bannerbannerbanner
Название книги:

Флейта гамельнского крысолова

Автор:
Мария Спасская
Флейта гамельнского крысолова

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

© Спасская М., 2017

© ООО «Издательство «Э», 2017

* * *
Пролог

Москва, сентябрь 1995 года.

Глафира Семеновна не любила утренние часы. Старушка чувствовала себя крайне неуютно, оставаясь одна в большой коммунальной квартире. Или почти одна, разницы не ощущалось. Ведь дома Аркадий или нет, сказать наверняка практически невозможно. А заглядывать к нему лишний раз себе дороже.

Обычно многолюдная и шумная, с восьми часов утра каждый будний день квартира на Покровке превращалась в вымершую пустыню. Тишину просторной кухни нарушал лишь мерный стук воды из протекающего крана да редкий телефонный звонок, что вдруг огласит стопятидесятиметровую коммуналку пронзительным дребезжанием.

Закончив подметать ковровые дорожки, украшающие скромную, в одно окно, комнатку, пенсионерка выплыла в коридор, неся перед собой совок с мусором. Проходя мимо двойных распашных дверей самой большой в квартире комнаты, она остановилась и прижалась ухом к филенке, прислушиваясь. Там, за дверью, должен был быть Аркадий, больной и старый, чужой, по сути, человек – ее муж.

Глафира вышла замуж за соседа в далеком тридцать втором году, сразу же после того, как художника выписали из психиатрической лечебницы, где он провел без малого десять лет. Честно говоря, Глафира соблазнилась комнатой Аркадия. Большой, просторной, тридцатипятиметровой, не то, что ее крошечный чулан, в котором при старом режиме располагался закуток прислуги.

Глафира жила в этой конуренке очень давно, еще с тех пор, когда совсем девчонкой нанялась в дом Вольских помощницей кухарки. Потом кухарка в родах померла, и молоденькая помощница заняла ее место, втайне мечтая женить на себе хозяйского сына своего одногодка Аркадия. Чтобы приблизить заветную мечту Глафира по делу и без дела ходила по коридору, приодевшись и нарумянив щеки. Однако барчук упрямо не желал замечать ни новой сатиновой блузки, вот-вот готовой лопнуть на арбузных Глафириных грудях, ни сшитой из дорогого отреза пышной юбки, выгодно подчеркивающей не слишком-то узкую талию поварихи. Поняв, что ее лицо, веснушчатое и круглое, как перепелиное яйцо, не вызывает в Аркадии никаких эмоций, кроме раздражения, Глафира перестала совершать прогулки по коридору и затаила к барчуку жгучую неприязнь.

Революция уравняла прислугу с хозяевами, и новая власть отдала Глафире ее чулан в полное распоряжение. А со временем получилось и расписаться со свихнувшимся барчуком. Глафира очень надеялась, что рано или поздно ненавистный муж сгинет в психушке, а ей в полное распоряжение достанутся добротная мебель и шикарные хоромы. Но тихое помешательство Аркадия Борисовича каждый раз признавалось докторами не опасным для общества, и художника, подлечив, к огромной досаде жены, отпускали домой. Аркадий возвращался пришибленный, смирный и некоторое время никуда не выходил. Питался он сырой картошкой, воруя ее по ночам у соседей из выставленных на кухне ящиков для овощей.

В войну Аркадий Борисович остался в квартире один, отказавшись уехать в эвакуацию, и, возвращаясь из Ташкента в Москву вместе с сожителем – контуженым танкистом Федором, Глафира надеялась, что законный муженек околел от голода или убит шальной пулей. Но безумец разрушил ее надежды, выйдя на звук открывающейся двери в коридор. Он безмолвно смерил их с Федором долгим пустым взглядом и снова скрылся за двустворчатыми дверями комнаты, которую Глафира так жаждала назвать своей. Они зажили по-соседски, друг другу не мешая и лишний раз стараясь не попадаться на глаза. Федя Аркадия не обижал, держался с ним вежливо, хотя один раз чуть было не дошло до драки.

