Глава 1
Великолепный замок Белгрейв непоколебимо стоял в самом сердце Хартфордшира с шестнадцатого века. Без малого триста лет одиннадцать поколений рода Латэм бережно передавали его от отца к сыну. Нынешний владелец замка – Филипп Латэм, герцог Уэстерфилд – чтил традиции предков и содержал семейное достояние в образцовом порядке.
Земли поместья простирались далеко за горизонт – обширные леса, поля фермеров-арендаторов, большое озеро, изобилующее рыбой. Филипп управлял имением с юных лет, после того как его отец погиб во время охоты. Под бдительным оком хозяина замок и окрестности процветали.
Сейчас, в свои семьдесят четыре, герцог постепенно передавал познания в области рачительного ведения хозяйства старшему сыну, Тристану. Тот был явно готов принять титул герцога и взять на себя заботы по управлению имением. Ему исполнилось сорок пять лет, он был женат и имел двух дочерей. Второй сын, Эдвард, в свои сорок два года не обзавелся ни супругой, ни законными детьми, хотя внебрачных наплодил немало. Точное число назвать не мог даже сам распутник. Азартные игры и вино интересовали его больше, чем последствия любовных похождений. Таким образом, на Тристане и Эдварде мужская линия Латэмов пресекалась. И у Филиппа хватало поводов для размышлений и волнений.
Оба джентльмена были детьми Филиппа и его первой супруги, Арабеллы, приходившейся мужу троюродной сестрой и происходившей из графского рода. Она обладала весьма немалыми достоинствами – богатым приданым, безупречным воспитанием и красотой. Когда они обвенчались, Уэстерфилду было двадцать восемь, а невесте совсем недавно исполнилось семнадцать. Арабелла и молодой герцог составляли прекрасную пару.
Однако вскоре Филипп обнаружил, что за красивой внешностью жены скрывалась довольно холодная и не слишком приятная личность, все сильнее проступавшая с возрастом. Ее гораздо больше интересовала светская суета, нежели жизнь собственного семейства. Когда Тристану исполнилось семь лет, Арабелла скончалась от острой инфлюэнцы. Герцогу пришлось растить сыновей одному. Конечно, не без помощи гувернеров, вдовствующей герцогини – матери Филиппа – и обширного штата прислуги.
Многие пытались выдать своих дочерей за вдовца, но безуспешно. И только через двадцать лет после смерти жены герцог снова влюбился.
Мари-Изабель приходилась кузиной французскому королю Людовику XVI, казненному во время Французской революции. Дочь маркиза, представительница Орлеанского дома с одной стороны и династии Бурбонов с другой, она родилась в первый год революции. Ее родители вскоре сошли в могилу вслед за королем. Их замок сожгли дотла, все имущество разграбили. Маркиз, предчувствуя трагическое развитие событий, успел отправить Мари-Изабель в Англию к друзьям, оставив распоряжения на случай своей гибели.
Она была необыкновенно красива – белокурые волосы, огромные синие глаза, фарфоровый цвет кожи и восхитительная фигура.
Уэстерфилд тоже произвел на юную француженку большое впечатление. Спустя четыре месяца после знакомства влюбленные обвенчались.
Мари-Изабель полюбила Белгрейв так же сильно, как и ее супруг. Она участвовала в управлении домом и помогала менять обстановку в нем на более современную. Все в ней души не чаяли. В свои пятьдесят пять Филипп чувствовал себя рядом с Мари-Изабель мальчишкой.
Их жизнь текла словно в сказке, пусть и короткой. В первый год брака Мари-Изабель родила мужу дочь и умерла через два дня после родов. Анжелика оказалась очень похожа на мать, у нее были такие же светлые волосы и большие небесно-синие глаза. Потеряв жену, Филипп обратил всю свою любовь на дочь. Он повсюду брал Анжелику с собой и научил всему, чему учил ее братьев, а возможно, и гораздо большему. Анжелика унаследовала от отца страсть к Белгрейву, а также его управленческие таланты. Они часто советовались, как им поступить по делам имения, не раз Уэстерфилд слушался совета дочери и никогда не жалел об этом.
