Поединок во тьме

0

Тусклый свет фонарика, закрепленного на голове, вырывал из кромешной тьмы воду, бегущую по скале вниз, и мокрые ступени лиственничной лестницы. «Сколько там еще? – всматривался в зияющую черноту человек, распластанный на высоте девятиэтажного дома. – И что потом?» Перед глазами еще стояла картина падения товарища в подземную реку: тело летело, судорожно хватая руками воздух, фонарь высвечивал несущийся подземный поток.

Действительность вернулась, смешивая краски. Руки замерзли. Вода многочисленных ручьев, стекающих в чрево заброшенной шахты, была холодной.

Очень хотелось есть.

Вечная сырость штолен и штреков и постоянно низкие температуры могли убить и более опытного человека, чем новичок, потерявший проводника и товарищей. Отчаяние захлестывало разум. Умирать не хотелось. Где-то там, наверху, шла другая жизнь, оставленная всего несколько дней назад.

Нужно было двигаться.

Свет диодных лампочек задрожал. Человек на лестнице замер и неожиданно уловил движение воздуха слева. Дуновение показалось на удивление теплым и принесло с собой осенний запах прелого листа. «Вентиляция!» Мужчина повернул голову в сторону открывшегося штрека. «Вентиляция или один из скрытых входов», – вспомнил он рассказы покойного проводника.

Рубчатая подошва башмака коснулась края скалы, смахнув с нее каменную крошку, и незадачливый путешественник шагнул в неизвестность.

1. М. Птахин

Наследство – вещь неожиданная. Мало кто, получая привет из прошлого, не задумается о вечности и не переберет свою жизнь по косточкам.

Наследие может быть разным. Всех ситуаций не перечислишь, да и незачем.

Узнав, что в городе Слюдянка меня ожидает сундучок с документами, я озадачился. У каждого из нас есть места, куда возвращаешься независимо от собственных планов. Сильно напоминает камень ведьмы из сказки, где герои не могли от него далеко отойти.

Город Слюдянка, расположенный в самой южной точке Байкала, был для меня чем-то подобным. Побывав однажды, я снова и снова там оказываюсь.

Первые впечатления помню плохо.

Взрослые, затеявшие тот поход, загорали на пляже, а мы детской компанией в пионерских пилотках ловили туфлями в небольших озерах мальков и бросали камни в зеленые островки тины.

Потом были Кругобайкальская железная дорога и друзья студенческих лет. Их родители и уютная квартира на улице Слюдянских Красногвардейцев, где мы впервые побывали с женой, приглашая товарища на свадьбу. Похоже, что и старшая дочь получилась именно там. Ныне покойный дядя Толя по прозвищу Бульдозер, механик мраморного карьера, уложил нас, тогда неженатых, вместе. Жена его, директор школы Маркина Зоя Алексеевна, только глазом строго зыркнула, но промолчала и постелила нам на диване в большой комнате.

Потом были проводы братьев в армию. Встречи.

Омуль и пирожки тети Зои. Многочисленная родня. По сути, мы тоже стали родными, и первые смерти в этом маленьком сибирском городке с давней историей воспринимались с болью и горьким чувством утраты.

Я сидел дома рядом с телефонным аппаратом, а в голове еще звучал голос жены покойного главного геолога слюдянского рудоуправления Владимира Петровича Быкова.

– Миша, приезжайте в субботу на поминки, – сказала она, поздоровавшись. – Муж кое-что для вас оставил, но отдавать разрешил только на годовщине. Будьте на машине, сундучок немаленький. Архивы за сорок лет работы и какие-то разъяснения.

«Разъяснения… Неужели письмо? – обдумывал я услышанное. – Послание с темной стороны? Хотя почему с темной?» Владимир Петрович всегда был человеком светлым. Стоило вспомнить его приветливую улыбку, гостеприимный дом и уважение бывших подчиненных.

Сорок лет главным геологом – не шутка. Когда мы с ним знакомились, прошлый век готовился сдать вахту. Возраст геолога оказался почтенным – восемьдесят семь лет.

Нашему коллективу требовалась консультация по шахтным отвалам рудоуправления, и в командировку тогда отправили меня. Нужно было видеть, с какой лихостью этот сухой старичок бегал по слюдянским горкам вместе с такими же старичками-старателями. Я за ними еле поспевал.

За месяц у меня слетели несколько килограммов лишнего веса и набралась масса впечатлений.

