Введение
Тема инстинктов в жизни человека занимает многие умы. Кто-то безоговорочно убеждён, что у человека инстинкты есть, поскольку он – "тоже животное", кто-то допускает такую мысль, кто-то в этом сомневается, а кто-то и категорически убеждён в обратном – у человека инстинктов нет.
Но как бы популярна эта тема ни была, по сей день не написано ни одной адекватной работы, где бы расставлялись точки над "i". Конечно, существует уйма популярных книг самых разных авторов, где то безапелляционно, то с оговорками, но так или иначе констатируется наличие инстинктов у человека – среди таковых книги В. Дольника, А. Протопопова, О. Новосёлова, М. Бутовской, А. Маркова, Д. Жукова, а из зарубежных это книги К. Лоренца, Э. Уилсона, Д. Морриса и ряд других, – но нюанс в том, что с позиций строгой науки и качественного структурного анализа все эти работы выполнены неудовлетворительно (а некоторые и откровенно ужасно). Возможно, дефект всех подобных книг обусловлен тем, что почти всегда их авторы – биологи, а порой даже физики или астрономы (как Карл Саган с его "Драконами Эдема"). Возникает пикантный момент – книги о человеке пишут те, кто собственно человека не изучает. Никто из авторов не является представителем психологии – науки о формировании и функционировании психики человека, и для них, конечно, было бы удивительным узнать, что многие (да, наверное, и все) аспекты психики и поведения человека формируются именно прижизненно, в ходе опыта и обучения (как правило, неосознаваемого). Но биологу куда проще смотреть на человека через привычную ему профессиональную призму и в итоге видеть в нём всего лишь очередное животное, которое "всего лишь научилось говорить".
***
Социобиология и эволюционная психология
Во второй половине XX века родились такие дисциплины, как социобиология и эволюционная психология, которые пытались объяснить многие аспекты поведения человека с точки зрения эволюции, а точнее – как выработанные в ходе эволюции приспособительные механизмы к определённым условиям среды. Такое понимание очень близко к инстинктам, хотя и оказывается чуть шире, поскольку включает в себя не только заданные врождённо реакции, но и подразумевает наличие некоторых предрасположенностей (задатков, склонностей) к тому или иному поведению, к тем или иным предпочтениям. По этой причине трактовки поведения человека в работах данного лагеря тяготеют к ссылкам на гены, гормоны (или нейромедиаторы) и феромоны – это излюбленные термины у эволюционных психологов. В русле их идей, гормоны и феромоны воздействуют на мозг человека и склоняют к определённому поведению, ну а гены же вообще определяют почти всё.
Для удобства дальше в тексте сторонники социобиологии и эволюционной психологии будут названы термином " эволюционисты ", поскольку их трактовка поведения человека отталкивается от концепции неких врождённых свойств, закрепившиеся эволюционно. Последующая критика идей эволюционистов ни в коем случае не означает отрицания и самой идеи эволюции, а лишь покажет специфику развития человека как вида, идущего по пути эволюционного же отказа от врождённых поведенческих свойств (инстинктов).
Именно благодаря исследованиям в лагере эволюционистов в СМИ периодически проскакивают заголовки в духе:
"Уровень эстрадиола определяет склонность женщин к измене".
"Тестостерон и серотонин покажут, кто будет вожаком".
"Феромоны: мы выбираем друг друга по запаху".
"Обнаружен ген "предпринимателя" и ген "госслужащего".
Стремление объяснять влиянием генов привлекательность блондинок или брюнеток, склонность к азартным играм или гонкам на больших скоростях – всё это детища эволюционной психологии. Также популярными оказались ссылки на разные структуры мозга как на причину какого-либо поведения – видимо, эволюционисты исходят из того, что мозговые структуры также заданы врождённо (ниже будет показано, что это совсем не так).