Обучали Анжелику дома, и благодаря гувернантке-француженке она прекрасно говорила на родном языке матери. Этого хотел Филипп.
Шли годы. Герцог старел, и Анжелика прекрасно о нем заботилась. Одним словом, она была идеальной дочерью.
Филипп испытывал угрызения совести, что редко вывозит ее в Лондон. Поездки в столицу отнимали у него много сил, а интерес к светской жизни он потерял давным-давно. В 1821 году состоялась коронация Георга IV. Филипп, приходящийся королю кузеном, был приглашен на церемонию и взял Анжелику с собой. Ей тогда было двенадцать лет. Юную леди поразил размах торжества и последовавших за ним праздничных мероприятий. Филипп вернулся в Хартфордшир изможденным, но, видя счастье в глазах Анжелики, о поездке не пожалел.
С тех пор Уэстерфилд часто думал о первом сезоне дочери, о бале, который ему предстояло организовать в особняке на Гросвенор-сквер. Как же ему не хотелось этого делать! Наверняка Анжелике сразу же найдется жених – иначе просто быть не могло. А Филипп еще не был готов с ней расстаться.
Несколькими годами ранее он позволил Тристану с супругой и дочерьми поселиться в лондонском особняке. Элизабет, жена наследника Белгрейва, вполне могла представить Анжелику высшему обществу. От герцога требовались только деньги. Однако Тристан и Эдвард испытывали нездоровую зависть к Анжелике, а ее мать терпеть не могли и, пожалуй, даже ненавидели. Герцог горевал по этому поводу, и с каждым годом его беспокойство за дочь росло.
Согласно закону, титул, имущество и земли переходили Тристану – кроме небольшой доли денег и усадьбы под Белгрейвом, в которой жила вдовствующая герцогиня. Это причиталось Эдварду. Анжелике Филипп не мог передать ровным счетом ничего. Кроме того, согласно положению о наследовании Тристан не имел никаких обязательств перед сестрой. Герцог несколько раз выражал старшему сыну свое желание, чтобы тот заботился о единокровной сестре, например, позволил ей жить в большом доме во владениях Уэстерфилдов, называвшемся просто Коттеджем. Однако воздействовать на Тристана герцог никак не мог.
Многие бессонные ночи Уэстерфилд провел, пытаясь измыслить выход из бедственного положения, в которое могла попасть дочь. Его здоровье со временем отнюдь не крепло.
Уже целый месяц Филипп страдал от инфекции легких, и Анжелика была крайне обеспокоена. Стоял необычайно холодный ноябрь, и верная дочь распорядилась постоянно поддерживать огонь в камине в спальне герцога. Зимой в Белгрейве нередко случались заморозки, а в этом году снег выпал еще в октябре. Анжелика отчетливо слышала завывание могучего ветра снаружи, пока читала отцу, сидя у его постели.
В полдень в спальню заглянула миссис Уайт, экономка, и осведомилась о самочувствии герцога. Посовещавшись, они с Анжеликой решили, что пора посылать за врачом. Так же считал и камердинер Филиппа, Джон Маркхэм, верой и правдой служивший своему хозяину еще задолго до того, как у герцога появилась дочь. Всех тревожило ухудшающееся состояние Уэстерфилда.
Домом заправлял дворецкий Хобсон, соперничавший с Маркхэмом за внимание герцога. Но сейчас, в столь беспокойное для всех время, и он примирился с камердинером. Анжелика испытывала к слугам большую благодарность за их верность ее отцу, всеми любимому, доброму и очень доброжелательному хозяину. Эти же качества Филипп привил и дочери.
Анжелика знала каждого лакея, каждую горничную по имени, знала, чем живут конюхи и смотрители замка, была знакома с арендаторами отцовских земель и их семействами. При встрече она всегда интересовалась их жизнью, например, когда проверяла белье вместе с миссис Уайт или выслушивала отчет о положении дел на кухне.
