Артефакторы. Осторожно, двери открываются

© Соболь Е., текст, 2024

© ООО «Вимбо», 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Пролог

За пятнадцать лет до того, как все началось, произошло важное событие, без которого хитрый план моего врага рассыпался бы в прах. Это история открытия, которого не случилось. История злодея, придумавшего для своих соперников наказание хуже, чем смерть.

Это случилось в разгар ночи.

Снег был таким легким, что казалось, будто он идет вверх. Крупные хлопья долго покачивались в воздухе, прежде чем где-нибудь приземлиться, и время шло медленно, как в сказке или во сне. Двор был пуст, и только Антон с мамой смотрели, как снег укрывает каменную девушку в фонтане и балконы дома с колоннами.

– Уже скоро? – шепотом спросил Антон.

– Скоро, – ответила мама и улыбнулась, стряхнув снег с его шапки.

И он терпеливо ждал, не позволяя волшебной зимней ночи себя убаюкать. Когда тебе всего шесть и тебя разбудили ночью, чтобы куда-то идти, трудно не задремать. Но мама совсем недавно начала брать его на дежурства, и вдруг она передумает, если он будет плохо себя вести? Чтобы стать лучшим стражем города, надо быть сильным.

Антон понял, что уснул стоя, только когда мама подхватила его на руки и поцеловала в щеку. Он разлепил глаза – и мгновенно очнулся. Начинается!

Посреди двора появился сияющий прямоугольник ростом с самого высокого взрослого. Он весь был заполнен ровным голубым сиянием, похожим на огонь газовой плиты. Прямоугольник постепенно определился с собственной формой: рама стала четкой, как буква «П», а середина покрылась узорами и обрела ручку. Антон уже в седьмой раз видел, как рождается дверь, но ему все равно было не по себе, и он вцепился в мамин пуховик.

– Не бойся. – Она опустила Антона на землю. – Дверь не злая.

Словно в ответ на ее слова, дверь приоткрылась им навстречу, и Антон сделал слабую попытку забраться вверх по маминой ноге. Мама притворилась, что не заметила. Они смотрели, как снег падает на дверь, но не оседает на ней, а проходит насквозь и плавно опускается на землю. Голубое сияние было слабым, неплотным, Антон по-прежнему видел сквозь него каменную девушку с вазой на голове, стоящую посреди фонтана. В вазу набралось так много снега, что она напоминала рожок с мороженым.

Наконец мелькнул яркий свет, и из-за двери, словно брошенный невидимой рукой, вылетел мерцающий голубой шарик, вроде тех, которыми украшают аквариумы. Он был из того же сияния, но ярче, и упал на снег как предмет, имеющий вес. Антон проследил за его полетом, думая: интересно, кто бросает их сюда? Заглянуть в дверь ему ни разу не разрешили.

– Шаг первый: артефакт. – С этими словами мама вручила Антону прозрачный пакет и подтолкнула в сторону шарика.

Когда мама разговаривала с друзьями на кухне, закрыв дверь, Антон всегда подслушивал и знал: артефакты бывают опасными. Но сейчас мама здесь, а значит, ничего не случится, да? Не снимая толстых варежек, Антон быстро взял с земли шарик, сложил в пакет и впихнул его маме в руки. Уф! Она маркером написала что-то на пакете и убрала его в сумку.

– Шаг второй: закрытие, – объявила мама нарочно веселым голосом.

Все ясно: пытается его подбодрить. От этого стало только страшнее, и Антон снова обхватил маму за ногу. Конечно, стать лучшим стражем очень хочется, но когда дверь начинает шалить…

Мама так это называла: «шалить». То же слово она говорила про Антона, когда он засовывал игрушки под шкаф или отказывался читать стихи вслух. Но шалости двери были гораздо злее.

Освободившись от артефакта, дверь начинала давить на землю, как пятнадцать грузовиков. Вид ее не менялся, все то же полупрозрачное сияние, но в земле сразу ощущалась дрожь и гул, словно под ней едет поезд-убийца и крушит все на своем пути. В этом дворе не было асфальта, который издавал особенно страшные звуки, когда трескался. Голая земля под снегом ломалась мягче, и все равно…

– Понимаешь, она открывается, а закрыться сама не может, – тихо сказала мама. – Ей нужна помощь. Она как раненый бегемот, который от боли все ломает, а ты будешь ее доктором Айболитом.

Под мирно сияющей дверью уже росла трещина, в которую сползал снег, и Антону хотелось заплакать. Как только начинались шалости, мужество его покидало.

