Серия
Витражи Морты
© Стрельцова А., 2024
© Оформление. ООО «Издательско-Торговый Дом „Скифия“», 2024
От автора
Казалось, что писать подростковый роман – взбалмошная идея, хотя в настоящее время графические романы набирают популярность.
Но как сделать полноценную историю в жанре манги и при этом сохранить легкость? Перед иллюстратором была поставлена непосильная задача, но он справился!
В романе заложено несколько смыслов для разных уровней восприятия. А в каждой иллюстрации спрятан герой, о котором вы узнаете лишь дойдя до середины истории.
Без моей семьи, Ксении Мищенко, Дины Николаевой, Карины Дунаевой, Валерии Русаковой и Елены Гузенко эта книга не увидела бы мир.
Друзья, без вас не было бы ни рисунков, ни бумаги, ни рабочего чата, переписку из которого можно издавать отдельным томом. Спасибо!
Особая благодарность:
Стрельцову Мартинес Павлу, Мартинес Светлане, Вячеславу Стрельцову за помощь в издании книги.
Пролог
– Отпускаю тебя, двенадцать сил, отпускаю я двенадцать слабостей, – тихо шептала низкорослая круглолицая старуха, прикрывая белым фартуком рот с толстыми синюшными губами.
– Опять ты за свое. Будто думаешь, что умеешь! – высокий седой мужчина с ясными голубыми глазами недовольно цокнул языком и отвернулся к окну. Было позднее осеннее утро, за окном моросил мелкий дождь. Посреди унылого двора, заросшего спутанной некошеной травой, стояла корявая слива, на которой один за другим медленно раскрывались набухшие бутоны.
Мужчина завороженно смотрел на чудо. Словно почуяв, что у него появился зритель, дерево буквально за пару мгновений преобразилось полностью, укутавшись в облако пышных розовых лепестков. Пропустив колкость мимо ушей, старуха продолжала, раскачиваясь в такт своим словам:
– Отпускаю от руки, отпускаю от ноши, от языка, от тела, от разума, возвращаю то, что брала: элемент власти, элемент зла, материй, обладания, страдания, влияния, вседержания…
– Радна! Ну, хватит, я сыт по горло! – мужчина вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Старуха вздрогнула, открыла глаза и посмотрела в окно. Слива качнулась, вскинула ветви вверх и осыпалась белой пылью, оставляя взгляду лишь неприкрытое уродство искалеченных временем ветвей на фоне покосившегося забора.
В коридоре раздался телефонный звонок.
– Слушаю! Да, да. Конечно. Спасибо, – положив трубку, мужчина с облегчением закрыл глаза. – Ну, слава Богу. Все хорошо.
Он повернулся было в сторону комнаты, где оставил старуху, но внезапный порыв ветра швырнул в окно прихожей что-то похожее на камень. Звон разбитого стекла не смог заглушить надрывный крик Радны:
– ЭКОГО, ЭЛИ, АЛА, ЭБУСИ!
– Аминь… – прошептал мужчина и громогласно возвестил: – Девочка! Два килограмма пятьсот граммов. Собирайся, ее выпишут уже вечером, больница переполнена.
Он поддел ногой влетевший в прихожую предмет – мертвую ворону с размозженной, словно ее сдавило между жерновами, головой. Сделав пару глубоких вдохов-выдохов и немного успокоившись, он открыл дверь комнаты. Обнаружив старуху в глубоком обмороке, налил в стакан воды из графина, стоящего на низком столике, и плеснул ей в лицо.
– Вставай! У нас полно дел.
Он перевел взгляд за окно. Измученно вздохнув, прошептал:
– Мне очень жаль.
В этот самый момент за сотни тысяч километров, на чердачном окне старого замка, появились с легким потрескиванием первые контуры витража. Вначале нечеткие, как мазки импрессиониста, черточки застывали – и наливались цветом, являя сюжет: младенец, пухлые ручки которого сжимают кинжал, увитый плетистыми розами.
Звук, доносящийся с чердака, был еле слышным, однако привлек внимание господина, сидящего в кресле с книгой в руках. Бросив взгляд вверх, тот позвонил в небольшой серебряный колокольчик – и в дверь вошла горничная в темном платье и светло-бежевом переднике.
– Голубушка, сходи на чердак, посмотри, что за шум.
Вернувшись через несколько минут, побледневшая горничная сказала дрожащим голосом:
– На окне появился рисунок.
– Так чего ты испугалась, глупая? – расхохотался господин и резво поднялся из кресла. – История началась! Пойду позвоню дальним родственникам. Пусть не придумывают имя, а берут из пророчества.
Глава первая
Иди из моих дверей, не благословясь, перекрестясь, не отвертясь, назад не смотри, ветра не жди, в жизнь легко приди, смертью смерть поправ, первый шаг свой узнав… – слышался едва различимый шепот.
Ветер толкнул окно, и створка, едва слышно скрипнув, открылась. Радна, не переставая отбивать комок фарша о стол, подставила лицо свежему порыву. Ее блестящие смоляные волосы с крупными седыми прядями были убраны в тяжелый низкий пучок, поверх цветного халата под тяжелыми грудями повязан фартук.
Во дворе напротив клумбы, полной золотых шаров, стояла детская коляска. «Кажется, спит», – Радна довольно улыбнулась. При каждом взгляде на этого хмурого, с не по-детски серьезными глазами младенца сердце ее всегда пропускало удар – а в этот краткий миг наполнилось невыразимой тревогой. Старуха повернулась к плите, чтобы снять накипь с бульона.
Я открыла глаза и какое-то время смотрела, как развевается на ветру белое полотно простыни, сохнущей на веревке. Затем чья-то рука резко сдернула простынь. Теперь солнечные лучи били мне прямо в лицо. Я недовольно скривила губы, но передумала плакать, перевернулась и села в коляске. Худая верткая женщина ловко стаскивала с веревок белье и быстро засовывала в огромную холщовую сумку, висящую на сгибе локтя. Я протянула к ней руки, стремясь помешать. Схватив последнюю наволочку, она довольно цокнула языком и быстро выбежала со двора.
Вечером, когда солнце садилось за крыши старых бараков, обступивших пустую пыльную площадь, словно пародируя Стоунхендж, бабушка Радна жаловалась той самой воровке:
– Не новое же, Галя! Ну вот кому понадобилось? Я сама мережку вышивала: муж любит, чтобы не как у всех. Там даже в уголках меточки вышиты, – утерев глаза краем фартука, всхлипнула Радна, – это инициалы наши. Их не видно, шито белыми нитками. Вот, знаешь, говорят «шито белыми нитками», когда наспех сделано. На самом деле это про то, что все тайное становится явным. Меточки мои белым по белому – ни один вор не заметит, не догадается спороть, а станет снимать – ткань и порвет. Я цыганской гладью шила, так, чтобы навсегда… Чтобы вместе навсегда…
– Как интересно, – тихо ответила соседка Галя и осеклась, заметив мой взгляд. – Я пойду, Радна, вечереет, – засобиралась она, поеживаясь, как от озноба. В этот самый момент порыв ветра сдул в сторону рваное облако. Яркий, голубоватый свет восходящей Луны осветил все вокруг. Я подняла пухлую ручку и медленно показала на Галю пальцем. Воровка захрипела, дернулась всем телом и замертво повалилась на землю, в пыль.
Радна охнула, подошла к Гале, присела рядом. Обернувшись, с тоской посмотрела на меня:
– Да простила быя ей это белье, пусть бы брала! Зналая, что она подворовывает. С детства у нее эта слабость, она и не пользовалась вещами.
Я отвернулась.
Позже, разбирая кладовку Гали, соседи долго цокали языками, обретая заново свои ложки и подстаканники, утрамбованные в потемневшие от времени деревянные ящики.
* * *
Мне дали странное для того времени имя Морта, однако ни мать, ни бабушка не называли его, используя смешные прозвища. Дед звал меня Мартой, подчеркивая свое несогласие с выбранным семьей именем. Этот красивый мужчина хорошо играл в шахматы, остро шутил, был слаб на выпивку и женщин – а бабушка страдала, не гнушаясь унизительных слежек с последующими громкими сценами.
Мы жили скромно, но не были нищими. Меня не отдавали в детский сад, но все же, когда на бабушку упала плохо приставленная к бараку лестница и сломала ей руку, дед все-таки определил меня в младшую группу. К несчастью, в первый же день родным позвонили и попросили забрать меня домой, объяснив это тем, что детям понадобится новый воспитатель.
Прибежав в садик, старики проводили мрачными взглядами носилки с телом, накрытым белой простыней. Дед, тяжело вздохнув, спросил:
– Марта, внученька, что произошло?
– Не знаю, – ответила я, не глядя ему в глаза.
