, что более ужасно, ещё долгое время, по моему убеждению, будет стоять Россия. А всё потому, что в ней самой заложена некая трагическая непокорность судьбе. Иногда события, подобные описанным в книге, происходили в нашей стране ранее, иногда их удавалось предотвратить, но если не удавалось, то они неминуемо и независимо от конечных своих результатов, – даже если некоторые личности потом уверяли, что всё было оправданно и необходимо, – несли нашему народу только боль и страдания.
Технология успешных революций хорошо известна ещё с прошлого столетия, и мало что можно добавить к тем историческим и научным изысканиям, которые сейчас широко представлены современной публике. Поэтому я не собираюсь углубляться в историю и проводить анализ прошедших или несостоявшихся катастроф государственного значения. Также я не хочу уподобляться авторам художественных произведений прошлого, в которых с большим, чем у меня, талантом запечатлена вся та гниль и грязь, весь тот нарыв, что, прорываясь благодаря «заслугам» ревнивых революционеров, заливает своим гноем и кровью здоровое, ни в чём не повинное общество. Впрочем, усидчивый и умный читатель некоторые параллели с великими сочинениями прошлого всё равно отыщет. И не сомневаюсь, что это непременно к лучшему.
Я лишь хочу показать, как мне кажется, взгляд современника и написать ещё один том, датированный началом XXI века, о людях и их душах, которыми движет неумолимое, сжигающее дотла желание бунтовать, протестовать, разрушать и подрывать сложившийся порядок жизни ради неких якобы светлых свершений, которые грезятся им в дурманных снах, как правило окутывающих их в осенне-весеннюю пору.
Мне бы очень не хотелось давать оценки революционным деятелям сейчас, в самом начале романа, хотя я и обладаю – и имею на это полное право – некоторыми убеждениями на их счёт и насчёт всех тех действий, которые сопровождают и создают предреволюционную, а затем и революционную обстановку. Есть острое желание, чтобы книга вышла честной и беспристрастной, даже при том условии, что это лишь фантазия, которая не имеет ничего общего с реальностью.
Однако тут следует сделать оговорку: с реальностью событий, а отнюдь не с реальностью, которая витает в обществе и живёт в душах людей, подобных главным героям романа. А главные герои, хоть и являются полностью вымышленными от начала и до конца, не всегда так уж плохи и однозначны в своей сущности. Как в целом и любой живой и настоящий человек. В конце концов, нельзя же их обвинять в том, что они такие, какими уродились. Как говорил классик, нельзя требовать от грязи, чтобы она не была грязью. Впрочем, конкретно в этом случае я бы сказал куда мягче. Например, нельзя требовать от собаки, чтобы она не была собакой. И в этом выражении, на мой взгляд, нет ничего обидного.
Люди, о которых пойдёт повествование, не являются по своей природе ни плохими, ни хорошими. Они мало чем отличаются от нас, а, может быть, это даже и есть мы с вами. Они являются детьми нашего общества и порождением той страны, в которой родились все мы со всеми своими недостатками, противоречиями и помыслами. Даже, быть может, они являются более яркими сынами Отечества, чем многие другие. Иной раз они намного тоньше чувствуют несправедливость, горе ближнего своего, чёрствость среды, их окружающей. И от этого, на свою беду, они становятся до ужаса нетерпеливыми, слепыми и злыми одновременно. И тут же обида сквозит в их словах, невольно перерастая в гордыню. И вот им уже кажется, что они те избранные, что встали вдруг одни против ужасного и несправедливого мироустройства, имеют право и обязаны распоряжаться судьбами и жизнями всех и вся. Но это ловушка. Это не так. Они ещё не есть вся Россия. А этого они не хотят и не умеют понять. Они не желают осознавать того, что они лишь часть нашего народа. И, как правило, часть довольно скромная, если не сказать мизерная. И что их место в истории не должно выходить за рамки того, что им доверила природа, вложив в них ограниченное (в смысле – строго определённое) количество ума, доброты, веры, мужества и дальновидности. Но трагедия их судьбы заключается именно в том, что одно дело возможности, а другое – стремления и желания. Сложно устоять, сложно задействовать весь набор своих положительных качеств, когда в душе твоей уже поселился чёрный червячок, который, подтачивая тебя изнутри, начинает превращаться в хитрого змия. В змия-искусителя, который нашёптывает на ухо самые обольстительные, самые сладкие и заманчивые обещания о прекрасном и великом будущем не только для тебя самого, но и для твоего ближнего. Для страны, мира. Это так соблазнительно.