Глафира вот-вот должна была родить, и бывший танкист отправился к Аркадию, поговорить по-мужски. Просил он немного – всего лишь уступить большую комнату, упирая на то, что Аркадий и Глафира по закону муж и жена, лицевые счета у них объединены, и, следовательно, супруги имеют равные права на обе комнаты. А так как Глафира ждет пополнение, она имеет приоритетные права на более просторное помещение. Аркадий отреагировал на справедливую просьбу возмущенным криком, требуя, чтобы Федор убирался вон. На крик прибежал бухгалтер Кенигсон, занимавший крайнюю комнату у самой двери, он принял сторону Аркадия, обзывая Глафиру бессовестной самкой и обещая написать на Федора заявление в паспортный стол, за то, что тот который год живет у них в квартире без прописки. К Науму Евсеевичу присоединилась еще одна соседка, учительница Люба, и Глафире пришлось отступить.

С Федором они прожили недолго – фронтовик носил в груди осколок мины, стронувшийся с места и задевший сердце. После него остался сын, Илья, парень задиристый и шумный. В восемнадцать лет Илюша привел в их крохотную комнатку беременную жену Машу, а через два месяца сел за разбой. Родившаяся без отца Жанна не вызывала у жавшейся за ширмой бабушки ничего, кроме головной боли и раздражения на упрямого дурачка Аркадия.

Больше полувека блаженный морочил ей голову, а мечта о просторной комнате так и оставалась мечтой. Вспомнив об этом, Глафира даже сплюнула в сердцах, едва не просыпав мусор. Сидит на огромной площади, как сыч, а они должны ютиться в конуре. В общем, как был Аркадий Вольский буржуем, так им и остался.

Шаркая по коридору войлочными тапками, Глафира Семеновна свернула на кухню и двинулась в туалет – спустить в унитаз мусор. Невестка ругала ее за это, рассказывая кошмарную историю, что в их парикмахерской уборщица вот так же систематически выбрасывала заметенные волосы в унитаз, отчего канализация забилась и дерьмо затопило салон. Старуха лишь усмехалась про себя. Ишь, умная нашлась! Лучше всех все знает, а сама живет у нее в приживалках.

От резкого телефонного звонка Глафира даже вздрогнула. По коридору доковыляла до выкрашенной зеленой краской стены и, протянув трясущуюся руку, ухватила черную матовую трубку висящего над стулом аппарата. Прижав к мясистому уху холодную пластмассу, звонко выкрикнула в мембрану:

– Слушаю!

На том конце провода раздавался гул, и приглушенный помехами голос участкового Лукьянова проговорил:

– Глафира Семеновна, вы дома?

– За хлебом собиралась уйти, – недовольно откликнулась старуха.

– Повремените с полчасика, я Аркадия Борисовича привезу. У аптеки подобрал, он опять к прохожим с рассказами лезет.

Рассказы, о которых говорил участковый, всегда были одними и теми же. Про сатира, который мечтал создать рай на земле, но лишился волшебной флейты и завел людей в ад. Метафоричность повествования спасала слабоумного от немедленной госпитализации, ибо, назови Аркадий вещи своими именами, его бы упекли в психушку на веки вечные.

– Нечего сюда его везти, тащите в лечебницу! – потребовала Глафира.

– Я пробовал. Не принимают, – грустно поведала трубка. – Доктор говорит, у них все палаты переполнены, а Аркадий Борисович не опасен. Достаточно запереть его в комнате и никуда не выпускать.

– Попробуй, запри его, тут же защитнички сыщутся, – сердито пробурчала старуха, косясь на двери Кенигсонов.

– Так я привезу товарища Вольского?

– Вези, чего уж там. Так и быть. Открою.

Глафира Семеновна еще тянулась к рычажкам телефона, намереваясь положить на место трубку, когда в замке загремели ключи, распахнулась дверь, и в квартиру вбежали две девочки одного возраста – Глафирина внучка Жанна и соседская Лада Кенигсон.

– Жанка, чего так поздно? – недовольно глянув на внучку, осведомилась Глафира.

За Жанну ответила бойкая Лада, пробегая к своей комнате и отпирая запертую дверь привязанным на шее ключом.

– Мы на дополнительные занятия по русскому оставались, баб Глаш.

