История России с древнейших времен. Том 12

Донесения Самойловича произвели большое беспокойство в Москве. Царь писал Ромодановскому и гетману: «Мы как прежде, так и теперь положили Дорошенково дело на вас, и вы бы поступили по своему рассмотрению, чтобы то дело до весны успокоить и к расширению не допустить». Наконец отправлена была царская грамота в Чигирин: «Петру Дорофеевичу наше царского величества милостивое слово. Мы твоего обещания, данного пред Иваном Серком и Фролом Минаевым, в правду не вменяем, потому что они ездили к тебе в Чигирин без нашего указа; эти наши дела на них не положены, и впредь тем делам крепким быть нельзя; и тебе бы, Петру, приехать к боярину князю Ромодановскому и гетману Ив. Самойловичу, и при них присягу принести. Если же не приедешь, то мы велим боярину и гетману чинить над тобою промысл».

«Я и прежде не отговаривался к тебе ехать, – отвечал Дорошенко Ромодановскому, – но всегда дело шло о моей безопасности. Так и теперь, присягнувши великому государю, мы сейчас же снарядили посольство к царскому величеству и дали об этом знать твоей милости и гетману Самойловичу; но гетман ответа никакого не дал, и по его приказанию заднепровские козаки пограбили чигиринское село над Тясмином, полковник переяславский под Черкасами много людей разорил, по берегу днепровскому крепкую стражу поставили с гетманским приказом не пропускать моих посланников. Нижайше прошу, прекрати войну с нами, как уже с подданными одного государя, и пришли сюда доброго человека для безопасности послов наших; как только этот человек к нам приедет, сейчас же послов и с ними санжаки турецкие к царскому величеству отпустим». Посланец Дорошенков, падши к ногам Ромодановского, должен был просить: «Пусть Дорошенку не чрез кого иного, только чрез его боярскую вельможность, чрез его предстательство будет приобретена щедрая царская милость, чтоб быть ему безопасну в своем здоровье». Получив это письмо, Ромодановский немедленно отправил к Самойловичу дьяка, чтобы прекращены были все неприятельские действия против Дорошенка, а в Чигирин для приема послов и санжаков отпустить полковника Вестова с двумястами человек пехоты. К самому Дорошенку Ромодановский отписал: «Советую твоей милости и сердечно желаю, как другу и приятелю, для твоего добра, чтобы ты благоволил, без всякого замедления сам с полковником Вестовым приехал ко мне в Курск, а из Курска ехать к великому государю. Если бы ты это сделал, то я для большой чести тебе послал бы из Курска с тобою сына моего, князя Михайлу».

Но Дорошенко не думал так скоро покончить этого дела. В конце декабря приехал от него в Москву чигиринский атаман Сенкеевич и объявил: Петр Дорошенко приказал мне бить челом, чтобы царское величество его, Петра, и все поспольство пожаловал, велел милостивый указ учинить и своею милостивою грамотою обнадежить и увеселить, чтоб быть ему, сродникам его и всему поспольству под высокою рукою царского величества в вечном подданстве, при своем здоровье, пожитках и вольностях неотменно. Он, Дорошенко, великому государю служить и всякого добра хотеть и, не желая чина гетманского, умирать готов, только имеет беспрестанное попечение, чтобы быть при милости его государской. Когда боярин князь Ромодановский и гетман Иван Самойлович стояли у Днепра, то он, Дорошенко, к ним для присяги не поехал, опасаясь за свое здоровье, чтобы нежелательные ему люди западной стороны Днепра, перешедшие на восточную, не сделали над ним того же, что над Самком и Брюховецким. Опасаясь этого, он писал на Запорожье к кошевому атаману Ивану Серку, чтобы приехал в Чигирин для совета и был свидетелем присяги Дорошенковой царскому величеству. Когда Серко приехал, то присяга была принесена и клейноты войсковые ему отданы, причем Серко и все войско велели ему, Дорошенку, писаться гетманом до указа великого государя. В подданстве у турецкого султана был он и санжаки турецкие принял с общей рады всей старшины. Когда он в одно время получил и милостивую государеву грамоту из Москвы, и обнадеживательные грамоты от короля, то созвал всю старшину и спрашивал: у которого государя быть в подданстве? И старшина пожелали обороны турецкой и крымской. Но когда султан и хан для этой обороны пришли на Украйну, города разорили, множество невинных душ погубили и в неволю захватили, в то время те же советники, складывая вину на Дорошенка и желая себе гетманства, перешли все на восточную сторону, также и жители; а он, Дорошенко, вспоминая царские милостивые грамоты и не видя в том деле ни от кого помешки, от султана отстал и санжаки шлет к великому государю с тестем своим и братом Андреем, и как скоро чрез этих посланников получит полное уверение, то немедленно без отговорок поедет в Москву. Теперь при нем города Чигиринского полка: Крылов, Вороновка, Бужин, Боровица, Суботово, Медведовка, Жаботин, Черкасы, Белозерье.

Сенкеевич подал грамоту от гетмана: в ней Дорошенко сравнивал себя с евангельским расслабленным, не имевшим человека, который бы ввергнул его в целительную купель. «Не имел я человека, – писал Дорошенко, – который бы избавил меня от злого недуга, от ига бусурманского, ввергнув в целебную купель великомощной вашего царского величества обороны. Умилосердись, великий государь царь, не отринь меня от пресветлого лица своего, но милостиво, яко царь небесный, Христос, расслабленному рцы: восстани, возьми одр свой и ходи, повели мне срамное ложе ига бусурманского оставити!» «Все прежнее будет забыто, – отвечал царь. – Безо всякого сомнения приезжай на сю сторону Днепра к князю Ромодановскому и гетману Ивану Самойловичу и пред ними принеси присягу: захочешь с родственниками своими ехать к нам в Москву, то получишь нашу многую милость и жалованье, и укажем отпустить тебя в малороссийские города по-прежнему, позволим жить, в каком городе захочешь, безо всякой обиды и укоризны». Нежеланный был это гость для гетмана Ивана Самойловича; гетман не верил, чтоб Дорошенко решился приехать на восточную сторону в виде частного человека, он все боялся смут от Дорошенка и Серка, сознания рады и свержения его, Самойловича. Он послал в Запорожье грамоту с выговором, как смел Иван Серко с товарищами ездить в Чигирин и подтвердить там гетманство Дорошенку без ведома гетмана и всего Войска Запорожского городового? Потом, как смели разослать грамоты к полковникам, чтобы те не враждовали более с Дорошенком? «И так уже, – писал гетман, – почти 30 лет за грехи наши кровавым обливаемся потом. Каждый из молодцов добрых, бога боящихся и правду любящих, знает, что западная сторона разорена благодаря Дорошенку, который возбудил против себя беды со всех сторон, поддавшись турецкому султану, под которым и последних людей потерял; а когда увидал, что мало там осталось, то, чтобы побыть некоторое время гетманом, призвал вас к своему расколу. Извещаю вам, что не надобно в этих городах наших никаких рад собирать и ничего у царского величества добиваться; были уже в четыре года две рады». Царскому послу Алмазову гетман говорил: «У Серка с Дорошенком давняя дружба и клятва друг другу во всем добра искать. Теперь Дорошенка держит Серко, а только б не Серко, то Дорошенко давно бы сам приехал к князю Ромодановскому или ко мне».

В январе 1676 года приехали в Москву и обещанные Дорошенком знатные послы, тесть его, уже известный нам Павел (Яненко) Хмельницкий с товарищами и послами из Запорожья, привезли турецкие санжаки – бунчук и два знамени тафтяные. На спрос, зачем приехали, послы объявили: «Приказал нам Петр Дорошенко у великого государя милости просить, чтобы царское величество пожаловал, вины его изволил простить и принять под свою высокую руку, и позволил бы остаться ему в прежнем своем чине гетманом, и войсковые прежние клейноты были бы при нем; а он, Дорошенко, служить будет вовек, не щадя здоровья своего; впрочем, гетманский чин в воле великого государя. Бьет челом Петр Дорошенко, чтобы великий государь пожаловал его, сродников его и все поспольство, указал им жить по-прежнему на той стороне Днепра в старых своих поселениях, при пожитках своих и вольностях, как живут во всяких покоях и вольностях на сей стороне Днепра малороссийские жители, чтобы на той стороне церкви божии не разорились, а им на сей стороне между дворами не волочиться; слухи у нас носятся, что заставят нас покинуть домы, сжечь города и перейти на сю сторону. Да чтобы мы были защищены от турецкого султана, крымского хана и польского короля, чтобы на той стороне Днепра церкви божии не запустели и обе стороны в разлучении не были. Как будет на это челобитье милостивый указ и мы к Дорошенку возвратимся, то он приедет, ударит челом великому государю, а до тех пор ни в Москву, ни в полк к боярину и гетману не поедет».

В ответ послам сказали, что они будут отпущены к князю Ромодановскому и гетману Самойловичу и там задержаны до тех пор, пока сам Дорошенко приедет на сю сторону и присягнет великому государю; но в то же время Ромодановскому и гетману дано было знать: «Если, смотря по тамошнему делу, пристойнее будет Павла Яненка с товарищами отпустить к Дорошенку в Чигирин, то сделайте это по своему рассмотрению, как вас господь бог вразумит, чтобы Дорошенка совершенно обнадежить и на сю сторону перезвать». На челобитье Дорошенка, объявленное послами, был дан указ: «За подданство и присылку санжаков великий государь милостиво похваляет. Присяга перед Серком в правду не вменяется, присяга должна быть принесена перед князем Ромодановским и гетманом Самойловичем. Все прежние преступления прощаются. На обеих сторонах быть одному гетману – Ивану Самойловичу. Городом Чигирином со всеми поселениями жалует государь Петра Дорошенка и все поспольство. Для обороны в Чигирин и Канев ратные люди будут присланы в то время, когда Дорошенко присягнет на вечное подданство перед боярином и гетманом, Жить Дорошенко может где захочет, и никакого притеснения ему не будет. Брат Дорошенка, Григорий, будет освобожден и отослан к боярину и гетману».

В днепровской Украйне дела начали принимать благоприятный для Москвы оборот; но иначе было на другой украйне, на другой козацкой реке, на Дону.

1674 год прошел здесь безо всякого дела. Новый воевода, сменивший Хитрово, князь Петр Хованский, пришел на Дон поздно, ходил осматривать места на Миюсе, где бы построить городок, и нашел, что нигде ничего построить нельзя; донесения воеводы царю наполнялись известиями о побегах ратных людей. Летом 1675 года государь послал на Дон указ идти на козачий ерек, прокопать его и построить городки. Хованский поговорил об указе тайно с атаманом Корнилом Яковлевым, и тот начал в Черкасске собирать круги и объявлять указ; козаки отвечали, что им прокапывать ерек, городки строить и в нужное время в осаде сидеть за. малолюдством невмочь, и, говоря эти слова, расходились из круга с криком. Атаман созвал их в круг в последний раз и допрашивал: «Скажите в одно слово, прокапывать ли ерек и городки строить ли? Чтобы мне писать о том к великому государю подлинно». Козаки и тут, не сказавши ничего наверное, хотели расходиться из круга. Корнил начал кричать с угрозами, чтобы не смели расходиться, не порешивши дела, и зашиб двоих или троих козаков палкою. Козаки зашумели, бросились на атамана и прибили его; одного из старшин, Родиона Калужанина, хотели убить до смерти, но тот убежал, отмахавшись ножом, и скрылся у Хованского в новом городке, где стояли государевы ратные люди. Через три дня Хованский поехал в Черкасск и взял Родиона с собою; после обедни воевода начал уговаривать козаков, чтобы они от непослушанья своего отстали и были с старшиною в совете. Козаки простили Родиона, позволили ему жить в Черкасске по-прежнему; но Корнил Яковлев атаманство сдал, и на его место выбрали Михайлу Самаренина.

Выбравши нового атамана, козаки собрались в круг и говорили, чтобы им идти на ерек для осмотру, можно ли им ерек прокопать и городки строить? Хованский отправился на ерек, взял с собою ратных людей тысячи с четыре, да атаман Михайло Самаренин взял с собою козаков тысячи с три, осмотрели места и нашли, что на ерке можно построить два городка, а третьего, против Азова, на взморье строить нельзя, потому что земля не сдержит, разве построить каменный. Хованский стал говорить козакам: «Мы начнем строить городки, а вы будете в них сидеть, будете получать государево жалованье». «Хотя бы нам государь положил жалованья и по сту рублей, то мы в городках сидеть не хотим, ради мы за великого государя помереть и без городков: в городки надобно людей 13000, а нас всех на реке только тысяч с шесть».

