000
ОтложитьЧитал
Книга Вторая. Взгляд изнутри
– Некто из страны Чень собирал однажды хворост, как вдруг встретил оленя ослепительной красоты, он погнался за оленем и убил его. Боясь, что кто-нибудь его увидит, он поспешно спрятал оленя в яме и прикрыл листьями подорожника, ликуя и радуясь своей удаче. Но вскоре он забыл место, где спрятал оленя, думая, что всё это ему приснилось, он отправился домой, бормоча что-то под нос по поводу случившегося.
Тем временем рядом случился человек, подслушавший его бормотание; следуя его словам, он пошёл и нашёл оленя. Вернувшись, он сказал жене: «Дровосеку приснилось, что он припрятал оленя, но не знал, где именно, а я нашёл оленя, значит, его сон не был действительностью».
«Это ты спал, – отвечала жена, – и тебе приснился дровосек. Убил ли он оленя? И есть ли вообще такой человек? Это ты убил оленя, иначе как бы сон стал действительностью?»
«Да, ты права, – согласился муж. – Это я убил оленя, поэтому не так уж важно, дровосеку ли приснился олень или мне приснился дровосек».
Когда дровосек вернулся домой, то стал досадовать о потерянном олене, и ночью ему приснилось место, где был спрятан олень, и тот, кто унес его. Утром он отправился на виденное во сне место: всё подтвердилось. Он предпринял шаги, чтобы вернуть свое имущество в законном порядке; по окончании слушания дела судья вынес следующее решение: «Истец начал с подлинного оленя и мнимого сна. Далее он заявляет о подлинном сне и мнимом олене. Ответчик подлинно овладел оленем, который приснился, но по его словам, – олень приснился истцу, и теперь ответчик пытается удержать добычу. Согласно же мнения его жены, и олень, и сам дровосек – только часть его сна, поэтому оленя не убивал никто. Всё же поскольку убитый олень лежит перед вами, то вам ничего не остаётся, как поделить его между собой».
Когда император государства Чень услышал об этом происшествии, он воскликнул: «Судье, верно, самому приснилось всё это дело». – Продолжая смотреть на красное зарево вечернего неба, закончил свой рассказ Край.
– Ну и зачем было нужно, по второму кругу всё это рассказывать? – с недовольством в голосе спросил Риск.
– Во-первых, со второго раза видится куда больше, чем с первого, где самое существенное затмевают эмоции, а во-вторых, у меня возникли некоторые сомнения насчёт личности дровосека. Ведь он стал им только со слов прохожего, а так он и не ясно кем на самом деле был. – Сказал Край. – А если прохожий со своей женой так его прозвали, то зачем они это сделали?
– Чтобы в суде их позиция была более основательной. – Сказал Риск.
– Не думаю, чтобы они могли так далеко заглядывать. – Задумавшись, сказал Край.
– Значит, дровосек… – Вслед за Краем углубился в себя и Риск.
ГЛАВА 1
Преисполненная эксцентричности
– Знаете, как это бывает. – Остановившись на перекрёстке, с которого на него смотрел запрещающий сигнал светофора, выдал вслух эту знаковую сентенцию, выступавший в качестве рассказчика, молодой человек с самым обычным именем Алекс (внешне он ничем особенным не выделялся, а значит, можно сделать вывод (почему только, непонятно), что с богатым внутренним миром). Ну а его спутники, а по совместительству и слушатели всех и в частности этой его истории, насчёт этой его остановки на перекрёстке ничего не имели против, а вот что касается этого его вступления, то тут уж они не собираются проявлять понимание и вслух не соглашаются с ним.
– Не-е. – В один голос заявляют его спутники, совершенно не стесняясь выказывать себя неучами, лишь бы из вредности не соглашаться с рассказчиком. Но рассказчик как будто не слышит их, и, не сводя своего взгляда со светофора, продолжает рассуждать вслух. – Ты во все глаза смотришь по сторонам в своём поиске и всё бесполезно. А стоит только тебе чуточку расслабиться и ослабить над собой контроль, то раз и ты уже попался. – Но вновь заинтересовавшиеся спутники рассказчика не успевают задаться уточняющим вопросом: «О чём или о ком собственно идёт речь?», – а всё потому, что светофор подмигнул зелёным светом и они были вынуждены принять во внимание мнение собравшейся у перехода толпы, решившей немедленно среагировать на зелёный свет светофора и пересечь перекрёсток.
И только тогда, когда перекрёсток был пересечён, и вся это группа людей во главе с рассказчиком, вновь выделилась из толпы и теперь могла иметь собственное, отдельное от толпы мнение, то они решили сделать небольшую остановку у мобильной кофейни на колёсах. Ну а как только в их руках задымились горячие стаканчики с кофе, Алекс вновь взял на себя функции рассказчика. И он, чтобы придать красочности и энергетики своему рассказу, да и своих привередливых спутников уже давно пора дисциплинарно взбодрить за их привередливость, сразу же обрушивает на них нервную ярость одного из второстепенных героев его рассказа (здесь оставляется за скобками однозначно ошеломительная реакция слушателей рассказчика):
«– Молодые люди! Может, наконец-то, прекратите себя так вести!? – переполнившись возмущением и терпением, которое не безгранично, хотя и натренировано на такой-то нервной работе, в кафе быстрого обслуживания и питания под вывеской какой-то франшизы, заорал старший менеджер заведения на неподобающе себя ведущих в зале для приёма пищи молодых людей, а именно на нас.
А как мы можем прекратить себя так (?) вести, если мы даже не знаем, о чём идёт речь. Да и, вообще, мы мало чего соображаем после проведённой в полном беспорядке, с приличным принятием на грудь ночи, которая из стен клуба, плавно, хоть и с нередкими случаями падения на мокрый от поливальных машин тротуар, перетекла в одно из кафе по пути к дому. А что мы могли поделать, когда до своего дома или хотя бы до дома малознакомого, но такого приятного товарища, так неизвестно где далеко, когда уютно выглядящее кафе, вот оно рядом и оттуда так притягательно пахнет глюконатом натрия (что-то в нём есть от слова глюк). Так что хозяева кафе сами виноваты в том, что используя для клиентов все эти усилители запаха и вкуса, тем самым сбивают их с истинного пути и заманивают под свои своды, может до этого момента ничего и не подозревающих о своём голодном состоянии, уже на сегодня переевших и перепивших людей.
Так что наш ответ этому нервному представителю собственников этого заведения был предсказуем. –Не-не, не прекратим! – кто-то, а может и я, кричит в ответ этому скрытному типу из-за стойки, куда вслед тут же закидывается банка из под газированного напитка.
– Вот так-то! – победно вскрикиваю я и, вскинув вверх руку, обмениваюсь с отныне корешом навеки, Серым, звучным хлопком ладони. И только менеджер заведения проявляет недовольство своим звучным поведением. – Это форменное безобразие! – почёсывая лоб, что говорит о точности моего броска, орёт из-за стойки этот всем недовольный менеджер. И сейчас бы ему добавить, но Серый проявляет удивительное хладнокровие и удерживает в своих руках банку из под воды. При этом, если бы не это умение Серого всех удивлять, то менеджеру вскоре пришлось бы почёсывать себе лоб уже с другой стороны, а так Серый, зарекомендовав себя человеком с большим воображением и выдумкой, вдруг оглушает моё ухо своим заявлением: Точно!
На что я тут же мог бы дать свой уточняющий ответ: «Теперь я точно на одно ухо оглох», – но не успеваю этого сделать или хотя бы врезать в ухо этому Серому, начавшему слишком безответственно пользоваться нашими приятельскими отношениями, а всё потому, что за этим Серым не поспеешь и он уже включил меня в свою только что им придуманную игру.
– А вот эта задачка точно для тебя. – Очень убедительно заявил Серый, кивнув на приморившегося головой в стол третьего приятеля, чьего имени я и тогда не знал. Что ж поделать и представленная аргументация убеждает меня в верности слов Серого, который между тем хватает меня за запястье руки и, приподняв её чуть вверх, обращается ко мне.– Я, знаешь ли, не такой слепец, – доверительным тоном говорит мне Серый, – и видел, как ты смотришь на окружающих. – Серый сделал подчёркивающую важность его заявления паузу и обрушился на меня со своим откровением. – Ты определённо ищешь.
И не успеваю я, как следует воспринять то, что он сказал, как он уже берёт меня в оборот, и так сказать, движет моими поступками. – И чтобы тебе убрать тот барьер, твою неуверенность в себе, который тебе мешает отыскать то, что ты ищешь, то ты прямо сейчас должен кинуть ему вызов. А для этого нужно-то, всего лишь ткнуть пальцем в своё фигуральное небо и проявить мужество, не отказавшись от предоставленного судьбой выбора. – И вновь я только и успеваю, что только следовать за Серым, который вдруг оказался лицом к лицу ко мне и, обхватив мои виски своими руками, с этого близкого расстояния даёт мне последние наставления.
– И неважно, кем она вдруг окажется, хоть ходячим форменным уродством. Главное, чтобы ты потом не оступился от своего выбора. – Серый так убедительно, с такой доверительностью и верой в меня это мне сказал, что я даже не попытался понять, что сейчас происходит и к чему он меня подводит. И моё молчание им воспринимается в должном для него ключе, и он завершает процесс моей подготовки. – А теперь закрой глаза, чтобы быть честным и дать свой шанс судьбе, и укажи, но только громко, на ту, кто будет тем форменным безобразием, от кого ты ни за что не отступишься. – После чего Серый убирает руки с моих висков и резко исчезает с моего небосклона, предоставляя меня и ещё кого-то нашей общей судьбе.
Ну а я мог бы и не закрывать свои глаза, я и так мало что видел, и всё передо мной было как в тумане. Наверное, зрение после его фокусировки на близких объектах, ещё не настроилось на дальние края, а может сказалось то, что мою голову до этого сжимали руки Серого. Хотя всё же это не до конца верно. А особый прилив туманности Андромеды (это такое особое состояние, когда туман в глазах красочно преображает окружающий мир – это я так назвал свою рассеянность взгляда) установившийся в моих глазах, появился вскоре после того, как я сделал глоток из банки Серого – однозначно он туда чего-то такого галлюциногенного намешал. Да и глюконат натрия не нужно списывать со своих счетов.
Но всё это мною не принимается в расчёт. Тем более для того чтобы тыкать пальцем в небо, необязательно иметь хорошее, да хоть какое зрение. Да и для меня с этим делом больших проблем нет, это ведь для меня привычно. И я тыкнул, сопроводив своё действие громким выкриком: Вот оно моё форменное безобразие!
И что удивительно и отчасти страшно, то его не только услышали, но и скажу больше, я на него получил свой соответствующий ответ.
– Ты это в кого там тычешь, козёл! – кто-то грозно и так тревожно для меня это произнёс в ответ, что я оглох на второе ухо, а судя по тому, что рядом со мной за столом, теперь моих корешей не наблюдалось, то их скорей всего сквозняком раздавшихся слов в один момент вынесло вон из кафе или в туалет. И теперь мне стал понятен хитрый замысел Серого, посмеяться надо мной за мой же счёт, что между тем не отменяло того, что теперь мне придётся одному отдуваться за всех перед …А вот перед кем, то этого я по причине того, что мои глаза были далеки до прояснения, то этого я пока не мог видеть. Что однозначно не могло меня устроить, и я срочно принялся протирать свои глаза. На что сразу же следует своё нелицеприятное замечание: «Три не три, а себя в них не увидишь!», – вызвавшее смех радости и удовольствия среди образовавшегося скопления посетителей у стойки раздачи и, конечно, пострадавшего от моих действий менеджера, за то, что зло в моём лице было, наконец, отомщено.
И если насчёт прозвучавшего в мой адрес утверждения, то при данных обстоятельствах с этим точно не поспоришь, чего я и не собирался делать, всё же это не единственное, что меня озадачило, и хорошо, что этого не заметила обладательница этого звучного голоса. А дело в том, что я проявил слишком большое усердие в трении своих глаз, и теперь с трудом различал окружающую действительность. Ну а когда человек с трудом распознаёт окружающее, но при этом он пытается это сделать, то это всегда очень заметно со стороны. И такое моё усердие в плане разглядеть того, кто посмел меня осмеять, сразу же было отмечено противной стороной, и я тут же получил в свой адрес новую порцию язвительных замечаний.
– И что он таким образом демонстрирует? – задался вопросом всё тот же голос. И сразу же сам себе ответил. – А то, что он нас в упор не видит. – Но с этим предположением придирчивого голоса совершенно не согласен вдруг осмелевший и в край обнаглевший старший менеджер, решивший презентовать себя в качестве весёлого парня. – А может он не доверяет своему, да и вообще зрению, – видимость часто обманчива, – и больше полагается на нюх. Видите, как он принюхивается.– И все, и даже как мне показалось и я, стали приглядываться ко мне. А я ведь тем временем и в самом деле, как это делают люди не облечённые хорошим зрением, прищурился и, вытянув вперёд свой нос, попытался рассмотреть ту, кто мне всё это кричал, а не как все подумали, принюхивался.
И пока все веселились и посмеивались над этой остроумной шуткой в край заборзевшего менеджера, я сумел-таки понять, кто была той, кто всё это мне говорил – она единственная не смеялась над этой не смешной шуткой и главное, надо мной. И я уже было хотел простить этого недальновидного менеджера, готового ради минутной славы, на радость толпы на такую плоскость отношений с таким высокоинтеллектуальным жанром искусства, как юмор, ведь я нашёл то, что искал, но последующие события, с выходом из толпы определённо самозванки, а не той, кого я столько искал и на кого я, скорей всего и указал (только эта неуверенность и надежда на то, что самозванка действовала по поручению понятно кого, позволило случиться тому, что случилось), взяв меня в оборот, отложили до будущих времён решение любого рода вопросов, которых столько возникло за этот короткий промежуток времени.
И вот отделившаяся фигура прямиком идёт по направлению моего стола и меня это, не буду скрывать, начинает пугать, и постепенно, с каждым своим шагом вдавливая в стул. И, наверное, будь она дальновидней, и подойти сразу ко мне и просто скажи: «Оп-па!», – то мне бы этого одного хватило, чтобы через спинку стула перелететь через себя. Но эта дама выбрала для себя другой путь, приведший её прямиком на стоящий напротив меня стул. А это, не знаю почему, вдохновило меня и вернуло самообладание. Да к тому же эта грузно садящаяся на стул дама – я ещё не мог опираться на своё зрение, оно ещё не восстановилось, и я видел лишь смутные очертания собеседницы – сама того не подозревая, совершила грубую ошибку, указав мне на мою неполноценность.
– Что смотришь, не нравится моя задница или что? – совсем незнакомым для меня голосом (так мне кажется), громогласно, что было не обязательно по причине подошедших вслед за ней к столу и вставших за её спиной зевак, заявляет эта моя собеседница, таким образом решив узнать мои вкусы и заодно проверить мою толерантность по отношению к заявленному ею предмету интерьера её тела. Ну, а такие заявки на свою исключительность, на которой настаивает её широкоформатный задний предмет интерьера, не в новинку слышать мне. Ведь эта обозначенная моей собеседницей тема для обсуждения, всегда в тренде, и близка не только самим обладательницам таких достоинств и для тех любителей, для которых они и отращиваются, но и может послужить хорошим подспорьем для кандидатов наук, чтобы написать докторскую.
И если уж быть до конца честным, то тут места для шуток нет. И все те сомнения и волнения, которые претерпевают при внимательном взгляде на себя сзади все эти носительницы этих привлекающих внимание задних интерьеров (а каждый субъект женского права наделён этим грехом в той или иной степени), несомненно возникают не на пустом месте и значит, имеют право для своего рассмотрения, хотя бы у психологов, если на пластических хирургов нет средств. И их понять можно. Ведь ту грань, которая отделяет настоящее совершенство от перехода в бесформенное и даже форменное безобразие, так и не удалось обнаружить».
– Но я что-то отвлёкся, – сказал рассказчик, провожая взглядом находящийся в свободном зрительном доступе у одной дамы подобный задний интерьер. После же того как Алекс вспоминает, что действительно отклонился от темы, то он возвращается к своим слушателям и продолжает свой рассказ:
«– Я бы хотел заметить, – для устойчивости себя, облокотившись на спинку стула, обратился я к ней, – что если наши отношения сложатся в плюс (я минус и вы полный минус) – эта оговорка, судя по ответному ёрзанию стула, достигла своей цели (здесь я во время своей минусовой оговорки сложил указательные пальцы своих рук в плюс). – То не тебе, а именно мне придётся ежевременно взирать на грузное перемещение твоего зада перед собой. И чтобы суметь перенести все эти тяжёлые тяготы и невзгоды, то нужно иметь незаурядное чувство юмора или же наплевательский характер. Ну а так как я ещё нахожусь в поиске и не отдал предпочтения ни одному из существующих состояний взаимоотношений с окружающим миром, то попрошу вас не испытывать на мне вашу силу тяжести, которую вы маскируете под своим моральным превосходством, и поживее унести свою жопу отсюда, со всех ваших ног». – И на этом кульминационном моменте, где рассказчик, повысив до документальности и красочности своего рассказа голос, и тем самым вовлёк своих слушателей в происходящее – они даже на одно мгновение ощутили себя на месте всех этих событий за спиной той его широкозадой собеседницы – он берёт и обрывает свой рассказ. Чем ещё больше потрясает застывших в одном положении слушателей.
Но рассказчик замолчал не для того чтобы погрузиться носом в свой кофе (ну и для этого тоже), а для того чтобы как следует воздать своим нетерпеливым слушателям за их грехи – их страсть к любопытству и его следствию, нетерпеливости.
И, конечно, его спутники не выдержали и начали терзаться в нетерпении, теребя подошвы свои туфлей об мостовую, что, в конечном счёте, привело к своему вопросу. – Ну и что было дальше? Рассказывай, не томи. – Нервно вопросил первый спутник рассказчика.
– Она врезала тебе или ты опять соврёшь, заявив, что она чуть не подавилась чипсами и тут же ушла лопаться от возмущения в туалет. – А вот эти передёргивания второго спутника, где он недвусмысленно намекал о недостоверности озвученных сведений рассказчиком, да ещё в таком тоне, конечно, кого хочешь, выведет из себя.
И рассказчик от такой наглости второго спутник, а может оттого, что он хлебнул лишнего из стаканчика, поперхнулся и начал закашливаться. А это был верный знак, указывающий на то, что он что-то определенно скрывал от своих слушателей – так мстительно решили за рассказчика его спутники. Но только Алекс пришёл в себя, то он в одну фразу срезал своих придирал-слушателей.
– Она попросила у меня мой телефон. – Заявляет Алекс, повергая слушателей в немое изумление и шок. И пока длится эта немая пауза, Алекс, наслаждаясь видами их лицевого недоразумения, может спокойно глотнуть кофе. Но вот наиболее придирчивый второй спутник Алекса, Гера, приходит в себя и, пытаясь выдавить из себя улыбку, делает своё предположение насчёт этого поступка его собеседницы (если, конечно, оно имело место быть). – В качестве компенсации за твою дерзость?
– Да нет. – Как-то подчёркнуто простодушно отвечает Алекс, что видимо должно убедить его слушателей в том, что он ни капельки не приукрасил свой рассказ, и он от и до достоверен. И его слушатели уже готовы были ему на слово поверить, но как верно кем-то подмечено, истина кроется в деталях и последовавший детализированный рассказ Алекса, подтвердил верность этой истины.
– Она попросила мой номер телефона, чтобы связаться со мной. («А вот и начались оговорки! – язвительно усмехнулся Гера») Но это случилось чуть позже. А так вначале, сразу после моих достаточно оскорбительных слов, она от прилива в голову крови раскраснелась (так мне показалось) и теперь мне уже было можно опасаться того, что она сейчас взорвётся (сразу она на меня не кинулась скорей всего потому, что мой необычный вид мутного типа, уставившегося в одну точку, определённо всех пугал) или лопнет от возмущения, а тогда всем достанется. И я, понимая, что мне по большому счёту терять больше нечего, предупредительно заявляю:
«Ты имеешь полное право, как тебе угодно реагировать в ответ, но знай, я не буду в ответ злорадно надсмехаться над тобой, объясняя твою ответную реакцию твоей умственной платёжеспособностью, способной только руганью расплатиться в ответ. Ведь матерная ругань и ответная злоба, это то единственное, что ты имеешь при себе, своего рода твой наличный капитал, которым ты расплачиваешься с окружающим миром. И в результате всего этого, ты и получаешь в ответ то, что имеешь». – И здесь я видимо нащупал своим зрением верное направление взгляда, что и позволило мне сквозь бесформенность очертания моей собеседницы увидеть ту самую девушку, которая изначально привлекла моё внимание. И сейчас трудно сказать, да и тогда тоже, где она на самом деле находилась – на месте моей собеседницы, за её спиной или где-то рядом – но это тогда было для меня уже неважно, раз я её видел перед собой. Правда вскоре я понял – мне это всё-таки важно. – С нескрываемой душевной тяжестью проговорил это замечание Алекс.
Но слушателям не до переживаний рассказчика, они до крайней степени эгоистичны и сами хотят переживать, но только за героя рассказа, а не за самого рассказчика, если даже он сам герой рассказа. И самый язвительный слушатель, Гера, боясь как бы Алекс, запереживавшись, не надумал оставить их без самого сладкого, концовки, начинает его подгонять. – Ну так что она тебе ответила? – спросил его Гера.
– Ответила? – ещё находясь на своей задумчивой волне, переспросил Алекс скорей себя, чем Геру, и тут же монотонным голосом продолжил свой рассказ: «Она вдруг окончательно переменилась во всём своём выражении себя и в голосе – он теперь шёл напрямую от неё, а не как до этого, будучи каким-то отражением пространственного эха, издалека – и как мне показалось, чуточку наклонилась в мою сторону и сказала. – Дай только время.
Ну а я, оседлав в себе самоуверенность, уже не могу остановиться, и с долей цинизма ей заявляю.– Если тебе всей твоей предыдущей жизни не хватило, чтобы сделать то, для чего ты сейчас время просишь …А сколько ты, кстати, просишь? – Пару месяцев. – Звучит её ответ.– То разве эти дополнительные два месяца, что-то изменят? – Здесь я, посчитав, что разговор на этом может быть завершён, собрался было прикорнуть у себя на груди, – а я ведь даже не задумался над тем, для чего ей понадобились эти два месяца, – но тут она делает попытку выпросить у меня это время и я, подавляемый непременным желанием прикорнуть, соглашаюсь с ней и диктую ей номер своего телефона для дальнейшего поддержания связи. После чего меня накрывает сон, и я отключаюсь». – На этом месте Алекс замолкает, и как его слушателям кажется, совсем не потому, что его рассказ на этом завершён, – ими подспудно чувствуется недосказанность в его рассказе, – а потому, что он из той тщеславной вредности, которая свойственна всем рассказчикам, знающим несколько больше, нежели слушатели, решил кульминационно напрячь их.
И спутники Алекса в очередной раз ничего с собой не могут поделать и бурно реагируют на это его выводящее их себя умолчание. – Вот только не говори нам, что ты утром проснулся у себя в постели и понял, что всё это тебе приснилось. – С долей злобы, яростно отреагировал Гера. – Это как минимум нечестно по отношению к нам, доверившимся тебе слушателям и, вообще, это настоящая спекуляция доверием, которая говорит только об одном – твоей умственной пресности, не способной на воображение.
И хотя за такие слова Геры, его и прибить мало, Алекс удержался от такого наплыва чувств, а решив его по-другому помучить, начинает оправдывать его самые страшные ожидания. – А что я могу поделать, кроме разве что врать, если всё так и было. – Без тени улыбки, серьёзно проговорил Алекс. – Я проснулся у себя дома в постели, но только под вечер, и понял, что всё то, что со мной случилось, это мне приснилось. – Здесь Алекс делает трагическую для слушателей паузу и когда те уже готовы больше ни одному его слову не верить, а для этого они больше его никогда не будут слушать, как он своим дополнением возвращает к жизни свой рассказ.
– Но так я только в самом начале подумал. – Алекс только это сказал, как его слушатели вновь возвращают своё внимание к нему и, ещё до конца не веря ему, пытаются разглядеть на его лице следы лукавства. Но там вроде бы ничего такого нет, а может он просто отличный лицедей, и они решают, что раз он уже столько времени у них отнял своим рассказом, то они, так и быть, дадут ему ещё немного времени, чтобы оправдаться перед ними. «Так вот что всё это значило! – осенённой этой невразумительной догадкой, ахнул про себя Гера, всегда умеющий о чём-то таком малопонятном догадаться».
– И как вскоре выяснилось, то всё это на самом деле со мной случилось, и договорённость с той …надеюсь, что с той девушкой, о ком я думаю, была на самом деле. – На задумчивой ноте закончил своё предложение Алекс. И, наверное, сейчас бы между ним и его спутниками в очередной раз возникло бы недопонимание, если бы он своим взглядом не натолкнулся на что-то такое, что оно привлеча его внимание, остановило его на месте (пора бы уже упомянуть, что они на месте не стояли, а двигались по мостовой туда, куда всех вёл Алекс). И, конечно, такая спонтанность его поведения, заставившая его товарищей споткнуться о свои ноги и остановиться вслед за ним, вызвала у них требовательные вопросы.
– Что опять? – возмутился самый возмутительный из всей компании, после Алекса тип, Гера.
– А то, что сегодня как раз истёк двухмесячный срок с того самого дня. – Сказал Алекс и, кивнув головой в сторону следующего на их пути здания, добавил. – А вон то самое кафе, где мы должны с ней встретиться. – Что в одно мгновение переводит взгляды его товарищей по направлению его взгляда, после чего они убеждаются в том, что, судя по вывеске, там на самом деле находится что-то типа кафе, и уже с этим знанием возвращаются к Алексу, чтобы начать выражать сомнения в достоверности его рассказа (понятно, что из зависти) – а его показная бледность, принимается ими за игру света или же за игру его лицедейства.
– А я знаешь, теперь понял, к чему ты ведёшь весь свой рассказ. – С выражением бесспорной убедительности заявил Гера. – Ты как всегда нас разыгрываешь, и это всё специально придумал, чтобы придать самому банальному знакомству со своей новой подружкой, с которой ты нас сейчас там, в кафе познакомишь, ореол романтизма.
На что Алекс, что удивительно, не пытается умаслить этого язву Геру или как-нибудь начать юлить, а он напрямую ему заявляет. – Может и так, но вы никогда, даже несмотря на моё признание, об этом не узнаете. Ну, а чтобы вас заинтриговать, то если хотите, то я могу представить доказательства того, что эта встреча была.
– Какие? – в один голос спросили Алекса его собеседники и тем самым обрубили для себя все пути отхода – теперь они не могли воротить нос, ссылаясь на то, что им это не интересно.
– СМС, которыми мы с ней обменивались. – Простодушно сказал Алекс, доставая из кармана телефон. Чем вызвал перенаправление внимания его товарищей на телефон. Что вызывает у Алекса улыбку и он язвительно делает им замечание. – Не думаете же вы, что я такой подлец, и раскрою вам переписку с Алисой.
– Так её зовут Алиса? – пропустив мимо ушей сделанные Алексом предположения о том, что он подлец (а кто же ещё), Гера так интригующе вопросил. И видимо так произнесённое Герой имя Алиса понравилось Алексу, что он так и быть, решил, что раз его товарищей ни в чём не переубедить, то и не имеет смысла переубеждать, а значит, можно им показать часть переписки, чтобы убедить их хотя бы в том, что своим глазам иногда надо верить. К тому же его никто за язык не тянул и он сам брякнул о наличие такого рода доказательств.
Так что Алексу ничего не остаётся делать, как в окружении дружеских локтей своих товарищей, которые в виду конфиденциальности предоставляемой информации, решили встать к ней поближе, чтобы ничего не упустить из виду, взять и включить свой телефон и начать там искать историю своей переписки с этой Алисой. А ведь Алекс при этом, так ничего и не сказал о том, как он узнал, что его собеседницу зовут именно Алисой, и об этом немедленно захотелось его спросить Гере. Но Алекс своими последующими действиями предваряет этот его вопрос, давая на него всё объясняющий ответ.
– Вот её первое сообщение. – Пододвигая экран телефона к любопытствующим лицам своих товарищей, комментирует свои действия Алекс.– Сразу обращаю ваше внимание на дату отправки сообщения. Где вы путём не сложных расчётов поймёте, что оно было отправлено мне ровно два месяца назад. – Но его спутники даже не утруждаются его слушать, перед их стоит сообщение: «Это Алиса. Ты ещё не передумал?», – и это почему-то чрезвычайно их взволновало – а ведь они на дню по сотне сообщений получают и что странно, при этом ничего такого волнительного не испытывают.
– И что ты ей ответил? – вдруг проявляет нетерпение, больше слушающий и молчавший, первый его спутник по имени …по очень странному имени… по очень, очень странному имени, Я. Оттого, наверное, к нему редко кто обращался по имени и вообще, кто его знал (да и таких по большому счёту и не было – а пойди разберись, кто он такой, когда с ним и к нему так сложно обращаться; в общем, мутный и чёрт его знает, что за тип, и как он вообще здесь объявился – вечно этот Гера кого-то неоднозначного, хотя в данном случае более чем, приводит), старались не упоминать его в своих разговорах, а то ещё не так неэгоистично о них подумают.
А вы только представьте, а лучше поставьте себя на место рассказчика, решившего огорошить вас интереснейшей историей, которая приключилась с вами и этим Я, о котором до этого момента никто из слушателей ничего не слышал.
И не успеваете вы даже начать своё изложение этой увлекательнейшей истории: «Иду значит я вместе с Я…», – как вас тут же перебивают ничего не понимающие слушатели, уже подспудно начинающие подозревать вас, если не в слабоумии, то как минимум с эгоистичным оттенком забывчивости. Мол, мы всегда за вами что-то подобное, с перетягиванием одеяла на себя, замечали, а сейчас это становится больно уж видно.