– Тебя не спросили, егоза! – оборвала внучку бухгалтера обиженная на него старуха. И, следуя за Жанной по коридору, назидательно говорила: – Я за хлебом вниз пойду, а ты деду дверь открой. – И не без ехидства добавила: – Его благородие в персональной карете сейчас доставят. Опять приставал у аптеки к людям. Вы-то с Ладкой чего ж не купили ему боярышника? Пятаков не накопили?

Единственные, с кем Аркадий Борисович общался, были дети из коммуналки – Жанна и Лада. А также их одноклассница Надюша Руева из дома напротив. Это только считалось, что девочки дружат втроем. На самом же деле дружили соседки по квартире, во время ссор используя наивную Надежду для усиления конфронтации против неприятельницы.

Лада умело манипулировала обеими девочками, снисходительно глядя, как между соперницами разыгрывается битва за ее дружбу. Отец Лады заведовал рыбным магазином, и в холодильнике Кенигсонов водились такие вкусности, о которых малоимущие одноклассницы даже не слышали. Чтобы держать подруг на коротком поводке, Лада время от времени приглашала к себе то одну, то другую, и угощала чем-нибудь изумительным.

Чтобы не пропустить момент ссоры между соседками и оказаться в нужное время в нужном месте, Надюша все время крутилась в их квартире, предусмотрительно имея при себе настойку боярышника. В период ремиссии старика Вольского привлекала именно эта настойка, которую чудак употреблял внутрь, считая панацеей от всех болезней. Крохотную пенсию по инвалидности Аркадий Борисович тратил в первые три дня и потом упрашивал соседей приобрести ему в аптеке заветный препарат. За это дарил какую-нибудь безделушку из своей захламленной антикварной мебелью и раритетными книгами комнаты.

В расчете на подарок девочки часто заглядывали к старику с настойкой в кармане. И каждой из них Аркадий Борисович рассказывал про волшебную флейту – доминатон, – с помощью которой можно покорить весь мир. Еще старик говорил о вере пифагорийцев в переселение душ, а также о том, что когда-нибудь он, Аркадий Вольский, родится в пушистом кошачьем теле. В конце путаного монолога старик поворачивался к сидевшей рядом с ним девчонке, кто бы то ни была – Жанна, Лада, Надежда, – и проникновенно говорил, глядя на собеседницу диковинными разноцветными глазами – одним янтарным, вторым серым, таким прозрачным, как будто его и вовсе не было:

 

– Только тебе я готов открыть секрет тайника, в котором хранится волшебная флейта. Только ты, моя хорошая, сможешь распорядиться доминатоном с умом. Никто не знает, где тайник. Один я знаю.

И Аркадий Борисович тихонько смеялся, хитро грозя кому-то пальцем. Дети рассуждения безумца почти не слушали, рассматривая выменянную на настойку боярышника безделушку с каминной полки и мечтая поскорее унести добычу к себе и спрятать в надежное место, чтобы не увидели родители и не замучили расспросами, откуда это сокровище взялось. Да и Глафира Семеновна не одобряла, когда вещи, пусть даже маленькие фигурки, раздаривались кому ни попадя, ибо считала себя полноправной хозяйкой всего, что находится в комнате Вольского.

Во время отлучек Аркадия по больницам Глафира частенько наведывалась в желанную комнату и расхаживала среди давно знакомых вещей, к которым привыкла еще со времен своей службы кухаркой. Она приехала в Москву голоногой девчонкой, такой вот, как сейчас Жанка, и сердобольный односельчанин помог пристроиться на службу к благородным господам.

Несмотря на то что прошло почти семьдесят лет, Глафира отлично помнила бархатный диван с упругими валиками, высокие книжные шкафы, где кроме книг стояло еще и множество статуэток со всех частей света. Помнила украшенный изразцовой лепниной камин, и добротный круглый стол под ажурной скатертью, и оранжевый абажур с кистями, по вечерам уютно отбрасывающий на стол колеблющийся круг света.

– Ба, что у нас на обед? Я есть хочу, – выводя старуху из задумчивости, затянула Жанна.

– У Ладки поешь, – буркнула Глафира. – Я еще не готовила. Кенигсоны вчера суп из осетрины варили. Мы-то небось такой суп себе не варим.