Кухарка, миссис Уильямс, была женщиной доброй, но правила своей вотчиной железной рукой, раздавала указания подчиненным, словно матерый сержант, и спуску никому не давала. Однако ее строгость в полной мере оправдывали отменный вкус и изысканность меню. Сейчас она искушала герцога его любимыми лакомствами, но вот уже три дня блюда возвращались на кухню нетронутыми. От такого зрелища на глаза кухарки наворачивались слезы. Она боялась, что это дурной знак. Те, кто видел Уэстерфилда, соглашались с ней.
Филипп выглядел ужасно и никак не реагировал на заботу, которой его окружили дочь и любящие слуги. Все, что он делал, – это спал, и больше ему ничего не хотелось. Это было на него не похоже. Пусть герцогу и исполнилось семьдесят четыре года, он всегда оставался энергичным, интересующимся решительно всем, что происходило вокруг.
После отъезда доктора Анжелика пыталась уговорить отца съесть суп, приготовленный миссис Уильямс, но герцог лишь вяло отмахнулся.
– Папа, прошу вас, попробуйте. Это очень вкусно, и вы сильно обидите нашу кухарку, если не отведаете хотя бы ложку.
В ответ герцог попытался что-то возразить, но не успел и слова сказать – долгий приступ кашля настиг его. Спустя пять минут он в изнеможении откинулся на подушки. Не было никаких сомнений – Филипп очень ослаб, как бы Анжелике ни хотелось верить в обратное. Отец уснул, пока она держала его за руку. Маркхэм несколько раз останавливался на пороге комнаты, тихо заглядывал внутрь и так же тихо уходил.
– Как чувствует себя его светлость? – спросил Хобсон, когда они встретились на кухне.
– Все так же, – с беспокойством ответил Маркхэм.
– Что же будет с юной бедняжкой? – вздохнула миссис Уайт. – Если что-то случится с его светлостью, судьба Анжелики окажется в руках братьев.
– К сожалению, ничего не поделаешь, – ответил Хобсон. Желал бы он не беспокоиться об Анжелике так же, как экономка, но не получалось. Он полагал, что лучшим для дочери герцога было бы выйти замуж до кончины отца, оставаясь под защитой супруга и с отцовским приданым. Но Анжелика не появлялась в свете, хотя могла это сделать еще прошлым летом. Ни ей, ни Уэстерфилду этого не хотелось. Теперь, если отец не поправится, она сможет отправиться на свой первый бал только с Тристаном. Однако старший брат не испытывал интереса к ее будущему. У него было две дочери, сильно уступающие в красоте и обаянии тетушке. Анжелика была всего на год старше их и наверняка произвела бы сенсацию в свете – чего совершенно не хотели Тристан и его жена.
Вскоре после ужина Маркхэм вновь отправился проведать герцога. Тот по-прежнему спал, Анжелика едва притронулась к пище и явно недавно плакала. Конечно, она знала, что рано или поздно отец покинет ее, но была к этому не готова, и боялась, что страшный миг наступит совсем скоро.
Прошло еще три дня. Состояние Филиппа не ухудшалось, но и не улучшалось. Однажды ночью он открыл глаза и четко сказал Анжелике:
– Я желаю отправиться в кабинет.
Бодрый тон его голоса напомнил дочери те времена, когда отец был здоров, и она обрадовалась. Но если у герцога и появились силы, их следовало беречь.
– Не сегодня, папа. Ночь выдалась слишком холодная.
В небольшом кабинете, примыкающем к спальне, камин не разжигали, ведь герцог не покидал постель уже больше недели.
– Не спорь со мной, – строго возразил Филипп. – Мне нужно тебе кое-что вручить.
На мгновение Анжелика задумалась, не бредит ли он, но герцог выглядел полностью вменяемым.
– Папа, вы можете сделать это завтра, или скажите, что нужно, и я принесу.
Филипп молча отбросил одеяло и встал. В каждом его движении сквозила железная решимость. Боясь, что отец все же упадет, Анжелика бросилась к нему и подхватила под руку. Медленно ступая, они направились в кабинет.
