000
ОтложитьЧитал
– Сонечка с мамой, – лучезарно улыбаясь я засунула деньги в карман полицаю.
Мужчина зашел за ограждение и через пару минут вывел ко мне небольшую худенькую девочку с молодой женщиной.
– Эти?
Я наклонилась к Соне, будто бы пытаясь поправить ее растрепанные волосы и тихонько спросила:
– Митьку знаешь? Он твой друг?
Девочка кивнула, а я, подняв голову и посмотрев на полицая, проговорила:
– Эти, эти, господин полицай, большое спасибо.
И кивнув приказала женщине и девочке следовать за мной.
Отойдя на безопасное расстояние, женщина спросила меня, с благодарностью хватая за руки:
– Кто вы? Как я могу вас благодарить, вы нам жизнь спасли.
– Это не важно. Сейчас вы идете со мной. Я позвоню одному человеку, он вас заберет на машине и отвезет домой. Больше ни слова.
Зайдя в дом Габриеля, я набрала телефон театра и попросила позвать Сашку. Перекинувшись с ним парой фраз, я повесила трубку.
– Присаживайтесь, сейчас за вами приедут, – указала я на диван, а сама прошла в кладовую и положив в мешок кое-какие продукты вынесла и протянула его женщине.
– Здесь немного еды. Вы первое время не показывайтесь на улице, пусть пройдет пару дней.
– Да, конечно, – женщина смотрела на меня так, будто бы я была каким-то бесплотным существом, ниспосланным свыше.
– И еще. Вы никогда не попадали в лагерь. Вы никогда не были в этом доме и никогда не видели меня. Если увидите меня на улице, то просто проходите мимо, мы незнакомые люди, вы все поняли?
Женщина кивнула. Я же погладила худенькую девочку по голове и выглянула в окно. Свет фар Сашкиной машины осветил наш дом и я вывела спасенных мной девчонок на улицу. Женщина, уже усаживаясь на заднее сиденье, схватила меня за руку и прильнула к ней поцелуем:
– Храни вас Господь, – прошептала она.
Я же только кивнула в ответ и Сашкина машина скрылась в переулке.
Вернувшись в дом, я прошла на кухню, где сидела Марта.
– Где Митька? – спросила я.
– Заснул, – проговорила Марта, указывая на стоящий в углу диван. – Надо бы разбудить, скоро фон Вольф вернется.
Я молча кивнула и присела возле сладко посапывающего мальчонки. Он был начисто вымыт и сладко спал, подложив под свою щеку ладошку. Я провела по его мягким волосам рукой и тихо позвала:
– Митька, вставай.
Мальчишка вскочил, не сразу сообразив где находится, но придя в себя схватил меня за руку:
– Ну как? Что с Соней?
– Да все хорошо. Они уже дома скорее всего. Ты только не ходи пока к ним, чтоб сильно не привлекать внимание, мало ли чего, а так все в порядке. И Мить, ты знаешь, – я приложила палец к губам, что означало «молчать».
– Да, я знаю, железно!
Удовлетворенно кивнув я дала ему бережно замотанные Мартой пирожки.
– А теперь дуй домой.
Митька чмокнув меня в щеку схватил сверток и побежал к двери, я же пошла следом.
И тут дверь открылась и в прихожую зашел Габриель, по какой-то причине раньше положенного вернувшийся из штаба. Митька испуганно спрятался за моей спиной, прошептав:
– Немец.
Габриель остановился, взял меня за подбородок и недовольно нахмурил брови в ожидании ответа.
– Габриель, это ребенок, он постучался в двери и попросил чего-нибудь поесть. Я вот, завернула ему пирожки. Ты не против, я надеюсь?
Габриель молча кивнул и прошел в гостиную, я же подтолкнула Митьку к дверям и, скомандовав «брысь», закрыла за ним дверь.
Габриель сидел за столом и пытливо смотрел на меня.
– Катя, ты ничего мне не хочешь сказать?
– Нет, – безразлично проговорила я.
– Этот ребенок точно попросил есть или здесь что-то другое?
– Точно попросил есть, – не моргнув и глазом соврала я.
– Ладно, сделаю вид, что поверил тебе.