– Ларкин отец говорит, у тебя пенсия хорошая и что ты просто прибедняешься.

– Типун на его поганый язык! – запричитала старуха. – Хорошо ему рассуждать, в директорском кабинете прохлаждаясь! А я всю жизнь на фабрике-кухне, в пару горбатилась! Варикозку вон заработала и опущение матки нажила! Чужие деньги все считать умеют. А как тарелку супа налить – нету их! Ладно, хлеба куплю и съезжу на Бауманский рынок, костей на рагу возьму.

Охая, Глафира Семеновна пошла собираться. Долго копалась в шифоньере, перебирая купленные у спекулянтов тряпки, принесенные из парикмахерской невесткой, и наконец, тихонько причитая, вышла из комнаты, в широкой вареной юбке, кофте с люрексом и подвязанной на голове газовой косынке. В руке она держала полиэтиленовый пакет с портретом группы «Depeche mode».

– Жанка, змея, ты где? – на весь коридор заголосила старуха. – А ну иди сюда, паразитка такая!

Жанна вышла на зов и застыла в дверях Ладиной комнаты.

– Ну, чего тебе, ба? – недовольно насупилась она.

– Иди, раз зовут, – прикрикнула бабка.

– Что еще?

– Деда привезут, запри его, слышишь? Если опять уйдет – жопу надеру!

Жанна стояла, разглядывая седой дубовый паркет, выцветший от частого мытья и отсутствия мастики.

– Чего молчишь? Поняла или нет?

– Поняла! – огрызнулась девочка.

– То-то же! Норовистая какая. Смотри у меня.

Глафира сурово поджала тонкие синие губы и побрела на выход. Открыла входную дверь и отшатнулась – перед дверью переминалась с ноги на ногу Надюшка, не решаясь позвонить в квартиру. Маленькая и кругленькая, в школьном платье, ставшем коротким еще в прошлом году, девочка стояла в раздумьях, и старуха обрушила гнев на нее.

– Чего тут встала? Пришла, так проходи! Не стой, как истуканка!

Надежда смутилась и, пробормотав что-то невнятное, шмыгнула в квартиру. Пробежала по коридору до комнаты Лады и, потянув на себя дверь, заглянула внутрь. Подружки сидели у трюмо и заплетали косы.

– Красоту наводите? – широко улыбнулась Надежда.

– Тебе не поможет, – отмахнулась Жанна.

– Я математику делать пришла. Какой номер задачи? Лад, ты записала? – пропуская подкол мимо ушей, деловито осведомилась девочка, направляясь к столу.

– Сорок вторая, сорок третья и сорок пятая, – глядя в раскрытый дневник, принялась загибать пальцы Лада, на голове которой подруга возводила вавилоны.

Звонок в дверь заставил детей замереть. А через секунду, вспомнив наказ бабушки, Жанна бросила расческу и кинулась в коридор, открывать деду. За дверью, пошатываясь и улыбаясь, стоял высокий сухой старик, согнутый в верхней части спины так, что напоминал вопросительный знак. Рядом с ним скучал участковый. Увидев в дверях девочку, участковый насупил брови и сурово спросил:

– Из взрослых дома есть кто?

– Нету, – шмыгнула носом Жанна. – Бабушка мне велела отпереть.

– Тогда уведи деда в комнату, закрой на ключ и не выпускай, – сказал милиционер. И для острастки пригрозил: – Если старик уйдет на улицу, ты будешь отвечать! Так и знай, посажу на пятнадцать суток!

– Меня-то за что?

– За то, что не выполняешь распоряжение участкового. Веди уже! – Он подтолкнул Вольского в сутулую спину.

Старик перешагнул через порог и, мелко перебирая ногами, потрусил в свою комнату. Жанна понуро плелась за ним. Безумец долго возился с ключами, отпирая закрытые на замок двери, затем вошел к себе, но на ключ не заперся.

– Дед, дай ключ, я тебя закрою, – стоя в коридоре, повысила голос Жанна, чтобы было слышно в комнате.

Но, так и не получив ответа, постояла под дверью и пошла к Ладе. Девочки сидели за столом, голова к голове склонившись над книгой.