Как Анжелика и опасалась, в комнате царил холод, словно они вышли на улицу. Однако отца это не остановило. Точно зная, что ищет, он подошел к одной из полок, взял толстый фолиант в кожаном переплете и тяжело опустился в кресло. Анжелика зажгла свечу на письменном столе и увидела, что середина страниц в книге вырезана. Из тайника Филипп вынул кожаный кошелек и письмо. После чего поставил книгу на место и, опираясь на дочь, вернулся в постель.
– Анжелика, я хочу, чтобы ты спрятала эти вещи в безопасном месте, – произнес герцог, протягивая ей содержимое тайника. – Никому не рассказывай о них. Хочется верить, что, когда меня не станет, твой брат позаботится о тебе, но закон не на твоей стороне. Не трать деньги сейчас. Храни их до последнего и используй только в случае крайней необходимости. Если ты не захочешь оставаться в Белгрейве или по каким-то причинам тебе придется его покинуть, ты сможешь купить дом и жить, ни в чем себе не отказывая.
Филипп говорил будничным тоном о событиях, о которых Анжелике было даже страшно помыслить, но сам он думал о них беспрестанно.
– Папа, не говорите так! – со слезами ответила она. – Разве я смогу не захотеть здесь остаться, зачем мне покупать дом? Белгрейв – вот наш дом.
От речи отца у нее побежали мурашки. Она походила на испуганное маленькое дитя.
– Дочь моя, тебе не нужно читать письмо прямо сейчас. Прочти его после того, как я… покину тебя. Когда это случится, Белгрейв будет домом Тристана и Элизабет. Твоя жизнь станет зависеть от их щедрости, протекать по их правилам. У них есть две дочери, о которых надо заботиться. Они не будут думать о твоем будущем, но о нем уже давно думаю я. Здесь двадцать пять тысяч фунтов – этого хватит надолго, если тратить их с умом. Моя дорогая, я искренне надеюсь, что Белгрейв будет твоим домом всю жизнь или хотя бы до замужества, но я не могу предвидеть будущее. Я попросил Тристана позволить тебе жить в замке или в Коттедже, однако мне все же будет спокойнее, если я буду знать, что у тебя есть собственные средства. Я препоручаю эти деньги тебе вместе со всей своей любовью. Письмо подтверждает – я выдал их тебе при жизни и они в твоем полном распоряжении.
По щекам Анжелики текли слезы, но отец действительно выглядел сейчас гораздо спокойнее, чем в прошлые дни. Она поняла, что мысли о ее будущем не давали ему покоя, и, передав ей вещи из тайника, герцог испытал облегчение. Анжелика взяла кошелек и письмо, и отец с усталой улыбкой откинулся на подушки.
– Папа, мне не нужно все это, и вам не следовало напрягаться сейчас…
Анжелика знала: это его первый шаг на пути в мир иной, и она вовсе не хотела помогать ему в этом путешествии. Но и расстраивать отца тоже не желала, хотя и не могла вообразить, что ей делать с двадцатью пятью тысячами фунтов. Умопомрачительная сумма – и теперь она принадлежала Анжелике. На самом деле эти деньги – все, что у нее было. После смерти герцога она будет менее зависимой от содержания, которое выделит ей брат. Щедрый подарок отца давал ей определенную защиту.
– Спасибо, папа, – с трудом выговорила она сквозь слезы и поцеловала его.
– А теперь я посплю, – тихо произнес герцог, закрывая глаза, и спустя мгновение заснул.
Анжелика сидела рядом, глядя на пламя камина и сжимая в руках кошелек и письмо.
Да, если герцог умрет, она сможет достойно жить, но все, чего Анжелика хотела, – это чтобы ее отец прожил еще очень и очень долго.
Она прочла письмо. В нем подтверждалось, что двадцать пять тысяч фунтов – это денежный дар герцога, а также говорилось, что Анжелике следует хранить при себе все украшения матери. Анжелика знала: если Тристан попросит, ей придется вернуть все семейные драгоценности, которые отец передал дочери, но подарки Филиппа второй жене она отдавать не обязана. Уэстерфилд сделал для нее все возможное, и оставалось лишь молиться о сыновнем почтении к просьбе старика уважать и содержать сестру как подобает. Анжелика была уверена: пусть Тристан и ненавидел ее мать, отца он послушается.