Габриель явно не был в настроении развивать какую-либо щекотливую тему и я вздохнула с облегчением. Я подошла к нему и присев на руки нежно чмокнула его в щеку.
– Мало того, что и так лиса, так еще и рыжего цвета теперь, – улыбнулся Габриель, зарывшись носом в мою новую прическу и подхватив на руки унес в спальню.
ГЛАВА 17
– Доброе раннее утро, – просунув голову в дверную щель в кабинет Габриеля проговорила я. – Ты чего так рано встал? Можно к тебе?
– Да, конечно, проходи, – сказал Габриель и спрятал что-то в ящике стола. – Ты же вчера не дала мне и минуты покоя, вот и пришлось вставать пораньше, чтоб доделать свои неотложные дела.
– Ну, – протянула я, надув губы, и уселась ему на колени. – Я думаю, что ты вчера совершенно не был против такой помехи. А что там у тебя такое важное?
Я попыталась открыть ящик, но Габриель строго отодвинул мою руку, давая понять, что знать мне не следует.
– Катя, не обо всем, чем я занят, должна знать эта хитрая головка.
– Эта хитрая головка плохо спит, если не знает всего, – в тон ему ответила я. – Ладно, раз уж я пробралась в святая святых твоего кабинета, то хотела спросить вот чего…
Я встала и подошла к стене, на которой висело различное оружие и указав на снайперскую винтовку задала вопрос:
– Ты снайпер?
– Нет, я хорошо стреляю, еще когда учился в военном училище увлекался стрельбой из снайперской винтовки. Эту мне оберст подарил, когда я выиграл у него в стрельбе по мишеням.
– А можно ее посмотреть?
– Смотри, – ответил Габриель, прищурив глаза.
Но меня это мало волновало. Сняв винтовку со стены, я проверила прицел, передернула затвор, пару раз прицелилась и сделав вывод, что оружие в идеальном состоянии повесила его обратно.
– Такое впечатление, что ты знаешь, как обращаться с винтовкой.
– Я тебе не говорила, что у меня брат старший был? Он стрелял очень хорошо, в местных соревнованиях побеждал. Я везде бегала за ним, ну вот он меня и научил кое-чему.
– И где твой брат сейчас?
– Утонул, еще до войны. Пошел купаться и как в воду канул. Бабушка говорила, что его русалки утянули. Уж больно красивый был, вот они и забрали его себе.
– Сказочница у тебя бабушка была, – усмехнулся немец. – А хочешь поедем постреляем с тобой сегодня?
– А можно?
– Конечно. После обеда можно отлучиться будет на пару часов и выехать куда-то пострелять.
– А эту можно взять будет? – указала я на висевшую на стене винтовку.
– Да, бери! Я себе в оружейной что-то подберу другое.
– Тебе нет цены, Габриель, – я подошла к мужчине и одарила его поцелуем.
– Пользуйся моментом, пока я добрый, – усмехнулся он мне в ответ.
– Да ты сейчас все время добрый, прям страшно, уж не влюбился ли ты?
Габриель засмеялся, но ничего не ответил.
– Ладно, я одеваться иду. Нельзя опаздывать на работу, а то начальник уж больно строгий, ругается, – подмигнув ему я пошла завтракать и переодеваться.
Найдя свои вчерашние покупки, я вытащила костюм с брюками и запрятала его глубоко в шкаф, чтоб он не попался на глаза Габриелю. Сама же надела красиво обтягивающее мою фигуру платье темно-зеленого цвета с черным поясом и вышла к ожидающему меня в машине Габриелю.
В штабе было на удивление тихо, не было той привычной беготни, из-за которой он напоминал муравейник.
– Ты помоги Лене с документами немного, потом я зайду, заберу тебя и поедем на стрельбище, – сказал Габриель, видимо и сам ждущий того момента, когда можно будет заняться чем-то, что приносит удовольствие.
Я кивнула и зашла в свой кабинет.
– Привет, – не глядя на меня бросила Лена.
– Привет. Фон Вольф попросил помочь тебе.
Ленка лишь отмахнулась.
– Я почти закончила. Радиограмму нашу перехватили, нужно всего лишь доделать перевод и отнести оберсту.
– Важная радиограмма?