Надюша обернулась и с плохо скрываемой гордостью сообщила:

– Пока тебя не было, мы две задачки решили.

– Подумаешь! – ревниво фыркнула Жанна. И, прищурившись, с презрением протянула: – Это Ладка решила, а ты тут ни при чем. Такие идиотки, как ты, Надь, вообще ничего решить не могут. Ты не только уродина, но еще и полная дура!

Обиженно засопев, Надежда поднялась со стула и деревянной походкой вышла из комнаты.

– Что-то Надюшки долго нет, – дразня подругу, минут через пять с деланым безразличием проговорила Лада.

– У деда небось торчит. И чего вы все к нему ходите, не понимаю, – зло выдохнула Жанна. – Это мой дед, а не ваш.

– Ой, не могу! Он тебе такой же дед, как и нам с Надюшкой!

– Это я не могу! Все Надюшка да Надюшка! Надоело! Думаешь, Аркадий Борисович вам тайник покажет? Держи карман шире!

– Да нет никакого тайника, слушай его больше!

– А вот и есть! Я один раз сама кое-что видела, а тебе не скажу! Целуйся со своей Надькой!

Жанна поднялась с дивана, вышла, с вызовом хлопнув соседской дверью, прошла по коридору и, остановившись у комнаты деда, прижалась ухом к филенчатой двери. В комнате стояла тишина. Немного послушав, девочка потянула на себя створку и заглянула внутрь. Дед сидел в кресле, перед ним в рядок стояли три непочатых пузырька с настойкой боярышника.

– Дед, можно войти? – спросила Жанна.

Старик не шевельнулся. Жанна приблизилась к нему и тронула за коричневую руку в выпирающих корнях фиолетовых вен. Рука безжизненно скользнула с подлокотника. Девочка испуганно отшатнулась – Аркадий Борисович был мертв.

– Ладка! – не своим голосом закричала Жанна. – Ладка, иди скорее сюда! Дед умер!

На ее крик прибежала Лада, а в следующий момент заглянула и вернувшаяся с рынка Глафира Семеновна.

– Ну, надо же, горе какое! – всплеснула руками старуха. – Во дворе бабы болтали, в этом году квартиры всем очередникам дадут. Очень не вовремя дурак мой умер, – сокрушенно качала она головой, прохаживаясь между горкой с йенским фарфором и пятистворчатым резным шкафом с изображением сцен псовой охоты на оленя. – Хоть бы квадратные метры на него получили, а теперь чего? В комнате этой проклятущей так и не пожила, только нянчилась с блаженным дурачком всю жизнь. Жанка, какого черта стоишь как пришитая? – прикрикнула она на внучку.

– А чего делать-то надо? – встрепенулась девочка.

– Звони в милицию, участковому.

– Ну, позвоню я. И чего скажу?

– Говори, что отмучились мы. Преставился Аркадий Борисович Вольский.

– Помер, чтобы переродиться в кота, – хихикнула девочка, но увесистый подзатыльник заставил ее прикусить язык.

* * *

Закавказский военный округ.

Зона антитеррористической операции, 2007 г.

Дорога темнела извилистой лентой, лишь изредка освещаемая тусклым серпом луны. Стараясь ступать неслышно, он шел по обочине, и под тяжелыми подошвами берцев предательски громко хрустели куски бетона, обломки кирпича и осколки разорвавшихся снарядов. В кармане защитной куртки завибрировала рация – отправляясь в ларек за водкой, звуковой сигнал он благоразумно отключил. Вытянув прибор непослушными пальцами, чуть слышно ответил:

– Термит на связи. Прием.

– Ты че, блин, Термит, долго там валандаться будешь?

– Скоро приду, товарищ командир.

– Давай быстрее! А то сейчас Марчик вернется, и будет нам кирдык.