"Согласно исследованиям, за танцы отвечает та же часть мозга, что и за убийства. Поэтому если вы обучитесь фокстроту, то вероятность того, что вы совершите убийство, упадёт на десять процентов" (начальник колонии для несовершеннолетних из мультсериала "Симпсоны").
В действительности же такой подход хромает на обе ноги, а руки сломаны. Собственно, этому и посвящена данная книга – показать, где, как и почему лажает эволюционная психология.
Но для начала несколько общих вводных пунктов.
Эволюционный водораздел
Большинство авторов-эволюционистов, похоже, не знает о существовании значительного водораздела между человеком и прочими животными в формировании их психики и поведения. Да, инстинкты отчётливо наблюдаемы у многих животных самых разных видов, родов и отрядов, но вот при переходе к ветви приматов доля врождённого поведения ощутимо спадает, а к ветви человекообразных обезьян (шимпанзе, гориллы, орангутаны и гиббоны) спадает уже до полного отсутствия. Почти все нюансы поведения высших обезьян вырабатываются в ходе жизни в сообществе себе подобных, то есть главным становится научение (через подражание или через наблюдение). Вот именно факт этого эволюционного "перелома" в организации психики и поведения где-то на уровне обезьян многими авторами игнорируется, что и приводит к печальным и поверхностным сравнениям человека с прочими млекопитающими, птицами или даже рептилиями (миф о пресловутом "рептильном мозге"). Да, у многих видов животных роль тех же гормонов в поведении чрезвычайно высока, но вот уже у обезьян эта роль становится незначительной, и у человека приобретает совсем другие формы. Да, у насекомых роль пресловутых феромонов просто колоссальна, но вот уже на уровне млекопитающих их значение сильно снижается (либо никаких феромонов у них уже и вовсе нет – в научном мире идут дискуссии по этому вопросу), а у обезьян же (и у человека, соответственно), вопреки легендам и стараниям парфюмерной промышленности, их уже нет точно.
Обыватель любит приводить доказательством того, что мужчины "инстинктивно" ухаживают за женщинами, примеры из жизни уток или других птиц, но при этом совсем даже не догадываясь, что у наших ближайших родичей – высших обезьян – половое ухаживание отсутствует как явление, и самым активным инициатором спаривания выступает как раз самка (см. Алексеева, 1977; Бергнер, 2015): порой самки даже терроризируют подростков-самцов, принуждая их к сексу.
В кругу приматологов (наука о приматах) никаких особых иллюзий об инстинктах у этого отряда нет, во многих работах этой отрасли прямо подчёркивается, что поведение обезьян строится на принципиально иных основаниях, чем у прочих животных. В особенности у высших обезьян формируется настолько сложная психика, что называть их поведение предопределённым какими-то генетическими факторами уже просто не получается. В итоге психика человека столь сложна, что применение к нему данных, полученных на других видах животных, оказывается просто неадекватным.
Отечественный зоопсихолог Вагнер ещё в самом начале XX века утверждал: "… ссылки на муравьёв и пчёл в решении вопросов о правилах поведения человеческих обществ ничего научного в себе не заключают". У Абрахама Маслоу в его знаменитой "Мотивации и личности" был даже раздел, озаглавленный "Неадекватность данных, полученных при экспериментах с животными" (Маслоу, с. 53). Как верно писал он там, "академические психологи в работах, касавшихся мотивации, в значительной мере полагались на данные, полученные в процессе экспериментов на животных. Не надо доказывать, что белая крыса – это не человек, но, к сожалению, необходимо повторить это вновь, поскольку слишком часто результаты экспериментов на животных воспринимаются как основные данные, опираясь на которые, мы должны выстраивать теории о человеческой природе. И если теперь нам придётся воспользоваться данными о животных, необходимо […] предпочесть обезьяну белой крысе в качестве испытуемого для мотивационных экспериментов, хотя бы исходя из того, что мы, люди, куда больше похожи на обезьян, чем на белых крыс…".