– Не бойся. Если у тебя не получится, я сама закрою, смотри. – Мама вытащила из кармана ключ, самый обычный, как от их квартиры, только зубчики другие. Ключ едва заметно сиял голубым. Антон потянулся к нему, но мама убрала ключ обратно. – Не сдавайся сразу, мой хороший. У каждого свой дар, и ты закрываешь двери по-другому. Пробуй.

Последнее она сказала строго, и Антон понял: мама начинает сердиться. Он покорно снял варежку и поднял руку. Надо успокоиться, дышать глубоко, как она учила, и думать о снеге. О том, чтобы направить его на дверь. Представить, что снег растворяет ее, гасит. Снег точно смог бы потушить костер, а может, даже газовую горелку, значит, справится и с дверью.

Но ничего не получалось. Дрожь земли отвлекала, желание впечатлить маму, наоборот, подгоняло, в голове было слишком много мыслей. Антон открыл глаза, понял, что ничего не вышло, и бессильно уронил руку. У него получилось всего однажды, случайно, и с тех пор они с мамой пытались это повторить, но… Ей каждый раз приходилось закрывать двери своими волшебными ключами, а Антон горько плакал, потому что опять не справился.

– У меня есть подарок, – вдруг сказала мама. После прошлых неудач она такого не говорила. – Я сделала много ключей – не для работы, а для тебя. Целая куча ключей, только твои. Они в красивой коробке от печенья, сможешь брать их с собой, когда мы снова пойдем на дежурство. И если не выйдет погасить дверь своим даром, сможешь достать ключ и закрыть ее. Как тебе план?

Антон кивнул. В глазах у него стояли слезы, поэтому мама немного расплывалась, но ее голос был слышен даже поверх неприятного звука разрывающихся глубоко внизу пластов земли.

– Сейчас у тебя все получится, мы пойдем домой, и я отдам тебе подсказку, где искать ключи. Это будет наша игра. Не думай о неудаче, думай о подарке, ладно? Давай, Антош.

Как же он любил игры и загадки, которые мама выдумывала для него! Сразу захотелось покончить с дверью и мчаться домой. Антон снова направил руку на снежинки, пытаясь передать им свою волю, и снег наконец-то заметил существование двери. Сработало! Там, где снежинка – нежная, крупная, как комок птичьего пуха, – касалась голубого сияния, оно гасло. Дрожь под ногами тут же стала слабее, и Антон улыбнулся. Главное – удерживать внимание на двери, пока она не исчезнет совсем, и дело сделано.

– Какой хороший мальчик, – произнес за его спиной мужской голос.

Антон резко обернулся, уронив руку. Зачем так подкрадываться к людям? Рядом стоял мужчина с добрым лицом. Но маме он, похоже, добрым не казался.

– Ты… – начала она, а потом ей как будто стало трудно говорить, и пришлось начать заново: – Гудвин.

– Как в «Волшебнике Изумрудного города», – пролепетал Антон, сам не зная, какое желание заставило его открыть рот: то ли блеснуть знаниями, то ли защитить маму, которая почему-то выглядела испуганной.

Мужчина вежливо наклонил голову, как делали в фильмах джентльмены старых времен.

– Точно, малыш. Но этот город куда лучше Изумрудного, правда? В нем есть волшебные двери, которые дают нам такие ценные вещи.

Вспомнив о своей задаче, Антон обернулся и увидел, что его усилия пропали даром: он не завершил закрытие, и прорехи от снежинок начали затягиваться голубым сиянием. Дверь чинила сама себя. Ее сила возвращалась, и земля опять задрожала.

– Заставлять ребенка делать грязную работу – как это негуманно! – сказал незнакомец. Он был красиво одет: пальто, шарф, а шапки не было. И как он не мерзнет? – Будь у меня дети, я бы с ними так не поступал.

– Чего тебе надо? – спросила мама.

– Сразу хочу прояснить, Лия: ничего личного. У меня нет ненависти ни к тебе, ни к твоим коллегам. И уж тем более к этому милому сопляку.

Мама странно глянула на Антона. Этим взглядом она велела ему что-то сделать. Покончить с дверью? Спрятаться? Заговорить? Молчать? Он ее не понимал.

– Артефакты – большая ценность, – продолжал мужчина, и его голос едва заглушал подземный гул и дрожь, которые уже забрались куда-то под фонтан. – Мне кажется, вы, ребята, не вполне это понимаете. Даром раздавать их – все равно что швырять в толпу алмазы. В бескорыстии всегда есть что-то от глупости.

– Тебя забыли спросить, – невежливо процедила мама и сделала шаг к двери.

Руку она убрала в карман. Антон помнил, что там лежит ключ, и почувствовал малодушное облегчение. Она сейчас сама закроет дверь!

