© Соул Диана
© ИДДК
* * *
Глава 1
Наша кибитка стояла перед городскими воротами, заняв свою очередь в хвосте из десятка дорожных повозок и телег.
Вход в Гольфрад открывался лишь с рассветом, а сейчас всем жаждущим попасть за ворота оставалось только ждать.
– Эмма! – прокаркал за спиной хриплый голос. – Иди сюда, дрянная девчонка.
Я улыбнулась. Агве сколько угодно могла звать меня дрянной, плохой, глупой, но я-то знала, что она это все не со зла. Любовь моей душевной матери проявлялась странно, но была надежна, как рассвет поутру. Сердце не обмануть.
Я прижала руку к груди, прислушалась – бьется…
– Иду, матушка, – откликнулась я, отворяя дверцу и закутываясь в теплую шаль. Ночная прохлада еще не ушла окончательно, а болеть мне никак нельзя.
Спрыгнув наземь, я едва не запуталась в цветастых юбках, которые тотчас отдались звоном нашитых на них побрякушек. Я бы с удовольствием сменила этот наряд на более удобный, например мальчишеские штаны, но Агве настаивала, что мне пора искать мужчину и покровителя, а значит, и одеваться нужно соответствующе.
– Ну, что так долго? – заворчала на меня женщина, слезая с козел, сегодня она командовала лошадьми. – Где моя махорка?
Нехотя я подала матушке уже заранее набитую табаком трубку и огниво. Покачала головой.
– Лекарь запретил тебе курить.
– Я сама себе лекарь, – отмахнулась Агве, чиркая огнивом и затягиваясь. – Тоже мне, развелось коновалов. Сама лучше всех все знаю…
Спорить с ней было сложно.
Агве и вправду много знала в свои-то годы. Хотя числа она никогда не называла, скрывая это даже от меня.
Я могла лишь подозревать, что ей далеко за восемьдесят. От былой черноты волос у Агве не осталось ни следа, сеть морщин покрывала не только лицо, но и руки. Спина все ниже клонилась к земле, а ноги чаще подводили.
И все равно старушка упрямо лезла на козлы своей кибитки, напрочь запрещая мне брать ее очередь вести наш «домик» вперед.
На ней всегда красовались самые вырвиглазные цветастые шали и яркие наряды с золотистыми побрякушками. Украшения весили немало, но, как говорила Агве, они хранили самое важное – память о ее предках, друзьях и былых временах.
«Ничего ты не понимаешь, Эмма, – противилась она в моменты, когда я уговаривала снять с себя лишний груз. – Вот эта монетка досталась мне за первый танец, когда я вот такой, едва отцу до пояса, но уже танцевала босиком на стеклах. Вот эта хрустальная бусина от моей матери, а та от прабабки – они научили меня всему. Кое-что тебе, кстати, еще рано знать, вот выйдешь замуж…»
Когда Агве рассказывала о своих предках, я замирала и слушала, а ее истории всегда заканчивались одинаково:
«Если бы не эти монеты, тебя бы со мной не было, Эмма».
На этом Агве затихала, вытряхивая из трубки остатки табака, набивала новый и вновь закуривала, погружаясь в клубы сизого дыма.
– Что замерла, лентяйка! – выдернула меня из мыслей старушка. – Неси ведра, нужно напоить лошадей до того, как въедем в город. Нам еще работать весь день, а тебе жениха искать. И не отводи глаза! Хватит упрямиться! Вот помру я, и что ты делать одна будешь?
– Поеду одна дальше. Вы ведь знаете. Мне нельзя…
Я замерла, опустив взор на собственную грудь. Агве и сама знала, что нельзя мне любить. Нельзя, чтобы сердце заходилось от страсти, а мысли путались от бурного тока крови. Нельзя терять разум, нельзя поддаваться страстям…
– Тебе не нужно любить покровителя, – ответила душевная мать. – Главное, чтобы покровитель любил тебя… Запомни это. Сейчас я твой покровитель, и только моя любовь тебя держит на этом свете. Но когда я умру, ты должна найти мне замену. Чем быстрее, тем лучше… И вообще, ты почему еще здесь? Где ведра, я тебя спрашиваю? Где вода?!
От смены ее тона я буквально подпрыгнула в воздухе и побежала исполнять приказанное. Когда Агве свирепствовала, с ней лучше было не шутить.
Пока возилась с животными, встало солнце. Шум открывающихся ворот всполошил всю неспешно ожидающую входа в город очередь.
Агве поторопила меня забираться в кибитку, сама же вновь полезла на козлы.
Всего за десяток монет стражники пропустили нас внутрь.
Путь наш лежал к городскому рынку, где сегодня проходила выходная ярмарка. Мы с Агве планировали задержаться в столице на два дня: подзаработать, а после продолжать путь дальше – до следующего города.
Мы расположились на окраине ярмарки – здесь было достаточно места для того, чтобы я могла петь и танцевать, привлекая народ, а Агве гадать желающим в своем небольшом шатре.
День обещал стать прибыльным, уже к полудню вокруг меня собралось немало людей, бросающих звонкие монетки в расстеленную на земле шаль. Я была довольна, ведь тайно надеялась на вырученные деньги купить Агве новую обувь к зиме. Ее старые башмаки совсем прохудились.
Но пока я только танцевала, кружилась под отбиваемый мною же ритм бубна и прикрывала глаза, когда яркое солнце озаряло лицо.
Я жила в этом движении, ощущала себя самой энергией, задорной, бойкой, уверенной. И мои босые ноги касались брусчатки, но совершенно не чувствовали ее, будто я парила над землей.
Внезапный топот копыт ворвался шумом в мой ритм, толпа вокруг загалдела. Я открыла глаза и остановилась.
Юбки всколыхнулись последний раз и опали… даже звон нашивок показался приглушенным.
Передо мной в окружении охраны высился всадник. Полный, похожий на борова мужчина лет сорока, а может, пятидесяти. Из-за его грузного тела и оплывших щек определить возраст точнее было невозможно. Казалось, из-за его веса под ним вот-вот проломится спина коня.
– Что здесь происходит? – гаркнул он, буквально лапая меня липким взглядом. – Кто пустил в столицу попрошаек?
Я невольно отступила на шаг назад.
К таким, как я и Агве, всегда относились предвзято.
А точнее, именно к Агве… ее кочевой народ не любили, считалось, что все они воры и шарлатаны.
Я же… светловолосая, высокая, совершенно не похожая на свою духовную мать, привлекала внимание своей экзотичностью на ее фоне. В детстве немало раз слышала, что Агве меня украла у настоящих родителей. Ведь не может такая светловолосая милая девчонка быть у такой, как она…
Но объяснять всем и рассказывать правду я даже не пыталась.
Не поймут и не поверят.
Я вновь невольно прижала руку к сердцу: несмотря на мой испуг, оно билось ровно…
Один удар, второй… третий.
– Что тут происходит? – из шатра на шум выглянула мать, борзо вскидывая взгляд на толстяка. – Вы мне всех клиентов тут распугали! Кто такой? Зачем пришел?
– Кому дерзишь, старуха?! – взбеленился он. – Я начальник городской стражи. По какому праву вы проехали в город? Приказом короля таким, как вы, запрещено находиться здесь!
– А что не так с такими, как я? – Агве смело сделала шаг вперед, тем самым пряча меня за свою спину. – Я ничего дурного не совершала, моя дочь тоже.
Липкий взгляд мужика вновь коснулся меня, и я поежилась.
Как бы ни старалась спрятать меня низенькая Агве, я все равно оставалась выше ее ростом.
– Денег хочешь – так и скажи, – с вызовом продолжала старушка. – Или хочешь, погадаю. Всю правду скажу. Что было, что будет, как смерть за тобой придет.
Мои пальцы похолодели, я невольно дернула мать за плечо, пытаясь остановить. Что такое она говорит? Неужели в тюрьму захотела?
За такие слова мы точно могли оказаться за решеткой.
Свинячьи глазки начальника стражи сузились, а щеки побагровели.
Он медленно втянул ноздрями воздух, а после усмехнулся.
– Денег не хочу, – выдал он, на удивление ловко слезая с лошади. – Договоримся на кое-что другое.
Он приказал своей охране стоять на месте и сам первым скользнул в шатер. Агве прошла за ним, я двинулась следом.
Внутри, как и всегда, царил полумрак. В этот полуденный час старушка даже не зажигала свечей, хватало тех крохотных лучиков солнца, которые пробивались через ткань навеса.
И еще тут всегда было холодно, сегодня в особенности. Я зябко обхватила себя руками за плечи, не ожидая от разговора с этим человеком ничего хорошего.
– Я согласен отпустить вас, – без предисловий начал мужчина. – Но взамен она пойдет со мной. Одна ночь.
– Нет, – уверенно и спокойно ответила Агве. – Эмма предназначена не тебе.
Боров скривился.
– Не неси чушь, кочевница. Набиваешь цену – так и скажи. Но я сегодня добрый, даже денег дам.
Мои глаза округлились.
Я была не маленькой, чтобы понять, чего именно возжелал этот противный. И от одной мысли, что я и он можем остаться наедине, как женщина с мужчиной, меня начинало подташнивать.
Даже ком к горлу подкатил.
Я замотала головой, показывая Агве, что не хочу.
Но мать и без этого не собиралась меня отдавать.
– Я же сказала, – все так же ровно продолжила она, обходя борова по кругу и подходя к своему столу, где были разложены ее карты. – Эмма предназначена не тебе.
– Тупая старуха. Я ведь не торговаться зашел. Возьму силой, значит.
Он резко развернулся, оказываясь ко мне лицом к лицу, и схватил за локоть.
Я уперлась ногами и попыталась отбиться второй рукой: вцепилась ею в лицо мужчины. Глубокие царапины прочертили его лоснящиеся щеки.
– Стража! – заорал боров, не в силах справиться со мной самостоятельно. – Арестовать этих двоих: воровки и государственные преступницы! За решетку!
– Агве! Беги! – закричала я, понимая, что против отряда мужчин мы бессильны.
Но старушка стояла на месте.
Лишь подняла одну из карт со стола и перевернула рубашкой вниз – «Верховная смерть».
– От руки короля твоего гибель к тебе придет, стражник. Помяни мое слово.
Ричард
– Отличный выстрел, ваше высочество, – лебезящий голос одного из егерей раздражал, – прямо в цель.
Ко мне подтащили убитого вепря – стрела попала прямо в глаз.
Не моя стрела!
Я видел это по оперению. Мои стрелы были особыми, а эта принадлежала кому-то еще.
– Ненавижу, когда мне лгут. – Я спрыгнул с лошади и подошел к убитому животному ближе.
Так и есть: мне лгали.
Моя стрела вошла вепрю прямо в сердце до середины древка и, возможно, даже послужила причиной смерти, но лгунов я не любил.
Выдернув чужую стрелу из глаза, я подошел к егерю и, протянув ее, спросил:
– Это чье?
– Ваше, ваше высочество, – голос его задрожал.
– Не лги, – пока еще спокойно произнес я, но гнев уже рвался с цепей. – Чья стрела? Кто приказал?
Я осмотрелся по сторонам в поисках второго стрелка.
На эту охоту я планировал отправиться один, взяв с собой лишь собак, но мне навязали попутчиков – нескольких егерей и следопытов. Отец настоял, ради безопасности.
– Король? – прищуриваясь, спросил я.
И егерь судорожно закивал.
– Он переживал за вас. Вепрь – опасное животное, а вы единственный наследник…
Я отмахнулся от его дальнейших слов, будто от навозных мух.
– Десять плетей за вранье, – процедил я другому егерю, разворачиваясь и направляясь к своему коню. – Исполнять немедленно!
Настроение было испорчено, охота, несмотря на добычу, не задалась.
Вскочив на коня, я погнал обратно к замку. Где-то за моей спиной раздавались удары плетей и вскрики, но они пронеслись мимо меня, пока не затихли.
Я должен был поговорить с отцом. Сколько можно меня опекать?
Единственный наследник не значит – хрупкий.
Будто в противовес моим мыслям с левой стороны под ребрами больно кольнуло, а следом и полоснуло ножом.
Я прикусил губы и вздернул узду, тормозя коня.
Перед глазами потемнело.
Это все от гнева! Вышел из себя! Разозлился!
Через минуту, когда глубокое дыхание и свежий воздух привели голову в порядок, отпустило и сердце.
Я принялся осматриваться по сторонам, не было ли свидетелей у столь позорного проявления моей слабости?
К счастью, повезло. Не считая пары птиц, вокруг никого не нашлось, егеря же с их чертовым охотником остались далеко позади.
Переведя дух, я приложил руку к сердцу, туда, где под ребрами красовался безобразный кривой шрам, след давней травмы, чуть не лишившей отца сына.
Может, зря я так строг с отцом и на его месте поступил бы так же – в попытке обезопасить принца.
Пусть я мало помнил тот день восемнадцать лет назад, но, как рассказывали, тогда тоже была королевская охота. Далеко за пределами столицы, в крайней провинции государства, вся знать королевства съехалась на удивительное событие – охоту на последнего единорога. Помню, как мне было его жалко, пока мне, пятилетнему мальчишке, не объяснили, что жалеть его не имеет смысла – единственный оставшийся в мире самец, он бы все равно сдох своей смертью, не найдя самку, а так хотя бы послужил развлечением для знати.
Увы, но моя память о том дне размылась, все, что я знал, – на охоте я получил сильнейшую травму и ушло немало стараний и сил лекарей, чтобы поставить меня на ноги. Лишь шрам остался напоминанием о тех событиях, а сердце иногда грозило подвести.
Особенно по утрам. Иную ночь казалось – и вовсе не проснусь. Временами, но не часто, мне снились странные сны о местах, в которых я никогда не был, люди, которых никогда не видел. Эти видения не отпускали меня, будто ловушка, захлопывая выход в реальность.
А после я все же просыпался, и лишь стук сердца, будто оно вот-вот остановится, и сбитое дыхание напоминали о произошедшем. Тайком ото всех, в особенности от отца, который считал своим долгом влезть в любое связанное со мной дело, я начал их зарисовывать, пряча эскизы в тайник.
Больше всего его беспокоило мое здоровье, но приставленная ко мне лекарка лишь разводила руками, утверждая, что я полностью здоров и мне ничто не угрожает. Уж она-то точно в этом уверена…
И тем не менее иногда сердце давало сбой.
Но сейчас был разгар дня, эту ночь я спал спокойно, странные сны меня не мучили.
Возвращаться в замок решил не спеша, тем более что путь пролегал через город – еще не хватало, чтобы приступ повторился при подданных. Простым смертным нельзя знать о слабостях своих правителей – это пагубно сказывается на их подчинении власти.
Миновав южные ворота, жилые кварталы, рынок и площадь, я приблизился к одному из запасных въездов в замок. Как правило, через него во дворец подвозили провизию, тут же находился скотный и птичий двор, а еще к нему ближе всего располагались королевские конюшни.
Едва взглянув на мое лицо, охрана ворот безропотно пропустила меня внутрь. Никто из них не осмелился спросить, почему я один, куда делись егеря, убывшие вместе со мной утром, и почему я вернулся не через центральные ворота.
Это было не их собачье дело.
– Конюха мне! – крикнул первому попавшемуся на глаза служке. – Быстро!
Пока он умчался исполнять приказ, я спрыгнул наземь и осмотрелся.
В этой части замка приходилось бывать не часто.
Точнее, я и вовсе здесь не бывал за последние годы: тут пахло дерьмом от многочисленной скотины, под ногами носились курицы, одну из которых я едва не пришиб сапогом.
Кроме того, здесь находились тюремные камеры, подвальные решетки которых как раз выходили у свинарника.
Вонь там стояла неимоверная, а условия в казематах были отвратительными, и все равно отец опасался, что закованные в кандалы заключенные могут каким-то образом причинить мне вред, если я тут появлюсь.
Собственно, это была еще одна причина, почему я сегодня заехал именно через этот вход.
Назло слишком бдящему за мной королю, решающему за меня, с кем мне ездить на охоту, кто будет убивать моего вепря, и даже выбравшему мне невесту.
При мыслях о Таисии я невольно, но улыбнулся.
Пожалуй, она была единственной навязанной мне вещью, которая не раздражала. Дочь той самой лекарки, которая выходила меня после травмы. Отец пообещал в обмен на мою жизнь, что Таисия станет мне женой.
И этот выбор меня устраивал.
Таис была красива и, что уж таить греха, возбуждала меня одним своим видом. Стоило ей только появиться рядом, и я ощущал непреодолимую тягу, все мое естество рвалось любить ее, и сдерживали меня лишь приличия и запреты касаться девушки до свадьбы.
– Да где, черт возьми, конюх? – взревел я, когда мне надоело топтаться по птичьему помету.
– Ваше высочество, – тут же подскочил ко мне незнакомый немощный старик.
Я презрительно скривился: от старика воняло свиньями.
– Уйди! – отмахнулся от него, и в этот момент из стен замка как раз вышел конюший.
Сдав ему коня, я приготовился покинуть двор, но в этот момент в ворота въехал отряд стражи во главе с начальником. Позади себя на веревке они волокли упирающуюся девушку в ярко-красном платье, с сотней, а то и тысячей нашитых на юбках монеток, звенящих при каждом ее шаге.
Узница шипела, извергала проклятия, падала на колени, когда начальник стражи Кляус дергал веревку, но вновь вставала на ноги. Звенели монетки, и девушка опять шла.
– Ночь в камере тебя образумит, клятая воровка! Ты отработаешь все, что наворовала! – шипел на девчонку Кляус.
Только сейчас я рассмотрел, что на его правой щеке красовались здоровенные царапины, будто он дрался с росомахой.
В очередной раз дернув веревку, Кляус добился того, что девчонка рухнула прямо в грязь двора, туда, где было навалено особо много дерьма. Рухнула и проехалась по инерции в своем алом наряде на этой липкой и вонючей массе прямо до моих ног.
Подняла на меня взгляд и застыла.
Застыл и я, разглядывая ее.
Беловолосая, в замаранной грязью и испражнениями одежде, молодая, лет двадцати, может, чуть старше, с зеленющими, как у кошки, глазами, пухлыми губами и презрением на мордашке. Если бы не белые волосы, она выглядела бы типичной кочевницей – представительницей странствующего народа, состоящего сплошь из воров, шарлатанов, мошенников. Будто в подтверждение моих мыслей во двор вкатили кибитку, запряженную двумя лошадьми.
– Ваше высочество, – заприметил меня начальник стражи. – Простите, мой принц! Если бы я знал, что вы тут, вы бы никогда не увидели этого безобразного зрелища.
Я перевел взгляд на Кляуса. Спешно спрыгнув со своей лошади, он подбежал ко мне и принялся раскланиваться.
– Превеликий Господь, ваши сапоги! – воскликнул он, глядя вниз.
И я тоже опустил глаза.
На голенище были видны следы помета – видимо, падая ко мне, девица обдала меня брызгами дерьма.
– А ну, вытирай, шельма! – Кляус занес ногу и пусть не изо всех сил, но ударил ее под ребра, чтобы шевелилась.
В зеленых глазах сверкнула ненависть. С прерванным вздохом и шипением девица потянулась за подолом своей юбки, а после к моим сапогам.
Я отступил на шаг, не давая ей даже коснуться себя.
– Вы правы, ваше высочество, – Кляус тут же принялся рассыпаться в новой порции лебезения. – Он недостойна касаться даже ваших голенищ.
После этих слов он извлек из своего кармана белоснежный платок и сам присел, чтобы очистить мою обувь.
С его фигурой ожиревшего свина это выглядело нелепо, и все же я стоял и ждал, когда он дочистит мои сапоги.
Кляуса я никогда не любил. Скользкий тип, держащийся при дворе только благодаря лояльности моего отца. У меня же был список людей, от которых я избавлюсь, едва корона коснется моей головы. Кляус его возглавлял.
– Хватит! – рявкнул я, когда мне надоело наблюдать за начальником стражи, ползающим по земле.
Этот цирк меня раздражал, я собирался уйти.
Уже разворачивался, когда боковым зрением зацепил, как девица приложила руку к своему сердцу и будто прислушалась к чему-то.
Замер и я, повинуясь неведомому порыву.
– Что она натворила? – спросил Кляуса.
– Мошенничала на рынке, – выпалил он, пытаясь подняться и встать, но из-за веса не выходило, пока ему не помогли два стражника.
– Это неправда! – выпалила девчонка.
Так я впервые услышал ее голос – звонкий и тягучий, будто колокольчики зимним утром.
– Заткнись, шваль! – Кляус побагровел, и девчонке вновь прилетело сапогом под ребра. В этот раз сильнее, чем раньше.
Она закашлялась.
– Прекрати ее бить! – в возгласе я не узнал себя.
Застыл и Кляус, явно не ожидая подобного.
– Так что она сделала? – уже спокойнее повторил я.
– Въехала с подельницей в город, хотя это запрещено приказом вашего отца, – принялся чеканить Кляус. – Расположилась на краю рынка, где, делая вид, что танцует, срезала кошельки у собравшихся зевак. Вторая шарлатанка пудрила мозг доверчивым горожанам и гадала на картах.
– И где она сейчас?
– Сбежала, ваше высочество, – отрапортовал Кляус, отводя от меня взгляд.
– Ложь, вы бросили Агве умирать! – вырвалось с шипением из груди девчонки, и ее связанные руки собрались в кулаки.
– Заткнись, лгунья! – взревел Кляус, и хоть замахнулся рукой на пленницу, но под моим тяжелым взглядом передумал. – Стража, бросить ее в камеру!
Я же ненавижу, когда мне лгут.
Терпеть не могу…
И кто-то из этих двоих мне точно врал.
– В камеру она не пойдет, – ровно произнес я, принимая решение.
– Ваше высочество, но она преступница!
– А я твой принц, – все так же ровно ответил я. – Если я сказал, что в тюрьму она не пойдет, значит, так и будет.
Я жестом подозвал одну из собравшихся посмотреть на это зрелище служанок – то ли горничную, то ли кухарку, то ли выгребуху, и приказал:
– Веревки снять, отмыть и привести ко мне. Я сам решу, что с ней делать дальше. Выполнять.