Этой ночью и отец, и дочь спали крепко и впервые за много дней спокойно.
Глава 2
Утром Анжелика, Маркхэм и миссис Уайт сошлись во мнении, что герцогу стало хуже. Несмотря на разожженный камин и горы одеял и пледов, Филипп дрожал в ознобе. К тому же участились тяжелейшие приступы кашля.
Срочно вызванный доктор подтвердил, что состояние его светлости ухудшилось. Анжелика испугалась: вдруг виной тому то, что отец вставал ночью с постели? Однако, по словам доктора, болезнь осложнялась инфекцией в легких. А делать обычное в таких случаях кровопускание было рискованно – герцог был слишком слаб. Доктор чуть было не предложил послать за сыновьями Филиппа, но решил не волновать Анжелику еще больше – она и так очень тревожилась за здоровье отца.
Во второй половине дня Уэстерфилд ненадолго проснулся и первым делом спросил Анжелику, спрятала ли она его дар в безопасном месте, а получив положительный ответ, снова задремал с улыбкой на устах.
Вновь он пробудился лишь около полуночи. Казалось, ему стало лучше, хотя жар и не спал.
– Папа, вам непременно нужно выздороветь, я не могу без вас, – Анжелика поцеловала его в щеку.
Он улыбнулся, кивнул и закрыл глаза снова, погружаясь в сон. Анжелика не отпускала его руку. Герцог спал спокойно, не ворочаясь и не бредя. Дыхание было размеренным, без хрипа. Через некоторое время и оно затихло. Дочь поцеловала герцога в лоб и попыталась нежно разбудить, но Филипп уже скончался. Чудесный отец, прекрасный муж, образцовый землевладелец оставил этот мир. Теперь герцогом Уэстерфилдом стал Тристан, пусть он еще и не знал этого.
Остаток ночи Анжелика провела у постели усопшего, а утром отправилась к Хобсону и поведала тому печальное известие. Немедленно послали за доктором. Тот подтвердил, что его светлость действительно скончался ночью, и выразил соболезнование дочери покойного. Новость постепенно распространялась по дому. Анжелике казалось, что ей снится дурной сон. Обмыв и одев герцога, слуги перенесли тело в библиотеку, где оно должно было покоиться до приезда наследника. Отправленный в Лондон слуга вернулся с наступлением ночи и возвестил о том, что его светлость приедет утром. Такое обращение к брату резало Анжелике слух, но такова была правда. Титул и Белгрейв теперь по праву принадлежали Тристану.
Весь день и большую часть ночи Анжелика оставалась с отцом, и лишь увещевания миссис Уайт побудили ее немного отдохнуть. Словно контуженая, Анжелика побрела на кухню есть суп, приготовленный миссис Уильямс. Она не помнила, когда в последний раз ела, но не чувствовала голода. Отец, которого она так любила, умер. Неважно, что будет дальше – невозможно представить жизнь в Белгрейве да и где бы то ни было без него. В голове стучала одна мысль: теперь она сирота. Никто не сможет заменить ей родителя. Мир вдруг стал бесконечно пустым…
Впервые за много дней Анжелика заснула в собственной постели и крепко проспала до утра, пока ее не разбудил шум, доносящийся с улицы. Она выглянула в окно. Тристан, одетый в пышный траур, направлялся к дверям замка. Новый герцог приехал в свои владения.
Надев строгое черное платье с высоким воротником, Анжелика вышла к брату в столовую. Ее на миг ошеломило, что Тристан сидит на отцовском месте – во главе стола. Впрочем, теперь это место по праву принадлежало ему. Анжелика подошла к Тристану и обняла его. Он застыл в ее объятиях, словно каменное изваяние.
– Доброе утро, Тристан, – тихо проговорила она и села рядом с ним. – Ты уже видел папу?
Он покачал головой:
– Я зайду после завтрака. Жутко проголодался в дороге.
Не зная, что сказать, Анжелика кивнула. Сама она едва могла есть. Поразительно. Почему он первым делом не зашел к отцу?
