Письмо ни от кого

Глава 1
«Белая стрела»

С Петром Курочкиным я учился на одном курсе Омской высшей школы милиции. После окончания школы мы не виделись почти шесть лет. Осенью этого года Петр приехал к нам в город в командировку. Закончив с делами, он нашел меня, мы встретились, посидели, поговорили, вспомнили курсантские годы. Разговор о «Белой стреле» завел я. Курочкин не хотел говорить на эту тему, но я был настойчив.

– Петя! – наседал я. – Ты что думаешь, что я разучился язык за зубами держать? Я друзей не предаю. Если ты состоишь в «Белой стреле», то от меня об этом ни одна живая душа не узнает.

– Нигде я не состою! – возмутился приятель.

– Если ты не при делах, то давай, рассказывай! У нас «Белой стрелы» нет. А у вас, в Новосибирске, она, говорят, третий год действует, город от бандитов очищает.

– Нет у нас никакой «Белой стрелы»! – упорствовал Курочкин. – Вспомни 1986 год, сколько тогда слухов было про «Черный эскадрон»? Ну и где он? Болтовня одна.

– Петя, что ты равняешь «Черный эскадрон» и «Белую стрелу»! – неподдельно возмутился я. – «Черный эскадрон» – это изначально полулегальная полицейская организация для расправы над неугодными лидерами профсоюзного и общественного движения. Убийство уголовников для «Черного эскадрона» – это побочная задача. У нас в стране такую организацию не создашь. В Бразилии можно, в Аргентине можно, у нас – нет. Скажу тебе мое личное мнение: когда в 1986 году в журнале «Советская милиция» напечатали повесть «Черный эскадрон», я подумал, что эта публикация – предупреждение для зарвавшихся либералов. Мол, ребята, у нас, конечно, не Латинская Америка, но если понадобится, управу мы на вас быстро найдем, и никакая гласность вам не поможет. «Белая стрела» – это совсем другое дело! Это кустарщина, самодеятельность. В любом райотделе можно такую шайку сколотить.

Он еще немного поупрямился и сдался.

– У нас разговоры о «Белой стреле» пошли с прошлого года, – начал Курочкин. – Поговаривали, что есть подпольная милицейская организация – она уничтожает преступников, которым удалось уйти от возмездия. Никаких конкретных примеров не было, так, болтовня одна, слухи, кухонные разговоры. Сам посуди, кто поверит, что ради восстановления справедливости какие-то менты под расстрельную статью пойдут? Убивать бандитов без суда и следствия – дело благородное, только никто лично не захочет руки кровью марать. Одно дело в горячке сказать: «Я бы убил его!» и совсем другое – нажать на курок.

– Согласен! Слово и дело – разные вещи.

– Слушай дальше! Работал у нас в отделе один опер, я буду называть его Василий, а как его на самом деле звали – неважно. Был Василий парень так себе, ничем не приметный, но исполнительный, трудолюбивый. Звание у него – капитан, возраст – тридцать лет. В этом году, в январе, поздним вечером жена Василия с малолетней дочкой возвращались домой. Время суток – темное, дорога скользкая, идет легкий снежок. На переходе через Красный проспект жену и дочку насмерть сбивает автомобиль «Волга». За рулем «Волги» пацан, студент третьего курса университета. Машина принадлежит его папаше, которого я буду называть Яковом. Этот папаша – очень влиятельный в Новосибирске человек. Когда-то он работал в обкоме партии, потом перешел на профсоюзную работу. Словом, папа Яков знал в городе всех нужных людей.

Началось следствие. Установили: автомобиль летел по проспекту с максимальной скоростью, у потерпевших не было никаких шансов успеть отскочить с проезжей части. Вина водителя – стопроцентная. Свидетели происшествия есть, заключение автотехнической экспертизы есть.

Вася наш после гибели семьи впал в депрессию и стал подумывать о самоубийстве. Представь: была семья, по вечерам дочка смеялась, рассказывала, как у нее в детском саду дела, и ни осталось ничего – два гроба, два могильных креста. Мы его всем райотделом выхаживали, антидепрессанты по блату доставали, неделями разрешали на работе не появляться. К лету он кое-как очухался, стал на человека похож.

В первых числах июня Васю вызывает прокурор и говорит, что уголовное дело по факту гибели его семьи прекращено за отсутствием в действиях водителя состава преступления. Вася на дыбы: «Как это прекращено? А экспертиза? А свидетели?» Прокурор показывает ему заключение экспертизы, а оно уже переписано и циферки в нем стоят совсем другие. Не виноват водитель! Не имел технической возможности остановить транспортное средство. Вася: «А свидетели?» Прокурор усмехается: «Какие свидетели? Это те прохожие, что у обочины стояли? Они как скорость автомобиля определили, на глазок? Или у каждого специальный прибор с собой был?» Вася понял, что ему никогда правды не добиться, и запил по-черному. Папа Яков после прекращения дела отправил сына в Москву, в другом вузе учиться. На этом первая часть действия закончена. Все, больше в этой драме никаких событий нет.

Часть вторая. В конце августа папа Яков, Алиса Попова и жена Якова поехали к друзьям на дачу. Пару слов об Алисе. Волосы у нее черные густые – настоящая львиная грива до плеч. Ростом она примерно метр восемьдесят, не баскетболистка, но дылда – будь здоров! Грудь у Алисы – как у голливудской звезды – два футбольных мяча из-под декольте наружу просятся. Попа дельная, округлая, бедра покатые, живот плоский, ноги длинные. Представил, какая она? Все в Алисе хорошо, но черты лица грубоватые: нос крупный, рот большой, как у Красной Шапочки. Словом, девица – на любителя. Я бы с такой кобылой даже связываться не стал. У меня ни сил, ни денег, ни желания нет такую лошадь объезжать, а кому-то она очень даже нравится. Поговаривают, в постели Алиса такие штучки вытворяет – ни в одной Камасутре не прочитаешь. Чем по жизни она занимается, никто толком не знает, но в лучших новосибирских кабаках для нее всегда местечко зарезервировано.

Что-то я немного отвлекся, но это – в тему. Так вот, поехали они на пикник. Потом, когда следствие началось, мы стали интересоваться: «Алиса Попова с вами в качестве кого поехала?» Жена Якова отвечает: «Она знакомая моего мужа». Ей, значит, Алиса не знакомая и не подруга, а если с мужем – то ничего, все нормально. Новый тип семейных отношений – временный легальный треугольник. Перестройка! Новое мышление. Долой разборки с любовницами! Если муж с Алисой развлекается, так хоть перед знакомыми стыдно не будет. Алиса – девушка яркая, с первым встречным в постель не ляжет.

Опять я не туда! Все, теперь – к делу. На даче собралось гостей человек десять. Пожарили шашлычок, выпили коньячку, сплясали под магнитофон, устали, прилегли в доме отдохнуть. Яков не устал. Они с Алисой пошли в лесок прогуляться. Лес на даче начинается прямо за забором. Открыл калитку с заднего двора – вот тебе – сосенки стоят. Прошло минут десять, и на всю округу раздается истошный вопль Поповой. Гости – ноги в руки и за ними. Прибегают на полянку в лесу возле дачи и видят такую картину: по траве в истерике катается Алиса, а Яков лежит на спине, раскинув руки. Из глаза у него торчит… длинная стрела с белым оперением.

Началось следствие. Попова рассказывает, что они шли по тропинке в лес – она впереди, а Яков немного сзади. Вышли на полянку, и – чпок! Она обернулась – у Якова из глаза стрела торчит. Кто стрелял и откуда, она не видела. Следов стрелка в кустах нет. Орудия преступления нет, других стрел нет. Провели экспертизу. И баллистики, и судебные медики в один голос говорят: могли стрелу из спортивного лука выпустить, а могли руками в глаз воткнуть. Прокурор, дружок Якова, хотел сгоряча закрыть Алису, но это же порожняк! Приехала она на дачу без стрелы, как уходили они в лес, все видели. Слов нет, такая здоровенная кобыла могла, конечно, мужику внезапно в глаз стрелу воткнуть, но зачем? Мотива нет. На этом все. Вторая часть окончена.

– Стрела была заводская или самодельная? – полюбопытствовал я.

– Стрелу изготовил, по всей видимости, лучник-профессионал. Наконечник у нее заточен так, что если стрела войдет в тело, то вытащить ее обратно можно только вместе с мясом. Оперение самодельное, но это ни о чем не говорит. С близкой дистанции стрела будет лететь уверенно, без отклонений.

– Ерунда! – усомнился я. – Ты в детстве из лука стрелял? Помнится, играли мы в индейцев: дротики метали, из самодельных луков стреляли… Попасть человеку стрелой в глаз? Да на всю страну таких стрелков – не больше сотни найдется. Наверняка все спортсмены на виду. Скорее всего, дело было так: вышел Яков на полянку, к нему подошли убийцы и воткнули стрелу в глаз, а любовнице его сказали: «Слово лишнее ляпнешь – мы и тебе глазки такой же стрелой выколем, будешь до самой смерти вспоминать, как в зеркало смотрелась».

– Алису Попову «кололи» и так, и эдак, даже трое суток в ИВС продержали – все без толку. Она твердо стояла на своем: никого не видела, ничего не знаю!

– Значит, серьезные ребята им на поляне повстречались. Поповой сколько лет? Двадцать пять? Я бы на ее месте тоже зрение поберег.

– Третью часть рассказывать? – с коварной усмешкой спросил приятель.

– Еще и третья часть есть?! – воскликнул я. – Давай, конечно! Как я понимаю, после стрелы с белым оперением слухи об организации мстителей только укрепились?

– Слухи остались слухами, но в самом начале сентября у нас произошло еще одно убийство. Потом, с интервалом через день, еще два. В первом случае орудием убийства была самодельная стрела с белым оперением. Во втором – стрела. В третьем – человеку голову гантелью проломили. Стали разбираться и выяснили, что все убитые когда-то ушли от ответственности перед законом. Ну, как, круто?

– Давай дальше, не отвлекайся!

– В первом случае мы быстро разобрались с механизмом убийства: потерпевшего сзади схватили за руки, обездвижили и воткнули стрелу в глаз. Стрела изготовлена из оконного штапика, перышки птичьи. Такой стрелой только в щит во дворе дома стрелять: летит она, куда бог пошлет, убойной силы – никакой. Второго потерпевшего прихлопнули стрелой из арматуры.

– Это как? – удивился я, представив летящий в цель рифленый металлический прут.

– Очень просто. Потерпевшего уложили на землю и вогнали ему длинную заточенную арматурину прямо в сердце. Как вампира колом пришпилили. Чтобы провести параллель со стрелой, на конец арматуры примотали изолентой белые перышки.

– А с третьим? Его же гантелью убили?

– В третьем случае никаких стрел не было. На трупе нашли записку, написанную печатными буквами: «Белая стрела». Вот тут-то слухи о тайной организации мстителей и обрели силу достоверной правды! Если со стрелами все как-то мутно, натянуто, то против записки не попрешь! Убили подонка и подписались: «Белая стрела».

– В чем последнего потерпевшего обвиняли?

– Надругался над третьеклассницей. В лифте подкараулил, нажал кнопку «стоп»… Свидетелей нет, девчонка в шоке, толком ничего рассказать не может. Папаня у нее наш, мент. На момент убийства имеет крепкое алиби.

– А что с Василием? Его проверяли? – в задумчивости спросил я.

– Вася на момент убийства Якова был в глубоком запое. От греха подальше его из органов уволили, но не в этом суть! Понятно, что за свою семью убить обидчика – святое дело! Но зачем Василию убивать остальных троих, о которых он даже никогда раньше не слышал? Откуда бы он о них узнал? Одному человеку это не под силу.

– Веселые дела у вас творятся, ничего не скажешь!

– Не то слово! Второй месяц на казарменном положении живем, ждем, кого следующего прихлопнут. Никто не сомневается, что список в «Белой стреле» на последнем насильнике не заканчивается.

– Что народ говорит?

– Народ ликует! Всем бандитский беспредел надоел. Все понимают, что надо что-то делать, а что именно – никто не знает. Вы как после усиления прокурорского надзора себя чувствуете?

– Лишний раз боимся преступникам слово грубое сказать.

– Как прокуроры?

– Охотятся на нас. Чем им еще заниматься, не с преступностью же бороться.

– У нас – то же самое. Пассивность правоохранительной системы всегда порождает народное негодование. Вспомни, как появилась советская милиция? Рабочие Петрограда взяли в руки винтовки, примкнули трехгранные штыки и пошли патрулировать улицы города. Кого-то из бандитов они пристрелили, кого-то штыками закололи, и все – навели порядок! Очистили колыбель революции от преступного элемента. Сейчас бы вернуться в то славное время и отменить гуманизм, да только кто это делать будет? Вот и ликует народ, узнав об очередном убийстве. Даю тебе гарантию – ни один порядочный человек о «Белой стреле» не донесет. Соседи линчуют.

– У вас про военный переворот говорят?

– Все его ждут! Порядок же когда-то надо наводить. Как захватят вояки власть, так мы всех отморозков по городу отловим и на мосту через Обь вздернем.

Ночевал Петр у меня. Наутро, собираясь домой, он, как бы между делом, спросил:

– Андрюха, если бы тебе предложили вступить в «Белую стрелу», ты бы согласился?

– Нет. Если жизнь прижмет, я буду действовать один. Никаким организациям я не верю.

Глава 2
Взрыв в кафе

С первых дней Советской власти локомотивом развития Советского Союза был оборонно-промышленный комплекс, выпускавший самые современные виды вооружения. Население СССР снабжалось по остаточному принципу: все, что не шло на нужды армии и ВПК, трансформировалось в товары народного потребления. До перестройки такая модель экономического развития работала, но с наступлением эпохи гласности все пошло не так, как задумывали архитекторы нового мышления. Прозревший от разоблачительных газетно-журнальных публикаций народ возроптал: «Зачем нам тысячи танков и ракет, если в магазинах шаром покати? Мы хотим жить как в странах Запада. Хватит над нами экспериментировать, пора подумать о повышении уровня благосостояния трудящихся».

В правительстве решили, что доводить народ до отчаяния не стоит, и в ноябре 1986 года разрешили каждому советскому гражданину в свободное от основной работы время заниматься индивидуальной трудовой деятельностью. На практике это означало легализацию частного извоза и репетиторства, другие виды экономической деятельности просто не вписывались в установленные правительством рамки. Экономического эффекта предложенные новшества не принесли, и тогда правительство пошло дальше: в стране разрешили создание кооперативов по производству товаров народного потребления. Закон «О кооперации» был изначально мертворожденным, в нем запрещалось использование наемного труда и свободный сбыт произведенных товаров. Все, что ремесленник-кооператор сделал своими руками, он должен был реализовывать не на рынке, а через сеть государственных комиссионных магазинов. В мае 1988 года руководство СССР пришло к выводу, что с социализмом пора кончать, и населению разрешили создавать кооперативы для осуществления любой экономической деятельности, не запрещенной законом.

Для большинства советских граждан «кооперативное движение» было пустым звуком. Чтобы создать кооператив, требовался первоначальный капитал, а его-то у обычных тружеников не было. Как можно открыть авторемонтную мастерскую, если у тебя в карманах ветер гуляет? На какие шиши закупать запчасти и оборудование, если всех сбережений в семье едва хватит на покупку импортного домкрата?

Но были в стране люди, которые нашли необходимые средства и разумно распорядились ими. Одним из пионеров кооперативного движения в нашем городе был Евгений Викторович Ковалик, бывший инструктор Заводского райкома партии. Не выходя из КПСС, Ковалик уволился из райкома и организовал кооператив «Встреча». Первым его приобретением было пустующее здание областной конторы «Заготзерно», занимавшейся закупкой сельскохозяйственной продукции в совхозах и колхозах. С наступлением новых рыночных отношений селяне стали сами реализовывать свою продукцию, и необходимость в посреднической организации отпала. К сентябрю 1988 года сотрудников «Заготзерна» перевели в аппарат еще держащегося на плаву «Облпотребсоюза», а помещение конторы сдали в аренду кооператорам.

За месяц Ковалик изменил бывшую пыльную контору до неузнаваемости. На первом этаже он открыл небольшое уютное кафе, второй этаж отвел под видеосалон и кабинеты членов правления кооператива.

Кафе, названное «Встреча», было рассчитано на сорок четыре посадочных места. Условно его внутреннюю планировку можно было разделить на четыре зоны: холл с гардеробной, обеденный зал, бар и кухня с подсобными помещениями. В холле в течение рабочего дня дежурил гардеробщик, он же выполнял обязанности швейцара и при необходимости вышибалы. Обеденный зал в горизонтальной проекции был похож на плоскую электрическую батарейку «Планета» с отогнутыми усиками. Торцом «батарейка» примыкала к гардеробной, между ее усиками располагался бар. Всю центральную часть обеденного зала занимали поставленные в два ряда восемь четырехместных столов. В нишах-усиках, именуемых «кабинками», было по одному шестиместному столу. Места в них считались самыми престижными, и занять их можно было только с личного разрешения Ковалика. Как правило, состоятельные гости заранее согласовывали с Евгением Викторовичем свой визит, и он резервировал для них левую нишу, а правую, часов до девяти вечера, занимал сам. В самый разгар веселья, когда до закрытия заведения оставалась пара часов, в кафе появлялись особо уважаемые посетители: бандиты, спекулянты или преуспевающие кооператоры. При их появлении Ковалик освобождал свою кабинку, перемещался в бар и уже оттуда контролировал обстановку в зале.

За крохотным баром располагалась кухня. Слева от барной стойки – спуск в полуподвальное помещение с туалетами, справа – лестница на второй этаж и вход на кухню.

Обслуживающий персонал кафе состоял из восемнадцати человек, работающих через день. Одна смена – девять человек: администратор, швейцар-гардеробщик, две официантки, бармен, два повара и двое кухонных рабочих. Директор по собственной инициативе работал каждый день, а бухгалтер – только в будни.

Цены в кафе были заоблачными, а меню однообразным: три вида салатов, мясная закуска и горячее – эскалоп в панировочных сухарях с жареным картофелем, украшенный тремя маслинками. Выбор спиртных напитков был ограничен коньяком и шампанским. С собой приносить спиртное было категорически запрещено. Ужин на двоих человек обходился в среднем рублей в двадцать. На эту сумму можно было заказать по овощному салату, мясной нарезке из трех сортов тонко порезанной колбасы, горячее и двухсотграммовый графинчик коньяка на двоих. Шампанское, маслины в крохотной мисочке, кофе и мороженое для дамы могли взвинтить цену до полтинника. Естественно, при таких расценках ужин в кафе был доступен не каждому. Обычными посетителями здесь были торговцы всех мастей, базарные спекулянты, кооператоры, воры-карманники, рэкетиры, девицы легкого поведения и, как ни странно, работники советских и партийных органов. Заходили в кафе и случайные гости, решившие с шиком отметить семейное торжество или знаменательное событие.

В середине декабря 1988 года Ковалик распорядился празднично украсить кафе. В центре обеденного зала была установлена настоящая пушистая елка, на стенах развесили снежинки из фольги, елочные игрушки и блестящие нитки мишуры. Переодевать персонал в сказочных героев не стали – проведение во «Встрече» детских утренников не планировалось.

В пятницу 30 декабря, в самый канун наступающего Нового года, в левой кабинке за шестиместным столом встретились четверо мужчин. Каждого из них на входе в зал встречал лично директор заведения. После дружеского приветствия он провожал гостя к столу, интимно-заговорщицким тоном предлагая сделать заказ на напитки и блюда, которых не было в меню. По указанию Евгения Викторовича администратор кафе весь вечер не сводила с левой кабинки глаз и по первому требованию посетителей посылала к ним самую расторопную официантку. Встретившимися в кафе гостями были: заместитель председателя городского совета воинов-интернационалистов Демушкин Леонид Васильевич, самый известный в нашей области предприниматель-кооператор Шафиков Игорь Владимирович и мужчина по кличке Тихон, неформальный заместитель вора в законе Лучика. Всем им было около пятидесяти лет, дома их, за исключением Тихона, ждали жены и дети. Тихон, большую часть жизни проведший за решеткой, обзавестись семьей не мог по определению: летом следующего года его должны были короновать в воры в законе, а им иметь семью запрещено. Четвертым участником встречи был тридцатидвухлетний второй секретарь горкома ВЛКСМ Яковлев Артур Тарасович.

На входе в обеденный зал, за первым столиком с левой стороны, сели приехавшие с Демушкиным двое крепких парней с военной выправкой, место напротив них заняли два златозубых уголовника в спортивных костюмах «Адидас» – личная охрана Тихона. Подсаживать к ним посетителей администратор кафе не стала.

К восьми вечера в кафе уже не было свободных мест, незанятым оставался только стол в директорской кабинке. Публика в предпраздничный день собралась разношерстная. Вместе с привычным торгово-бандитским контингентом в зале сидели случайные посетители: две семейные пары предпенсионного возраста и группка пугливых девушек-студенток. Семейные пары, расположившиеся напротив левой кабинки, отмечали юбилей совместной жизни супругов Моханько, а студентки пришли в кафе, движимые любопытством. Им было интересно посмотреть на людей, без дрожи в руках заказывающих свежезаваренный кофе по два рубля за миниатюрную чашечку.

К девяти вечера приглушенный гул голосов и стук вилок по тарелкам сменились взрывами хохота и веселыми выкриками подвыпивших посетителей. В пять минут десятого один из охранников Тихона закурил, и тут же, как по команде, задымили за всеми столами. Небольшое помещение кафе быстро наполнилось слоями сизого дыма – вентиляция во «Встрече» работала отвратительно.

Примерно в половине десятого в зал вошел неизвестно как миновавший швейцара паренек лет тринадцати с тортиком в руках. Парнишка был без верхней одежды и головного убора. Весь наряд его составляли старенькие брюки и тонкий поношенный свитер. На некрасивом прыщавом лице подростка была прописана легкая степень дебильности – не совсем дурак, но в обычной школе учиться не сможет.

Посмотрев по сторонам, мальчишка беспрепятственно обошел елку и приблизился к левой кабинке.

– Это вам! – сказал он, протягивая торт мрачным мужчинам.

– Что за хрень ты приволок? – прорычал из дальнего угла Тихон.

Ответа будущий вор в законе не услышал. Коробка в руках паренька с оглушительным грохотом взорвалась. Взрыв был такой силы, что ударной волной голову пацана сорвало с плеч и отбросило на стол к Моханько. Увидев перед собой окровавленное человеческое лицо с выбитыми глазами, Лилия Моханько дико завизжала и забилась в истерике. Муж Лилии Алексеевны, мужчина крепкий, бывалый, брезгливо смахнул голову со стола и посмотрел на выход из обеденного зала, но никого там не увидел.

Супругам Моханько повезло: стоявший к ним спиной слабоумный паренек, как живой щит, принял на себя весь поток осколков, летящих в обеденный зал. У мужчин в левой кабинке такого щита не было. Осколками самодельной бомбы их изрешетило так, что хлещущая из продырявленных тел кровь объединилась в одну огромную лужу под столом и поползла в зал.

Оперативным дежурным по городскому УВД 30 декабря заступил опытный и хладнокровный майор Потапчук. Узнав о взрыве в кафе, он направил к «Встрече» наряд вневедомственной охраны.

– До прибытия нашей следственно-оперативной группы никого из кафе не выпускать! – приказал по рации Потапчук. – Приедет «Скорая помощь», пускай в зале раненых перевязывает. Никто – ни живой, ни мертвый – покинуть кафе не должен!

Вслед за группой вневедомственной охраны дежурный направил к кафе экипаж ГАИ и два автомобиля ППС. Буквально через десять минут после взрыва вход в кафе был блокирован. Я, Геннадий Клементьев и начальник городского уголовного розыска Малышев – мы прибыли на место происшествия около половины одиннадцатого. Меня сопровождал Далайханов Айдар, Клементьев приехал с Сергеем Матвеевым.

Выйдя из служебных «Жигулей», мы с Айдаром остановились на крыльце «Встречи», закурили.

– Сколько народу полегло? – для проформы поинтересовались мы у милиционера, охранявшего вход в кафе.

– Четверых мужиков в кабинке насмерть осколками посекло, а пацана с бомбой на куски разорвало. Мой напарник сходил посмотреть, до сих пор отойти не может. Вон он, на углу, скрюченный стоит. Я ему говорил: «На кой черт тебе эти мертвяки сдались?» Нет, поперся! Сейчас до кровавой желчи блевать будет.

– Ну что, пошли? – спросил я у Далайханова.

Он отбросил сигарету в сугроб и первым вошел в здание.