Все в части знали, что полковник Марчиков почти каждый вечер навещает директоршу клуба, и пользовались его отлучками для того, чтобы по-быстрому сгонять за водкой, отрядив в самоволку младшего по званию. В данном случае Термита. К своему позывному парень привык и не только не обижался, но даже гордился им. Получил он его после того, как виртуозно вскрыл коробку с консервными банками и выел тушенку, фактически не повредив упаковку. Глядя на ювелирную работу вновь прибывшего контрактника, прапорщик хмуро протянул:

– Вот так, блин, и термиты сжирают дома. Вроде стоит деревянный исполин, целехонький, а дунет на него ветром – дом и развалится. Потому что это не дом уже, а видимость одна. Так же, как эта коробка с тушенкой. Будешь зваться, тварь прожорливая, Термит. И попробуй только сменить позывной.

Термит так Термит. Следуя привычке во всем доходить до сути, он внимательно изучил в интернете все имеющиеся материалы о термитах и термитниках, и пришел к выводу, что насекомое это достойно уважения. Вне всякого сомнения, за этим тараканообразным с неполным превращением стоит будущее. Ибо общественная организация их так стройна и упорядоченна, что даст фору любому человеческому обществу. Себя он видел Термитом-солдатом, защищающим колонию от внешней агрессии.

И шел он по дороге не просто так, а смотрел по сторонам. Как только заметит свет в каком-нибудь окне, тут же подкрадется к дому, перемахнет через калитку, проберется внутрь и всех – стариков, детей, баб тупых, безмозглых, – передушит специальной веревкой, скрученной особенной десантной петлей. Когда-то давно Термит мечтал попасть в десантные войска, для чего и выучился еще в школе вязать специальные узлы, но взяли только в пехоту, зато теперь он служит по контракту и служит хорошо. Мышь мимо не прошмыгнет, не то что враг.

Он ликвидирует их тихо, четко, без шума и паники, одного за другим, так, чтобы и пикнуть не успели. Потому что от них и есть самое настоящее зло. Все добрые люди уже спят, а эти привечают бандитов, кормят, поят, ибо ушедшие в горы подонки – их родственники, и по-другому эти якобы мирные граждане поступить не могут. Поэтому стариков, детей и глупых баб лучше устранить, чтобы некому было принимать спустившихся с гор абреков.

Термит отошел от очередного дома, где только что ликвидировал очередной возможный притон бандформирования, и, убирая веревку в карман, почувствовал, как снова вибрирует рация.

– Термит на связи. Прием.

– Да блин, Термит! Где тебя, дебила, носит? Тебя только за смертью посылать!

За смертью. Это верно. Со смертью Термит на короткой ноге. Он ходит с ней рука об руку. Его сердце не учащает удары, когда Термит сеет вокруг себя смерть. Ведь он солдат, солдат-термит, и должен устранять врагов колонии. Что он и делает. Он просто выполняет свой долг.

– Где водка, гад? Марчик вот-вот приедет!

– Сейчас принесу, – бесстрастно отозвался Термит, нажимая отбой.

Он свернул к поселковому лабазу и у ворот увидел мотоцикл Марчика. И в следующий момент силуэт командира воинской части мелькнул в освещенном проеме окна жилого дома владельца лавочки, после чего в окне показалась закутанная в черное хозяйка, торопливо задергивая шторы. Неслышно ступая, Термит прошел мимо глухо заворчавшей собаки, так и не сделавшей в его сторону ни единого движения, приблизился к дому барыги и замер под распахнутым окном, прислушиваясь.

– Патроны нам нужны, сам знаешь, воевать парням в горах совсем нечем, – глухо говорил торгаш. – Но цену, полковник, назови разумную! Таких денег, как ты просишь, мы и за год не соберем.

– Не хотите – как хотите, – безразлично протянул Марчиков, и Термит услышал, как зазвенело сгребаемое в пакет железо. – Ты, Ахмет, понимать должен, чем я рискую. Деньги что? Мусор! Как пришли, так и уйдут, жалеть их нечего. А вот эти самые патроны я у своих солдат забираю. Эти пули должны были попасть в твоих сыновей, а убьют моих ребят. Я тебе жизнь твоих детей принес, а ты деньги жалеешь. Если узнают, что продаю боеприпасы, а тем более кому продаю, пойду под трибунал.

 

«Не пойдешь», – про себя усмехнулся Термит, доставая из кармана заветную веревку и отходя к плетню, около которого привалился мотоцикл полковника. Занял позицию чуть в стороне, под раскидистым грецким орехом, и, перехватив удавку на изготовку, приготовился ждать. Марчик был враг, враг внутренний, подтачивающий термитник изнутри.