Осмотревши ерек, возвратились в Черкасск, и козаки стали между собою говорить, чтобы им идти на море для промыслу над неприятелями, а себе для добычи; собралось их три тысячи, и послали сказать Хованскому, чтобы дал им в помочь государевых ратных людей. Воевода сам пошел их провожать к ерку с 4000 войска. Но как пришли они на ерек, в те места, которые прежде осматривали, то нашли, что по другую сторону каланчи, от Азова, построены шанцы, в них сидят азовцы с пушками. Засвистали ядра и пули. Русские на своей стороне построили шанцы и стреляли в неприятеля через реку пятеро суток, многих побили, живых взяли троих и тем удовольствовались; козаки, узнав, что близ Азова стоят военные суда, испугались, на море не пошли и возвратились все в Черкасск.

Когда в Москве узнали об этих происшествиях, то на Дон к Хованскому пошла гневная государева грамота. «Козаки так делают, забыв страх божий и презрев наше жалованье, – писал царь, – в Москве атаман Родион Калужанин от имени всего войска бил челом, чтобы мы велели козакам и нашим ратным людям прокопать ерек и построить на нем три городка; говорил, что козаки охотно сядут в этих городках, если им дано будет по 10 рублей жалованья, что городки эти будут держать в осаде не один Азов, но и самый Царьгород; а теперь козаки во всем вам отказали и старшин своих обесчестили! Мы простим их по просьбе наших сыновей-царевичей, но с тем, чтобы они немедленно же шли на ерек и строили городки; если же этого не сделают, то жалованья нашего им не видать, и запретим нашим городам под смертною казнию пропускать к ним запасы».

Грамоту прочли козакам в кругу; в ответ поднялся шум, посыпались ругательства на Хованского за то, что грамота прислана по его письму, и отказались идти на ерек. Чтобы как-нибудь смягчить отказ, атаман и старшины объявили Хованскому, что они не смеют постановить никакого решения без совету с верховыми городками. Была и другая причина шуму в кругах: царь требовал выдачи известного вора Сеньки Буянка; Корнил Яковлев и другие добрые козаки приговаривали выдать Буянка; но другие козаки кричали Корнилу: «Повадился ты нас к Москве возить, будто азовских ясырей, будет с тебя и той удачи, что Разина отвез; если Буянка отдать, то и по достального козака присылки из Москвы ждать будет!»

Выступил в кругу Родион Калужанин и стал держать речь: «Из-за одного человека вы повеленье великого государя презираете. Вспомните, что вы говорили, лежа в камыше под каланчами? Что надобно на ерке город построить, будет он Азову вместо осады, а козакам на море будет путь свободный. По этим вашим словам, будучи на Москве, я великому государю известил; а теперь у вас во всем стало непостоянно». Фрол Минаев поддакивал Родиону, и на обоих поднялись крики: «Вы этим выслуживаетесь, берете ковши да соболи, а Дон разоряете; тебя, Фрола, растакую м…, на руку посадим, а другою раздавим!» Не слыхать было одного, атамана Михайлы Самаренина: хотя бы слово сказал и унял козаков!

С тех пор козаки начали дурно обходиться с государевыми ратными людьми, ругать их мясниками, прибили и ограбили стрельца, а управы не дали.

Надобно было выбирать в зимовую станицу для посылки в Москву, как был обычай; выбрали Корнила Яковлева и других козаков, которые отличались раденьем к государю. Корнил сказал, что он в зимовой станице не поедет: «Прежде я езжал в Москву и доносил великому государю нашу службу: а теперь что я ему объявлю? Что во всем вы ему непослушны?» Козаки зашумели. «Если ты не поедешь, – кричали они, – то мы тебя и с пасынком Родионом скуем, и, как ты Разина возил, так и с тобою сделаем». После этих угроз Корнил не посмел больше отказываться. «Смотри, ты в Москве немного говори, – кричали ему козаки, – говори одно, чтобы ратных людей от нас вывести, у нас и без них войска много!» Хованскому доносили, что во всех городках по станичным избам все козаки собираются идти на государевых ратных людей и московских стрельцов хотят побить, а городовым стрельцам дать волю; говорят: «Московских стрельцов немного, а украйные стрельцы с нами биться не будут. А если государь пришлет на Дон рать большую, то мы замиримся с Азовом и поднимем Крым; старшин, которые с Разиным не были и государю доброхотуют, побьем, чтобы они в Москву вестей не давали». Доносили, что ратных людей, которые бегут из полков, козаки уговаривают, чтобы остались с ними, а у них на весну всего будет много, и беглецы остаются на Дону. Во всех городках козаки пустили молву, что стрельцам в Москву идти незачем: боярин Матвеев за одного своего человека два приказа стрельцов велел порубить.

Когда на Дону узнали, что Хованский послал с этими вестями в Москву, то к нему явились старшины с объяснениями. «Мы узнали, – говорили они, – что некоторые пьяницы козаки в верхних городках начали волноваться и непристойные слова распускать и ты, князь, писал об этом государю; так мы тебя обнадеживаем, что у козаков в нижних городках никаких злых умыслов нет и не бывало, государю по присяге служат и вперед его наследникам служить будут. А если козаки-пьяницы в верхних городках и побунтовались, то мы воров сыщем и казним без пощады».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА

Сношения с Польшею после турецкого нашествия. – Рознь литовских сенаторов с польскими по поводу мира с турками. – Поляки требуют от Москвы сильной помощи. – Литовский гетман Пац советует не подавать этой помощи и обещает поддаться со всею Литвою государю русскому. – Свидерский – первый польский резидент в Москве. – Стольник Тяпкин – первый русский решденг в Варшаве. – Кончина короля Михаила. – Вопрос об избрании царевича Феодора Алексеевича на польский престол. – Условия избрания. – Переговоры о них. – Затруднительное положение Тяпкина и его жалобы. – Королевские выборы. – Избрание Яна Собеского в короли. – Разные вести о расположении нового короля к Москве. – Посольство Венславского в Москву. – Съезды. уполномоченных в Андрусове. – Поляки делают неудовольствия Тяпкину и стращают его миром короля с турками. – Жалобы Тяпкина на продажность поляков: он умоляет Матвеева отозвать его. – Поездка резидента к королю во Львов. – Сын Тяпкина польско-латинскою речью благодарит короля за школьную науку. – Разговоры старика Тяпкина с панами. – Злой ответ его гетману Пацу, смеявшемуся над русским войском. – Обращение короля с русским резидентом. – Поведение поляков по удалении неприятеля. – Сношения царя Алексея с Австриею, Швециею, Даниею. – Мысль о заведении флота на Балтийском море. – Сношения по этому поводу с Курляндиею. – Сношения с Голлиндиею, Англиею, Фршщиею, Испаниею, Италиею.

Царское войско действовало на Днепре и на Дону для исполнения договора, заключенного с Польшею. Польское правительство во все это время требовало более деятельной помощи, требовало соединения русских войск с своими для дружного действия против турок; но мы видели, как решительно противился этому соединению гетман Самойлович, да и вести из Польши, как увидим, не могли заставить московское правительство действовать наперекор желанию гетмана и козачества малороссийского. В январе 1673 года, по донесению гонца Протопопова, у короля был генеральный съезд сенаторов и послов. Сенаторы коронные на раде говорили, чтобы нынешнею весною с турецким султаном войны не вести, а дать гарач (дань), потому что весна уже наступает, а войска в готовности нет; лучше, собравшись с силами, выступить на другой год. Но литовские сенаторы говорили: «Если нынешнею весною против неприятеля не выступить и дать гарач, то он, взяв гарач, по давнему своему бусурманскому замыслу пойдет на царскую Украйну, и тогда будет нарушен договор со стороны королевской; лучше гарач употребить на заплату войску и выступить против неприятеля. Если вы, коронные, подлинно хотите поддаться бусурману, то объявите, а княжество Литовское никогда под игом бусурманским не бывало и теперь не будет. Если мы у вас не увидим верной службы и старания к обороне отчизны, то княжество Литовское отделится от Короны и от бусурманской неволи освободится милостию царского величества, лучше быть под его самодержавною рукою, чем под игом бусурманским». Ханенко бил челом в подданство великому государю и говорил: «Объявил мне гетман литовский Михайла Пац, чтобы я от его стороны не отлучался, ибо в Короне Польской многие сенаторы явились губителями отчизны и продавцами; от этой продажи Корона Польская приходит к концу; если мы не увидим от поляков искренного старания о защите отчизны, то будем просить великого государя о принятии нас в подданство». Литовцы уже назначили двоих послов к царю, витебского воеводу Храповицкого и троицкого воеводу Огинского.

В Москве королевский посланник Иероним Камар в тайном разговоре с окольничим Матвеевым и дьяками объявил, что султан, напавши на Польшу внезапно, принудил короля к тяжкому договору. Но, несмотря на всю тяжесть договора, король и Речь Посполитая не могут его нарушить, не будучи обеспечены союзом соседних держав, причем король надеется всего больше на царское величество и требует его совета, сохранять ли мир? Если же нет, то требует сильной помощи, по крайней мере тысяч сорок войска с добрыми воеводами и многочисленным нарядом, потому что нельзя ждать неприятеля к себе, а надобно искать его в его собственных владениях; надобно, чтобы король, предводительствуя войсками коронными, литовскими, доброжелательными козаками и посполитым рушеньем, соединился в Валахии с войсками царскими и цесарскими: первые вступят туда через Украйну, а вторые через Венгрию. Так изволил бы великий государь объявить число своего войска, число пушек, имена воевод и чтобы войско это к первым числам мая стояло уже на волошской границе.

Матвеев отвечал, что все условия последнего договора о помощи исполнены свято: калмыки и черкесы, по царскому указу, бьют хана, на Запорожье отправлены запасы и чайки, на Дон послан думный дворянин Болыного-Хитрово со многими знатными людьми, чтобы промышлять над турками вместе с донскими и запорожскими козаками морским и сухим путем. Узнавши о взятии Каменца, великий государь разослал гонцов своих ко всем окрестным государям христианским, призывая их к союзу на турок для помощи королевскому величеству; не дождавшись от них ответа, не заключив с ними договора и не укрепившись присягою, царскому величеству нельзя подать помощи королю, кроме той, которая уже беспрестанно подается с великими убытками для царской казны. Удивляемся мы, что ты спрашиваешь совета – сохранять ли договор с султаном, тогда как существует договор между царским и королевским величеством – одному государю без другого не заключать мира ни с султаном, ни с ханом! Если же государь ваш был к этому договору принужден, то все же ему следовало бы, до заключения договора, как можно скорее обослаться с царским величеством: а то нам до твоего приезда не было никакой от вас вести о договоре, да и ты не привез нам статей его. А нам хорошо известно, что в договоре с султаном, между прочим, постановлено, что Украйна по старым рубежам остается за козаками; такой статьи вносить в договор не годилось, потому что Украйною по этой стороне Днепра владеет великий государь наш. А теперь спрашиваете – сохранять ли этот договор или нет? Неужели это значит поступать по-братски и по-приятельски? Царскому величеству нельзя выслать своей рати, не дождавшись ответа от других государей; нельзя и потому, что у короля и Речи Посполитой с первым сенатором Короны Польской, Николаем Пражмовским, архиепископом Гнезненским да с гетманом Собеским и с другими сенаторами и шляхтою учинилось междоусобное несогласие и до сих пор не усмирено.

Весною поехал в Москву подьячий Возницын с объяснением, что царское величество разослал грамоты ко всем окрестным государям с приглашением вступиться за Польшу. Подканцлер литовский Михайла Радзивилл говорил Возницыну: «Донеси царскому величеству от имени королевского: его королевское величество, вся Корона Польская и мы, сенаторы, обретаемся в доброй приязни к его царскому величеству; чтобы царское величество не верил изменнику гетману Пацу, который ссорит вашего государя с нашим. Пац из зависти, видя воинственного и таким фальшам неподатного государя, царскому величеству как будто верность свою показывает, подданство обещает и на вражду с королем и Короной Польской приводит. Пац не только желает вражды между вашим и нашим государями, но и придал мужества неприятелю Короны Польской и всего христианства: потому что Дорошенко, узнавши, что он отступил от короля из-под Бара с некоторыми хоругвями, дал знать хану, что литва вся отступила, и хан, по этой вести, уже приближается к нашим границам. Хан требует, чтобы государь наш помирился с султаном, уступив ему Украйну и Подолию, и отворил путь в государство Московское; король отвечал на это, что хан, если хочет, пусть договаривается с ним о мире в поле, а он, король, надеется на добрую приязнь царского величества и пути в государство Московское никогда не отворит. По разглашению изменников великий государь ваш опасается соединить свои войска с нашими против неприятелей креста святого. В полки наши и в государство царские воеводы присылают для проведывания вестей. Эти лазутчики, наслышась неведомо от кого неразумных вестей, приносят их в Московское государство: великий государь не верил бы ни литве, ни этим вестовщикам, но ради бога и своей бессмертной славы умилосердился над всем христианством, а особенно над невинными душами нашего народа, изволил бы подать помощь королевскому величеству и соединить свои войска с войсками Речи Посполитой. Весь свет назовет его за это не только братом, но и отцом королевскому величеству, а мы бы за такую милость не стали на комиссиях много упоминать о городах наших, находящихся теперь в стороне царского величества». И гетман Пац говорил Возницыну: «Извести ближнему боярину Артемону Сергеевичу Матвееву, чтобы царское величество изволил поскорее подать нам помощь с тылу на общего неприятеля, потому что государству нашему приходит последнее разоренье; а я со всем войском к королю пойду, когда уже иначе быть не могло, а потом выдам универсалы и на посполитое рушенье; только без помощи ваших войск, одним нам такого сильного неприятеля не сдержать; а если великий государь войскам своим наступить с тылу на погань не укажет, то нам придется заключить мир на всей воле турецкой, что и вашему государству будет небезопасно».

Гонец подьячий Бурцов, бывший летом в Польше, привез вести: король в Варшаве небезопасен; сенаторы по-прежнему поднимаются, короля почитать не хотят, бранят его, называют невоинственным. Гетман Собеский, презирая королевские листы и посыльщиков, зовущих его в Варшаву, не едет. Кто противен королю, те приезда гетманского с радостию ожидают, кто за короля, те не хотели бы и на свете видеть Собеского. Епископ волошский и посол молдавский были у Бурцева и говорили: «Присланы мы к королю с просьбою, чтобы поспешил походом, а наши государи в союзе, и наготове у них войска 8000; если бы только показались польские войска, то мы бы со всеми христианами обратились на турка. Но нам здесь чинят проволоку, ответа никакого не дают, отговариваются отсутствием гетмана Собеского, всю силу полагают в нем. От такой задержки нам может быть беда, потому что посланы мы тайно, узнают о том турки, то не только нас с домашними смерти предадут, и самих господарей не пощадят. Видится нам, что господа сенаторы не только нас из-под ига бусурманского не освободят, но и сами не хотят ли добровольно турку поддаться. Если бы мы жили так погранично с государствами царского величества и присланы были к нему, то, конечно, отпуск нам был бы скорый и намерение наше от царского престола отринуто не было». Говоря это, епископ и посол плакали. В Вильне гетман Михайла Пац объявил Бурцеву иное, чем Возницыну: «Чтобы царское величество поход свой на турка удержать изволил, изволил бы оставаться в Москве, чтобы лишних мыслей иным не прибывало. Чтобы войну с турком около границ киевских изволил вести и отпор давал через бояр. Чтобы не велел войскам своим переходить за Днестр, чтобы такою стремительностию не облегчить Польши и не навлечь на себя большей тяжести. Чтобы царские войска под Белою Церковью или в других местах с войсками коронными не соединялись: а то лукавым не пришло бы в голову сделать так же, как под Чудновым. Чтобы царские войска не наступали на турок без задору с их стороны, а смотрели бы, что будет делаться у коронных? Прямо ли станут оборонять отчизну свою от турок? Чтобы царское величество изволил приказать в приеме Дорошенка наблюдать осторожность, потому что Дорошенко бьет челом и королю, а мы считаем его другом Собескому. Я к войне на турка готовлюсь, только литовские войска с коронными соединяться не будут. Если еще немного продлится непостоянство коронных и нерадение, то я со всею Литвою поддамся царскому величеству».

В августе приехал в Москву от короля покоевый дворянин Павел Свидерский с небывалым характером – резидента. «Я прислан резидентом, – объявил Свидерский, – для удобнейшей обсылки с королевским величеством, особенно теперь, когда король этот год будет находиться в обозе, чтобы царское величество знал обо всех движениях короля и его войск, и, наоборот, чтобы королевское величество знал обо всех намерениях царских. Еще давно, при договорах Андрусовских, Ордин-Нащокин предлагал установить резиденцию, для чего и почта была учреждена, и Тяпкин уже был назначен резидентом к королю Яну-Казимиру». Свидерский потребовал, чтобы ему был вольный доступ к царскому величеству, ко всем боярам, окольничим, воеводам и думным людям, вольный разговор с резидентами и послами окрестных государств, чтобы ему давали овес, сено и дрова, стол же будет иметь на счет короля и Речи Посполитой. Ему отвечали, что как скоро присланы к нему будут от короля государственные грамоты, то с ними он будет иметь доступ к царскому величеству; с боярами, окольничими и думными людьми, также с иностранными послами и резидентами может видаться, только прежде должен давать знать об этом в государственный Посольский приказ.