Так и Россия, так и всё наше общество, весь наш народ: всё время, каждую минуту и секунду со дня своего сотворения ощущают, что находятся рядом с хитрым змием. Этот змий живёт среди нас, сладострастно облизывает людей расщеплённым языком, нашёптывает на уши и пускает в них сладостный елей, отравленный ядом гордыни и разрушения.
Как монах, которого постоянно атакуют бесы-совратители, бесы-гордецы, бесы-анархисты, так и Россия испытывает на себе самые сильные, самые изощрённые нападки хитрого змия. И чем сильнее, чем святее становится Россия, тем яростней и смелей будут действовать силы, желающие не столько извне, сколько изнутри разрушить её – от невозможности терпеть весь тот свет правды и радости, которым издревле, вопреки злому сопротивлению, медленно, по капле наполняется наша страна. И, как ни прискорбно это осознавать, действовать этот змий будет через самых чувствительных, наивных, блаженных, которые всегда открыты, то ли по незнанию своему, то ли от своей блаженности, всему, что к ним обращается, и заражать их ядом разрушения и саморазрушения.
Но нельзя убивать больного. Больного надо жалеть и лечить. Как нельзя требовать от собаки, чтобы она не была собакой, так и от хворого нельзя требовать, чтобы он вмиг излечился. А лечение есть. И будет тот излечен, кто сможет, выйдя из гроба, повстречать на пути лекаря.
Том 1
Глава 1. Московский посетитель
Было восхитительно тёплое и яркое августовское утро. Листва, словно на картинах импрессионистов, играла на оранжевом солнце, пыль мелкими воронками кружилась по дорожкам городского парка, а на сияющем куполе административного здания, двери которого выходили на угол улиц Свободы и Ленина, развевался флаг с тремя сочными полосами белого, синего и красного цветов.
Город был провинциальным. Это становилось ясно с самого первого и рассеянного взгляда. Ибо только в провинциальных городах России сейчас, как никогда раньше, на одной улице могут соседствовать одноэтажные деревянные домишки с провисающей рубероидной крышей и выцветшим забором и бетонные новостройки, стремящиеся количеством своих этажей пробить небесную твердь и вместить в себя как можно больше молодых семей, закабалённых ипотекой. А ещё провинциальность выдавали всего лишь две или три пересекающиеся в центре главные улицы, одна из которых гордо именовалась проспектом. Если бы вы въехали в город по этому проспекту, то минут через двадцать оказались бы уже на противоположном его конце. А дальше без какой-либо видимой границы города снова тянутся поля, лесополосы, деревни и дачи. И бескрайнее – до горизонта – небо. Словом, ничего занимательного.
Город назывался Рошинск. И похожих городов в России тьма. И хоть каждый из них имеет свою оригинальную историю и достопримечательности, порой ничем не уступающие истории и достопримечательностям целых государств, ибо происхождением своим уходят в глубину веков, но при этом они объединены некой присущей только им простоватостью, тихостью и монотонностью. Жизнь в этих городах течёт неторопливо, новостей случается мало, а те события, что освещаются в местных средствах массовой информации, носят по большей части сугубо местечковый и нередко даже комический характер. Поэтому не удивительно, что местные жители более внимательно следят за новостями «из центра». По их мнению, именно там бурлит настоящая жизнь, вращаются серьёзные люди и деньги, решаются политические вопросы общемирового масштаба и на каждом шагу для всякого смертного, независимо от его способностей и образования, открываются невообразимо огромные окна возможностей.
Не стоит скрывать и лукавить: провинциальные жители отчасти правы. Всё это имеет место с давних пор и в любой стране мира. Однако так имеют право думать многие, но только не жители Рошинска. Ибо именно в этом небольшом – чуть больше полумиллиона населения – городе случится то, о чём потом будут кричать все столичные телевизионные каналы, писать интернет-издания, обсуждать на телешоу самозваные эксперты и разбирать на части прожжённые политтехнологи. А один писака впоследствии даже напишет об этих событиях небольшой роман. Правда, книга выйдет маленьким тиражом, а потому останется незамеченной для широкой публики.
А начались события, которые потрясли административный центр одной из областей России, с человека, который приехал туда летним воскресным вечером. А уже в понедельник утром этот человек шёл себе по парку к тому самому зданию на углу улиц Свободы и Ленина.