– Нет, на мой взгляд пустышка. Слишком все четко и ясно. Но они пускай побегают, а то засиделись вижу уже, – шепотом добавила Лена и закончив перевод протянула мне бумажку. – На, иди, отнеси.
Я взяла переведенную шифровку, пошла на третий этаж и постучала в дверь. Из кабинета оберста вышла Алиса с подносом и улыбаясь сказала мне:
– Можете пройти. Господин полковник освободился.
– Да я вижу, – многозначительно проговорила я, кивком головы указывая на выглядывающую из-под платья подвязку для чулок.
Алиса покраснела, а я, хмыкнув, прошла в кабинет.
– Доброе утро, Катя.
– Доброе утро, я перевод принесла, – проговорила я и положила на стол бумагу.
– Спасибо, – он быстро пробежал глазами по принесенной мной записи и отложил в сторону. – Присаживайтесь, если у вас сейчас нет важного задания, мне бы хотелось с вами немного пообщаться.
– Да, конечно, – мне это совсем не понравилось, но я сдержанно присела на стоящий рядом стул.
– Меня интересуют ваши отношения с майором фон Вольфом, – мужчина пытливо смотрел на меня, сцепив руки в замок и перебирая при этом большими пальцами.
– Между нами нет ничего такого, о чем бы вы не знали, – расплывчато ответила я.
– Габриель мой лучший солдат. Он смелый, верен рейху. Но в последнее время он становится слишком сентиментальным, а такие быстро гибнут на войне. Мне не хотелось бы, чтобы мелкая интрижка стала преградой в выполнении его предназначения. Вы меня понимаете?
– Господин оберст, при всем уважении, но вам, по-моему, не со мной нужно говорить на эту тему. Привязанность Габриеля ко мне зависит исключительно от него самого, и я не в силах уменьшить или увеличить ее, коль таковая имеется. И, кроме того, более опасной для рейха, на мой взгляд, является мелкая интрижка старшего начальствующего состава армии, которая только что вышла из вашего кабинета, – совершенно не испытывая страха я сделала намек на Алису.
– Это не мелкая интрижка! – сузив глаза проговорил оберст.
– Прекрасно, что вам дает тогда повод называть мелкой интрижкой то, что чувствует ко мне майор фон Вольф?
– Я не говорю о нем, я говорю о ваших чувствах к нему. Я прожил жизнь и уважаю любовь. Я понимаю, что вы в вашем положении должны искать защиту, просто меня бы очень расстроило, если бы вы сделали Габриелю больно. Он потерял семью, вы знаете. И когда мы с ним познакомились в самом начале войны и до недавнего времени это был другой человек – жестокий, властный, отменный солдат. Он многого добился на войне. За последнее время он изменился, я думаю причиной тому стало то, что он встретил вас. Нехорошо использовать людей, Катерина, особенно если они испытывают к вам чувства. Я не приветствую чувства на войне. Но мы порой не имеем власть над этим.
Помолчав немного, поскольку совершенно не была готова к разговору такого рода, а еще и с военным начальником, я решила просто сказать то, что думаю по поводу всего этого и не изворачиваться перед этим видавшим виды человеком:
– Господин оберст, когда начинались эти отношения, то ни о каких чувствах ни с одной стороны, ни с другой речи не шло. У майора был свой определенный интерес, у меня свой. И если сейчас Габриель чувствует ко мне нечто большее, чем просто удовлетворение своих мужских потребностей, то в этом моей вины нет! И нечего мне предъявлять то, что я расчетливая и падшая женщина! – с негодованием бросила я.
– Я такой ответ и ожидал услышать, это честно. По крайней мере вы честная девушка, я уже это понял, и надеюсь, что вы отнесетесь с пониманием к тому, что я вам сказал. А теперь можете идти.
Я встала и пошла к выходу, но возле дверей обернулась и решила все-таки внести ясность:
– Я может и не испытываю к майору фон Вольфу сумасшедшей и головокружительной любви, но он мне очень нравится. Он многому меня научил за то короткое время, что мы вместе, а это многого в жизни стоит, уж поверьте мне. По своей воле я не сделаю Габриелю больно никогда. Можете быть спокойны.
Оберст кивнул, давая понять, что благодарит меня за сказанные слова и я вышла в коридор.