– Понимаю, – вздохнул Гудвин. – Ты веришь в свое дело, любишь свою работу и все такое. Но убеждения – опасная вещь. Они даже могут заставить мать тащить за собой ребенка в зимнюю ночь, где гуляют волки.

Мама больно схватила Антона за руку, дернула поближе к себе и выдохнула:

– Пошел вон. Я тебя видела, и я на тебя заявлю. Поплатишься за все, что сделал.

– Ну, после нашей встречи заявлять на меня будет некому. Жаль твоего малыша, но, как я сказал, ничего личного.

И остатки миролюбия, которые еще оставались в их беседе, исчезли. Гудвин схватил маму за локоть и потащил к двери. Антон, перепуганный до смерти, вцепился в ее пуховик, но Гудвин с невероятной силой тянул маму за собой. Она пыталась его ударить, а он будто не замечал.

Гудвин взялся за ручку и распахнул дверь шире, впуская во двор больше потустороннего голубого сияния. Антон, который так и висел на маме, резко выдохнул. В отличие от артефактов, двери – как призраки, коснуться их невозможно, так как же Гудвин…

Но думать об этом некогда, надо защитить маму. Гудвин попытался вытолкнуть ее за дверь, а она – схватиться за раму, хотя это все равно что держаться за дым. Антон понял: вся надежда на него. Он крепче вцепился в мамин пуховик и тянул к себе, но его ноги вязли в снегу, а тот сползал в трещины под дверью. Гудвин схватил маму за воротник пуховика и со всей силы толкнул в светящийся проем. Руки Антона разжались, и он выпустил край маминого пуховика, а схватиться снова не успел. Он не услышал ни слова, ни вскрика, мама тратила каждый вдох только на спасение, и… Где же она?

Дверь полупрозрачная, и Антон думал, что, упав, мама просто приземлится на снег, но она исчезла, как будто голубое сияние ее проглотило. Антон замер на четвереньках перед распахнутой дверью. Гудвин схватил его за капюшон, и Антон сразу понял: его вытолкнут туда, к маме. Где бы она ни была сейчас, они окажутся там вместе.

Но в последний момент что-то напугало его, как пугает зверька вид распахнутой клетки. Не думая, Антон вытащил руки из рукавов куртки и отполз.

Земля под ними подрагивала. Гудвин отшвырнул куртку и сделал шаг Антону навстречу, тот инстинктивно вскинул руку – и весь снег вокруг них поднялся в воздух. С земли, из чаши фонтана, из вазы, которую держала каменная девушка.

Снегопад, по-прежнему валивший с неба, замер в воздухе. Антон посмотрел на свою дрожащую голую руку с растопыренными пальцами. Потом на Гудвина, который удивленно оглядывал разом почерневший двор. Каждая снежинка, что спала на кустах и скамейках с начала зимы, покинула свое место и замерла, ожидая дальнейших распоряжений. Мама учила передавать руке все свое спокойствие, но в этот раз Антон ее не послушал. Он передал руке весь свой страх и безнадежную ярость.

Снег полетел в Гудвина, свалив его с ног. Там, где снежинки на огромной скорости сталкивались с дверью, ее сияние гасло. Дверь стала дырявой, как сыр, а потом исчезла.

Антон надеялся, что теперь-то мама появится, но… Он уронил руку, и снег рухнул вниз, неряшливо и тяжело: на Гудвина, на фонтан и скамейки, в трещины, которые остались на земле, даже когда дрожь и треск утихли.

– Мама, – выдавил Антон. – Где она?

– Ее нет. – Гудвин смотрел на него, тяжело дыша, весь в снегу. – Оттуда никто не возвращается.

Он подтянул к себе мамину сумку, лежавшую на земле, вытащил из нее пакет с артефактом и убрал в карман. Все это время Гудвин не сводил взгляда с Антона, будто опасался его, но, когда он заговорил, голос его был спокойным:

– Гудвин знает все – так ему положено по роли. – Он криво усмехнулся. – Я знаю, что мать оставила тебе подарок. Знаю, что обращаться со своим даром ты не умеешь и вряд ли научишься, несмотря на это шоу. Знаю, где ты живешь. Поэтому… Тебя, конечно, попросят описать, как я выгляжу. Надеюсь, у тебя плохая память.

Антон с рычанием вытянул руку, и снег снова поднялся в воздух, но в этот раз – медленно, будто весил тонну.

– Впечатляет, – фыркнул Гудвин и с трудом встал. – Стража будет в восторге.