– Элизабет тоже приедет сегодня, – продолжил новоиспеченный герцог Уэстерфилд. – Я приказал Хобсону и миссис Уайт распорядиться о подготовке комнат – с супругой прибудут и наши дочери. Эдвард появится завтра. Я подумал, похороны стоит назначить на воскресенье.
Анжелику поразил тон брата – будто он говорил о ежедневной рутине. Столь же будничным тоном он поведал, что их отца ждет погребение в семейном склепе, и это весьма удачно, поскольку земля уже промерзла и копать могилу в таких условиях практически невозможно.
После завтрака Анжелика отправилась к себе, но заметила, что в комнате отца горничные застилают постель. Сначала она подумала, что они наводят порядок, но затем увидела огонь в камине и цветы в вазах.
– Что здесь происходит? – спросила Анжелика. От приготовлений комната выглядела еще печальнее. Казалось, будто отец вот-вот в нее войдет.
– Миссис Уайт распорядилась привести все в порядок для его светлости и герцогини, – ответила главная горничная, Маргарет.
– Они будут спать тут? Уже этой ночью? – словно громом пораженная промолвила Анжелика.
Служанка кивнула. Подумать только!
Оказалось, что и для дочерей Тристана готовят отнюдь не те спальни, которые обычно отводились им во время визитов в Белгрейв. В их новой комнате, как правило, размещали представителей Короны.
С трудом осознавая происходящее, Анжелика напомнила себе, что ей следует во всем соглашаться с братом и другими членами семейства и всячески им помогать. Но все-таки перемены происходили слишком быстро и слишком резко. Отца еще даже не похоронили! Прошел всего день с его кончины. Успокоившись и собравшись с силами, она спустилась на первый этаж и встретила Тристана, покидающего библиотеку.
– Кстати, – немедленно проговорил тот, смерив ее пристальным холодным взглядом, – Элизабет решила, тебе стоит перебраться в одну из комнат поменьше, для гостей. Она ни в чем не хочет ограничивать наших дочерей в их новом доме, а Гвинет всегда нравился вид из твоего окна.
Но… ведь это и ее дом тоже! Как же так?
Однако со вчерашнего дня Белгрейв стал в первую очередь домом Тристана и его жены. Анжелика действительно приобрела статус гостьи. То, чего боялся отец, началось.
– Конечно, я все приготовлю для нее, – кротко ответила она.
Анжелика решила переселиться в одну из комнат на том же этаже, но подальше от семейства брата, чтобы не мешать им.
– Элизабет считает, тебе будет лучше в одной из комнат наверху, – продолжил Тристан.
Весь верхний этаж, о котором говорил брат, действительно отводился гостям. Впрочем, не самым почетным: комнаты были маловаты и обставлены старой мебелью. И хотя в каждой имелся камин, обогревались они посредственно. Комфортную жизнь в замке Анжелике обеспечивать явно не собирались. Возможно, стоит серьезно задуматься о переезде в Коттедж, как и намекал отец.
За несколько часов полностью освободить комнату было невозможно, но Анжелика все-таки принялась за дело немедленно. Она освободила от большей части вещей гардеробы, комод и убрала бумаги с письменного стола. Заперев кошелек, подаренный отцом, в ящике стола новой спальни, она отправилась вниз, проверить ход приготовлений к приезду ее племянниц и Элизабет.
Миссис Уайт лично руководила горничными, и все комнаты были уже в идеальном порядке. Анжелика не смогла заставить себя войти в отцовскую спальню и всякий раз, когда слуги называли Тристана «его светлостью», едва не вздрагивала. Тяжело было видеть в нем хозяина Белгрейва. Впрочем, она знала, что рано или поздно Тристан унаследует титул и владения отца. К тому же, пусть ее старший брат и обладал некоторой заносчивостью и большим самомнением, будь наследником Эдвард, ситуация оказалась бы гораздо печальнее. Младший брат промотал бы все за считаные месяцы.