Да уж, по своей воле я вообще никому никогда не сделаю больно, да вот только я забыла упомянуть, что человек я подневольный в данный момент, помимо «хочу-не хочу», есть еще и «должна». А это уже другая тема для разговора.
Выйдя из кабинета оберста, я увидела Габриеля, который заходил в оружейную комнату и проследовала туда. Постучавшись я спросила:
– Если я зайду, ты орать на меня не будешь?
– Заходи, я винтовку себе выберу и поедем.
Очутившись внутри этой запретной комнаты я с восхищением осмотрелась вокруг. Чего здесь только не было! Пулеметы, автоматы, винтовки, патроны, ну целая сокровищница для военных людей! Было бы неплохо, если бы хотя бы половина этого добра попала к партизанам.
Габриель осмотрел две винтовки и остановившись на одной из них весело сказал:
– Думаю эта будет не хуже твоей. Поехали?
– Поехали, – взвизгнула я от радости и мы вышли из здания.
Стрельбище находилось на огороженной колючей проволокой территории, совсем недалеко от города. Когда мы туда приехали там тренировались еще несколько солдат, явно делающих успехи в стрельбе.
Отойдя на приличное расстояние от них, каждый из нас хорошо проверил свое оружие. Пожилой немец расставил мишени и мы заняли свои позиции. Первым стрелял Габриель. Он производил выстрелы быстро, практически не тратя время на прицеливание, и результат при такой тактике восемь из десяти был отменным.
Я же наоборот, стреляла медленно, тщательно учитывая все, даже малейшее дуновение ветерка. Аида Львовна учила меня не только отменно говорить на немецком. Она считала, что хороший разведчик должен уметь делать все, поэтому заставляла львиную долю времени проводить в тире, где я делала большие успехи по мнению моего инструктора, который даже рекомендовал было отправить меня на фронт снайпером, но на этот счет у командования было свое мнение и я оказалась там, где оказалась. Результат десять из десяти заставил Габриеля подойти ко мне и с уважением пожать мне руку. Пожилой же немец проговорил:
– Мадмуазель давно держала в руках оружие?
– Не знаю, года два назад, наверное, – пожав плечами проговорила я.
– Отлично стреляете. Слишком хорошо для гражданского человека. Да еще и для барышни. Либо вы от природы одаренная, либо же вас где-то хорошо готовили.
Похлопав меня по плечу, старик-немец пошел приводить мишени в порядок, я же, прижав к себе свою винтовку, будто боясь с ней расстаться и еле сохраняя спокойствие в голосе проговорила, обращаясь к фон Вольфу:
– Поедем домой, холодно что-то.
У Габриеля был вид человека, который сам для себя сделал какой-то вывод. Он без слов кивнул и мы пошли к машине. Проходя мимо стола с оружием, я украдкой стащила несколько патронов для винтовки и положила их в карман своего пальто. Я знала, что они мне пригодятся, и причем очень и очень скоро.
Дома я отпустила Марту домой. Сама приготовила нехитрый ужин из омлета и бутербродов с маслом и сыром. Габриель практически со мной не говорил, вид у него был задумчивый и только за столом, когда мы сели ужинать, произнес:
– Катя, я не знаю, что у тебя в голове, но прошу быть осторожней. Я не отовсюду смогу тебя вытащить, если ты влезешь не туда, куда надо.
Я молча проглотила кусок бутерброда и спустя какое-то время ответила ему:
– Я знаю, но отдаю отчет себе во всем, что делаю или не делаю.
– Это я уже понял и так. И еще, ты должна понимать, что ставишь под удар не только свою жизнь, но и мою тоже.
– Я знаю и всё понимаю, Габриель.
Я виновато опустила голову. Мне в тот момент было так стыдно за то, что я делаю за его спиной. Как мне тогда хотелось, чтоб он был по мою сторону баррикады, но нет, в суровой действительности мы были противниками, каждый из которых рьяно защищал свою территорию.
– Если бы с нами поехал оберст на стрельбище, ты бы уже была в гестапо, ты это понимаешь?
– Оберста с нами не было, – сухо отчеканила я.