Прямая угроза колонии, и выход тут был один – устранить предателя.

Ждать пришлось недолго. Скрипнули дверные петли, выпуская на крыльцо квадрат желтого света, в котором показался темный силуэт полковника Марчикова. Хлопнула, закрываясь, дверь. Заскрипели по гравиевой дорожке тяжелые шаги, и, напевая под нос что-то бравурное, командир воинской части устремился к мотоциклу. Но дойти до транспортного средства так и не успел, опрокинутый на спину подскочившим сзади Термитом, сдавившим шею неприятеля мертвой петлей. Марчик всхлипнул и, дернувшись, затих. Термит обыскал карманы, извлек из форменных полковничьих брюк пачку евро, вынул из багажной сумки мотоцикла три бутылки водки и тенью скользнул в сторону военного городка.

Смерть командира списали на бандитов, заодно поквитавшихся и с мирными жителями, не желающими им помогать. То, что орудовали удавкой, тоже было вполне объяснимо – у засевших в горах бандформирований мало патронов, они их берегут и стараются не тратить без крайней нужды. Всех немало удивило, что убийство полковника пытается взять на себя Термит, в доказательство предъявивший шнур от парашютной стропы. Само собой, парнишку пришлось комиссовать, поместив в лечебницу, где, как очень надеялись сослуживцы, неплохому, в принципе, парню вправят мозги на место.

* * *

Москва, наши дни

– Ну-с, и что мы имеем в сухом остатке? – Следователь Захарчук сосредоточенно почесал гладкий лоснящийся лоб и вскинул на нас с Сириным водянистые глаза в кровавых прожилках. – Сердечный приступ при ограблении. И, что особенно радует, – следователь довольно пожевал губами, – мы имеем в наличии грабителя.

– Нет.

Роман Сирин лениво поднялся и подошел к следователю.

– Ни разу нет, – добавил он, не отводя пристального взгляда от одутловатого лица бывшего сослуживца.

– Чего нет-то? – насупился Захарчук.

– Не имеем мы грабителя, Алеша. Адвокат Михаила Девочкина двумя руками ухватится за полное отсутствие у следствия прямых улик. Ни пальчиков на предметах интерьера, ни следов пребывания обвиняемого в комнате убитого. Ни-че-го. Лишь только твое горячее желание как можно скорее спихнуть дело в суд и укатать бедолагу лет на десять.

– Что это ты горой стоишь за этого Девочкина? – прищурился следователь. – Он тебе денег дал?

Не в силах удержаться, я прыснула в кулак. Я знаю Рому Сирина так же хорошо, как и саму себя, и подобное утверждение мне показалось бредом. Рома и взятка – понятия несовместимые. Нет, взятки Рома, конечно, давал, это было. Но чтобы брать? Хихикнула и тут же притихла, поймав на себе разъяренный взгляд следователя.

– Я с Девочкиным не разговаривал, – сухо обронил Сирин.

– Это ничего не значит. – От злости Захарчук слова буквально выплевывал. – Ты мог пообщаться с его родней и получить деньги от них.

– За что?

– Как за что? За то, что ты заморочишь мне голову и убедишь в невиновности их родственника. А уголовник в благодарность тебе шепнет, где припрятал похищенный камушек.

– Зачем это Девочкин сдаст мне камень? – удивился Сирин. – Разве для этого он его воровал?

– Чтобы выйти на свободу, не только камушек, маму родную сдашь. Раз уж не получилось выбраться сухим из воды. Девочкин еще украдет, а ты вернешь пропажу страховой компании, и все будут довольны.

Камушек, о котором велась речь, был увесистым алмазом в пятьсот сорок карат, оцененным страховой компанией в приличную сумму и за свои размеры и чистоту именовавшимся «Уникумом». «Уникум» принадлежал корпорации «Архангельские алмазы» и приехал в Москву на международную выставку в чемодане Петра Архарова, числящегося заместителем генерального директора архангельской корпорации. Все это мы с Сириным узнали сегодня утром, когда тащились по Москве в пробках к управлению полиции. Сидя за рулем белоснежного, любовно намытого «Вольво», представитель страховой компании деловито вещал:

– Все в этом деле странно. Выставка проходит в Манеже, и номер у Архарова был забронирован в «Национале», что довольно близко к месту проведения мероприятия. Не понимаю, какая нелегкая понесла господина Архарова в паршивенький отель на Чистых прудах?