Отряхнув пальто, он пошел к выходу из двора – через желтую арку, украшенную колоннами, туда, где даже ночью тихо шумел проспект. Антон попытался остановить его, сбить снегом на землю, заставить рассказать, куда делась мама. Но снег упрямо висел в воздухе без движения, и, пока Антон умолял его подчиниться, Гудвин толкнул решетку, закрывавшую арку, и скрылся из виду.

Плечо очень устало. Пришлось опустить руку, и снег упал. Антон подполз к тому месту, где была дверь, и лег на развороченной земле тихо, как мышка. Надо просто подождать. Все будет хорошо, так часто говорит мама, и он должен ей верить.

Она сейчас откуда-нибудь появится и заберет его домой. Велит переодеться в теплую сухую одежду, а сама поставит чайник на кухне, разогреет замороженные сырники. Антон почитает ей стихи из своей любимой книжки, а потом они заснут рядом.

Увы, ничего этого не произошло. Счастливые моменты навсегда остались в прошлом, а будущее было холодным и сумрачным. Шли годы, Антон рос, и как бы он ни искал Гудвина, тот больше ему не явился.

Гудвин считает, что мир и все, что в нем есть, принадлежит ему. Но буря близко. Скоро девочка, которая все изменит, сможет сказать: «Да, Тотошка, мы больше не в Канзасе». Пока что она занимается своими делами и не знает: буря подхватит ее и перенесет туда, где тайные сады и фонтаны, где у домов есть колонны и желтые стены.

Тучи уже сгущаются. Скоро пойдет снег.

Глава 1
Ты – никто, и я – никто

 
Ты, в коричневом пальто,
я, исчадье распродаж.
Ты – никто, и я – никто.
Вместе мы – почти пейзаж.
 

Иосиф Бродский

Если хочешь продать вентилятор, объясни клиенту, что к лету стоит готовиться в феврале. Торговля – хитрое, но понятное искусство. Я целое утро говорила по телефону, рука отваливалась, но я только крепче сжала его и страстно продолжила:

– Каждая девочка – маленькая принцесса, достойная самого лучшего. А зубные щетки этого бренда действительно лучшие, посмотрите отзывы! Я купила одну племяннице, и она теперь бегом бежит чистить зубы, а раньше ее было не заставить.

Никаких племянниц у меня не было, но это мелочи, главное – эффект. Я заранее глянула историю заказов клиента: он часто покупал милые девчачьи товары, и я остро позавидовала его дочери. В двадцать лет глупо завидовать тем, кому от силы пять, но…

– Эти щетки у нас есть в разных оттенках: лиловый, мятный, розовый. Какой бы понравился вашей дочери?

Голос в телефоне ответил, что она почему-то любит все зеленое, и я почувствовала: клиент сдается. Он оформил на сайте заказ на простую электрическую щетку для детей, а я пыталась продать ему щетку чуть дороже. Дело, кажется, шло неплохо.

Я отправила клиенту ссылку на оплату суперщетки мятного цвета и болтала с ним, пока он переводил деньги. Потом горячо поблагодарила его, оформила доставку и торжествующе хлопнула ладонью по столу. Я получаю два процента от каждой покупки, на которую уговорила клиентов. Это немного, но еще пара месяцев – и я точно накоплю на новую куртку. Правда, зима уже закончится… Наверное, лучше выбрать кроссовки, мои еще осенью развалились. Я глянула в таблицу заказов и набрала номер следующей клиентки.

– Спасибо, что оформили заказ на наушники. Кстати, у нас акция на роскошное средство для их очистки. Высылаю вам ссылку в мессенджер – посмотрите, какой высокий рейтинг! Это средство выиграло престижную награду, и… Да? Отлично. Тогда к оплате будет…

Готово! Новых заказов не было, и я пошла к древнему электрическому чайнику, примостившемуся на груде документов. Мы торгуем техникой, но весь наш крохотный офис пьет из чайника, который, наверное, еще помнит Ленина. Тогда ведь были электрические чайники? История – не моя сильная сторона.

Я обдумывала, как уломать начальство поменять чайник, и тут босс выглянул из своего уголка.

– Вам заварить? – услужливо спросила я: разговор, в котором будет просьба, лучше начать с чего-то приятного.

– Нет. Шатрова, зайди ко мне в кабинет, – сказал Кирилл и скрылся.

Ну уж, «кабинет» – это громко сказано, но… Неужели он меня все-таки повысит? Во рту пересохло, сердце заколотилось. Меня еще ни разу не повышали, все-таки первая работа, но в фильмах обычно с этого и начинается. Начальник зовет героя в кабинет – правда, в шикарный, а не в угол за шкафом – и делает предложение, от которого невозможно отказаться.