– А она и не знает, что произошло. Еленванну все ненавидели… – раздался тихий шепот. Веснушчатый худой мальчуган в замызганной толстовке говорил, глядя в сторону, словно обращался ни к кому. – Марта сказала, что не любит лук в супе, попросила отдельно положить его в блюдечко. Ее наказали, так что она не видела из угла, как воспиталка пила компот и подавилась косточкой.
Парень громко шмыгнул носом.
– Понятно, – сказал мой дед, и мы молча пошли домой.
Вечером того же дня старик мрачно пил горькую, поглядывая в маленькое окно кухни. Затем, тяжело взглянув на Радну, сказал:
– Мы не справимся. Я звоню брату.
Радна охнула, закрыв лицо руками, и беззвучно заплакала.
– Что мы скажем ее матери, когда та вернется? – тихо прошептала она.
– Правду, – ответил дед.
Он тяжело поднялся, направляясь к телефону. Тихо сказав пару слов, повесил трубку. Поднял меня на руки, начал петь что-то смешное, но параллельно, казалось, думал о чем-то своем.
– Мне кажется, мы поступаем подло, – снова начала разговор Радна.
– Ты можешь научить ее управлять силой?! – неожиданно заорал дед.
– Не ори на меня! Череда случайных смертей – это еще не пророчество!
– А ты ждешь, когда это случится с кем-то из нас?
Они еще долго спорили бы, но в какой-то момент дед, распалясь, толкнул Радну. Споткнувшись о половик, она упала на спину.
Я закричала. Свет в доме моргнул, и комната озарилась светом искрящихся проводов. Старая проводка загорелась, мгновенно вспыхнули сухие выцветшие обои, искры посыпались на деревянный пол. Радна схватила меня и бросилась к выходу. Уже на пороге нас опалила волна жара. Взрывная волна толкнула в спину и, падая, бабушка прикрыла мою голову руками. В демонически-оранжевом проеме возник пылающий силуэт старика – и крыша рухнула под оглушительный треск. Издалека послышались звуки пожарной сирены.
К дому подъехало такси, из которого вышел пожилой господин, похожий на моего погибшего деда. Присев на корточки перед Радной, он тихо сказал:
– Здравствуй, Радна. Я опоздал. Прости…
– Грегори! Забирай ее… – Радна закрыла глаза.
Впервые за этот вечер я громко заплакала.
– Не бойся, девочка. Я знаю, как тебе помочь, – и Грегори взял меня на руки. К нему подошел высокий помощник в темном костюме. Мужчины переглянулись – и я ощутила укол иглы.
Увидев шприц, Радна дернулась всем телом.
– Снотворное, – примирительным тоном сказал Грегори.
Мы сели в такси.
Провожая взглядом автомобиль, Радна все еще лежала на земле. За ее спиной догорало все – дом, любовь, жизнь, боль. Губы Радны беззвучно шептали вслед:
– Среда, Середица, пойди словом на водицу.
Окрещусь, покроюсь верой,
Ангелом-хранителем охранюсь.
Ангел Хранитель, сядь ей на правое плечико,
Карауль сутра до вечера
от зверя и волка, от наговоренной иголки,
От злых людей, от наговоров, зверей,
От суда и расправы, от ножа и отравы,
От ведьминых щипков,
От пересудных шепотков.
Глава вторая
Прошло тринадцать лет
На кухне загородного особняка готовили званый ужин. Приглашенные повара сосредоточенно стучали ножами о разделочные доски. Из отражения в зеркальной створке буфета на меня смотрела худая девочка с темными волосами и челкой, закрывающей половину лица.
– Морта, дядя тебя убьет! Зачем ты это сделала? – раздался тихий голос Аглаи, старшей горничной.
– Я – подросток, имею право на бунт, – ответила я, развернувшись к Аглае. – Ну что ты переживаешь? Хочешь, я раздобуду парик?
– Ты от природы платиновая блондинка, а теперь выглядишь, как та девица из фильма ужасов! – всплеснула руками Аглая.
– Да прекрати, ты сама разве никогда не хотела сменить образ?
Аглая вздохнула:
– В моем случае это бы означало потерю работы. Ладно, ну что с тобой делать. Голодная?
– Нет, мне в школу пора.
– Морта… Сейчас каникулы, а я не склерозница, – придав голосу строгость, сказала Аглая. – И, кстати, вот твои витамины.
Она достала из кармана передника пакетик и протянула мне, не поднимая глаз. Высыпав на ладонь несколько продолговатых таблеток, я закинула их в рот. Аглая щелкнула пальцами. Невысокий поваренок тут же протянул стакан воды.
– Пойду почитаю в саду… – угрюмо проворчала я.
Я не помнила своего раннего детства. Мне рассказали лишь, что мать оставила меня из-за сильного стресса, когда погиб мой отец. Других родственников не было, и я жила у старшего брата деда, состоятельного и делового человека, которому, судя по его начитанности, было не меньше тысячи лет, а сколько по документам – неизвестно. Каждый день этой жизни был наполнен непрестанным контролем. Я любила читать и долго смотреть на звездное небо, умела плавать и ездить на лошади. Я росла замкнутым неконфликтным ребенком, приученным к распорядку дня и вежливому обращению с незнакомцами. Да и конфликтовать было не с кем, ведь со мной занимались спокойные и терпеливые учителя, обучающие иностранным языкам и математике. Раз в неделю я сдавала контрольные в старой школе, к которой была приписана. Меня привозили, провожали до дверей класса и увозили домой на частном авто. Одноклассники относились ко мне нейтрально – не дразнили, но и не стремились дружить. Иногда дядя приглашал меня в библиотеку – якобы для беседы, но мы не разговаривали: я просто молча сидела в кресле, а он писал что-то крупным размашистым почерком в своем блокноте. Этот человек, скорее, отталкивал, чем становился ближе.
В этом году мне исполнялось четырнадцать. Мы переехали в другой дом и вскоре мне предстояло выйти из режима домашнего обучения и уже постоянно посещать школу. Перемены меня не пугали: я всегда чувствовала себя спокойно и уверенно, словно эмоции были спрятаны где-то на дальнем острове, в закрытом сундуке за семью печатями.
На следующее утро я поднялась с первыми лучами солнца. Школьная форма, заботливо выглаженная Аглаей, висела на дверце шкафа. Я подошла к окну и увидела, как водитель быстрым шагом направляется к вилле. Это было необычно: здесь все, даже садовники, двигались с нарочитым достоинством, какой-то дворянской медлительностью. Даже когда загорелась мастерская, ее тушили без суеты и криков, как в немом кино.
Что-то явно произошло. Я собиралась выйти во двор, как вдруг меня окликнула Ольга, жена дяди – чрезмерно полная женщина с маленькой головой, большими губами и абсолютно бесцветными глазами. Ее высокий лоб то и дело морщился, когда она поднимала брови. Светлые густые волосы всегда были убраны в низкий тяжелый узел. У Ольги с дядей был сын, который жил за границей, и я не знала о нем ничего, кроме того, что это весьма одаренный юноша.
– Морта, у машины пробито колесо, ты пока иди позавтракай, – Ольга кивнула в сторону дымящейся овсянки и сэндвича с лососем и авокадо.
– В гараже ведь с десяток автомобилей, – ответила я, усаживаясь за стол.
– Тут такое дело, ты только не волнуйся, – торопливо добавила она. – Колесо пробито не только у этой машины.
– Чтоооо? – на секунду я будто почувствовала вкус к жизни.
– Не любопытствуй чрезмерно, но да, ночью кто-то прокрался в усадьбу и повредил все колеса. Твой дядя даже выругался страшным словом!
– Каким? – спросила я шепотом, но Ольга, приняв неприступный вид, демонстративно отвернулась.
– Таким, которое не предназначено для уха милой девочки! – раздался дядин голос.
– Мы можем вызвать такси, – миролюбиво предложила Ольга.
– Это неприемлемо, – возразил дядя.
– Далеко идти? – встряла в разговор я.
– Нет, километров пять, – сказала Ольга.
– А там есть где привязать лошадь? – я уже дожевывала сэндвич.
Дядя и Ольга переглянулись. Пауза затянулась.
– Я право… я…Грегори! Это невыносимо! – Ольга закрыла лицо руками.
В комнату вошла Аглая и привычным жестом протянула мне пакетик с витаминами.
– Не надо, – спокойно сказал дядя.
Аглая ошеломленно подняла на него глаза. Это был самый странный день в моей жизни.
– Лошадь, значит. Так тому и быть, – решил дядя. – Но ты поедешь не одна. Аглая, помоги ей переодеться, – скомандовал он горничной и пояснил: – Морта, переоденешься в школьную форму уже там. Теперь иди, а то опоздаешь.
Дядя сел за стол и отпив глоток кофе, развернул газету, давая понять, что обсуждать больше нечего.
Аглая, бледная как смерть, тихо вышла из гостиной, кивком приглашая меня последовать за ней. Я чувствовала необычное возбуждение, как будто череду тусклых дней вдруг прервал яркий праздник. Сердце учащенно билось, а мышцы подрагивали, словно это я сама скаковая лошадь и сейчас мне предстоит забег. Я быстро переоделась, схватила рюкзак с тетрадями и школьной формой и выскочила из комнаты.
Аглая тихо подошла к окну, глядя, как из конюшни выводят трех великолепных жеребцов.
– В пророчестве сказано, что ты выберешь ночь… – как бы сама себе сказала она. На стекле начали появляться причудливые завитки: спящий, спрятанный от внешнего мира витраж очнулся ото сна, явив новый сюжет – лошадь и юную всадницу, идущую рядом с животным.
В это время я здоровалась с конюхом. Он был глух от рождения, но умел читать по губам. Высокий широкоплечий мужчина работал в усадьбе задолго до моего появления. Он учил меня верховой езде, изредка угощал кислыми лесными ягодами.
Передо мной стояли три скакуна: черный вороной, рыжий в яблоках и еще один необычной масти – весь как будто серебряный.
– А где Лада? – оглянулась я, не заметив нигде пожилой кобылы, на которой обычно ездила.
– Путь неблизкий, нужна сильная лошадь, – позади послышался голос дядиного охранника. – Выбери, какая тебе нравится. На остальных двух поедут сопровождающие.
Я задумалась. Все трое были красавцами, каждого хотелось погладить. Но как только я дотронулась до черного коня и закрыла глаза, ощутила сильный толчок в ладонь – словно ребенок из утробы дал пинок своей матери. Я отдернула руку. Конь, нервно перебирая копытами, тихо заржал. Это точно было мое животное.
– Поеду на нем, – объявила я.
– Норовистый, – засомневался охранник.
– Мы подружимся, – я ничего не хотела слушать. – Как его зовут?
– Август.
– Как императора, что ли?
– Нам это неизвестно, – ответил охранник.
Конюх отвернулся, чтобы спрятать улыбку. Я запрыгнула в седло и скомандовала:
– Погнали! – и, немного подумав, добавила. – Только я дороги не знаю!
Охранники молча первыми выехали за ворота усадьбы.
Всю дорогу меня захлестывали новые ощущения: запахи, звуки усилились в несколько раз, словно растаял защитный кокон. «Что со мной?» – то и дело думала я. На ум пришли лишь слова Киплинга о весеннем гоне – кажется, Маугли испытывал нечто подобное.
Дорога шла через скошенное поле. Охранники пришпорили коней и все перешли на мелкую рысь. Я засмеялась, и Август, чуя мое настроение, вырвался вперед. Школа вынырнула из-за горизонта, раскрывшись, как оригами. Здание старинной усадьбы в английском стиле было выбелено и, казалось, сияло на солнце. Высокие платаны росли вдоль аллеи, ведущей к главному входу. Когда мы подъехали, никто нас не встретил.
– Вернемся за тобой уже на автомобиле, – заверил меня один из охранников.
– Ты подожди здесь, а я пойду ее провожу, – деловито сказал другой.
– Вы, ребята, идите. Я справлюсь. Правда, – ответила я.
Оба переглянулись, но возражать не стали.
Я быстро пошла вверх по ступеням, радуясь, что спровадила их.
– И выберет она ночь. И пойдет в нее одна… – произнес один из охранников.
– О чем ты? – спросил его напарник.
– Да так… Книгу одну забавную прочитал.
– Ого! Ты между качалками и работой еще и читаешь?
– Завидуй молча.
– Огрызаешься на старшего по званию!
– Здесь, кроме нас, никого нет. Сейчас мы равны.
Препираясь и подшучивая, они вместе с Августом двинулись обратно в усадьбу.
* * *
Оказавшись внутри, я осмотрелась. Стояла мертвая тишина, которую нарушал только стук моих каблуков. Со всех сторон меня окружали мои отражения – высокие венские зеркала в позолоченных рамах почти замыкались в круг. Сквозь купольный свод потолка проникал солнечный свет. «Это подходящее место для витражей», – подумала я.
Внезапно мимо промчался худощавый мальчик с огненной шевелюрой.
– Раздевалка там! – крикнул он на бегу и исчез за едва заметной дверью, будто растворился в стене. Я сделала несколько шагов в указанную сторону и поравнялась с табличкой на испанском: El Probador.
В раздевалке тоже было зеркало – огромное, овальное. Худая девушка с узким подбородком и огромными глазами… Мне захотелось лучше себя рассмотреть. Откинув длинную челку с лица, я подошла ближе. Заправила волосы за уши, усмехнулась своей небольшой лопоухости. В зеркальной глади за моим отражением возникло темное облако.
Сгусток серо-черных теней слегка пульсировал. Я протянула руку вперед, чтобы дотронуться до облака в отражении, и в тот же момент меня словно ударило в грудь порывом сильного ветра. Отшатнувшись и зацепившись каблуком о край ковра, я полетела на пол, успев подумать: «В первый же школьный день разобью себе голову». Однако почти у самой земли чьи-то руки подхватили меня и резким движением поставили прямо.
– Будь осторожна с зеркалами, – сказала невысокая женщина неопределенного возраста с большим пучком рыжеватых волос, в темной узкой юбке и рубашке с высоким воротом, застегнутой на все пуговицы. У ее горла белела большая камея, вырезанная из слоновой кости. Черты лица изображенной на украшении медузы Горгоны странным образом напоминали лицо моей новой знакомой.
– Меня зовут Изабелла, я заведующая учебной частью. Твой дядя сообщил о сложностях с автомобилем. Не волнуйся, опоздание не будет засчитано, – сказала она и пристально посмотрела на меня.
– Здравствуйте. Я Морта, – я осеклась, не зная, что говорят в подобных ситуациях.
– Переодевайся, вот твой шкафчик, я подожду тебя снаружи, – Изабелла протянула мне небольшой ключ с римской цифрой восемь.
Несколько минут спустя я поднималась по широкой мраморной лестнице вслед за Изабеллой, разглядывая портреты, висящие вдоль стен. Их было столько, что я не смогла сдержать улыбку.
– Знакомых увидела? – заметила мою усмешку Изабелла.
– Да нет… – я смутилась. – У нас дома тоже везде портреты. Это, на мой взгляд, странно: жить в музее и… учиться в музее.
– Для твоего возраста такое отношение нормально, – примирительно ответила Изабелла и добавила: – Знаешь, а ведь мы живы, пока нас помнят. А если с глаз долой – из сердца вон. Поэтому лучше хотя бы раз в день бросить взгляд на дальнего родственника и в нужный момент получить его помощь.
– Они же все мертвы, как помогут? – удивилась я.
– Не будем об этом. Ты все сама поймешь, когда станешь старше, – ушла от ответа Изабелла и открыла высокую дверь в класс.
Сидящие за партами дети что-то писали в тетрадках. У окна стоял высокий мужчина в светлой рубашке с закатанными рукавами и в классических брюках. Необычные длинные волосы были собраны в хвост, руки с узловатыми пальцами скрещены на груди. Обернувшись на скрип половиц, он поприветствовал Изабеллу:
– Доброе утро. Что вас к нам привело?
Дети подняли головы и с интересом уставились на меня.
– Привет, Габриэль. Хочу представить вам новую ученицу. Это Морта. Теперь она будет учиться в этом классе, – Изабелла протянула Габриэлю папку с бумагами и, хлопнув меня по плечу перед тем, как уйти, шепнула: – Удачи!
Габриэль, слегка усмехнувшись, окинул класс взглядом и указал на свободное место на последней парте.
– Проходи, кажется, это единственное свободное место. Авы, – в его голосе прозвучали строгие нотки, – продолжайте. Тест сам себя не напишет!
Я медленно прошла на свое место, не понимая, что делать дальше. Габриэль, кинув на парту пачку бумажных листов, скомандовал:
– Сделай, сколько успеешь.
Вздохнув, я полезла в портфель за ручкой.
Выбирая ответы, я то и дело ощущала чей-то пристальный взгляд. Обернувшись, я увидела, что меня с интересом разглядывал белобрысый парень.
– Привет, я Тео, – шепнул он при первой возможности.
Я кивнула ему и отвернулась, но Тео продолжал пялиться.
– Чего тебе? – довольно грубо спросила я.
– Ты не успеешь все сделать, я могу помочь, – прошептал он и быстро пригнул голову к парте: в этот момент Габриэль отвлекся от созерцания пейзажа.
– Не надо, я сама, – ответила я и снова уткнулась в свои листки.
Сказать по правде, тест не был сложным. Я уже делала похожий дома, с репетитором, поэтому быстро ставила галочки в квадратиках напротив ответов.
– Ну, как знаешь, – прошептал Тео и поднял руку. – Учитель, я все.
– Хорошо, у нас есть чемпион, – ответил Габриэль. – Тео, потом покажи Морте, где что находится в школе.
Тео кивнул, сдал свою работу и вышел из класса.