Дореволюционные разработки. Выбранные открытым способом жилы и перекопанные сопки. Все это можно было увидеть, лишь уткнувшись собственным носом, при взгляде с федеральной трассы на горы картинку отлично маскировал столетний лес.

С той поры я постоянно навещал стариков и приятельствовал с их сыном Сергеем. Спустя год выяснились забавные обстоятельства. Оказалось, что жена Владимира Петровича и моя родная тетка – подруги юности. Жили они в свое время в Иркутске, на улице Пшеничной, по соседству с моим дедом.

Нужно ли говорить, что очередной житейский узел затянулся, и как сильна была боль утраты, когда ушел-таки от всех нас Главный Геолог.

«Итак, архив и письмо, – я перебирал свои ощущения. – Да еще спустя год. Почему?»

Грохнула дверь подъезда, возвращая меня в привычный мир, который неожиданно становился серым. Окружающая реальность менялась. Я уже чувствовал запах старых документов и рукописей, которые буду разбирать и перечитывать.

За несколько лет общения мы с Владимиром Петровичем составили карту залежей слюды.

Рисовал он со знанием дела и все косил на меня своим лукавым глазом. Разъяснял. Улыбался. На бумаге из-под шариковой ручки появлялась схема города Слюдянка и прилегающих территорий.

– Сухой Лог, – рассказывал Владимир Петрович. – Клещей там тьма, и слюда не жильная, как на «Руде», а линзами. У меня там старатели работали…

Мне все время хотелось поинтересоваться, а не попадалось ли что-нибудь драгоценное – как-никак, сорок лет работы, десятки километров проходки, – но я так и не спросил. Меня, как ребенка другого времени, просто не поняли бы. Люди, воспитанные в СССР, умели пользоваться тем, что есть, и быть счастливыми. С горечью я сознавал, что именно такое умение и есть настоящая ценность.

Первый разговор о самоцветных камнях завел Сергей. Он вспомнил, как они с отцом ходили в заброшенные шахты собирать образцы для коллекции. Владимир Петрович грустно усмехался, вспоминая, как иной раз не узнавал родного подземелья.

Крепи рушились, часто приходилось огибать завалы, чтобы добраться до нужных штреков; однако крепкая память брала свое, и они с сыном всегда попадали, куда хотели.

– Сегодня в шахтах делать нечего, – подводил итог хозяин дома, заканчивая беседу. – Слишком опасно.

В его историях я слышал недоговоренность и никак не мог понять улыбок и взглядов, которыми он обменивался с женой и старшим сыном. Я чувствовал, что есть в этом нечто, но торопить события не хотел.

Бабахнула соседская дверь, и четырехлетний бандит, азербайджанец Рауф, унесся, как всегда, оставляя открытыми и родительскую квартиру, и весь подъезд.

Через пару минут соседка, спускавшаяся следом, заворчала что-то неразборчивое, хлопнула дверь, отрезая звуки улицы.

Обожаю кирпичные дома родом из шестидесятых, и плевать на все кажущиеся неудобства. Огромные газоны. Весеннее цветение яблонь и черемухи, высаженных первыми жильцами более пятидесяти лет назад. А соседи?

Переехав сюда в середине девяностых, я будто попал на островок детства, в родную до боли хрущевку. Здесь у нас многое, как и раньше, – по-семейному, и уезжать отсюда я соберусь, лишь когда не станет этих людей из прошлой жизни.

Искренне надеюсь, что произойдет это не скоро.

Звуки сегодняшнего дня вырвали меня из прошлого и напомнили о текущих задачах.

Предстояло перекраивать неделю, чтобы освободить время для поездки, пробудилось ощущение тайны, поселившееся в душе, когда Главный Геолог был еще жив.

2. Р. Пашян

Не знаю, господа-товарищи, когда переменится что-то в жизни моей, но конвейер, куда я однажды угодил, останавливаться, похоже, не собирается.

Иной раз я подумываю бросить все к чертям собачьим и прожить остаток исковерканной жизни честно, но не тут-то было…

Общаясь с пацанами, только-только нырнувшими в преступную среду, я иной раз пытаюсь их остановить, но кто кого слушал и в какие времена?

Взять хоть меня. Что мешало жить, как все? Высшее образование. Хорошая должность еще при СССР. Мог же и тихо воровать? Но дернула нелегкая соорудить межрегиональную сеть по изготовлению товаров из украденного сырья.

Вторая ошибка – пошел на контакт с ворами в законе ради упрочнения всей схемы. Об этом говорю сейчас по большому секрету, потому что они всегда были моей опорой. Когда спалился в свой первый и единственный раз, да попал на десяточку, они меня поддержали.

В лагере, согласовано со старшими братьями, занимал немаленькую должность и продолжал успешно расхищать государственную собственность. Пополнял общак да выкраивал отпускное пособие себе на освобождение.

Но оставь надежды. Государство катилось совсем по другим рельсам. Воры обрастали бизнесом, и таким, как я, приходилось довольствоваться крохами с барского стола. Хотя опять можно не жаловаться – зубры из курдского крыла обо мне помнили. Воровские распри, правда, повлияли сильно, но езиды – всегда езиды. Еще в Средние века наши предки вышли наемниками из Саудовской Аравии и осели по всему миру.

Почти все наше российское крыло имеет армянские фамилии, но мы как были солнцепоклонниками, так и остались, хотя, может, есть кто и крещеный, но я таких не знаю.

После освобождения мне сильно не хотелось оставаться на вторых ролях, и я стал пробиваться сам.

В Центральную Россию не поехал, а поскольку освобождался из «Краслага», то купил себе хату в Красноярске и начал потихоньку осматриваться.

Ситуация в окружающем мире менялась соответственно росту доллара, и, когда я разобрался в происходящем, деньги, украденные у государства в лагере, уже заканчивались.

Хотя, может, и неплохо, что не удалось влиться в бизнес. Зато теперь у меня имелся определенный статус родом из девяностых да вольная дружина, с которой мы промышляем и сегодня.

Воры в законе тоже подкидывали иной раз интересную работенку. В общем и целом грех жаловаться. Сейчас меня многие считают удачливым бизнесменом, а я никого не разубеждаю. Людей из старой жизни все меньше, и мои делишки касаются только моей дружины.

Даже офис в этом году решил снять и визитки сделал. Не каждый должен знать, что мы по сей день не оставили своей профессии и как наши предки – абреки совершаем налеты. Разница лишь в одном: вместо коней под нами машины, а режим работы, как при СССР – аванс и получка, то есть бомбим не чаще пары раз в месяц…

А вот сегодня прозвучали странные новости, и на электронной почте я обнаружил послание от воров.

«Странные дела, брат, творятся в твоем королевстве. Если ты еще на свободе, прочитай о себе историю, вот тебе ссылочка <…>».

Тюряга… Те, кто никогда не бывал в заключении, даже представить себе не могут, что это такое – вьющийся рядом с любым каторжанином демон неволи. Я вижу его как огромные черные крылья летучей мыши, распахнутые и готовые задушить жертву в объятиях.

Смотреть демону в лицо боюсь. Глянул один раз много лет назад, а потом, отбывая срок, думал: не поднимал бы глаз, глядишь, и пронесло бы.

В такие минуты хочется кого-нибудь убить. Вот и сейчас кулаки непроизвольно сжались. Скриплю зубами, гляжу на экран и думаю: открывать ссылку или подождать немного?

Решил сначала пожрать. Самые плохие новости не так ужасны, когда организм сыто щурится на мир. Так и сделал…

Соорудил себе форматный бутерброд на три слоя. Кофе налил, а ссылочка так и тюкает, падла, так и зовет. Я уж ее и в голове провернул-пощупал, а потом вдруг понял, что страшного-то, похоже, ничего и нет… Сайт-то «проза. ру» называется, и чего уж там плетут московские старшие братья? Может, шутка? Хотя эти в простоте и слова не скажут – воры, одно слово.

Глянул и чуть не облез. На заглавной фотке – паренек, которого мы с Левашей упустили пару лет назад.

Там отдельная история. Вкратце сказать, выпасли мы на трассе гуся из соседнего региона на хорошей тачке. Один он ехал, что и привлекло. За машину можно было с ходу сотки три рублями поймать даже без документов. Гонялись мы за ним тогда, засады делали, но фарту у него оказалось больше. Ушел паренек.

Гляжу и узнаю морду его свинорылую – точно, он! Расселся в кофейне какой-то на фоне вулкана и улыбается над тарелкой радостно.

Полез по рассказам.

Ничего так пишет – со знанием дела. Как блатной темы касается, сразу видно – пассажир прокоцанный. Выяснилось, что мусор он – пенсионер МВД. Когда свои регалии в эссе перечислял, ясно стало, что просчитал он нас два года назад, но виду не подал.

Открыл я рассказик, на который Москва указала, и обомлел. Все, как есть, про нас – только без фотографий.

Я вот сам, к примеру, Роин Пашян, и в рассказе Роин Пашян, мой партнер из «горных баранов» сван Леван, а по тексту тоже сван Леван.

Сел я тут и задумался: а что это за перец такой, который так складно чешет про ту историю, когда он от нас когти рвал? Не иначе связался паренек с Красноярской управой, да и поинтересовался: мол, а что там за «хонда» за ним по трассе гонялась?

Значит, номерок-то мой он срисовал, иначе как просчитали бы?

Ошибочку допустил мусорок с рассказиком-то. Мы тогда не поперлись гоняться дальше, потому что непонятно стало: заметил он нас или нет? Я, когда непруха, обычно дела сворачиваю. А он вот что – смеется…

Рассказ я внимательно прочел и уловил, как он нас обыграл. Окончательный прокол случился в гостинице «Медведь», когда канская засада фраернулась и высмотрел гусь пацанов на гостиничной площади.

Оставил тогда он вентилятор свой на окошке как ширму, чтобы мы его обозревали, да и встал на лыжи.

Вот уж мы бешеные были… В общей сложности 700 километров намотали туда-сюда и лишь порог поцеловали. Я тогда решил ситуацию отпустить. Все неясно было: может, ему просто повезло? Он же так гладко все закрутил. Отзвонился вахтерше: мол, уехал ночью да в гостях остался. Приберите вентилятор – вернусь, заберу. Прецедента, что обманули нас, нет, а значит, можно и не гоняться – нету позора, а сейчас все…

«Забавно, как его урки-то вычислили?» – задумался я и неожиданно понял, что будет еще от старших братьев письмецо. Мы хоть и в многолетних отношениях, но о чем думает вор, простой фраер не поймет…

3. М. Птахин

Поминки заканчивались. Посидели тихо. Пришли человек десять из бывших работников шахт да родственники. У стариков – слезы на глазах. Народу набралось немного, а поминали чуть не по списку: и того, и этого…

Владимир Петрович пережил многих. Вроде и мужики пришли старше меня, а оказались детьми друзей покойного. Мне особенно понравился сын бывшего главного инженера, Петр. В свои шестьдесят два он выглядел чуть взрослей меня. Все смеялся моему удивлению да шутил: мол, кто со слюдой общается, тот подолгу живет… Батя его умер, как и Быков, за девяносто.

Когда на улицу курить с ним за компанию выходил, узнал, что Петр никогда не работал на «Руде». Поинтересовался: а как же он тогда со слюдой дело имел? Тот помолчал-помолчал, да и рассказал… Сначала я вполуха слушал, думал, кто на пьянке чего интересного поведает, а потом увлекся.

Убедился в очередной раз, что странное место – Слюдянка. До революции тут каторга была. Дорога «Кругобайкальская» с тоннелями и утонувшее в Байкале золото Колчака. Ручьи с самородками. Трагедии да легенды, но это истории давние, мало кто сейчас знает, например, о «польских повстанцах»…

Батя Петра работал в шахтах до самого их закрытия и таскал его под землю еще пацаном. Однако в конце шестидесятых, когда Москва впервые подняла вопрос о прекращении деятельности рудника, направил сына учиться на железнодорожника. Как-никак, Слюдянка – станция узловая, а значит, и работа всегда будет.

– Но я все время к отцу на работу бегал, – рассказывал Петр, выдыхая горький табачный дым. – Все манили меня эти кротовьи норы, там же целое государство под землей отстроили.

Мы сидели с ним во дворе на лавке и добивали прихваченную со стола бутылку водки.

За дощатым забором засыпал тихий городок. Лишь иногда доносился рев дизелей дальнобойщиков, идущих по федеральной трассе на Иркутск или в Улан-Удэ.

– Недоговаривал батя, – Петр рассматривал первые проклюнувшиеся звезды. – Всегда чуял я, что есть там интерес, и когда шахты закрыли, одним из первых стал под землю нырять. Казалось, вот-вот нащупаю неизвестность эту, может, даже и золото, но лишь поделочные камни и находил. Отец сердился, когда показывал ему, и орал, чтобы не совался. Особенно когда речка Слюдянка по шахтам пошла. Но ничего, крепи в штреках еще долго держались. «Подземлю» закрывали вместе со всем оборудованием и кабелями. Кто смелый вроде меня, сразу потащили оттуда электродвигатели в свое хозяйство. Когда же в восьмидесятых цветной металл стали принимать, все и началось.

История оказалась жуткой. Рудоуправленцам никак не удавалось заделать все входы и выходы в закрытых шахтах. Причудливая сеть лабиринтов и шесть незатопленных горизонтов манили авантюристов не только из Слюдянки. А внизу все делилось на участки.

Дети инженеров и рабочих, да и сами бывшие шахтеры, сбивались в дикие бригады и тащили на поверхность все, что только можно. Залетные появлялись нечасто, но конфликты уже пошли даже среди бывших товарищей.

Началась золотая лихорадка. Десятки километров силовых кабелей представляли собой лакомую добычу.

Никого уже не интересовали золото или драгоценные камни, да и в чем смысл, если вот они, деньги. Сдирай со стен, обжигай либо срывай оболочку – и вперед, на пункты приема.

Кто первым расшатал крепи на территории соседей и организовал конкурентам обвал, никто не помнит, но именно тогда спокойная жизнь закончилась. Лес рубят – щепки летят… Сколько жизней загубили под землей, скорее всего, узнать теперь не удастся. Война становилась изобретательной. Подпиливали и расшатывали лиственничные лестницы, которые в сырости шахт могли простоять не меньше, чем в Венеции. Ослабляли крепи. Изобретали ловушки.

Однако попадались лишь незадачливые. В ход пошло альпинистское снаряжение. Каждая команда делала себе под землей тайники с запасами продовольствия и шанцевым инструментом. Если завалит – будет чем откапываться.

Потом начались фокусы с вентиляцией, противника душили дымом полимерной кабельной рассечки.

Кто первым придумывал очередной фокус, тот и отвоевывал территорию и слюдянский «золотой запас».

Когда начался прием черного металла, произошел еще один всплеск и добавились новые трагедии. С близлежащих горизонтов вымели все ценное подчистую, а ведь там, в «подземле», стояли на рельсах и вагонетки, наполненные слюдой, и даже тепловозы. Закрывали-то шахты в семидесятых. Ничего не демонтировали и наверх не поднимали…

За стол переговоров так и не сели. Подземные войны нарушили привычный уклад. Теперь на поверхности обсуждали в основном ситуации из-под земли. Поминали недобрым словом вчерашних конкурентов.

В сиюминутном порыве никто и не подумал, что можно использовать шахты для экскурсий или спелеологов, а теперь было поздно.

Иной раз по городу ползли слухи о заблудившихся или заваленных туристах. Но люди из-за войн очерствели и не переживали, если не касалось лично.

Доступный металл заканчивался. Большинство дорог на нижние горизонты разрушили. Знающих географию шахт оставалось все меньше.

– Я и сейчас там куда хочешь пронырну, – закончил историю Петр. – Только зачем? Пенсия у меня приличная, уходил с начальника депо, да на приварок из шахт дом построил, не хуже, чем спиртовики.

Действительно, Слюдянка пестрела небольшими коттеджными поселками.

«Прямо как у Ильфа с Петровым, – задумался я. – “Богатство тещи не исчезло, оно просто превратилось в клуб железнодорожников”». Так и здесь, все оставленное государством в шахтах перешло в иную область ценою человеческих жизней…»

– Знаешь, почему я живой? – спросил Петр, будто услышав мои мысли.

– Ну?

– А я в войнах не участвовал. Нет на мне крови… Потому и дом стоит, и дети в порядке. У меня еще там, – он потыкал пальцем себе под ноги, – транзитные маршруты заготовлены, так что я любой завал обойду и наружу выберусь.

– Потому и народу на поминках мало? – пришла мне в голову неожиданная мысль.

– Ну да. Кому же захочется за одним столом с душегубами сидеть? А потом, они все сейчас на мели и ненавидят окружающих люто. Позови, и спокойно не посидишь… Они даже не понимают, почему им так плохо.

– А много таких?

– Ну, из самых активных почти никого не осталось. Кого в шахте не прибрали, тот сейчас за грехи свои мучается. Ты подумай, – наклонился он ко мне, – только я знаю душ двадцать, загубленных там, внизу, и ведь почти никого не нашли. Так и числятся они без вести пропавшими. Все предполагают, кто да что – а с кого спросишь? Лежат они сейчас где-то на горизонтах затопленных…

– Мистика, – проговорил я, пытаясь избавиться от навязчивого видения залитых ледяной водой шахт, где ворвавшаяся туда однажды речка Слюдянка собирает в одном месте упокоившихся врагов.

– Да уж, мистика, – согласился Петр, разливая остатки водки по рюмкам. – В прошлом году эмчеэсовцы двух спелеологов вынули из завалов, так они в помешательстве оказались. Все про тени какие-то говорили, что из стен выходят. Умерли окончательно шахты… Кладбище теперь там. А скольких еще погибель ждет?

– Послушай, Петр, а как ты считаешь, действительно тебе батя чего-то не рассказал, или домыслы это твои?

– Не знаю, – ответил тот, допил рюмку и закурил. – Вот ты с Петровичем общался, у тебя не появилось ощущения секретов?

– Было, – твердо ответил я. – Но впрямую не спрашивал… Он бы меня не понял.

– Вот так и я, поинтересовался у бати пару раз, а после смерти весь личный архив по косточкам перебрал. Давай пей, – пододвинул он рюмку по лавке, – идти пора.

Я опрокинул в себя водку. Приятное тепло вернуло меня к действительности.

– Ничего я в архиве том не нашел, – вздохнул Петр, отправляя щелчком окурок за забор. – Но есть там что-то. Наверное, берег меня отец, и не зря – сколько ситуаций-то было… Эх, прости меня, старый, завтра же к тебе на кладбище поеду.

Он попрощался с Сергеем, с супругой Главного Геолога, и я предложил Петру подвезти его до дома, но выяснилось, что живет он рядом, как и большинство работников рудоуправления.

За столом осталась только родня.

– Я тебе в комнате постелю, – предложил Сергей.

– Да вам и самим места мало, – засуетился я. – Я уж лучше к Маркиным поеду. Старший, Санька, как раз сегодня там.

– Ты звонил ему?

– Ну да, ждет.

– Тогда пошли к матери, – сказал Серега. – Она хотела тебе завтра архив отдать, но, наверное, сегодня получишь…

Увлеченный разговором с Петром, я только сейчас вспомнил о завещании и сундучке. Прошли в залу.

Лидия Иннокентьевна, узнав, что я собираюсь ночевать в другом месте, сначала заохала, а потом, видимо, прикинула количество ртов и сменила гнев на милость.

– Ну что, внук Венского, – сказала она, – не просто так ты появился в нашем доме, да и я на улицу Пшеничную в соседи с твоей мамкой не случайно угодила в свое время. Владимир Петрович знал кое-что, но не говорил даже мне. Какие уж там, в сундучке, секреты – неизвестно, да и не интересует это меня. Шахты много жизней унесли, а сколько еще унесут, один Бог знает. Я сама хоть и геолог, но никогда их не любила. Это мой Володя трудился, как гном и рудознатец, не покладая рук. Секреты эти, скорее всего, давние. Там за сорок лет работы много чего происходило. Когда он меня о предках твоих в последний год расспрашивал, поняла я, что задумал старый думку какую-то, но не вникала. Потом он сам рассказал, что был связан сначала государственной тайной, а позже забоялся, что Серега в «подземлю» полезет, поэтому и молчал. А тут ты явился, но ни одного постороннего вопроса не задал – все слюду тебе подавай да отвалы. Ему это нравилось…

– А про что еще спрашивать? – начал было я.

– Сиди уж, – махнула рукой Лидия Иннокентьевна. – Вижу, как глаза у тебя горят, а вот что от ненужных вопросов уберегся, хвалю. Мне главное, чтобы вот он туда не совался, – указала она на Сергея, – а что уж там Петрович написал – не знаю и знать не хочу.

Я молчал.

– Так обещаешь сыновей моих не привлекать к завещанию? – спросила душеприказчица.

– Мама, – заговорил Сергей.

– Молчи! – жестко остановила она его. – Обещаешь, внук Венского и сын матери своей?

– Обещаю, – твердо сказал я.

– Ну, забирай тогда, – поднялась с застеленного ковриком табурета хозяйка дома. – Сергей тебе до машины донести поможет.

Оказалось, что это и не табурет вовсе, а укрытый гобеленом сундучок с коваными ручками.

– Забирай, а захочешь с ним говорить на эту тему, – ткнула она пальцем в сына, – так сначала со мной!