– Меня ты значит не рассматриваешь как угрозу своей свободе выкинь ты чего? Почему ты думаешь, что я тебя не сдам? Что я сам не буду тебя пытать? Что я вот прямо сейчас не позвоню куда следует и тебя не увезут на допрос к Юргену?
Он встал из-за стола и подошел ко мне, одним рывком поставив меня на ноги и больно ухватив за предплечье.
– Мне больно, Габриель, – прошептала я.
– Отвечай! – заорал он на меня. – Почему ты думаешь, что я не сдам тебя после того, как увидел, что ты мастерски справляешься с снайперской винтовкой наравне с лучшими снайперами армии? Простая девчонка во время стрельбы учитывает направление ветра и дает показатель десять из десяти! Ты за кого меня принимаешь, Катя? Неужели ты думаешь, что я поверю в байки про какого-то там утонувшего брата, который научил тебя стрелять?
– Но это правда! – возмущенно воскликнула я, так как у меня действительно был брат, и он действительно учил меня стрелять в свое время. Уж это-то я не придумала.
Но мужчина не слушал и только закрыв глаза, издал нервный выдох, всем видом давая понять мне, что ему надоело то, что его держат за дурака.
– Ты почему так неосторожна? Ты же умная девчонка! Как ты можешь так не обращать внимание на то, что вокруг тебя люди? Они смотрят и один твой неосторожный поступок, и ты очутишься невесть где! Даже я! Как ты можешь так слепо доверять мне?
– А почему я не могу тебе доверять? Ты мне ничего не сделаешь, я знаю! Я долгое время наблюдаю за тобой! Ты любишь меня, Габриель! А любимых людей не выдают! По крайней мере такие, как ты, – подняв на него глаза, полные слез, возмущенно ответила я, моля бога о том, чтобы моя догадка была верной.
– А ты? Ты любишь меня? Что ты можешь сказать о своих чувствах, Катя? Чтобы закрывать глаза на то, что меня потихоньку подталкивают к пропасти, я должен знать, что женщина не просто раздвигает передо мной ноги, используя в своих целях, а любит меня!
Я ничего не могла ответить ему в тот момент. Я просто стояла и смотрела на него, не в силах сказать ни слова. Врать о любви я не хотела. А может просто не хотела говорить о чувствах, в которых и сама никак не могла разобраться.
– Я все понял. Уходи, – только и прошептал он, указывая мне на дверь.
– Габриель, – я хотела было взять его за руку, но он отшатнулся от меня.
– Убирайся прочь, Катерина, чтоб я тебя здесь больше не видел.
Он в бешенстве швырнул мне мое пальто и вытолкнул за дверь, захлопнув ее прямо перед моим носом. Я была так ошарашена его реакцией! Пребывая в каком-то немом шоке я развернулась и поплелась прочь по направлению к Анькиному дому. И все бы ничего. Но тут из-за угла вышел патруль и остановил меня, требуя предъявить документы. Я опомнилась.
– Господа, я забыла свою сумку дома. Пожалуйста, давайте пройдем туда. Я предоставлю вам для ознакомления все необходимые документы, – проговорила я, с ужасом понимая, что меня сейчас ждет. Ведь правила у немцев были железными и всех, кого ловили без документов, прямиком отправляли в гестапо. Страх холодными руками начал обнимать меня, давая понять, что случившееся исправить никак не удастся.
Но меня никто из нагло ухмылявшихся немцев не слушал. Они схватили меня под руки и повели в то злачное место, где еще недавно я закрыла остановившиеся глаза молодого партизана. Швырнув в камеру на грязную солому и закрыв дверь, солдаты ушли, а я осталась, кляня все на свете за то, что была столь неосторожна с Габриелем. Стоило ведь просто сказать ему «люблю» и ничего бы этого не произошло. Я же предпочла промолчать и теперь расхлебывала кашу, которую сама и заварила.
Через пол часа железные двери открылись и в камеру вошел офицер гестапо. Сев на стоящий в углу комнаты стул он с ухмылкой посмотрел на меня и я поежилась.
– Ваше имя, мадмуазель.
– Катерина.
– Что вы делали на улице во время комендантского часа без документов?
– Господин офицер, я забыла их дома. Предложила патрулю пройти со мной, но они отказались, сразу меня отвели сюда.
– Я слышу эту песню каждый день. У вас отличный немецкий. Кто вы такая?
– Я переводчица из штаба.
– А я ангел-хранитель, – с насмешкой проговорил офицер. – Мы сейчас ищем партизан, которые уж очень досаждают нам в последнее время. Вы, случайно не из их числа? Молодая, красивая, без документов ночью. Уж больно подозрительно, не находите?
– Господин офицер, я вас очень прошу, пошлите кого-ни будь к майору Алексу фон Рихтеру, он подтвердит кто я такая, я вас умоляю.
Не знаю, почему я назвала имя Алекса в тот момент. Скорее всего я думала, что Габриель не захочет помогать мне и решит, что я получила по заслугам и тут мне самое и место.
– Если я буду по пустякам тревожить офицеров по просьбе какой-то дешевой русской девки, как меня назовут? Я еще раз спрашиваю, кто вы такая и почему ходите ночью без документов?
– Я вам уже все сказала, больше мне добавить нечего!
Эсэсовец сплюнул на землю и заорал:
– Юрген, иди сюда! Посмотри какой к тебе новый экземплярчик прибыл! Пальчики оближешь!
– О, барышня, красивая и ухоженная, – заржал противным смехом Юрген, зайдя в камеру и вытирая руки о свою окровавленную одежду.
Он явно меня не узнавал, черт бы побрал эту смену моего имиджа.
– Потрепай немного девицу, пусть станет более разговорчивой, – кинул живодеру немец и вышел из камеры, оставив меня один на один с этим гадом.
– Юрген, не трогайте меня, прошу вас. Помните, я тут была недавно, когда партизана допрашивали, с майором фон Вольфом. Я переводчицей при нем была, помните?
– Такую рыжую запомнил бы, да только не припоминаю, чтобы такая лиса здесь появлялась. А вот откуда ты про партизана знаешь, это мы сейчас у тебя выведаем.
– Юрген, пожалуйста, Алекса фон Рихтера позовите.
– Будет, будет тебе и Алекс, и Ганс, и Дитрих, все будут. Позже только, когда я наиграюсь, тогда и будут все остальные. Нет, не переживай я тебя не трону, не испытываю удовольствия от насилия над девками, люблю, когда они сами под меня ложатся по собственному желанию. А пытать вот люблю! Мордаха у тебя больно симпатичная. Сейчас что-то такое придумаю, чтоб не попортить ее. Солдаты рады, когда у девок остается товарный вид после меня, – он заржал и потащил меня к стоящей в углу бочке с водой.
И тут меня осенило. Он будет меня топить! Я что есть мочи закричала и начала вырываться, он же своей огромной лапищей схватил меня сзади за шею и окунул в воду, перекрыв доступ к кислороду. Затем достал и прорычал:
– Ты партизанка? Что знаешь о партизанах?
– Ничего я не знаю! Прошу, Алекса фон Рихтера, пожалуйста, – только и ответила я, судорожно вдыхая воздух.
Не знаю, сколько так продолжалось. Он топил меня, спрашивал, а в ответ я твердила одно только имя Алекса. Когда я уже была в полубессознательном состоянии, в камеру зашел тот офицер, который меня допрашивал:
– Ну чего она? – спросил он у Юргена.
– Да ничего, твердит только Алекс, Алекс и все. Слушай, может правда послать, узнать? Девка смотри какая холеная, красивая, одежда на ней дорогая, может его баба, как бы не влетело потом.
– Хорошо, пошлю, – протянул офицер. – Ты только давай, дальше работай. Чую я, что она что-то знает.
Офицер скрылся за дверью, а Юрген подошел ко мне и рывком поставив на ноги снова потащил к бочке, я же вывернулась и укусила до крови его за руку.
– Стерва! – заорал зверюга матом и с силой отвесил мне оплеуху, разбив при этом губу.
Сладковато-соленый вкус крови наполнил мой рот и меня стошнило. Юрген же, дав мне немного отдышаться, снова принялся меня топить. Примерно через полчаса бесконечного кошмара он швырнул меня на солому и вышел из камеры. Прошло какое-то время и в комнату вернулся эсэсовец.
– Пришла в себя? – проговорил он подойдя близко и подняв меня одним рывком на ноги.
Я отшатнулась и прижалась к стене.
– Боишься?
– Боюсь.
– Правильно делаешь. Я сейчас немного поиграю с тобой, пока не пришел твой майор. Не думаю, что он будет против поделиться тобой со мной. Если он вообще придет.
– Он с тебя шкуру снимет!
– Из-за кого? Из-за русской шлюхи? Не льсти себе, – ухмыльнулся немец.
– Вот посмотришь! Только тронь меня!
– Будь ты ему так дорога, ты бы не шаталась ночью без документов по городу, а лежала бы под ним в постели и ублажала его.
На эту реплику я ничего не смогла возразить. Немец подошел вплотную ко мне и начал расстегивать мою блузку:
– А хочешь я тебя к себе заберу? Я буду более внимателен, чем твой майор.
Я попыталась его оттолкнуть, но он, отвесив мне пощечину, повалил на пол и начал срывать с меня одежду. Я отбивалась как могла, но сильный мужчина брал верх. Мне казалось, что еще минута и я просто умру, если он овладеет мной. В этот момент в камеру зашел Алекс. Он стремглав кинулся к нам и одним рывком стащил эсэсовца с меня, вышвырнув его в дверной проем. Затем он вернулся и опустился на колени подле меня. Я же в тот момент была уже просто не в себе и не понимала, Алекс ли это, или еще какой живодер тянет ко мне свои руки. Отпрянув от него, я забилась в угол, вся сотрясаемая дрожью.
– Тише, тише, девочка.
Алекс аккуратно, боясь меня напугать, притянул к себе. Я же начала вырываться в ответ.
– Катя, это я, Алекс. Все хорошо, я заберу тебя, слышишь? – как в тумане до меня дошел его голос.
– Алекс, – я подняла на него глаза и заревела.
Он же подхватил меня на руки и выйдя из гестапо посадил в машину, скомандовав шоферу:
– В больницу, быстро.
В больнице доктор осмотрел меня, дал указания медсестре, та вколола мне успокоительное и я стала засыпать.
– Доктор, с ней все будет в порядке? – сквозь дымку надвигающегося сна услышала я беспокойный вопрос своего спасителя.
– Девушка напугана очень, видимых повреждений нет. Она поспит немного после укола, потом я еще раз ее осмотрю уже более тщательно.
Дальше сон одолел меня и я провалилась в его сладкую бездну.
Тем временем настало утро и Марта, как она потом мне рассказывала, пришла в дом к Габриелю. Уже с порога она поняла, что произошло что-то неладное. Кругом было все разбросано, некоторая посуда разбита, картины сорваны с петель и валялись на полу. Обойдя недоуменно комнату, на столе она увидела мою сумку с документами:
– Батюшки, Катька, что ж такое стряслось-то?
Заглянув в кабинет фон Вольфа, она увидела его склонившимся над столом. Возле него валялись пустые бутылки из-под вина. Марта поняла, что немец вдребезги пьян. Она аккуратно потрясла его за плечо:
– Господин майор, проснитесь, проснитесь, пожалуйста.
Габриель открыл свои красные от выпитого алкоголя глаза и пару минут смотрел на Марту, будто бы соображая, кто же она такая, затем тряхнув головой промолвил:
– Марта, что такое?
– Девушка, Катя, господин фон Вольф, ее нет нигде в доме, а документы на столе, – она в ужасе протянула ему мою сумку.
– Черт, – Габриель выругался и быстро вышел в коридор.
Наспех умывшись и одевшись, он направился к входной двери. В этот момент в доме прозвучал звонок телефона и Марта поспешно подняла трубку:
– Слушаю, господин фон Рихтер. Какой кошмар! Я все поняла, сейчас передам, – Марта с расширенными от ужаса глазами пообщалась с собеседником и медленно положила трубку.
– Что там такое? – заорал на нее Габриель.
– Господин майор, только что звонил господин фон Рихтер, он сказал, что Катя в больнице. Он ее из гестапо забрал, – Марта стояла и со слезами на глазах сообщала ему новость. – Он просил вас приехать.
Взревев от накативших чувств Габриель выскочил на улицу и поехал ко мне в больницу.
В коридоре его встретил Алекс. Обычно спокойный и сдержанный мужчина сходу схватил Габриеля за китель и швырнув об стену заорал на него:
– Что ты с ней сделал? Что ты, скотина, сделал с девочкой? Это твоих рук дело? Как она оказалась в гестапо? Ее топили около часа, потом чуть не изнасиловали! Я ее еле живой забрал оттуда!
– Габриель, это не я, мы просто поссорились. Моя вина только в том, что я выставил ее на улицу и не проверил, были ли у нее при себе документы. Я не хотел!
– Как ты мог так поступить?
– Я не знаю, мы просто начали ссориться, черт, так вышло!
– Я ничего не хочу слышать! Ты мой друг, Габриель, но ты чудовище! Все то же чудовище, в которое превратился после смерти своей семьи. Я радовался, думая, что ты стал прежним. Думал, что эта девочка, которая там сейчас лежит, смогла тебя вытащить из этого состояния. Но нет! Тебя уже ничто не вернет, ты слишком погряз в своей бесчеловечности, – закончил Алекс, презрительно смотря на своего друга.
– Алекс, – начал было что-то говорить Габриель, но был встречен таким взглядом, что решил замолчать.
– Я не знаю, что она сделала тебе. Да что вообще может сделать юная девчушка взрослому мужчине? Что, Габриель!? Она так на тебя смотрела, по-детски наивно выражая свои чувства, а ты, прожженный жизнью мужчина вытер свои сапоги о нее! Этому нет ни объяснения, ни оправдания, – гневно бросив в лицо Габриелю речь, каждое слово которой как клинок резало немца, замолчал.
– Я не хотел. Я просто вышел из себя.
– Вышел из себя? Ты этим так себя оправдываешь?
– Нет, не оправдываю.
– Габриель, зачем ты пытаешься завязать отношения? Может проще, как раньше? Пара ночей и до свидания? И тебе не в тягость, и женщина не тешит себя напрасными надеждами.
– Почему ты думаешь, что она тешит себя какими-то надеждами? По-моему, ей на меня наплевать
– Это ей то наплевать? Да она смотрит на тебя, как на бога, когда никто не видит!
– Я не замечал этого.
– Конечно не замечал! Ты вообще замечаешь что-то дальше своего носа после смерти семьи? Ты пытаешься что-то заметить?
– Я просто боюсь, Алекс, – устало проговорил Габриель, опускаясь на стул. – Я боюсь того, что если у меня появится дорогая мне женщина, я потеряю ее и снова останусь один. Когда нет привязанностей и терять нечего.
– Дурак ты. Чувства – это то, что мы контролировать не можем. И пора уже вылезать из своей раковины! Если бы я знал, что ты так себя поведешь, я бы никогда тебя к ней не подпустил! Когда я узнал, что она с тобой, это было для меня ударом. Она же так похожа на Еву, когда та была еще девчонкой. Но я не хотел впутывать Катю в свою судьбу, потому, что сейчас не время, да и мы здесь не прекрасные принцы в глазах местных жителей. Зато ты как обычно вылез на первую линию.
– Я тогда еще ничего к ней не чувствовал. Она была просто еще одной галочкой в череде моих побед.
– Каких побед? Господи! Она же еще практически только со скамьи школьной встала! Откуда это в тебе все взялось, Габриель? Я понимаю страдать, помнить. Но вот чтоб так. Женщины то при чем здесь? Мы солдаты, это война, мы воюем! А твое поведение выходит за эти рамки!
– Я и сам не знаю. Я просто пытался забыться. Понимаешь, я менял их как перчатки, этих женщин. Пару ночей и новая. Еще новая. Я искал тщетно, кто же утолит мое горе. Когда понял, что никто, просто начал злиться и вести себя как подонок. Да ты все и так прекрасно знаешь. А Катя, она как-то смогла, понимаешь? А вчера просто у нас разговор состоялся тяжелый, я дал ей понять, что она мне дорога, но она в ответ промолчала. Так все и получилось.
– А ты не подумал, что она просто еще не понимает, что такое чувства? Что она просто не может разобраться в себе? Такая мысль не пришла тебе в голову?
– Не подумал.
– Конечно, куда же тебе. Ты же должен все получать по первому звонку!
Из моей палаты вышла медсестра и Алекс обратился к ней: