I
Тюльпанов присел к столу, жадно ощупывая глазами большой деревянный ящик, полный сырой, грязно-белой земли.
Управляющий тоже сел. Лицо его сияло почтительно и воодушевленно, как у даровитого повара, толкующего барину о прелестях пикантного соуса.
Прошла секунда молчания. Тюльпанов нервно мял пальцами жирные, мягкие, как мазь, комки глины. Он сомневался, брови его хмурились от внутреннего напряжения; факт еще не овладел им настолько, чтобы он мог громко и бурно выразить свою радость. Между ящиком с глиной и богатством лежала пропасть.
– Так вы думаете? – боязливо спросил Тюльпанов, и полное, привычно насмешливое лицо его обратилось в вопросительный знак. – Смешно ведь, а? Земля какая-то… А впрочем… Да-а!
– Несомненно, – авторитетно произнес управляющий, – воочию перед вами убедительнейший аргумент.
– Фаянс! – задумчиво произнес Тюльпанов. – И много?
– Гибель!
– Так что же! – с маленьким нетерпением заговорил Тюльпанов. – Это ведь… нужно подумать!
– А то как же?! – радостно закричал управляющий, и его крохотный пунцовый рот брызнул слюной. – Конечно, подумать!.. Хотя думать вам что же особенного? Деньги нужны.
– Деньги! – сомнительно протянул Тюльпанов. – Вот то и скверно, что для денег всегда деньги нужны.
Оживление его погасло.
Почти враждебно, но еще любопытными глазами смотрел он на неприглядную глину, вокруг которой суетились туманные представления о фабриках, машинах и снежно-белой посуде. Все это казалось хлопотливым, громоздким и выдуманным. Управляющий все время вертелся как на иголках. Последние слова Тюльпанова пришпорили его хлопотливую, увлекающуюся натуру.
– Позвольте, что же вы хотите еще? – волнуясь, спросил он. – Я знаю ведь, в общем, ваше теперешнее состояние; ну – денег нет, ну – заложено. А третью закладную нельзя? А долгосрочная аренда – фунт изюма? А занять – свет клином сошелся? Да не будьте вы этой глиной, милостивый государь! Вам, как говорится в известных кругах общества, пофартило! Пользуйтесь!
Тюльпанов достал из перламутрового ящика гаванскую сигару и стал ее закуривать. Пальцы его слегка вздрагивали.
– С одной стороны, – нерешительно начал он, – я разделяю ваш энтузиазм и согласен, что… Но масса вопросов: деньги, кредит, рабочие руки, машины… а?
– Акции, – коротко бросил управляющий. – Акции!
Тюльпанов встал.
– Я поеду.
Управляющий взял шляпу.
– Но, – он поднялся на цыпочки, помахивая указательным пальцем, – у вас сотни тысяч, прошу помнить. – И в тот же момент лицо его просияло благодушным деловым выражением. Он церемонно поклонился и вышел.
Прикинув мысленно необходимую сумму, Тюльпанов рассеянно усмехнулся и тотчас стал думать о других, более неотложных делах. Дочь Лидия требовала из Петербурга денег. Ее изящные письма курсистки хорошего тона говорили об этом между строк, вскользь, сдержанно и настойчиво. Платить рабочим, платить за стекла для парников, выбитых прошлогодним градом. И масса мелких расходов – ремонт белья, конюшни, выписка грушевых дичков, семян, весенний костюм младшей дочери – все это свертывалось в один плотный пакет векселей и счетов.
II
На веранде, в тени весенней листвы, младшая дочь Тюльпанова, Зоя, рассказывала штабс-капитану:
– У меня бывают дни скверного, прескверного настроения… Знаете – душа как будто закутана паутиной, с черным мохнатым пауком внутри, и боишься двигаться, боишься обратить на себя внимание этого черного паука… Делаешься слабенькой-слабенькой!
– Хо-хо! – сказал, делая смеющееся лицо, штабс-капитан. – Это, как говорится у нас, плюм-похондрия!
– Плюм! – мило удивляясь, сказала Зоя. – Почему же плюм?
– Случайность. Был у нас, в шестой роте Плюм, поручик Плюм – он того… застрелился. Ну, так он страшно скучал перед смертью, а застрелился от несчастной любви. Не выдержал.
– Не выдержал, – тихо повторила Зоя, роняя руки вдоль тела и устремляя взгляд в предвечную глубину сада. – Не выдержал! Это была молодая, чистая, тоскующая душа… его не поняли.