К Маслоу стоит прислушаться хотя бы потому, что в Висконсинском Университете его научным руководителем был выдающийся приматолог Гарри Харлоу, поставивший на макаках знаменитый эксперимент по разлучению младенцев с матерьми.
Водораздел в формировании поведения, обособляющий приматов от остальных животных, имеет свои нюансы даже внутри самой ветви приматов: так, низшие обезьяны (макаки, павианы, мартышки и др.) сильно отличаются от высших (шимпанзе, гориллы, орангутаны, гиббоны) по подражательной способности – если первые очень плохо умеют осваивать новое поведение путём наблюдения за другими особями, то роль подражания в жизни вторых вырастает неимоверно. Неучёт этого качественного различия между эволюционными ветвями обезьян в начале XX-го века порой приводил исследователей к забавному выводу о том, что обезьяны напрочь не умеют учиться через подражание. "Обезьяны плохо обезьянничают" – к такому выводу приходили отцы бихевиоризма Джон Уотсон и Эдвард Ли Торндайк. А секрет был в том, что в своих экспериментах они использовали именно мартышек и макак, а выводы же о специфике их психики распространяли уже на все виды обезьян без исключения, что, как было выяснено позже, просто недопустимо. Высшие обезьяны оказались куда более смышлёными и продвинутыми в деле научения через подражание и наблюдение. Только позже научный мир придёт к осознанию, что высшие обезьяны морфологически, физиологически и даже психологически ближе к человеку, нежели к низшим обезьянам.
Самое же забавное, что Уотсон и Торндайк позволяли своей мысли идти ещё дальше и приходили к заключению, что, мол, раз человек – тоже обезьяна, то и он не может научаться через наблюдение, а только лишь методом собственных проб и ошибок. Сейчас же нам прекрасно известно, что начиная с высших обезьян роль научения через подражание и наблюдение становится ведущей, а в жизни человека она становится ещё более исключительной.
Ещё советские приматологи, обнаружив ощутимую разницу в формировании условных рефлексов у высших и низших обезьян, писали: "следует считать целесообразным разделение параметров поведения на общие с другими животными и специфические, обнаруженные в экспериментах только на высших обезьянах. Сравнение показателей высшей нервной деятельности антропоидов, низших обезьян и других представителей класса млекопитающих показало существенное их отличие в формировании внутреннего торможения и условных двигательных реакций на комплексные сигналы" (Фирсов, 1972, с. 183).
И данный призыв совершенно справедлив: просто необходимо деление поведения всех животных на 1) свойственное антропоидам (высшим обезьянам, включая человека) и 2) общее для всех прочих представителей царства животных. Всё это показывает наличие пресловутого водораздела даже внутри самой линии обезьян, что уж говорить о её существовании между приматами и прочими животными?
Нобелевский лауреат по физиологии Питер Медавар не зря говорил: "Не исключено, что при изучении поведения животных мы найдем некоторые подсказки, намёки и указания для разработки психологических методов, однако гораздо более вероятно, что в будущем, подавляющую часть наших знаний о человеческом поведении мы получим, изучая самих людей" (1983, с. 170).
Водораздел в действии гормонов
Аналогичная же ситуация касается и влияния гормонов на поведение животных. Гормональные манипуляции никогда не будут получать в поведении наиболее сложно организованных видов такие же результаты, какие получаются у видов более простых.
В народе очень популярны представления, согласно которым гормоны – решают. Решают вообще всё.
Заголовки, винящие конкретные гормоны в том или ином поведении человека, нередки в "жёлтой прессе". Но в действительности всё обстоит совсем не так, поскольку все эти данные получены в экспериментах с крысами, хомячками и т.д. А обыватель же просто падок на сложные термины и охотно их запоминает, чтобы в беседе за пивом щегольнуть наукообразной терминологией. К тому же его прельщает возможность объяснять сложные явления простыми вещами: ведь здорово, когда можно списать реализацию разнообразных социальных велений или запретов на лишний миллиграмм какого-то вещества в организме.
В реальности всё сложнее, и самим учёным это прекрасно известно.
"… введение половых гормонов вызывает бόльший эффект у низко организованных млекопитающих, как, например, крыс, морских свинок, нежели у высших, как, например, у обезьян. Это объясняется бόльшим участием нервной системы в половом поведении высших организмов. Поэтому можно сделать общий вывод (по крайней мере, по отношению к половому поведению), что в процессе эволюции роль гормонального компонента в регуляции полового инстинкта снижается, а роль нервной системы возрастает. Сохранение половой активности при выпадении гормонального фактора (в старости или после операции кастрации) выражено у человека" (Слоним, 1967).
"… по мере подъёма по эволюционной шкале […] рефлексы, гормоны и инстинкты становятся всё менее значимыми детерминантами и заменяются интеллектом, научением и социальными факторами, возможно, самым существенным моментом эволюции" (Маслоу, с. 140).
Даже известные эволюционные психологи Л. Палмер и Дж. Палмер, описывая опыты о повышении социального статуса мартышек путём введения им высоких доз серотонина, замечают как бы мимоходом: "… но у людей взаимоотношения гораздо сложнее… Сомнительно, что манипуляции с серотонином повлияют на статус даже у высших обезьян. Например, когнитивная сложность шимпанзе, по-видимому, находится на таком уровне, что предотвращает изменение положения в иерархии простым введением нейротрансмиттера".
Это существенная оговорка, которую, впрочем, сами авторы стараются побыстрее забыть, чтобы продолжить и дальше повествовать, как некие врождённые аспекты направляют поведение человека.
Что важно, даже у животных попроще связь гормонов с поведением не такая простая. Известно, что гормоны влияют на поведение особей, но известно и обратное – что определённое поведение влияет на выработку гормонов. То есть это взаимовлияющие факторы.
Например, у самцов одного из подвидов деревенской ласточки чем темнее грудка, тем более он "популярен" у самок и всё это сопряжено с повышенным уровнем тестостерона. Но если же
закрашивать чёрным маркером перья самцов-неудачников (грудка которых светлее), то самки и на них начинают реагировать активнее, и уже в силу этого уровень тестостерона таких самцов также начинает расти (Safran et al., 2008).
И влияние поведения на выработку гормонов характерно для многих видов животных.
"У многих приматов уровень тестостерона повышается в те моменты, когда в группе устанавливается новая иерархия доминирования или перестраивается старая. У людей его количество возрастает, например, во время спортивных соревнований, причем как в командных, так и в индивидуальных видах спорта – баскетболе, теннисе, регби, дзюдо и борьбе. То же наблюдается и перед соревнованиями, и (в ещё большей степени) после них, особенно среди победителей" (Сапольски, 2019).
Даже у женщин занятия дзюдо могут приводить к повышению тестостерона и снижению эстрогенов (Ильин, 2010, с. 518).
Проще говоря, поведение влияет на гормоны. И излюбленная фишка эволюционных психологов, объявить причиной того или иного поведения обнаруженный высокий уровень какого-либо гормона, оказывается просто досадной нелепицей.
Кортикализация (энцефализация) функций
В 1960-х нейробиолог Пол Маклин (Paul D. MacLean) предложил концепцию "триединого мозга", суть которой сводилась к тому, что мозг человека представляет своеобразную матрёшку из трёх различных по возрасту структур: кора мозга (неокортекс) – наиболее молодое эволюционное образование, где осуществляются сложные мыслительные процессы; кора покрывает лимбическую систему – более древнее образование, отвечающее за эмоции; а лимбическая система, в свою очередь, покрывает древнейшую из структур мозга, которую Маклин назвал "рептильным мозгом", подразумевая, что этот самый "рептильный мозг" (ствол мозга, базальные ганглии и другие структуры) возник ещё сотни миллионов лет назад у рептилий и оказывается общим для всех последующих эволюционных видов. В "рептильном мозге" Маклин разместил все возможные инстинкты (Марцинковская и др., с. 141). Якобы вся эта концепция должна была объяснить, почему человек может думать одно, чувствовать другое, а делать и вовсе третье.
В представлениях Маклина три описанные структуры просто механически надстраиваются одна над другой, никак функционально друг друга не меняя, а просто контролируя работу одна другой по нисходящей.
Часто концепцию "триединого мозга" называют теорией, но это не так, поскольку это всего лишь красивая схема, не имеющая под собой никакого реального основания. Увы, но схему эту в книге "Драконы Эдема" популяризировал астроном Карл Саган, для которого нейробиология была тёмным лесом, а послушный обыватель принял эту заманчивую и простую концепцию на веру.
В действительности же построение Маклина рушится с самых своих основ: хотя бы потому, что у всех позвоночных есть все отделы мозга, и впервые они появляются задолго до рептилий – ещё у круглоротых (Андреева, Обухов, с. 16). То есть и у самих рептилий мозг содержит все отделы мозга, которые, если верить Маклину, возникают лишь позже, у млекопитающих – просто какие-то отделы развиты больше, другие – меньше.
Современная нейробиология смотрит на концепцию "триединого мозга" как на историческое недоразумение (Барретт, с. 105). Майкл Газзанига иронически называет эту концепцию теорией поезда – где новые слои мозга добавлялись к старым, как прицепляют дополнительный вагон к поезду. На самом же деле "современные нейроанатомы убеждены, что когда наши предки карабкались по эволюционной лестнице от приматов к человеку, то не просто прибавлялись дополнительные навыки, как некогда предполагали, но весь мозг перестраивался вдоль и поперёк […]. Вся система приобретает качественно новые свойства, которые нельзя предсказать, просто складывая свойства её отдельных компонентов. Новая система больше суммы своих частей. Больше – значит другое", резюмирует Газзанига (2017, с. 190).
Иными словами, когда над старым блоком надстраивается новый, то меняются и функции первого, по-иному распределяясь внутри всей новой системы. Данное положение описывается в терминах эмерджентности или фазового перехода, то есть такого эффекта, когда постепенное накопление изменений в какой-то критической точке приводит к рождению качественно нового свойства (обычно это демонстрируют на примере воды, которая при понижении температуры долгое время не меняется, но при нуле градусов просто превращается в лёд, так же, как и при ста градусах становится паром).
Знаменитый нейробиолог Рамачандран вторит Газзаниге, указывая, что фазовые переходы применимы и к происхождению человека. Он пишет, как однажды произошло "взрывообразное развитие определённых ключевых мозговых структур и функций, неожиданные сочетания которых породили в итоге умственные способности, делающие нас особенными […]. Мы прошли через психический фазовый переход. Все старые составляющие остались на месте, но начали совместную работу совершенно новыми способами, которые были чем-то большим, нежели сумма отдельных составляющих" (Рамачандран, 2014).
В нейробиологии феномен фазового перехода выражен принципом энцефализации (или кортикализации) функций, который гласит, что наиболее древние участки нервной системы в ходе эволюции передают свои функции участкам более новым. Таким образом, "совершается переход функционального управления из спинного мозга через все уровни центральной нервной системы от низших к высшим её этажам или отделам. При этом переходе функций вверх первоначальные центры сводятся на роль лишь передаточных инстанций" (Рубинштейн, 2009, с. 127).
Если у низших млекопитающих кора мозга (эволюционное наиболее позднее образование) ещё не имеет ведущей роли, и они вполне себе могут продолжать осуществлять необходимое поведение даже после её разрушения, то разрушение коры у высших млекопитающих уже приводит к необратимому нарушению поведения (Лурия, 2006, с. 56). К примеру, если у крысы полностью удалить кору мозга, то она перестаёт различать формы предметов, но продолжает реагировать на свет, но если же проделать подобное с обезьяной, то она станет уже совершенно слепой. После удаления двигательной коры кошка уже через несколько часов сможет снова двигаться, собака только через 24 часа сможет снова стоять, но какие-либо движения становятся невозможны (нервная система кошачьих чуть проще, чем у собачьих), а обезьяна же после аналогичной операции даже стоять сможет лишь с посторонней помощью.
Удаление лобных отделов коры у самки макака-резуса ведёт к нарушению как материнского, так и полового поведения (Myers, 1972), но если же эту самую область удалить у кошки или собаки, то никаких нарушений в проявлении материнского и полового поведения не произойдёт (Крушинский, 2009, с. 110). Являясь представителями эволюционно более простых видов кошки и собаки действительно, как и предлагал думать Маклин, имеют в подкорковых структурах мозга инстинктивные формы поведения, но по эволюционной лестнице выше, у обезьян, в подкорке не содержится уже никакого специфического поведения, а всё оно переходит в кору, которая, кстати, формируется прижизненно, в ходе обучения. Поэтому новая кора – не просто надстройка над древними мозговыми структурами, а она прямо отнимает их функции, но отнимает не так, что содержит их в себе от рождения, а вынуждена вбирать их в себя из внешней среды путём научения. Увеличение объёмов новой коры, таким образом, напрямую связано с исчезновением инстинктов вверх по эволюционной лестнице (Микадзе, с. 59).
Если подытожить, то: в подкорке человека не остаётся никаких инстинктов, поскольку все ключевые формы поведения перемещаются в области мозга, формирующиеся прижизненно в ходе обучения. Да, в стволе мозга содержатся некоторые простейшие рефлексы (например, сосательный, который позволяет младенцу реагировать на прикосновение материнского соска – Brackbill, 1971), но по мере мозгового развития эти врождённые рефлексы младенцев непременно угасают, что, кстати, является обязательным для дальнейшего обучения ребёнка (Семенович, с. 53) (к примеру, если хватательный рефлекс младенца не угаснет, то он и не сможет дальше развивать мелкую моторику пальцев и целенаправленное хватание).
В этом плане важно повторить то, что было уже сказано выше: всякие отсылы к поведению или к биологии видов, эволюционно существенно отстоящих от человека, просто неадекватны. Чем дальше отстоит тот или иной вид от линии человека, тем принципиальнее отличается работа его мозга. Даже у, казалось бы, ближайших к нам шимпанзе мозг функционирует совсем не аналогично человеческому: межполушарный обмен зрительными сигналами у шимпанзе происходит в передних отделах мозга, а у человека – в задних (Black, Myers, 1964). К тому же изменчивость мозга в ходе обучения у человека также выражена сильнее, чем у шимпанзе: у родственников-людей форма, величина и расположение борозд коры отличаются очень сильно, тогда как у родственников-шимпанзе различия в рисунке борозд очень слабы (Gòmez-Robles et al., 2015; Дойдж, с. 462).
Картина простого межвидового переноса в работе мозга ещё больше осложняется, если учесть, что в мозге человека существуют очень редкие типы нейронов – так называемые "зеркальные" нейроны и веретенообразные (нейроны фон Экономо): первые обнаружены только у человека, высших обезьян и некоторых видов певчих птиц, а вторые – только у животных, имеющих сложное социальное поведение (высшие обезьяны, слоны и китообразные).
Причём даже на фоне этих животных человек существенно выделяется числом этих нейронов: если у человекообразных обезьян нейронов фон Экономо порядка 7 тысяч, то у новорожденного ребёнка их 28 тысяч, у четырёхлетнего – уже 184 тысячи, а у взрослого – 198 тысяч (Газзанига, 2017). К тому же у человека эти нейроны сильно отличаются морфологически и биохимически.
В связи со всеми описанными нюансами нейробиологи справедливо резюмируют, что "широкие обобщения об организации коры, сделанные при изучении некоторых "модельных" видов, в частности крысы и макака-резуса, выстроены на ненадежных основаниях" (Preuss, 2001, p. 154).