Паршивенький – неправильное слово. Скорее – отель скромный. К тому же, как по мне, Чистые пруды – одно из красивейших мест столицы, так что, в принципе, я господина Архарова понимаю. Хотя, конечно, в плане охраны «Националь» надежнее. Но, судя по всему, Архаров не придавал значения таким пустякам, как безопасность, и, манкируя «Националем», для чего-то арендовал самый лучший номер в скромном отеле на Чистых прудах. Куда в день прибытия в Москву и заселился, чтобы рано утром быть обнаруженным в том же самом номере с разрывом сердца и без алмаза.

По странному стечению обстоятельств все номера в «Отеле на Покровке», кроме одного, архаровского, в ту роковую ночь оказались свободны, и по подозрению в убийстве был задержан Михаил Девочкин, ночевавший у девушки-администратора. Из улик на Девочкина имелась лишь видеозапись с камеры наблюдения, установленной над входом в отель, где четко видно, что подозреваемый был впущен в отель в девять часов вечера, а вышел оттуда в пять утра. Даже не вышел, а выбежал, точно за ним по пятам гнались черти.

Задержали Девочкина в том же доме, где находится отель. Парень отсыпался в снимаемой комнате коммунальной квартиры, расположенной на третьем этаже старинной четырехэтажной постройки, и, будучи сильно нетрезв, не сразу понял, чего от него хотят и в чем обвиняют. Он долго хлопал глазами, силясь понять казенную речь пришедшего за ним полицейского сержанта, потом махнул рукой и дал себя доставить в полицейское управление, куда и привез нас представитель страховщика.

– Почему-то мне кажется, – дорогой тянул страховщик, – что этот парень, которого задержала полиция, к пропаже алмаза не причастен. Как-то все линейно получается. Раз ночевал в отеле – значит, он и украл. Слишком просто, чтобы быть правдой. Вы уж разберитесь, как там и что.

Само собой, разберемся. Это наша работа. «Сирин и Хренов» для того и существуют, чтобы, по возможности, избавлять обращающиеся к нам за помощью страховые фирмы от необходимости выплачивать огромные суммы потерпевшей стороне. В идеале, конечно, было бы найти утраченную по страховому случаю вещь, но это не всегда удается, хотя мы и стараемся. И в результате наших стараний нередко раскрываем аферы, затеянные потерпевшей стороной с целью получения страховой выплаты.

В общем, польза от нашей фирмы довольно ощутимая, и в сомнительных или странных случаях страховые компании, не скупясь на вознаграждение, охотно прибегают к нашим услугам. Тем более что шеф, Хренов Владимир Ильич, вместе с коллегой Ромой Сириным – некогда трудились в полиции, сохранили связи и имеют богатейший опыт розыскной работы. Ну а я, Берта Лисанге, состою у этих гениев сыска на должности помощницы.

– Ну, ты, Захарчук, и загнул, – желчно усмехнулся Сирин. – Можешь присутствовать при нашей беседе и внимательно следить, чтобы Девочкин мне ничего не нашептал. – И другим, задушевным голосом попросил: – Лешка, не вредничай, ну дай пообщаться с задержанным!

С заговорщицким видом Сирин достал из внутреннего кармана куртки пятитысячную купюру и запустил ее, точно камешек по воде, по столешнице в сторону капитана.

– Ну что ты за человек, Роман? – тревожно озираясь по сторонам и вытирая влажной салфеткой покрывшийся испариной лоб, пробурчал следователь, открывая ящик письменного стола, ловко принимая в него бумажку и тут же задвигая ящик обратно. – Чего ты все время лезешь в какие-то дебри? Не хуже меня ведь знаешь, что самый очевидный подозреваемый почти всегда оказывается преступником.


Издательство:
Эксмо
Книги этой серии: