bannerbannerbanner
Название книги:

Алина

Автор:
Владимир Сонин
Алина

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Владимир Сонин
Владимир Сонин
Алина

Знаете, что главное, когда работаешь психологом?

Не принимать близко к сердцу то, с чем к тебе приходят люди: истории из жизни их самих, детей, мужей, жен, родственников, коллег по работе и связанные со всем этим душевные переживания, – и уж тем более не ввязываться во все это. Цинично, но зато правда. Пациент ушел – и забыть о нем. До следующего раза. А не получается – бросайте эту работу. Таков мой вам совет.

Поступаю ли я так же?

В детстве, помню, мой отец, который потом умер от рака легких, выкуривал по две пачки в день и только и делал, что говорил мне:

– Не кури, сынок!

После чего доставал очередную сигарету. Каждое утро он заходился кашлем минут на пять, пока не отхаркает всю желтую вязкую мокроту, скопившуюся в его бронхах. Даже когда врачи ему сказали, что болен он основательно и перспективы пожить уже никакой, думаете, он бросил? Как бы не так! Курил по-прежнему много и по-прежнему каждый раз говорил одно и то же:

– Никогда не кури, сынок!

А вот теперь и я не лучше него: советовать-то советую, а сам… Бывает по-разному. Впрочем, слушать меня или нет – решайте сами и поступайте, как хотите. В конце концов, каждый волен выбирать, как ему относиться к тем или иным вещам. Для кого-то любое дело – чистый формализм, а для кого-то – часть жизни. Для меня второе. Потому-то я и решил рассказать эту историю, иначе забыл бы сразу, как только все это случилось, – да и самой истории, скорее всего, не произошло бы.

Психология – наука странная. Да и кто такой психолог? Не тот ли, к кому приходят плакаться в жилетку и ныть о своих проблемах? К психиатру с большинством из такого добра не пойдешь. Мол, извините, доктор, но, кажется, у меня шизофрения. Каково? А вот другое ведь дело – прийти к психологу и начать вроде такого: «Знаете, я так переживаю по поводу того, что мой муж мне изменяет, но не хочу его бросать, потому что иначе с ума сойду или вообще покончу с собой, потому что я люблю его, и нужен он мне так, что аж коленки дрожат, когда о нем думаю, но вот только шляется он как последняя сволочь, и вообще я его ненавижу». Вот это случай для психолога. Давай, разбирайся, разматывай клубок хитросплетений, который сформировался в голове у этой барышни к тридцати годам. А завязываться он начал еще в детстве, когда родители ставили ее в угол за какие-то провинности или ругали какими-то словами… Ну, насчет детства – это классика, всем известная прописная истина.

Те психологи, которые просто предлагают пациенту пройти тот или иной тест и после обработки результатов дают интерпретацию с парочкой стандартных советов, конечно, выигрывают. Тут никакой привязки вообще. «У вас часто бывают поносы? Да; нет; затрудняюсь ответить». Из шести сотен вопросов двести – по сути одинаковые, только по-разному заданные. И в итоге вывод: повышенная тревожность. Да, капитан, именно так. Пациент уходит и думает потом, что с этим делать… А таких специалистов, между прочим, девяносто процентов.

На свою голову, я таким не стал, да и никогда не был. То ли Фрейд на меня так повлиял, то ли склад характера сказался, но только всегда, еще со времени обучения в институте, я в каждом случае хотел докопаться до истины. Почему Фрейд, тогда как куча ребят посовременнее есть, спросите вы. Определенно сказать не могу, но только его работы произвели на меня такое впечатление, что захотелось так же, как сыщик, копаться в недрах чужого подсознания в поисках истины, настоящей причины и, находя эту самую причину, пытаться ее изменить, облегчить или вовсе устранить страдания пациента.

Сперва институт, потом работа в казенном учреждении «Семья». Знаете, такое, куда мамочки приводят своих чад, чтобы посоветоваться по тем или иным вопросам: то в семье сложности, то никак не решат, куда поступать (хотя вряд ли тут поможет психолог, если уж честно), то с друзьями отношения не клеятся. Такая своего рода богадельня. Платили, конечно, копейки, но зато и делать почти ничего не требовалось. Клиентов было мало, случаи в большинстве своем неинтересные, и значительную часть времени я тратил на чтение книг и мечты о том, как бы открыть свое дело: хотелось чего-то более серьезного, чем прозябать здесь.

Запись от 18 марта 2016 года

– Познакомились мы в клубе. (Смеется.) Ну да, где ж еще-то.

– Например, в библиотеке…

– Ага. В библиотеке я, может, и была всего раз или два.

– Я тоже нечасто, честно говоря.

– Но уж читали вы явно больше, чем я!

– Кто знает…

– Умные люди всегда любят прибедняться. Наверняка вы прочли сотни книг по психологии, психоанализу и что там еще есть…

– Ага, о том, что сидит в головах у людей и как выуживать их секретики.

– Точно-точно… (Смеется.)

– А потому давайте продолжим выуживать ваши.

– Ой… Я даже думать об этом не хочу. Обо всем том, что произошло… И вспоминать все это.

– Но, полагаю, вы как раз за этим ко мне и пришли…

– Не знаю. Все это так сложно.

Я думаю, что она и не очень-то лукавила, когда говорила, что не знает, зачем пришла ко мне. А она часто повторяла это, когда разговор вот так поворачивался, – цеплялась за другую тему, начинала вилять туда-сюда, и уже ничто не могло вернуть ее в прежнее русло. В русло разговора по существу, призванного помочь мне докопаться до сути. До какой сути, спросите вы? В том-то и дело, что никогда не знаешь, до какой.

Если говорить о сути, то совсем неважно, в чем она состоит, главное – найти ее и определить. Но еще важнее сделать так, чтобы человек принял эту информацию и смирился с ней. Но в этом конкретном случае я с самого начала знал, что будет очень сложно даже первое – найти.

Да и потому ли она пришла? Зачем она вообще пришла? Я до сих пор задаюсь этим вопросом и не могу ответить на него однозначно. Но все же думаю, что она решила обратиться ко мне (или к кому-то другому) по совсем иным причинам. Не затем, чтобы копаться в себе.

– Ну, и что в клубе?

– В каком клубе?

– В том, где вы познакомились.

– А… Пафосный такой клуб был. Типа закрытый. Мы же тогда еще студентками были, дуры, можно сказать. Короче, казалось, что это круто.

– А это не круто?

– Я думаю, каждому свое.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что если ты – студентка из обычной семьи, совсем небогатой, то есть родители дают тебе деньги, в общем, только на проезд, заказываешь в этом клубе шампанское за десять тысяч рублей, то… то знаете, это как-то не клеится…

– Но вы заказывали?

– Да… Но я тогда не понимала…

– Может быть, это нормально, если мужчина готов платить?

– Я тоже так думала. Тогда. А теперь думаю, что так быть не должно. Не должно! (Речь ускоряется, голос дрожит.) Потому что… Потому что если кто-то платит за, сука, шампанское, то кто-то другой тоже должен будет заплатить…

(Всхлипывания, затем звук шагов, после чего голос становится более спокойным, но эмоции все еще сдерживаются с трудом.)

– Извините, мне надо идти.

(Звук захлопнувшейся двери.)

Конец записи

Тогда она ушла, и в первый момент я подумал, что больше не вернется. Однако потом понял, что она не сможет не вернуться. Другая, может быть, и смогла бы, а эта – нет. Не знаю почему, но вдруг именно так я стал думать. Начало было положено и требовалось продолжение. Ей требовалось.

Она еще сама этого не осознает, когда идет домой и проклинает эту свою затею, а между тем решение уже принято. Завтра же ее подсознание начнет зудеть: сходи еще раз, ты должна довести начатое до конца…

А сейчас она спешит по унылым улицам домой, и…

…И звуки воды под ногами – шлеп, шлеп… Идешь по асфальту, мокрому после дождя. По дороге слева едут машины, разбрызгивая из-под колес мокрую жижу, по тротуару бегут люди… И ты одна из них.

Слышишь голос.

– Ну… На что ты готова ради денег?

Смотришь на закрытую дверь и знаешь, что он там. Он намеренно ее не открывает. Ждет. Ты молчишь. Ты знаешь, что сейчас будет. Тебя это пугает и…

– Я тебя спрашиваю! – более грубо говорит голос, после чего раздается шлепок ремня по двери.

– Пошел в жопу, урод! – отвечаешь ты.

Знаешь, что именно так и надо отвечать. Такая игра. Пусть разозлится как следует.

– В жопу, говоришь?!! Сейчас!!! Готовь ее! Сейчас все будет! – раздается за дверью.

– Да ни черта не будет! – орешь ты в ответ.

– Ну все, сука, сейчас я накажу тебя!!!

– Да ты даже наказать не сможешь! – отвечаешь ты и ждешь. Это была последняя твоя фраза перед тем, как он зайдет.

– Ах ты…

Он входит в комнату, разъяренный, с ремнем в руках, хватает тебя за руку, тащит на кровать, кладет на живот, одной рукой держит за шею, другой стаскивает трусики и…

Шлеп… шлеп… Ты ощущаешь удары ремня, кричишь, ругаешь его последними словами, но… Тебе это нравится…

Такого клиента у меня еще не было. Но она – именно то, о чем мечтал бы, пожалуй, любой на моем месте. Ну действительно, какой прок от тех, кто приходит, чтобы помочь ребенку определиться с выбором профессии, или отучить его курить или драться, или еще что-то? А большинство именно с тем и приходит.

– Знаете, Саша начал курить, и мы не знаем, что с этим делать…

– А что вы уже делали?

– Отец как узнал, чуть не убил его.

– Не помогло?

– Помогло на неделю… А потом опять пришел домой, а от него куревом пахнет.

Или два раза в год позовут в военкомат на призывную комиссию; раздаешь тесты на несколько сотен вопросов, анализируешь потом результаты и делаешь один и тот же вывод: годен. Но от этого хоть какая-то польза: так или иначе, пусть и заочно, изучаешь разнообразие человеческих душ и удивляешься ему. В остальном же, по сути, – бестолковая трата времени.

В общем, это не совсем та работа, которую можно себе представить, если насмотреться фильмов о великих психиатрах, психотерапевтах, психоаналитиках и прочих подобных. Впрочем, это касается любой профессии.

 

Один мой товарищ отучился на инженера, и его работа совсем не похожа на деятельность Леонардо да Винчи, изобретавшего летательные аппараты или что-то там еще: составляет дурацкие сводки о работе какой-то установки и передает их вышестоящему. Если лет через пять он научится делать это более ловко, может быть, поднимется по карьерной лестнице на ступеньку выше. И так до следующего раза.

Другая знакомая отучилась на стоматолога и, полная энергии, начала карьеру в государственной поликлинике. Там ее ждала убогая обстановка, кабинеты на три кресла, дрянные материалы, допотопное оборудование, плохие инструменты и план на пятнадцать пациентов в день, по пятнадцать минут на каждого. Пациенты по вечерам выплевывали поставленные утром цементные пломбы, проклинали отечественную медицину и молодую докторшу, которая плохо и быстро лечит. Она же после ужина впадала в тоску, потому что уже скоро, утром, нужно было идти на работу, которая совсем не оправдала ее наивных студенческих ожиданий и которую она уже через месяц возненавидела всей душой.

Так что моя профессиональная участь после института оказалась не лучше и не хуже, чем у большинства других: я попал на преимущественно неинтересную, рутинную и не приносящего особого дохода работу. Но это меня не слишком-то расстраивало, потому что, во-первых, мною все еще владело то ощущение, которое бывает только в молодости, суть которого в том, что весь мир перед тобой и вот-вот все случится: дела стремительно пойдут в гору и ты достигнешь своих высот; а во-вторых, у меня был план. План, может быть, простой и наивный, но все же лучше, чем вообще никакого: я рассчитывал поработать здесь года два-три, так сказать, чтобы получить хоть какой-то стаж и маломальское представление о том, как работают казенные учреждения, оказывающие психологическую помощь. Затем я хотел найти работу получше, в какой-нибудь частной клинике, а после открыть собственную практику. Конечно, на это требовались деньги, но годам к тридцати я рассчитывал кое-что заработать, чтобы арендовать хотя бы кабинет. А что касается клиентов, то я надеялся, что к тому времени у меня их будет достаточно, чтобы иметь постоянную занятость и, как следствие, постоянный доход.

Но по-настоящему интересных случаев пока что было мало. И этот, о котором я рассказываю сейчас, случай с Алиной, был действительно первым таким: от него мне часто становилось не по себе, и забылся он не сразу. Вернее сказать, он и теперь не забылся, но просто перешел в такую фазу воспоминаний, когда событие можно достать из памяти без особых эмоций, еще разок изучить со всех сторон, хорошенько вспомнить детали и написать о нем книгу. Собственно, ее вы сейчас и читаете.

А когда все это происходило – каких только чувств и мыслей у меня не возникало, вплоть до того, что зря я выбрал эту профессию, может быть, надо пересмотреть свою жизнь и заняться чем-то другим. Но, слава богу, ничего такого я не сделал. Это было бы совсем глупо.

История, которую я сейчас рассказываю, на самом-то деле не слишком психологическая. То есть не о работе психолога как она есть, потому что ее-то как раз, можно сказать, и не было. Может быть, в этом и заключалась моя ошибка… Но я говорю себе (и теперь вам), что таким было ее желание. Друзья, просто друзья. И никаких психологических штучек.

Я даже привожу здесь записи некоторых наших разговоров, и хотя с точки зрения врачебной этики это выглядит не лучшим образом, но, как я уже сказал, речь не вполне о лечении или психологической помощи. Но зато так… так все же правдивее, чем пересказывать. К тому же о том, что я записываю наши беседы, она знала и делать это разрешила, а потом позволила использовать эти записи, как мне вздумается.

– Вы не против, что я буду записывать наш разговор?

Она с любопытством посмотрела на меня своими большими карими глазами, а потом опустила взгляд и ответила тихо:

– Думаю… думаю, я не против.

Что-то в этом ответе показалось мне странным – сама эта реакция, этот взгляд, эта покорность в конце, как будто преодоление… Впрочем, сейчас я рассуждаю более осознанно, зная ее достаточно близко. А тогда что-то просто мелькнуло и заставило меня объяснить подробнее:

– Я обычно делаю запись беседы, потому что потом мне проще возвращаться к некоторым моментам, чтобы все обдумывать…

Я не успел договорить.

– Я же сказала, что согласна, – перебила она таким тоном, словно давно уже решено: разговор окочен, и мне следовало это понять.

– Ну ладно, – произнес я, слегка озадаченный.

– Простите. Что-то я сегодня нервная, – сказала она. – Я понимаю, что так будет удобнее. Конечно записывайте.

…Ты заходишь в подъезд пятиэтажки, поднимаешься на третий этаж, подходишь к двери арендованной квартиры и в который раз думаешь, что еще год назад ни за что бы не поверила, что будешь жить в этой дыре. «Впрочем, не такая уж и дыра, – возражаешь сама себе, – особенно если вспомнить детство и забыть ту гадость, которая была после. Все возвращается на круги своя».

Открываешь дверь, разуваешься, ставишь туфли на маленькую обувную полку, отмечаешь про себя, что они мокрые, немного грязные и неплохо бы их почистить, но откладываешь это на потом.

– К черту, – говоришь сама себе, распрямляешься, снимаешь куртку, вешаешь ее на крючок и смотришь в зеркало.

Зеркало маленькое, с обшарпанной рамкой. Невольно думаешь, сколько разных лиц оно видело, в том числе и тех, кого уже нет в живых.

– Много их было, наверное… – говоришь ты.

А потом, словно опомнившись:

– Черт, что я несу? – И идешь на кухню.

Кухня маленькая, квадратов шесть, не больше. В углу холодильник, рядом небольшой стол, за которым разместятся максимум двое, вдоль противоположной стены раковина, плита и шкаф. Еще три шкафа висят на стене. Это все.

– Вот так и живем, – говоришь ты и наливаешь в стакан воды из фильтра-графина на столе.

Выходишь из кухни обратно в коридор и проходишь в комнату – единственную жилую комнату в квартире. У стены справа – вечно разложенный диван с неубранной смятой постелью, вдоль противоположной стены – видавший виды коричневый, под дерево, лакированный шкаф с открытой дверцей, около окна – стол со стулом. Еще один стул у дивана, и на нем куча вещей.

Ты снимаешь кофточку, затем джинсы, бросаешь на стул – сверху на то, что там уже лежит, – думаешь, что нужно будет на днях все же навести порядок.

– А еще говорят, что в холостяцких квартирах свинарник… Они просто не видели, как выглядят квартиры одиноких женщин.

Произнеся это, ты улыбаешься, снимаешь лифчик, потом трусики и швыряешь их в ту же самую кучу вещей на стуле. Затем ты открываешь дверцу шкафа – ту, с обратной стороны которой зеркало («Какой дурак сделал зеркало внутри?»), – подходишь так, чтобы было видно отражение в полный рост, и смотришь на него, затем закрываешь глаза, и…

…И перед тобой – большое запотевшее зеркало с позолоченной рамой, цельная мраморная столешница-раковина, позолоченные держатели стаканчиков для зубных щеток, мыльница, в которой лежит мыло с частицами золота и такой стоимостью, что лучше не знать.

Сзади подходит он, ты слышишь его дыхание, затем чувствуешь прикосновение. Он касается спины, движется вниз, задерживается ниже талии, другой рукой крепко берет за грудь и спрашивает шепотом:

– Ты сегодня будешь послушной девочкой?

Ты слегка склоняешь голову на бок:

– Да…

Запись от 21 марта 2016 года

– Простите, в прошлый раз я вела себя как дура.

– Не волнуйтесь, все в порядке.

– Нет, не очень в порядке… Знаете, все больше убеждаюсь, что внутри меня живет какой-то капризный ребенок, и иногда я не могу его удержать.

– Может быть, я вас разочарую, но должен сказать, что в каждом из нас сидит ребенок, который то и дело вносит свой вклад в наше поведение… Так что все в порядке.

– Спасибо вам.

– Да пока не за что… И в конце концов, кто знает, может, вы как раз затем и пришли, чтобы разобраться с этим самым ребенком и определить, какое место его, а какое – ваше.

– Может быть…

(Вздыхает и продолжает после небольшой паузы.)

– Боже мой, как же мне с вами повезло. Другой бы после такой выходки не стал бы меня больше слушать.

– Не отрицаю, конечно, что вам со мной повезло… (Смеюсь.) Но думаю, что любой на моем месте поступил бы так же. В конце концов, это моя профессия – слушать людей, наблюдать за ними, пытаться понять их действия, решать их проблемы и… Может быть, расскажете что-то?

– Например?

– Например то, на чем мы с вами остановились в прошлый раз. Ну, или что-нибудь другое.

Тогда я намеренно не стал допытываться, зачем все же она ко мне пришла. Я видел, что случай тут особенный и она не из тех, кто приходит и, не успев даже поздороваться, говорит:

– Мой муж алкоголик, я хочу его бросить, но не могу.

Нет, здесь случай другой. Ей нужно время, чтобы она сказала. А может быть, она вообще не скажет, но от самих бесед со мной получит что-то, ей необходимое. В конце концов, нельзя исключать того, что человеку просто нужно поговорить. И если это так, то я был готов.

Короче говоря, я решил избрать тактику дружбы. Знаете, как будто встречаются старые друзья, сто лет друг друга не видевшие, и рассказывают то, что за эти сто лет с ними произошло, или просто молча сидят и смотрят друг на друга, если никто из них говорить не настроен.

Очень скоро я убедился, что по-другому было бы просто невозможно. На мои вопросы она если и отвечала, то неохотно. По крайней мере на те, цель которых, по ее мнению, состояла в том, чтобы что-то выудить и к чему-то подвести. Вообще она вела себя так, будто ей хотелось просто поговорить на интересные темы, но при этом без лишних вопросов. А она готова за это платить.

Ну что ж. Если человек ищет дружбы и просто хочет поговорить – почему нет?

– Он оказался такой мразью.

(Пауза.)

– Шампанское это… Он мне потом каждую бутылку припомнил.

(Пауза.)

– Ненавижу его. И всю их семейку. Денег много, а жадные… Вы не представляете, какие они жадные. Обсуждают с братом, какие машины им купить, потому что эти уже надоели. А они новые, недавно купленные. Покатались полгода, и хватит: долго уже. И со своими друзьями обсуждают: «Купил «бэху», и чё? Еду, короче, и на трассе сломалось это говно». Так и говорит: говно. А потом: «Ну, звоню в сервис, а они мне отвечают, что надо какую-то кнопку нажать, которая где-то там… А я этой курице и говорю: слышь, сама приезжай и нажимай на кнопку…» Друзья смеются. Очень смешно им. Такие байки у них постоянно. Развлекают себя. И тут он – одному из них, Семену, такому же папочкиному сынку, золотому мальчику: «А ты чё ржешь? Чё ржешь? Кто мне насоветовал «бэху» купить?! Сука!» Все хохочут еще сильнее. А Семен и говорит: «Потому что ты дурак, черную взял. А я тебе говорил, что надо в золотой красить. Тогда бы хрен она сломалась». Это шутка дня просто. Совет от Семена. Я, конечно, была с ними. Тоже смеялась. Потому что это забавно. Знаете, вроде как свобода такая: купил машину дорогущую и можешь себе позволить хоть выкинуть ее… Да…

(Пауза.)

– А дома… Дома я говорю ему, что мне денег надо. Ну знаете, на всякие мелочи. По магазинам пройтись или кофе попить. Немного. Ну, вы понимаете. А он мне: «Иди заработай». И все на этом…

(Пауза.)

– Иногда он давал деньги. Но… Не хочу об этом говорить…

– А он – это кто?

– Он… Мой муж. Бывший.

Конец записи

Ну вот, вроде бы хоть что-то начало проясняться, подумал я. Все-таки муж. Почему-то тот факт, что она замужем – или была замужем, – меня не обрадовал. Как мужчину, конечно, но не как психолога. Психологу такие вещи должны быть малоинтересны, вернее, интересны только с профессиональной точки зрения, чтобы определить причинно-следственные связи и все в таком роде. А вот мужчине – совсем другое дело.

И не то чтобы я влюбился в нее с первого взгляда и без памяти. Такого не было. Но того факта, что она мне понравилась, скрывать не вижу смысла, и, может быть, где-то в глубине моей души зародилась надежда, что она пришла ко мне по поводу какой-нибудь проблемы, никак не связанной с ее замужеством. Тогда, возможно, наши отношения могли бы стать более близкими… Знаете, есть такая шутка: мол, женщины отличаются от мужчин тем, что на первом свидании мужчины думают, как бы переспать, а женщины уже прицениваются, каким он мог бы стать мужем, как выглядели бы их дети и сколько лет могли бы они прожить долго и счастливо. И я думаю, что это действительно так в девяноста процентах случаев, однако моя проблема в том, что я-то отношусь к оставшимся десяти. В этом смысле я, можно сказать, нестандартный. Дурацкая черта – с самого начала относиться ко всему серьезно. В общем, думаю, вы понимаете, что я хочу сказать, как и то, что я слегка разочаровался, когда она объявила о том, что была замужем. Казалось бы, это самое «была» означает, что препятствий как будто нет (если, конечно, она снова не в отношениях), но только проблема в том, что эти вот «бывшие замужем» меня не сильно-то интересуют. Едва узнаю об этом – и что-то во мне опускается, и интерес уменьшается если не до нуля, то до какой-то очень небольшой величины. Отправьте меня самого к психологу… А впрочем, не надо. Я тогда не был женат и спутницу хотел найти такую же. Я, конечно, не какой-нибудь старовер, и не про девственницу речь (в наше время их разве что в детских садах искать), но все же… Думаю, суть моих мыслей вы поняли.

 

А насчет девственницы, кстати говоря, была одна интересная история. Казалось бы, чего проще может быть для девушки, чем найти, с кем переспать. Но не у всех это складывается так просто. У одной моей клиентки до двадцати лет ни с кем ничего не было, и она решила, что уже пора, и специально для этого в Интернете познакомилась с парнем. Пару раз они виделись: в первый – просто прогулялись, а во второй – пошли к нему домой, переспали и больше никогда не встречались. Через полгода она вышла замуж. Люди часто любят расспрашивать о бывших, вот и муж спросил. Она рассказала. И такая его ревность взяла, что у них начались проблемы, в результате чего она пришла ко мне… Впрочем, ладно, это другая история.

…Ты стоишь в ванной гостиничного номера с тестовой полоской в руках и смотришь на результат. Все как и ожидалось. «Может, вообще не говорить ему?.. Или все же сказать?.. Или…» Мысли прерывает крик:

– Ты чё там так долго?

«Да вот поэтому и долго», – думаешь ты и почему-то не отвечаешь.

– Алина! С тобой все в порядке?

– Да, да… – говоришь ты и выходишь.

Он стоит посреди номера голый, с бутылкой шампанского в руке.

– А я тут решил освежиться, после вчерашнего башка трещит… Будешь?

Он протягивает бутылку тебе, однако сразу же опускает ее и с озадаченным видом указывает пальцем на твою руку:

– А это чё у тебя?

Какая же дура! Задумалась – и вышла из ванной вместе с тестом!

– Тест.

– Какой еще тест? – спрашивает он вкрадчиво.

– На беременность.

– И что он показывает?

– Две полоски…

Он повторяет:

– Две полоски… Две полоски… – А потом начинает повышать голос: – Вот скажи мне… Вот скажи, я что, блин, специалист по полоскам? А? Я тебя как спросил? А? «Что показывает тест»! А ты мне про полоски!!! Две, сука! Да хоть двадцать две! Я тебя о чем спросил, а?

– Заткнись!

– Ты чё сказала, сука? Иди сюда!

Он делает резкое движение рукой, в которой у него бутылка, часть жидкости выплескивается на пол. Он кричит:

– Черт!

Из бутылки вытекает пена.

– Вася, угомонись! Мне не до игр.

– Зато мне до игр! Мне охрененно до игр! Показывает тут какие-то полоски…

Он садится на кровать, делает несколько больших глотков из горлышка, шумно выдыхает, ставит бутылку на пол и говорит:

– Вот так и отметим.

Ты садишься рядом и молчишь. Вы оба смотрите на противоположную стену. Через минуту он спрашивает:

– Кто отец?

Ты отвечаешь, по-прежнему не глядя на него:

– Вася, ты дурак?

Вася вскакивает с кровати, начинает ходить по комнате и рассуждать:

– Так… значит, у нас два варианта… два варианта… Либо рожать, либо не… А давай не будем рожать! Я все устрою, врачей там, все это, чё там надо, все сделают… А чё, я думаю…

– Я не сделаю аборт, – прерываешь ты его.

Он стоит с открытым от удивления ртом и смотрит на тебя:

– К..как ты сказала?

– Я не буду делать аборт. Я уже все решила.

– Решила она! А со вторым участником процесса посоветоваться не забыла?..

Вася берет с пола бутылку и пьет.

– Решила она… Решила… Ладно, еще посмотрим. Батю с мамкой порадую, а там видно будет. Благословения просить пойду, можно сказать. А чё, выйдешь за меня, а?!

Он разражается хохотом, бросает бутылку на пол, и из нее выливаются остатки шампанского…

Запись от 28 марта 2016 года

– Семья их – отец, мать и трое детей, два брата и сестра. Ну, братья-то они не совсем: мать у них одна, но старший от другого мужчины. От какого-то эфиопа, что ли… В общем, негра. Не знаю. Так говорят. Скорее всего так и есть, потому что внешность у Диниса – именно через «и», думаю, его нарочно так назвали – внешность у него вообще не русская: смуглый такой, губы большие. Там вообще очень мутная история была…

(Она замолкает. Затем продолжает.)

– Не знаю… Может, я зря это все рассказываю… Про их семейную клоаку…

(Пауза.)

– Но без этого, наверное, не обойтись. Чтоб понять, как я там себя ощущала. Как я ненавидела все это, их всех. И себя вместе с ними. Господи… Как я себя ненавижу…

(Пауза.)

– Все дело в их матери. Ирина Сергеевна. Если бы не ее папочка, его деньги и влияние, вообще ничего не было бы. Так бы и работал мой свекор инженеришкой на заводе, а по вечерам сочинял бы песни, которые никто бы никогда не услышал. Он же музыкант еще. Недоделанный. Прямо кладезь талантов… Извините… Нельзя так, наверное… (Нервно смеется.) Да, им можно, мне нельзя. Хоть здесь оторвусь. (Нервно смеется.) Ладно. Слушайте дальше. В общем, отец этой моей, можно сказать, второй мамы, Ирины Сергеевны, был в свое время то ли послом, то ли кем-то там где-то Африке. Я не сильно в этом понимаю, но он большой партийной шишкой был. Не знаю, как ему это удалось. Но вроде бы сам добился. А он из Москвы. И женился в Москве. А через несколько лет после свадьбы они переехали в эту… Эфиопию, что ли. Неважно. Какая разница. В Африку, короче… (Смеется.) Знаете, с географией у меня всегда не складывалось. В школе у нас учитель был, вызовет к доске на карте страны показывать, а я не могу вспомнить. Стою и улыбаюсь ему. (Смеется.) Не знаю, что он там думал, но в итоге двойки не ставил. А сам симпатичный был. Девочки вообще это с детства отмечают. И таким мужественным казался. (Смеется.) «Детство, детство, ты куда бежишь…» Помните такую песню, да?

(Она замолкает. Затем продолжает.)

– Так… На чем я остановилась? Учитель географии меня сбил. (Смеется.)

– Про Африку.

– А, да, про Африку. Уехали они в Эфиопию (пусть будет Эфиопия)… Дочке, Ирочке, было три года. Она там и в школу пошла, при посольстве, конечно. И жили они в Африке долго и счастливо, как в сказке. Ирина Сергеевна часто рассказывала про свое счастливое детство. У них было все: дом, машина служебная, лакомства всякие, столовое серебро, чашки, блюдца из фарфора… Китайский, настоящий, говорила она. Этот фарфор половину ее мозга занимал. Как начнет про него рассказывать, так не остановишь… Короче, хорошо жили в этой своей Африке. Несколько раз в год приезжали в Россию. Ну, в СССР тогда еще. Месяц проводили здесь, а потом опять, как она говорила, «к обезьянкам». Это она местных так называла. Она их вообще как будто за людей не считала. Или это уже потом стала так говорить… Не знаю. Но думаю, с самого начала. Вообще – неудивительно. Но ирония в том, что, когда ей было семнадцать, она от такой «обезьянки» забеременела. Этого она, естественно, сама не говорила, мне ее домработница рассказала. Домработницы же все секреты знают. А у них домработницы были, представляете! Хотя почему были? И сейчас есть… Господи, говорю, как будто сто лет прошло уже. А это же вот, только что случилось… Я до этого домработниц только в сериалах видела. И не поверила бы, если бы мне сказали, что и у нас такое есть. В это трудно поверить, когда живешь в задрипанной пятиэтажке… Валя, такая милая женщина. А там, кроме как с ней, больше и разговаривать не с кем… Я же не из их семейки. Не из их общества. Да-а… Общество, блин. Высшее… (Смеется.) Извините. Ничего, что я так грубо?.. Зато болтаю сегодня… Не то что в прошлые разы… А с Валей мы до сих пор иногда по телефону разговариваем. Звонит мне, жалеет, рассказывает…

(Пауза.)

– Когда Ирина забеременела, ее привезли в Москву и выдали замуж. Папа нашел кандидата: молодой инженер, интеллигент, из порядочной семьи. Не знаю, где он его отыскал. Скорее всего, сын какого-то знакомого. То, что она беременна, не скрывалось; мало того, за это полагались бонусы. Иначе кому это надо? Тогда вообще переспать с кем-то до брака было не как сейчас… В Союзе секса не было. Даже в браке не было. (Смеется.) Только негры рождались! (Смеется.)

– Ладно… В общем, в обмен на свою дочь с эфиопским малышом в животе папа обещал устроить жизнь будущего зятя так, что тот горя не будет знать. Вместо комнаты в коммуналке получит квартиру в Москве, карьера пойдет вверх. Станет директором своего завода или другого. Ну, или что-то в таком роде. Короче, паренек согласился. Пришлось переступить через себя, наверное… (Смеется.) Представляю их первую брачную ночь… Интересно, что он думал… (Смеется.) А еще, знаете…

(Смеется еще громче и одновременно говорит, прерываясь на смех.)

– Знаете, у Артура Ивановича в кабинете статуя есть… Негр с огромным… ну… членом… Он приволок ее на свое пятидесятилетие… Метр в высоту, и достоинство у него до головы… Негр его руками поддерживает… Артур Иванович хотел ее сперва при входе в дом поставить… Но Ирина Сергеевна такой скандал закатила… Представляете… Он говорит: «Это мне друзья подарили и пожелали, чтоб такой же был… Не выкидывать же добро… Смотрите, какой богатырь… Фикаду! Его зовут Фикаду!» И за это самое его погладил… «Я про него и песню напишу»… И так все серьезно… «Сюда и поставим, на самое видное место»… А она сперва покраснела от злости, и все думали, что сейчас прямо накинется на него, а потом вдруг побледнела и села на диван. И все бросились ее успокаивать. Все, кроме Диниса. Он ушел в свою комнату. Такая шутка вышла… Вообще Артур Иванович иногда позволял себе разные выходки… Особенно когда тесть умер. Как было до этого, я не знаю. Но Валя мне говорила, что при его жизни он себе такого не позволял. Но это так, к слову.

(Останавливается. Затем продолжает.)

– Короче, жили они в Москве еще пять лет. А потом, когда Союз распался, пошли какие-то изменения, реструктуризации, не знаю, как называется. Короче, реформы. Папу из Эфиопии вернули домой, а потом и вообще выгнали с работы. А может, он сам ушел. Я не знаю. Но думаю… я думаю, его это не сильно волновало. Он, по-моему, столько уже заработал или наворовал эфиопского золота…

(Пауза.)

– Или, может, рабов куда поставлял… Или что у них там еще есть? Хотя сколько было денег у него тогда, не знаю. Да я и сейчас не знаю, сколько у них денег… Много. Вот. Вы меня еще слушаете? Или я уже надоела с этим дурацким рассказом?

– Конечно слушаю. Продолжайте. Это очень интересно.

– Хорошо, если это кому-то интересно… Ну, тогда дальше. Артур Иванович за это время дорос до заместителя директора завода, и к возвращению папы Ирины Сергеевны был уже относительно большой шишкой, несмотря на свой возраст. Юное дарование! Ирина Сергеевна же училась на последних курсах института. Хотя ей это надо было постольку-поскольку: она потом ни дня не работала, по-моему. Позднее, в девяносто втором, она родила Васю, моего будущего муженька-кретина. А в девяносто седьмом – Вику, избалованную дуру. Но это уже потом… А когда папа Ирины Сергеевны вернулся из Африки, решили они бизнес делать. Ну, как «решили»… Папа сказал, и точка. В общем, открыли фирму. А может, присвоили какую-то государственную, тогда же государственное имущество делили, как могли. Девяностые же. Все разворовывали. С этой фирмой – не знаю, но у них на сайте было написано, что работают они с пятьдесят какого-то года. Поэтому и думаю, что они что-то приватизировали, ни копейки не заплатив. Ну, и хозяином фирмы стал угадайте кто. Вернее сказать, стала. Ага, Ирина Сергеевна. А Артур Иванович – директор. Директор – хорошо, конечно! Но фирма-то все равно не его. А управлять ему. Да и представляете: жена – хозяин, а ты у нее работаешь по контракту… Не знаю, пытался ли он как-то по-другому это повернуть или отказаться… Да вряд ли. И кто его спрашивал? Папа сказал. Зять сделал. Затем и женился. Затем эфиопа и воспитывает. Затем и вообще всё. Всю твою жизнь, Артур Иванович, купили наперед. И все твои подписи директорские на договорах…

(Звонок телефона. Отвечает.)

– Алло… Да… Бли-и-ин… Я совсем забыла… Надо же еще подарок купить… Хорошо, что позвонила… Да… Ну да… Конечно буду… Да… Ладно, там увидимся… Давай, пока…

(Обращается ко мне.)

– Вот я дура, у подруги день рождения. Я совсем забыла. Ничего, если мы в другой раз продолжим?

– Конечно. Как вам удобно.

– Мне так неловко, только вроде бы начала что-то рассказывать. Зря время ваше отняла. Извините, что так… В другой раз, обещаю, все-все расскажу!

– Договорились! А насчет сегодня – вы и так многое сообщили, мне будет над чем подумать. В следующий раз…

(Конец записи.)

Я помню ее это «все-все расскажу», детскую жалостливую гримаску. В ней было что-то прелестное. Да, собственно, всё… Нельзя не влюбиться. Но все же нельзя. За этой детской непосредственностью прячется что-то более серьезное, то, до чего только предстоит добраться, а может быть то, до чего добираться не стоит. Как говорят, и хочется и колется.


Издательство:
Эксмо