000
ОтложитьЧитал
Дизайнер обложки Елизавета Стрельцова
© Владимир Стрельцов, 2021
© Елизавета Стрельцова, дизайн обложки, 2021
ISBN 978-5-0053-8937-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть 1. Прочь все преграды!
Пролог
Мантуанское соглашение подарило Италии целых два года безмятежного штиля – не так уж мало для того беспокойного времени. Целых два года победители продолжали упиваться триумфом и строили планы по развитию своего успеха, проигравшие зализывали раны, подсчитывали убытки и потихоньку начинали грезить о реванше. И тем и другим, при всей невысокой цене их клятв и обещаний, необходим был веский повод для очередного перекраивания итальянской карты. Такой повод появился в середине апреля 928 года, когда в Италию пришла весть о том, что несчастного императора Людовика Слепого сразили пневмония и нефрит и обратный отсчёт его пребывания в этом мире пошёл на дни.
Эпизод 1. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина
(25 апреля 928 года от Рождества Христова)
Два юных мавра стремительными и ловкими движениями вынесли к бассейну низкий столик и уставили его кубками с вином, фруктами и мёдом. Вслед за ними две почтенные матроны, такими же заученными до автоматизма жестами, слой за слоем, как с капустных кочанов, сняли многочисленные рубахи с двух своих хозяек и оставили их наедине друг с другом в облачении праматери нашей Евы.
Одна из женщин, высокая, с белоснежной кожей и вечно смеющимися зелёными глазами, с наслаждением сиганула в купель с головой.
– Ах, я снова жива! – счастливо воскликнула она.
Вторая, миниатюрная брюнетка с короткими волосами и глубокими чёрными глазами, села на край купели и с лёгким насмешливым прищуром следила за своей сестрой.
– Святая Агнесса, окажись она сейчас с нами, неминуемо осудила бы меня, – вздохнула кокетливо первая, – рассказывают, что за свою жизнь она будто бы не мылась ни разу.
– Ага, может, потому никто и не притронулся к ней, когда префект Семпроний сдал её в публичный дом?
Смех зеленоглазой блондинки был долгим и заразительным, но ее наперсница только скупо улыбнулась.
– А представьте же себе, сестра моя, каково это – годами не мыть своё тело? Не знаю, правда это или вымысел насчёт Агнессы, но ведь именно такого поведения придерживается большинство теперешней черни и духовенства, считая, что вода непозволительно смывает священный елей, нанесённый им при крещении. Священники утешают всех тем, что, по их мнению, уход за телом есть занятие пустое и греховное, тогда как в чистоте надлежит держать только душу.
– Не понимаю, как можно выдерживать такое в жаркий день? И почему они тогда, позвольте спросить, не опасаются обычного дождя, который ведь также смывает с них крещенский мир?
– Прекрасно, Теодора, насчёт дождя вы попали в самую точку. При случае непременно задам такой вопрос отцам церкви, и я представляю, как они будут смущены.
– А ведь во время Великой империи термы были повсюду. В каждом городе.
– Вы правы, сестрица, но, быть может, именно поэтому церковь после гибели империи вела такую яростную войну против терм, поскольку видела в них наследие языческих времён. Однако всё меняется, и вот уже наш папа Тоссиньяно построил собственные термы в Леонине, так что только плебсу оставлено это сомнительное удовольствие обходиться всю жизнь без ванн и заботиться исключительно о чистоте души.
– Я поражаюсь, Мароция, с каким хладнокровием ты говоришь о человеке, который отнял у тебя Сполетское герцогство. Я бы при каждом упоминании его имени посылала в его адрес проклятия.
– А с чего ты взяла, Теодора, что я так не делаю? Просто я не говорю это вслух, но про себя, уж будь уверена, я посылаю его в самую сердцевину преисподней. Что касается Сполетского герцогства, то вот уже два года, как Тоссиньяно с королём Гуго сговорились оставить меня и моего сына без наследства Альбериха. Я, конечно, не забыла и не простила своим недругам этой кражи, но моя голова занята другим, ибо папа и король не успокаиваются на достигнутом.
– Ой, сестра, а я другого склада. Горечь потерь я замещаю в душе своей сладостью любви. Мне проще забыться в сильных объятиях мужчины, раствориться в его грубых ласках и не думать обо всех этих интригах, на которые я не имею возможности влиять.
– Такой подход вовсе не избавляет, Теодора, от влияния этих интриг на тебя саму. Ты участвуешь в них вне своего желания. И когда я говорю, что папа и король продолжают действовать, я в качестве первых потенциальных жертв их намерений вижу всю нашу семью. Не исключая и тебя.
– Вот как? Каким же образом?
Мароция выдержала паузу, прежде чем ответить. Теодора успела за это время окунуться с головой в купель и подплыла к сестре, поправляя налипшие на лоб волосы и восстанавливая дыхание.
– Мне кажется, что ты преувеличиваешь, Мароция. Наша мать не допустит, чтобы её любовник расправился с нами.
– Да? Тогда, может, ты расскажешь мне, как наша мать противостояла захвату Сполето? Я ещё бы поняла, если бы она помешала лично мне, наши отношения тебе хорошо известны. Но ведь она лишила герцогства своего внука. Ради кого? Ради братца любовника! Для своего Тоссиньяно она принесёт в жертву кого угодно, надо будет, пожертвует и тобой, дорогая сестрица. Что, я не права?
Теодора испуганно замолчала. Мароция продолжала сидеть на краю купели, нервно болтая ногами и напряжённо размышляя о чём-то. Младшая сестра подплыла к ней и нежно погладила её по ноге.
– Окунись, сестрица, ты почувствуешь себя лучше. Нельзя вечно жить в страхе и озлоблении. В конце концов, у тебя есть Тоскана, есть любящий муж, который будет биться за тебя насмерть. А если ты будешь в порядке, то буду в порядке и я. Ведь так? – Теодора с любовью посмотрела на свою сестру.
Мароция улыбнулась ей в ответ, но мгновение спустя её лицо вновь приняло озабоченный вид.
– Ты всё говоришь правильно, сестра моя.
– Давай сегодня же позовём к нам кого-нибудь из римлян. Пригласи Льва, он настолько страстен, что я, наблюдая за вами, всё время жутко завидую.
– Он на днях стал кардиналом, Теодора.
– Да, и с каких пор тебе это стало мешать?
Мароция с укоризной взглянула на сестру.
– Прости, прости, – заспешила Теодора, – я не хотела тебя обидеть.
– Ты меня вовсе не обидела, сестра, но всё же следи за своими словами, ибо подобное легкомыслие может быть использовано против нас. Кого же ты думаешь пригласить к себе? – Мароция перевела разговор в любимое для своей сестры русло.
– Ну-у-у, – Теодора с кокетливым смущением повела белоснежными плечиками, – недавно я пригласила к себе некоего Константина, он служит у тебя в замке Ангела и настолько хорош собой…
– Дорифора Константина? Что за неуёмное влечение у тебя, сестра, ко всяким плебеям?
– В них сила и ярость природы в своём первозданном виде. Им всю жизнь приходится биться за кусок хлеба, тогда как прочим он достаётся уже при их рождении.
Мароция пожала плечами.
– Теодора, вам уже тридцать лет, пора бы становиться разборчивее.
Теодора обиженно поджала губки. Время от времени ей приходилось слышать от сестры и матери подобные упрёки в легкомыслии. Чтобы скрыть обиду, она вновь с головой опустилась в воду.
– Вам уже тридцать лет, и вот уже почти четыре года, как вы вдова несчастного сенатора Грациана, сгубившего себя вином, – услышала она в следующий миг, – и вы с тех пор и по сей день не замужем. Почему? Вы никогда не задумывались об этом? Ведь недостатка в поклонниках у вас нет и не было.
Лицо Теодоры передёрнуло болезненной гримасой.
– Наши родители настолько увлеклись поиском подходящей для меня партии, что, похоже, перехитрили самих себя.
– Надо принимать более активное участие в своей собственной судьбе, Теодора.
Теодора отплыла на противоположный край купели, вылезла на её край и зло взглянула на сестру.
– Вам хорошо известно, Мароция, что после смерти Грациана наша мать пыталась устроить мою судьбу при аргосском дворе и вела переговоры с молодыми князьями германских земель.
– Из этого ничего не вышло. Вы были неинтересны им, сестра.
– Мою руку просили комит Александр и барон Кресченций, причём последний аж трижды.
– Их предложения наша мать отвергла. Почему?
– Потому что, по её мнению, я заслуживала лучшей участи.
– В этом я с ней согласна.
– А я нет. Кресченций оказал нам немалые услуги, он деятелен и храбр.
– И потому он будет надёжным и уважаемым вассалом у сильного господина, но самим господином ему быть не суждено.
Теодора в ответ только вздохнула. Мароция умышленно давила на самые больные места.
– А что теперь, сестра?
– А теперь мне уже тридцать, и для перспективного брака я опоздала лет на десять, а то и больше.
– А вам не кажется, сестра, что наша мать умышленно препятствует вашему замужеству?
– Почему вы так решили, Мароция? Какой в этом смысл?
– Я высказываю вам мысли, появившиеся в моей голове не вчера. Возможности перспективных браков в течение всего этого времени у вас возникали постоянно. Уверена, что ваш брак с любым из беневентских князей, будь то Атенульф или Ландульф, был бы обоюдно интересен и выгоден. Смогла же матушка выдать замуж незаконнорождённую дочь нашего бедного брата Теофило. И как удачно! Её муж теперь герцог Неаполя1.
– Но какой смысл нашей матери оставлять меня в девицах?
– За всем этим опять-таки может стоять папа. Он боится, что ваш брак с сильным правителем на Апеннинах приведёт к возникновению мощного союза против него и коронованного им Гуго. Ведь мы не только сёстры, но и самые близкие и верные друзья, не так ли?
Этого хватило, чтобы Теодора вновь вернулась к Мароции и обняла её ноги.
– Ты знаешь, я никогда не задумывалась об этом, но ты так убедительна, твои доводы так логичны. Неужели это так?
– Да, и наша мать здесь вновь выступает послушной игрушкой в руках своего любовника. Согласиться на твой брак с низкородным вассалом ей не позволяет кровь, а перспективный марьяж пугает её любовника. В итоге ты довольствуешься ласками простого дорифора, а за душой у тебя только то, что оставил тебе наш отец, упокой, Господи, его душу!
Сёстры перекрестились. Мароция исподтишка наблюдала за сестрой, лицо которой приняло весьма скорбное выражение.
– Везде и во всём у нас на пути этот Тоссиньяно, – со злостью в голосе подытожила Теодора.
– Да, это действительно проклятие для нашей семьи.
– Ты когда-нибудь говорила об этом с матушкой?
– Да, и результат этих разговоров налицо. А между тем, если бы не Тоссиньяно, наша судьба могла быть иной, а у тебя и вовсе исключительной.
– Да? Как это могло быть?
– Ну, представь, что при нашей власти в Риме у нас был бы другой папа. Папа, который служил бы нашим интересам.
Теодора согласно кивнула.
– Ты знаешь, что после смерти Людовика Слепого, а по слухам, ему осталось совсем мало в этом мире, у нашего друга Гуго более не будет препятствий, даже формальных, чтобы стать императором? Ну или, точнее, почти не будет.
– Кроме вас, сестра, и вашего мужа, доблестного Гвидо Тосканского.
– Да, именно. Как только наш Гуго узнал, что его недавний покровитель не встаёт более с постели, он не только не поспешил к себе домой, в Бургундию, но напротив, призвал своих вассалов в Италию и одновременно с этим развил бурную переписку с Тоссиньяно. Моим слугам удалось пару раз перехватить их курьеров, и таким образом я узнала о безусловной готовности папы короновать Гуго императором в Риме, как только трон станет вакантным.
– Что же ты тогда будешь делать?
– Увы, но нам с Гвидо не останется ничего иного, как силой тосканских мечей противодействовать этому. При этом мы рискуем подвергнуться интердикту со стороны Рима. Может быть, это не сильно расстроит меня, но для Гвидо, а ещё более для его благонравного брата Ламберта, это станет серьёзным ударом. А ведь если бы папа был в союзе со мной, Гуго самому пришлось бы искать моей дружбы, чтобы нацепить на себя императорскую корону.
– Конечно, конечно. Он бы сделал всё, что ты пожелаешь. И в первую очередь вернул бы тебе Сполето.
– Да, Сполето. Но это были бы не все наши требования.
– Что бы ты запросила у него ещё?
– Ты же слышала, что в начале этого года от очередных родов скончалась жена Гуго, королева Хильда. Моим условием для его коронации в Риме стал бы брак с тобой, моя дорогая сестрица.
Теодора от неожиданности раскрыла рот, а её глаза расширились и вспыхнули необыкновенным огнём.
– Как? Со мной? Я стала бы королевой?
– И быть может, императрицей, сестра моя!
– Императрицей…. Я бы стала императрицей… я… – Никогда даже в самых смелых мечтах Теодора не возносилась так далеко, ей даже стало трудно дышать от такой внезапно открывшейся перспективы.
– Но всё это так и останется мечтой, пока на пути у нас Тоссиньяно. – Мароция нанесла контрольный удар.
Глаза Теодоры сверкнули ярче прежнего.
– Проклятье! Неужели нет никакого способа повлиять на него? Мать, наша матушка, ведь она может обрисовать папе такую возможность!
– Моя милая сестричка, неужели ты думаешь, что наша мудрая и хитрая матушка до сих пор не видит этого? Но всё разбивается о Тоссиньяно, который ведёт свою игру. Если бы он дал согласие на ваш брак с Гуго, его брат моментально лишился бы Сполето, а он сам превратился в ничего не значащую и ничего не решающую фигуру на Святом престоле.
– Он остался бы главой церкви!
– Амбиции папы простираются гораздо дальше, в область светских правителей. Поэтому он никогда не согласится на это. Другое дело, если бы на троне апостола был бы человек, занимающийся исключительно вопросами Веры.
– А ведь именно в этом и заключается миссия епископа Рима! – воскликнула Теодора.
– Да, если бы на троне сидел человек, избранный Римом и в соответствии с законами Церкви. Но ты ведь знаешь, что Тоссиньяно стал папой, переметнувшись из одного епископского кресла в другое, из Равенны в Рим.
– В последние годы это было не раз.
– И что, разве это хоть в какой-то степени служит ему оправданием? Разве человек, преступивший закон, может требовать снисхождения на том основании, что до него этим законом пренебрегали другие?
– Нисколько.
– А разве можно ожидать, что человек, преступно захвативший власть, будет следовать порядку и закону, а не преследовать цели исключительно корыстные и служащие единственно укреплению его узурпаторской власти?
– Нет, но что делать нам, чтобы получилось всё… о чём ты говорила?
Мароция притянула к себе сестру и прошептала ей на ухо:
– Тоссиньяно должен умереть.
Мароция внимательно взглянула сестре в глаза. Она увидела, что та уже мысленно была готова к её словам.
– Да, – также шёпотом ответила Теодора, – но как это возможно сделать? И кто это может сделать?
– Это сделаешь ты.
Вот этих слов Теодора точно не ожидала и отпрянула от сестры.
– Как – я?
– Прежде всего, тише, сестрица. Что тебя удивляет в моих словах? Что для исполнения своей мечты нужно будет что-то предпринять и взять на себя определённые риски? Что русло истории меняют люди, решающиеся на авантюру и на грех?
– Грех убийства, сестра!
– Покарать грешника, узурпировавшего Святой престол, вряд ли заслужит серьёзное порицание небес. Тоссиньяно своим поведением, своим открытым нарушением целибата, своей сугубо светской и посему корыстной деятельностью дискредитирует сам Святой престол, всю кафолическую Церковь. Вспомни, что он разрешил стать епископом малолетнему сыну франкского графа Вермандуа. Что будет плохого, если Церковь очистит себя от этого человека?
Теодора молчала. В голове её проносились мириады мыслей, доминирующей среди которых было сожаление, почему для воплощения такой блестящей цели именно ей теперь требуется пройти столь ужасное испытание.
– Впрочем, можно всё оставить как есть. Тоссиньяно будет править, я, пока мой муж в силе, сопротивляться интригам папы и короля, а тебе… Тебе вместо королевских почестей находить утешение в объятиях дорифора, не знающего ни грамоты, ни музыки, зато обладающего большим членом.
Мароция решила свернуть свою военную кампанию, предоставив сестре самостоятельно сделать выбор. Молчание продлилось несколько минут.
– Нет, я не могу этого сделать, – пролепетала Теодора и опустила голову в ожидании новых упрёков сестры.
– Как знаешь, – вздохнула Мароция, – твоя судьба в твоих руках.
И она позволила себе также опуститься в прохладный бассейн. Вынырнув, она увидела, что её сестра в отчаянии кусает губы. Мароция подплыла к ней.
– Ты видела, Теодора, у тебя уже появились морщины возле глаз!
Теодора махнула рукой. В любое другое время она непременно отреагировала бы на слова сестры, но сейчас ей было не до того.
– Твоя грудь уже не так высока и упруга, у тебя появился живот, а ведь ты, в отличие от меня, ещё не рожала.
Теодора слегка очнулась.
– Ты о чём, сестра?
– О том, что годы берут верх, но есть средство замедлить их силу.
– Как?
– В Святой земле есть море, в котором невозможно утонуть. На берегах его есть целебная грязь, и ванны из этой грязи, говорят, принимала ещё Клеопатра, черпая из них молодость и силу для своей кожи. Вдоль моря растут волшебные травы, замедляющие для человека бег времён. Всё это хорошо известно мне, так как я до последнего времени пользовалась всем этим, а рецепт я случайно нашла в архиве старой герцогини Агельтруды.
– Ты пользовалась? Одна? А ведь я, глядя на тебя, догадывалась, что секрет твоей стойкой красоты не подарен тебе природой. Я даже думала, что здесь какое-то волшебство. Но почему ты ничего не говорила об этом мне? Как тебе не стыдно! Ты пользовалась эликсиром молодости в одиночку?
– У тебя в нём не было необходимости, ты была и без этих трав свежа и прекрасна. Мне же тридцать пять, мне без этих снадобий уже не обойтись, а скоро они понадобятся и тебе.
– Ты дашь их мне?
– Чтобы их получить, необходимо снарядить корабль в Святую землю. В портах, подвластных папе, это сделать с некоторых пор не представляется возможным, тосканские корабли заблокированы флотом Греческой Лангобардии, опять-таки по просьбе епископа Рима.
Мароция лукавила самую малость. Немногочисленные тосканские корабли действительно с весны находились в блокаде, после того как Гвидо преградил своему брату путь на Рим. Эту блокаду папа рассматривал как один из инструментов давления на Тоскану, чьё могущество зиждилось исключительно на торговле.
Сёстры молчали очень долго. Мароция, потеряв терпение, досадливо отвернулась от Теодоры, уже сожалея о напрасном расходе своего последнего резерва.
– Ты знаешь, как это сделать, сестра? – шёпотом спросила Теодора.
– Что?
– Ну… с Тоссиньяно.
Мароция пробежала взглядом по лицу сестры и удовлетворилась сделанным ей наблюдением.
– Да, разумеется. Я сделала бы это сама, и давно, но при виде меня папа проявляет невероятную осторожность. Ты другое дело. Вас с матерью он часто приглашает к себе. Надеюсь, ты не строишь иллюзий насчёт его отношения к тебе? На этих встречах он, скорее всего, использует тебя в качестве информатора о моих делах и намерениях.
– Да, именно в этих целях.
– Накануне вашей новой встречи я передам тебе кувшин вина. Когда папа пригласит вас с матерью и вы будете исключительно одни, откройте кувшин, и пусть каждый выпьет этого вина.
– Каждый?
– Не перебивай. После того как вы выпьете это вино, пройдёт не менее трёх часов, прежде чем яд начнёт действовать. Твоей задачей будет не позже этого срока, забрав мать, покинуть папские покои и принять противоядие, которое я вам также передам.
– А оно действительно справится с ядом? – в голосе Теодоры послышалось недоверие.
– Если тебя это успокоит, сестра, я выпью вина из этого кувшина первой, у тебя на глазах и до того, как отдам тебе. Будь спокойна, но следи за временем. Запомни, не более трёх часов. Речь идёт о твоей жизни.
Теодора приблизилась к Мароции и мягко обняла ладонями её лицо.
– И ты сделаешь меня королевой? Ты не обманешь меня?
– Каким образом, сестрица? Рассуди, сама я замужем за братом короля, и в мечтах моих – вернуть себе Сполетское герцогство. А кто мне в этом может помочь, кроме Гуго и тебя?
– Я всё сделаю, как ты говоришь, – прошептала Теодора, её руки обвили шею Мароции, и две сестры сплелись в страстном поцелуе.
Потребность в приглашении священника Льва и доблестного дорифора Константина в этот вечер отпала за ненадобностью.
Эпизод 2. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина
(1 мая 928 года от Рождества Христова)
Спустя пять дней, тёплым вечером первого майского дня, Мароция с замирающим сердцем провожала из ворот Замка Ангела свою младшую сестру, уезжавшую в Леонину на ужин к папе римскому. Теодора, к лёгкому неудовольствию своей матери, отпросилась у неё на короткую встречу с сестрой, во время которой та передала ей глиняный, в плетёнке, кувшин с вином, а также прошлогодний мёд, недавно привезённый в Рим из Тосканы. Прежде чем отпустить Теодору, Мароция передала ей кошель, в котором лежали две маленькие скляночки с противоядием, и заставила сестру дважды повторить наизусть надлежащий порядок её будущих действий.
Едва ворота замка закрылись за носилками сестры, Мароция поднялась на верхнюю террасу главной башни и расположила своё кресло так, чтобы ей была видна вся короткая дорога от Ватикана до её резиденции. Она проводила на этой площадке почти каждый вечер, любуясь восхитительными видами Вечного города, она полюбила эти виды ещё с тех пор, когда, будучи двенадцатилетним подростком, с любопытством и странным бесстрашием наблюдала за неудачным штурмом замка отрядами мятежного папы Христофора. Возможно, тот штурм вселил в неё непоколебимую уверенность, что стены замка дадут ей защиту от любого неприятеля, и потому она так настойчиво просила у своего отца отдать этот замок ей в управление. До её появления здесь, в Замке Ангела находилась городская темница, однако стараниями Мароции тюрьма превратилась в самую настоящую крепость в центре Рима, хотя несколько камер для узников дочь Теофилакта всё же дальновидно оставила.
Сидя в кресле, Мароция попеременно переводила взгляд с дороги на установленные здесь же, на смотровой площадке, солнечные часы. Она мысленно сопровождала свою сестру в папские покои и режиссировала ход и возможные темы для разговора. Вот после приветствий и короткой молитвы младшая Теодора торжественно подносит папе подарки, в числе которых заветный кувшин. Вот завязывается неторопливый разговор, где после короткого вступления, включающего в себя расспросы о здоровье родных, новости из-за моря, обсуждения жары, так рано захватившей в этом году Рим, хитрый и, чего уж там, до известной степени обаятельный понтифик осторожно выведывает у Теодоры слухи, касающиеся её старшей сестры, её мужа, графа Гвидо, и, возможно, сплетни об их планах и намерениях. Вот во время разговора её сестра подходит к столику с кувшином и разливает кровавое вино в деревянные резные кубки, смиренный властитель Церкви меж тем бесстыдно разглядывает её сзади, а вынужденная терпеть подобные вольности мать сидит в стороне, хмуря брови. Разговор продолжается, и собеседники время от времени притрагиваются к кубкам, Теодора ухаживает за своими почтенными собеседниками и подливает в кубки вино. Во второй раз, в третий слуги зажигают факелы. Стоп!
Мароция, улетев в своих фантазиях выше неба, взглянула на солнечные часы. Уже три часа минуло с тех пор, как она проводила сестру, и самое время её носилкам появиться возле замка. Ещё несколько минут она успокаивала себя тем, что, возможно, беседа затянулась, что о вине Теодора вспомнила чуть позже, чем надо, но постепенно нервы начали подводить Мароцию. Что, если легкомысленная Теодора потеряла счёт времени, заговорившись с папой? От неё этого можно было ожидать. И вообще, правильно ли поступила она, доверив столь ответственное дело своей милой, но недалёкой сестре? Что, если наблюдательный глаз матери или хитрое око папы подметили состояние её сестры, не совладавшей с волнением и поведшей себя как-нибудь неестественно? Что, если уже сейчас папа и его слуги ведут пристрастный допрос Теодоры и в скором времени подле ворот замка появится грозный отряд, присланный арестовать её, Мароцию?
Впрочем, вероятность последнего сценария её не очень пугала, она и так уже более десяти лет, находясь в своём любимом городе, была вынуждена проявлять звериную осторожность и уж к чему, а к штурму замка была готова и день и ночь. Но что же всё-таки случилось, почему эта чёртова дура не возвращается с матерью в замок, ведь именно это она должна сделать в заключение продуманного Мароцией плана?
Да, исполнение финальной сцены этой трагедии Мароция оставляла за собой. Она представляла, сколь непростым будет разговор с матерью, когда она объявит той, что отравила её любовника. Последствия могли быть самыми непредсказуемыми, и оставалось только радоваться, что этот разговор состоится здесь, на её, Мароции, территории. Но где же, чёрт возьми, эти две Теодоры?
Мароцию начала бить нервная дрожь, и даже два кубка с крепким армянским вином не взбодрили её. Прошло уже более четырёх часов, как её сестра уехала отсюда. Мароция бегала по площадке из угла в угол и молила Небо о прощении и удаче. Она уже была целиком согласна с вариантом событий, при котором её сестра по каким-то причинам полностью отказалась от исполнения задуманного.
Аллилуйя! Мароция вскрикнула от радости и захлопала в ладоши, когда знакомые носилки показались на дороге. Моментально забыв, как это часто водится с нами, грешными, поблагодарить Всевышнего, Мароция бросилась к лестнице, ведущей во двор замка. Быстрый взгляд, брошенный ещё раз на дорогу, убедил её, что к замку движутся только одни носилки. Её радость мгновенно сменилась новой тревогой, и она стремглав полетела навстречу сестре, неубедительно успокаивая себе тем, что, возможно, мать с младшей Теодорой едут вместе или же мать, вопреки увещеваниям дочери, кинулась на помощь своему умирающему любовнику.
Ворота распахнулись, и Мароция, не давая носилкам остановиться, прямо на ходу сорвала занавеску. В носилках сидела её сестра. Одна!
– Где мать? – крикнула она.
Лицо Теодоры, обычно белоснежное, с яркими румяными щеками, было землисто-серого цвета.
– Там, – промямлила она, – она осталась там.
– Она пила вино? – Благоразумие не изменило Мароции, и она произнесла эти слова шёпотом, с трудом подавляя крик.
– Да.
– Вы выпили с ней противоядие?
– Я – да, она – нет.
– Почему?! – На этот раз крик бесконтрольно вырвался наружу.
– Она ни на мгновение не расставалась с Тоссиньяно, я не могла разлучить их и передать ей склянку, я не могла при нём…
– Что? Почему ты не привела её сюда? Ты знаешь, чёртова кукла, сколько прошло времени?
– Она не хотела ехать, я её долго уговаривала, но они хотели остаться наедине, они хотели, хотели…
– Молчи, дура! – И Мароция повернулась к слугам. – Коней, люди, коней! Живо! Я с вас кожу сдеру!
Испуганные слуги были проворны, два коня были незамедлительно предоставлены хозяйке замка.
– Ты не одета должным образом, сестра, – боязливо встряла Теодора.
– Заткнись! – ответствовала будущей императрице Мароция. – Люди! Фабиан, быстро мой дорожный кошель и прими меня! Кто-нибудь, примите госпожу Теодору.
Фабиан, коренастый слуга её двора, оседлал коня и усадил перед собой свою хозяйку. Аналогичная процедура было совершена с Теодорой.
– К епископу, в Город Льва, как можно скорее, коня не жалеть! – прокричала Мароция, и слуги её едва успели открыть ворота и отскочить в сторону.
До папского дворца от Замка Ангела всего пара минут галопом. Однако по пути через ворота Города Льва вышла неожиданная заминка: туповатая стража остановила Мароцию и запросила разрешение у начальника охраны. Несколько минут, пока ревностные слуги честно исполняли свой долг, им пришлось выслушать в свой адрес целый поток чудовищной брани и богохульств, извергнутый из уст очаровательной маленькой женщины, въезжавшей в пределы главного града католической Церкви.
Но вот наконец и базилика Святого Петра и папские покои, примыкающие к ней. Едва поднявшись по каменной лестнице к дверям покоев понтифика, Мароция поняла, что она опоздала. Дворец гудел, как разворошённый медведем пчелиный улей, по коридорам бестолково метались слуги с испуганными не то за себя, не то за своих хозяев лицами. Паломников, посетителей и прочих незваных гостей стража бесцеремонно выталкивала прочь, а многочисленные служители Церкви низших чинов громко и вразнобой молились, что и создавало странный низкий гул, так поразивший Мароцию.
Расталкивая слуг в стороны, сбросив свои сандалии, она бежала в папскую приёмную залу. По мере её движения диаконы прекращали свои молитвы, с любопытством и состраданием глядя ей вслед, папские нотарии подобострастно склоняли плешивые головы. Мароция ворвалась в приёмную и увидела лежащих прямо на полу и задыхающихся от наступающего паралича дыхательных путей папу Иоанна Десятого и свою мать. Теодора ногтями разрывала на себе рубашки, понтифик, невероятным усилием и к неописуемому ужасу очевидцев, порвал массивную цепь своего парадного креста. В приёмной было полно народу, обступившего умирающих со всех сторон, в их числе находилось несколько епископов и кардиналов, оказавшихся в этот скорбный час в базилике Святого Петра.
– Все вон! – рявкнула, невзирая на чины и титулы, Мароция, и люди в спешке и сумятице кинулись к дверям.
Закрыв за последним ушедшим, Мароция кинулась к матери, на ходу расстёгивая кошель. Она приподняла ей голову, чтобы влить снадобье, но Теодора отстранилась.
– Ему! Сначала ему! – прохрипела она, отталкивая дочь.
– Никогда!
– Ему, иначе я позову слуг!
– Теодора, пей! Спаси себя ради меня, – ещё более страшно хрипел Иоанн.
– Молчать! – завизжала Мароция, и из её глаз брызнули слёзы.
– Ему! Я прокляну тебя! Ему! Люди! Ты не добьёшься ничего!
– Теодора, умоляю тебя, любовь моя, пей!
– Ему!
Мароция повернулась к Иоанну, яростно дёрнула его за седые волосы, чтобы поднять голову, и зло влила ему в рот противоядие. Затем она вернулась к своей матери, и та на сей раз позволила дочери попытаться спасти её.
– Поздно! Я выпила слишком много, а ты пришла слишком поздно. Дочь, дочь моя… – Теодора, говорила прерывисто, жадно хватая слабеющим горлом воздух. – Ты чувствуешь себя победителем?
Мароция молчала.
– Почему ты молчишь? Почему ты не смотришь на меня?
Ответа не было.
– Сильная… Я всегда гордилась тобой. Всегда… Я знала, ты можешь всё… И я оказалась права.
Мароция закрыла лицо руками. её мать продолжала говорить, задыхаясь и слабея с каждым вырывающимся из горла словом.
– Я ухожу, я вижу, за мной пришли. Они приказывают мне молчать, они хотят, чтобы ты позволила мне уйти без исповеди. Господь знает грехи мои, а их тяжесть такова, что ни один священник не возьмёт на себя смелость молить Его за меня. А они… они покровительствуют тебе. О, какие страшные у тебя покровители!