Человек этот был роста весьма среднего, скорее даже невысокого. Походку имел спокойную и лёгкую. На круглой голове его посреди редких русых волос уже к тридцати трём годам образовалась очевидная проплешина. Нос идущего был острым, глаза – серыми. Один глаз он постоянно прищуривал, словно в него всё время кто-то дул. Чисто выбритый подбородок был мягким и округлым. Казалось, это должно свидетельствовать о слабости характера человека, но думать так было бы ошибкой – и позже в этом убедятся многие. Руки он имел тонкие и длинные, с ухоженными ногтями. На среднем пальце левой руки красовался перстень с голубым камнем. Одет человек был в опрятный, но без щёгольства тёмно-бежевый костюм-тройку. Ботинки, впрочем, были дорогие, с пряжками, и сияли глубоким иссиня-чёрным блеском.
Пройдя через парк, по дорожкам которого, как уже было сказано, ветер гонял пыль, человек взглянул на свою обувь и досадливо вздохнул. Затем полез в кожаный портфель и достал из специального отделения бархатную тряпочку, которую всегда носил с собой именно для таких случаев. Ею он протёр сперва один ботинок, затем второй и, убедившись, что обувь вновь сияет как должно, вступил на проезжую часть с целью перейти улицу и войти в дверь здания с флагом на куполе.
Человека с портфелем звали Дмитрий Кириллович Капризов. И приехал Дмитрий Кириллович в Рошинск из самой Москвы с особым поручением. Однако, несмотря на важность задания, господин Капризов мало чем мог похвастаться в смысле талантов или же внешних данных. Человек он был, как вы уже заметили, простенький, невыразительный, прозрачный. Его с трудом можно было бы приметить в толпе – на улице или, скажем, в театре, куда он любил захаживать. Все свои пятнадцать лет трудового стажа господин Капризов жертвенно отдал лишь одной профессиональной сфере – государственной гражданской службе. И сфера эта за неимением другой возможности, а скорее из-за своей слепоты и нелюбви к человеческим талантам, которые всегда подразумевают под собой некоторый бунт и отступление от инструкций, щедро вознаграждала господина Капризова медленным, но уверенным карьерным ростом. И вот наш герой дошёл наконец до той точки, когда просто за выслугой лет и отсутствием в личном деле каких-либо дисциплинарных взысканий получил задание, о котором так долго мечтал.
Впрочем, не будем совсем уж несправедливыми к господину Капризову, говоря о нём как о совершенно бесталанном человеке. Пара талантов у него всё-таки имелась. И если первый ему был дарован свыше, от самого рождения – его большой и живой ум, то второй он развил в себе сам и совершенствовал его год от года. Этот талант был управленческо-организаторский. Правда, тут можно было бы заметить: а разве это не главная способность, которая требуется на государственной службе? Разве не в организации и управлении заключается вся эта ответственная работа? И да и нет. Одного владения указанными навыками на службе будет всё-таки недостаточно. От чиновника, по крайней мере, требуются ещё и смелость, и харизма, и везение, в конце концов. Необходим талант грамотно говорить, правильно строить фразы, чтобы ни у кого не закралось сомнения в правоте оратора, а значит, и в верности принятого им управленческого решения. Страх и уважение должен вызвать управленец. Поэтому просто ума и организаторских способностей тут будет маловато.
Сколько раз господин Капризов видел своими собственными глазами, как мимо него проплывают самые лакомые должности в его департаменте, на которые он мог справедливо рассчитывать. И как доставались они каким-то скороспелым выскочкам, откровенным популистам, протекционистским крикунам. Да, разумеется, у всех у них были замашки больших начальников: грудь колесом, бьющая ключом энергия, статная фигура и властный голос. Но разве это было справедливо? А он… А что он? Господин Капризов продолжал сидеть на своём месте, раз в три или четыре года перемещаясь на одну ступеньку вверх по карьерной лестнице и даже не помышляя о каком-нибудь качественном рывке вперёд или внезапно свалившейся на него удаче.