Тристан же планировал провести неделю после похорон с управляющим имением, дабы вникнуть во все детали ведения хозяйства в замке. Конечно, он многое знал от отца, но все-таки не столь подробно, как ему того хотелось. Кроме того, он считал отца слишком мягким и щедрым хозяином. Тристан предпочитал строгое отношение к слугам и уже давно планировал урезать расходы на прислугу – уволив одну часть и сократив жалованье другой.
В связи с этим – и не только – внизу царила отнюдь не радостная атмосфера. Тристан совал свой нос во все происходящее в доме, вплоть до мелочей, и засыпал Хобсона вопросами. Дворецкий хранил внешнюю невозмутимость и безупречную вежливость, но Анжелика чувствовала: поведение нового хозяина его раздражало.
Во второй половине дня в нарочито пышном экипаже, запряженном четырьмя вороными конями, которыми правили два кучера, прибыли Элизабет и дочери. Все три были одеты в пышные торжественные, пусть и черные, платья и шляпы. Лицо герцогини скрывалось за вуалью, а плечи покрывала накидка из чернобурых лисиц.
С высокомерным видом троица прошествовала в замок, оставив встретивших их слуг стоять на морозе.
Оглядевшись в главном зале, Элизабет ледяным тоном громко объявила:
– Интересно, как много времени уйдет у нас на приведение замка в подобающую чистоту?!
Замок, однако, всегда поддерживался в безупречном порядке стараниями миссис Уайт, которая очень этим гордилась.
Анжелика, как и слуги, вышла навстречу родственницам, но новая хозяйка Белгрейва прошла мимо нее как ни в чем не бывало, не обронив ни слова. Гвинет и Луиза же смерили тетю пренебрежительными взглядами, словно она здесь никто.
Анжелика проводила Гвинет в свою комнату и выразила надежду, что та с удовольствием проведет здесь время, на что племянница рассмеялась:
– Я вообще-то въезжаю сюда. Матушка сказала, так нужно. Остальные свои вещи можете забрать завтра.
Анжелика не произнесла ни слова, решив, что поговорит об этом с Элизабет. Неужели придется поселиться в тесной комнате наверху, где сорок лет не было ремонта? Ее собственная спальня – похоже, отныне принадлежащая Гвинет, – последний раз переделывалась всего три года назад, на пятнадцатый день рождения Анжелики. Она вместе с отцом уехала во Флоренцию с визитом к его старому другу, а когда вернулась, в комнате уже красовались обои из розового сатина и новая мебель прямиком из Парижа.
Переезд в Коттедж манил все больше и больше.
Элизабет раздавала указания направо и налево, распорядившись изменить меню на ужин. Новоиспеченной герцогине было все равно, что до вечера оставалось совсем немного времени, да и все в замке еще не пришли в себя после смерти старого герцога. Она холодно заявила, что все члены ее семейства обладают деликатными желудками и не могут есть деревенскую пищу. От таких слов кухарка побагровела: она всегда гордилась изысканностью своих блюд, часто сверяла рецепты с рецептами поваров лучших домов Лондона и выписывала журналы о французской кухне. «Деревенской пищей» ее блюда еще никто не называл.
За ужином Элизабет объявила о больших переменах, которые собиралась произвести в Белгрейве, в том числе о смене меблировки и новой отделке многих комнат. Гвинет и Луиза весь вечер грубили слугам, и их никто не одергивал, а после ужина поднялись в бывшую комнату Анжелики, даже не пожелав тете доброй ночи. Тристан с супругой отправились в кабинет и захлопнули перед ней дверь, заявив, что хотят поговорить с глазу на глаз.
Анжелика немного побыла с отцом, а затем поднялась в отведенную ей комнату, упала на постель и расплакалась. Проведать скорбящую дочь прежнего герцога зашла миссис Уайт.
– Вы в порядке? – озабоченно спросила домоправительница. Она понимала, как это тяжело: потерять отца и мириться с подлым поведением Тристана, его жены и детей. Но, к сожалению, миссис Уайт была всего лишь прислугой и ничем не могла помочь дочери Филиппа, как бы горячо ни любила ее за доброту и хозяйственность. Все, что могли слуги, – это осуждать действия новоиспеченной герцогской четы в разговорах между собой.