Дело в том, что господин Капризов был мастером организации и управления особого склада. Являясь человеком кабинетным, а оттого по большей части невидимым, он с успехом раскрывал свои два таланта, но исключительно в эпистолярном жанре. Публичные доклады, выступления, речи и конференции – всё это было не его, всё это было чуждо господину Капризову. Кроме того, если сказать по совести, выходить в люди он даже побаивался. Нет, он не был труслив, просто не любил он этого. Не чувствовал в себе соответствующего призвания, отчего на публичных мероприятиях часто терялся и делал, как ему казалось, несусветные глупости. То ли дело на бумаге! Там всё было гладко, ровно, понятно и искренне. А главное, там и вовсе не требовалась как таковая персона господина Капризова. Зато мощь раскрытых талантов позволяла ему соперничать на бумажном поле с самим Богом. Именно в мире писем и записок, в мире справок и резолюций, указов и виз господин Капризов обладал невероятной силой, властью и дерзостью. Составленные его рукой распоряжения, даже за чужой подписью, внушали почтение, трепет и рождали непреодолимое желание немедленно действовать. Просьбы, выходившие из-под его пера, были сладки, но благородны, и ответить на них отказом никто не мог себе позволить. Приглашения, сообщения, даже сухие сводки у господина Капризова получались какими-то особенными: складными, точными и не лишёнными художественного своеобразия. И всё бы у Дмитрия Кирилловича было хорошо, кабы не его скромный вид, чрезмерно мягкий, дипломатичный голос и полное отсутствие хоть какой-нибудь харизмы.
Но время шло, и наконец господин Капризов дождался момента, к которому тщательно готовился последние пять лет, называя это про себя «пробой пера». Его направили из столицы в провинциальный город в связи с тревожными новостями, будоражащими население и местную власть. Больше, разумеется, власть. Отправляя его в командировку, в Москве сделали особенный упор на то, что он мог бы от имени местного губернатора превосходно вести переговоры и договариваться. Не публично, разумеется, даже, может быть, только в переписке или, на худой конец, приватно, но именно эту способность в центре ставили выше прочих.
Итак, в понедельник утром именно таким манером господин Капризов Дмитрий Кириллович оказался у двери в губернскую администрацию Рошинской губернии, с тем чтобы, переступив её порог, добавить в историю славного древнего города и его окраин ещё одну яркую, но несколько противоречивую страницу.
Пройдя через турникет, мимо охранников в фойе и получив в окошке пропуск, господин Капризов резво взбежал по ступенькам мраморной лестницы с коваными перилами на третий этаж и, пройдя несколько метров по коридору казённого учреждения, без стука вошёл в приёмную.
– Здравствуйте! – поприветствовала Капризова рыжая секретарша, выглянув из-за экрана широкого монитора. – Вы к Вениамину Фёдоровичу?
– Доброе утро, – ответил Капризов. – Да, совершенно точно. Я – Капризов. Он меня ожидает.
– Да, разумеется! – вдруг засуетилась секретарша, поднявшись со своего места.
Она открыла начальственную дверь и сообщила в глубину кабинета:
– Вениамин Фёдорович, тут господин Капризов…
– Ах, ну конечно, приглашайте, – услышал Капризов тучный голос губернатора, в то время как секретарша вежливо отошла от двери, приглашая визитёра войти.
Дмитрий Кириллович прошёл в кабинет. Для него в этом кабинете не было ничего нового. В таких или похожих начальственных помещениях он бывал сотни раз. Обычный кабинет большого чиновника местного масштаба, с картой на стене, книжными шкафами, столами и стульями, обитыми зелёным кожзаменителем. С широкими окнами и деревянными панелями на стенах. Разве что только и тут, с некоторой брезгливостью отметил про себя Капризов, ощущался явный привкус провинциальности, сочетающей нарочитую важность с наивной простотой.
– Дмитрий Кириллович! – поднявшись из-за стола и подходя пожать руку Капризову, воскликнул губернатор. – Ждали вас ещё в пятницу, но ничего. Сегодня понедельник. И это даже лучше.
– Да, знаете, задержался. С билетами накладка вышла, – согласился Капризов, чуть скривив рот, показывая желтоватые, но ровные и отлично вычищенные зубы. – Вчера вечером прибыл.
– Ну, ничего страшного! – повторил губернатор. – Оксана, принеси нам кофе. Или, может быть, чаю, Дмитрий Кириллович?
– Нет, кофе вполне подойдёт.
– Ну, значит, кофе. Вы не представляете, Дмитрий Кириллович, у нас теперь такая кофемашина есть, – продолжал губернатор, когда секретарь вышла, – что просто с ума сойти можно! Кофе варит… М-м. Но как работать её заставить… Вы не поверите, мы неделю тут бились. Я-то в этих машинах совсем не разбираюсь, а Оксане надо. В её же ведении. Уж думали, что придётся её на курсы какие посылать. Ха-ха! И смех и грех! Да вы садитесь. Как доехали? Всё в порядке?
Они сели друг против друга за приставной столик возле стола губернатора.
– Благодарю, всё в полном порядке, – заверил Капризов.
– Где остановились? – продолжал расспрашивать губернатор.
– Пока в гостинице «Юбилейной». На Толбухина. Дальше думаю снимать квартиру.
– На Толбухина, на Толбухина… – подняв к потолку пустые карие глаза, вспоминал губернатор. – А! Так это, наверное, дорого.
– Я рассчитываю, что вы покроете мои расходы.
– Ну… как сказать, – замялся губернатор. – Бюджет нынче невелик. А разве ваш департамент не берёт на себя издержки своих сотрудников в командировках?
– С сегодняшнего дня – нет, – холодно пояснил Капризов, попутно внимательно рассматривая губернатора.
До сегодняшнего дня господину Капризову никогда не доводилось видеть главу Рошинской губернии. Это был человек лет пятидесяти пяти – шестидесяти. Высокого роста, грузный, с чёрными, зачёсанными назад и стоящими кверху волосами. Лицо у него было широкое и какое-то ухабистое, словно после болезни, с мясистым носом и чуть кривящимся на левую сторону при разговоре ртом. Звали губернатора Вениамин Фёдорович Сенчук.
Вениамин Фёдорович год как вступил в свою должность, но за этот небольшой промежуток времени уже сумел показать себя со всех, не всегда выгодных, сторон.
Несмотря на то что Сенчук был человеком своеобразного и очень противоречивого характера, все, включая его новых подчинённых и приближённых, быстро поняли, что к чему. А народ, его избравший, так и вовсе сразу. А может быть, даже и раньше, да только выбирать всё равно было не из кого. Другие-то ничем не лучше! К тому же, в отличие от других кандидатов, только Сенчук мог произносить невероятно складные речи, слушая которые, невольно хотелось верить в светлое будущее.
Кстати, тут, пожалуй, и скрывалась главная черта противоречивого характера Вениамина Фёдоровича. Губернатор был патологическим лгуном. И полбеды, если бы он врал только людям вокруг, что по нынешнем временам и за грех-то считать странно, но хуже всего – он врал самому себе. И в эту свою ложь беззаветно верил. То есть без какого-либо остатка, до самого конца.
Выходя к трибуне, он мечтательно, а иногда и с яростью доказывал всем и самому себе в частности, как он обязательно сделает область передовой; как он улучшит жизнь местного населения; как медицина, образование, культура Рошинской губернии поднимутся на такую высоту, к которой впоследствии будет стремиться вся Россия. И ещё не факт, что достигнет её. Он обещал повышение зарплат, пенсий, открытие современных производств, ремонт старых дорог и прокладку новых. Школы, больницы, детсады – всё это росло буквально на глазах изумлённой публики из нагромождения слов вошедшего в раж Сенчука. А Вениамин Фёдорович продолжал накаляться и, уже не в силах обуздать себя, говорил, говорил, говорил, как в лихорадке. В такие минуты ему самому казалось, что вот теперь, выступая перед избирателями и наобещав им с три короба, он не только оправдает даже самые смелые ожидания, а многократно превзойдёт их. Пусть на это потребуются силы и время. Пусть он даже положит всё своё здоровье в битве за процветание губернии, но программа, с которой он идёт на выборы, будет непременно исполнена от и до и без каких-либо исключений.
Когда человек говорит о том, во что верит сам, его очень непросто поймать на лукавстве. Ещё сложнее найти противоядие против лжи по содержанию, но не по форме, к тому же когда сам предмет вранья не имеет фактического отражения. Сенчук был этаким прирождённым секретным агентом, который, выступая на публике, словно проходя проверку на полиграфе, каждый раз силой своего воображения создавал невероятный проект, миф, в который сам заставлял себя поверить. И он верил, отчего выглядел очень честным и убедительным, а вслед, наблюдая такое, верили и другие.
Быть может, Вениамин Фёдорович был бы неплохим полководцем, бросающим ради высшей цели своих солдат в безнадёжную атаку, при этом искренне убеждая их в верном успехе. Или же отличным торговым агентом, продающим обшарпанные квартиры по цене элитного жилья и при этом не чувствующим за собой никакой вины. Много профессий есть в мире, где такой недостаток, как искренняя ложь, оборачивается достоинством. Но только не на посту губернатора. Но Сенчук продолжал лгать, даже когда занял начальственное кресло, правда, уже не так рьяно, как раньше. Уже не входил в раж, не давал воли излишнему красноречью, ещё продолжая, однако, настойчиво обманывать себя и всех вокруг.
А дело было в том, что как только за ним закрывалась кабинетная дверь, все те проекты, про которые он так упоительно рассказывал людям, или говоря другими словами – врал, на деле вдруг не только оказывались фантастическими в масштабах губернии, но и действительно требовали напряжённой и кропотливой работы. Да не все вместе, а каждый из них по отдельности. Но откуда же взять столько времени? Откуда брать силы и средства, когда подчас приходится решать застарелые и сиюминутные задачи? То там пожар, то тут засуха. То здесь мост упал, то там люди вышли на митинг с требованием выплатить долги по зарплате. Тут уж не до прокладки новых дорог и строительства новых высокотехнологичных предприятий. А ещё есть сестра, которая вдруг решила построить завод по изготовлению плитки. Тоже звонит, приглашает на чай. А следом за ней и другие родственники и друзья объявились. И ведь не откажешь. Да и самому пожить хочется! Как быть?
И, как-то сам того не замечая, за самый короткий срок превратился Вениамин Фёдорович в довольно обыкновенного, жадного и нахального начальника губернии, каких Россия видела тысячи. При этом вравшего себе, а посему твёрдо уверенного, что стоит он за правое дело и служит народу, не щадя живота своего. И каждому, кто пытался или только думал поставить ему запятую, он не просто отвечал грубо и хамовато, но старался впоследствии уколоть, как проныру, пытающегося покуситься на сакральность власти. И таких проныр со времени избрания губернатора становилось всё больше и больше.
А ещё Вениамин Фёдорович стал вдруг трусоват. Для этого не было хоть сколько-нибудь веских причин, но, однако, он обратился в связи со своими опасениями в Москву. Там его просьбу внимательно рассмотрели и решили, что господин Капризов как никто другой может хорошо разобраться в ситуации и успокоить не в меру разволновавшегося губернатора.
– Иными словами, – Сенчук поднялся и, натужно выдавив из себя надменный смешок, прошёлся по кабинету, не сводя глаз с Капризова, – от вас ваше ведомство открестилось и передало нам? Так, выходит?
– Выходит, – сухо подтвердил Капризов.
– Тогда, видимо, вам следует дать должность?
– Разумеется.
– Хм… – Эта новость не обрадовала губернатора. – Понимаете, в чём штука, штат у нас и так небольшой. Хотелось бы расширить, конечно, но законы, реформы… Я, сказать по правде, надеялся, что вы будете продолжать находиться на обеспечении Москвы… Но раз такое дело… Кое-какую должность вне штата мы вам предложить сможем. Хочу сразу заметить, оклады у нас небольшие, премии раз в квартал. Со служебным жильём мы вам поможем.
– Нет, благодарю, – поспешил отказаться Капризов. – Жильё я как-нибудь сам сниму. Мне бы лучше расходы на него покрыть.
– С этим сложнее, – серьёзно заметил губернатор. – Пятьдесят процентов вас устроит?
– Пятьдесят так пятьдесят, – согласился Капризов.
Секретарша вошла в кабинет и принесла кофе. Сенчук взял грубой рукой изящную чашечку, сделал маленький глоток и поморщился.
– Очень хорош, верно?
– Да, неплох, – подтвердил Капризов, держа чашечку двумя тонкими пальцами, точно такую же, как у губернатора.
– Так… Ну что ж, приступим к делу? – спросил губернатор.
– Да, пожалуйста. Не будем терять времени.
Сенчук поставил чашку на серебряный поднос и полез в свой стол. Из ящика он извлёк потрёпанную увесистую папку, которую положил перед господином Капризовым, а сверху дополнил её флеш-накопителем.
Господин Капризов не спеша поставил свой портфель на колени, покопался в нём и, вынув из него кожаный очечник, нацепил на нос очки с круглыми стёклами и в тонкой металлической оправе, больше похожей на проволоку. Дужки очков он аккуратно заложил за уши и, отложив в сторону флешку, открыл папку.
– Тут собраны некоторые материалы, которые достались ещё от моего предшественника, – пояснил Сенчук. – Но мы тоже туда кое-что добавили.
Капризов внимательно пробежал глазами первый лист, отложил его, взял второй, потом оценил общую толщину стопки и спросил:
– Исчерпывающе, но в чём суть проблемы?
– Суть, уважаемый Дмитрий Кириллович, в том, что все те люди и организации, что указаны в этих материалах, хотят прекратить мои полномочия досрочно. И, хочу заметить, Дмитрий Кириллович, незаконным путём.
Затем, помолчав, Сенчук добавил:
– Вы же решаете такого рода вопросы?
Капризов откинулся на спинку стула, отчего тот мягко и приятно хрустнул, и ответил:
– Да, я приехал решать именно такого рода вопросы. Впрочем, ваш регион станет своего рода дебютом для меня. Но я вот что хотел спросить: а как вы сами считаете, ваши позиции тут прочны?
Сенчук развёл руками и на немного согнутых в коленях ногах присел за столик к Капризову.
– Мне сложно судить, Дмитрий Кириллович…
– Нет. Если меня сюда прислали, значит, там о вас думают. Меня интересуют именно ваши ощущения, – Капризов поводил рукой по воздуху. – Может быть, у вас есть какие-то грешки, о которых мне следует знать? Или ещё что-либо? Представьте, что я ваш адвокат.
– Да вроде бы нет, – развёл руками Сенчук, испугавшись, что эти с виду прозрачные серые глаза за круглыми линзами захотят залезть к нему в самую душу. – Понимаете, в чём дело, Дмитрий Кириллович, я ничуть не хуже прочих, – взяв себя в руки, с достоинством вдруг заявил губернатор. – Согласен, у нас не всё получается, у нас много проблем, но мы делаем всё возможное…
– Нет, – перебил его Капризов со стеснительной улыбкой и, опустив голову, добродушно взглянул поверх очков. – Свои предвыборные речи вы оставьте для людей, а отчёты отправляйте куда следует. Меня интересуют ваши неофициальные проблемы, если так можно сказать.
Сенчук внимательно и серьёзно посмотрел на присланного к нему из Москвы чиновника и как-то успокоился. Ему вдруг перестал быть страшен господин Капризов, а вместе с тем стало обидно за себя. Он рассчитывал на действенную помощь из столицы, а приехал какой-то молодой человек, который, скорее всего, лишь играет выдуманную им роль, а когда дойдёт до дела, то навряд ли от него будет толк. Уж больно он неубедительный какой-то. Незначительный.
– Дмитрий Кириллович, Дмитрий Кириллович, – уже вальяжно заговорил Сенчук. – Я только год как в должности, какие за мной могут быть грешки? Ну да, бывают, разумеется, и задержки зарплат, и проблемы с дорогами, с благоустройством, поликлиники, школы, детсады… А где их нет? Застройка вот идёт тоже, – губернатор хлопнул в ладоши. – Так вся страна строится. Жильё в цене падает. Оглянитесь. Главное, тенденции хорошие! Направление выбрано правильно.
– А эти товарищи, – Капризов постучал ухоженным указательным пальцем по бумагам, – они откуда финансирование получают?
– Так там всё написано, вы прочтите, – махнув рукой, отозвался Сенчук.
– Я обязательно прочту, – заверил Капризов, – но всё-таки?
– Фонды, бизнес.
– Фонды не наши?
– Нет, разумеется.
– А бизнес наш?
– Да, – но, подумав, губернатор добавил: – Впрочем, там по-разному.
– Перешли кому-нибудь дорогу? Передел?
– Строительное дело сейчас на подъёме. Все хотят получить свой контракт. Да лакомые куски и в других сферах есть. Понимаете, Дмитрий Кириллович… – теперь даже имя и отчество Капризова Сенчук стал произносить с оттенком покровительства, и тот с неудовольствием отметил это. – Главное же – цели этих товарищей. А они отнюдь не всегда лежат в области финансов. Тут и государственные интересы затрагиваются. Другое дело, что многим из них приходится выживать за счёт тех, кто хочет в разы – подчёркиваю, в разы! – увеличить своё состояние, даже и месяца не прожив в нашей губернии. Вот хотя бы совсем недавно. Да, не стану скрывать, там был спорный момент. Вы, наверное, уже читали?