Анжелика кивнула и попыталась улыбнуться, хотя по щекам текли слезы. Миссис Уайт вела себя с ней как мать. Она начала служить в Белгрейве еще задолго до того, как покойный герцог женился на Мари-Изабель. Экономка одной из первых держала новорожденную дочь бедной герцогини на руках.
Для Фионы Уайт, не имеющей собственной семьи и детей, Анжелика стала любимым ребенком.
– Все так… изменилось, – произнесла Анжелика, чувствуя себя неловко. Ей не хотелось жаловаться или невольно грубить брату за его спиной.
– Перемен не избежать, – промолвила в ответ экономка, погладив несчастную сироту по голове. – Но новый герцог и его семья очень уж спешат заявить нам, что Белгрейв теперь принадлежит им.
Анжелика молча кивнула.
– Впрочем, совсем скоро им надоест жить здесь и они вернутся в Лондон, – с улыбкой продолжила миссис Уайт. – Они городские аристократы, их быстро начнет снедать скука.
– Надеюсь, вы правы, – согласилась Анжелика, хотя и сомневалась, что это так. Со слов Гвинет она поняла, что Тристан и его семейство весьма серьезно настроены остаться в замке надолго.
– О, я уверена в собственной правоте, а как только они отбудут, все вернется на круги своя.
За тем исключением, что прежнего герцога уже не воскресить. Для Анжелики это обстоятельство меняло все, в отличие от слуг. Нынешнему Уэстерфилду требовалась прислуга, но в Анжелике он вовсе не нуждался. Подумаешь, единокровная сестра от ненавистной мачехи. Ее упрятать бы на чердак, словно ненужную вещь, и забыть о ней. То, как быстро ее выгнали из собственной комнаты, говорило о многом.
Пожелав Анжелике спокойной ночи, миссис Уайт отправилась вниз. По пути ей встретился Хобсон.
– Как она? – с очевидным волнением спросил он.
– Расстроена, и неудивительно, – ответила экономка. – Тело ее отца едва остыло, а они уже ведут себя с ней так, будто Анжелика одна из нас.
Дворецкий покачал головой. Его потрясло поведение Тристана и Элизабет.
– Его светлости не пришлось бы по нраву то, что сейчас творится, – молвил Хобсон, однако тот, о ком он говорил, уже отошел в мир иной, а его наследник имел каменное сердце.
Ночью Анжелика много часов пролежала без сна, раздумывая о событиях последних двух дней. Ее новая комната была ужасно холодной, окна не закрывались до конца, впуская внутрь ледяной ветер. К утру она продрогла до костей.
Когда Анжелика спустилась к завтраку, Тристан даже не оторвал взгляд от газеты. Элизабет с дочерьми завтракали в постели, чего Анжелика никогда не делала. Она всегда спускалась в столовую и беседовала с отцом, обсуждая планы на день, книги, события в мире. Брат не обмолвился с ней ни словом, лишь напомнил вернуть фамильные драгоценности, кроме купленных Филиппом второй жене. Храня стоическое выражение лица, она отдала украшения спустя полчаса.
Вскоре после обеда в элегантном экипаже, запряженном четверкой лошадей, прибыл Эдвард. За каретой следовали два его лучших скакуна. Жизнь в замке он находил крайне скучной, в отличие от лондонской, и явно намеревался заняться верховой ездой – единственным, по его мнению, развлечением в Белгрейве.
Эдвард не обращал никакого внимания на Анжелику и, после того, как порадовался роскошным комнатам, выделенным ему невесткой, отправился изучать окрестности на одном из своих скакунов – отцовским конюшням он не доверял, говоря, что лошади там слишком смирные.
Тем временем в замок стекались местные жители, чтобы попрощаться со старым герцогом. Тихо перешептываясь, многие выходили из библиотеки в слезах.
После очередного утомительного дня Анжелика легла в постель изнуренной. На этот раз она прихватила несколько горячих кирпичей, замотанных в ткань, завесила окна одеялами и развела огонь в камине. Однако холод оказался непобедим, и эту ночь она провела не лучше, чем предыдущую.