Дальнейший диалог я разыграла в голове, пока огибала шкаф и усаживалась на стул, из которого грустно торчали куски поролона.

«Таня, ты невероятно эффективный менеджер по продажам. Я хочу предложить тебе перейти на полный рабочий день и получать в два раза больше денег».

«Нет, я не могу задерживаться до вечера, у меня учеба, я ведь просто тут подрабатываю. Но если вы будете платить в три раза больше, я готова пойти на жертвы».

А дальше будем торговаться, пока не договоримся. Я почувствовала, как улыбка наполняет меня изнутри, но не позволила ей добраться до лица. У меня был козырь: Кирилл не знал, что учебой на вечернем отделении строительного колледжа я не очень дорожу. Образование ведь и нужно для того, чтобы найти работу, а я, вон, уже нашла. Я сложила руки на коленях, всей своей позой выражая почтение к боссу.

– Перейду сразу к делу. – Кирилл подвинул свой древний монитор так, чтобы он меня не загораживал. – Ты очень энергичная, и это прекрасно, но нам надо расстаться.

– Что?

– Когда ты поступала к нам, вакансия была проще некуда: перезванивать клиентам, чтобы назначить время доставки. Так?

Я кивнула, совершенно выбитая из колеи, а он продолжал:

– Это ведь была твоя идея! Ты предложила во время звонка предлагать клиентам дополнительные услуги. Я согласился платить тебе два процента от цены любого товара, который ты продашь на звонке. Думал, ты будешь предлагать батарейки, салфеточки. И что?

– И я принесла вам столько дополнительных продаж, что вы поражены?

– Да, Татьяна, в этом и проблема! Ты ухитряешься половине из тех, кто оформил заказ на сайте, продать что-то, что они не планировали купить. Да ты мертвого уговоришь самого выбрать себе прощальный венок!

Я с благодарностью кивнула, и Кирилл взвыл:

– Это не комплимент, балда! У нас маленький город, мы – маленькая фирма, нам трудно конкурировать с большими продавцами электроники. Но главное в жизни – это доверие, а нас помнят еще со старых времен. Не надо решать за людей, что им надо, ты не самая умная!

Ну, доверие – это же не синоним замшелой отсталости, а наша фирма даже оплату принимала только наличными курьеру.

– С тех пор, как я работаю, прибыль выросла, – выдохнула я, лихорадочно думая, как обратить дело в свою пользу.

Переживать буду в одиночестве, пока что надо собраться и выиграть эту битву.

– Да ты даже учишься не на маркетолога, а на кого-то там…

– На архитектора.

– Вот!

– Я предлагаю то, что и сама бы с удовольствием купила. И я знаю наш ассортимент лучше всех, кто принимает звонки, я…

– Помолчи. Я вчера был на дне рождения у приятеля. Он сказал, что заказывал у нас простую стиральную машину, а какая-то девица вцепилась в него, как бульдог, и в результате он заказал машину с сушилкой.

О, я помнила этот звонок.

– Но та модель – это же мечта! Он сам согласился, что сушилка – потрясающая вещь! Она ему не понравилась?

– Понравилась. Но слушай… – Кирилл замялся, и я похолодела. Не может же он правда уволить меня? – Мы разговорились, и его дочка сейчас ищет первую работу. Сама знаешь, как в городе с этим обстоят дела. Он просил взять ее, сказал, что с ответами по телефону она отлично справится. Я ее знаю: послушная, вежливая, без этих твоих вечных идей. Уверен, твой дар убеждения пригодится где-нибудь еще. Лишних вакансий у меня нет, надо с кем-нибудь расстаться, а от твоего энтузиазма мне не по себе. Она готова в понедельник приступить, так что положенные две недели я тебе дать не могу, но… – Кирилл вытащил из стола пять тысяч рублей и подвинул ко мне. – Вот, бери.

Ну, нет. Это была лучшая подработка, на которой я оказывалась, тут было чисто, тепло, никто не оскорблял, платили вовремя, и я просто не могла позволить себе ее потерять. Я навалилась на стол, преданно глядя ему в глаза.

– Кирилл, я обещаю ничего больше не продавать по телефону.

– Мне-то что? Я уже все решил, ты уволена.

Похоже, он был настроен серьезно, и я прибегла к проверенному средству: к обещаниям выгоды.

– У меня столько идей, как улучшить наш сайт! Разрешите я покажу?

Я повернула его монитор к себе и защелкала мышкой. Следующие минут десять я расписывала, как много еще могу сделать, – и все это совершенно бесплатно, точнее, за нынешнюю зарплату. И никаких больше продаж по телефону! Кирилл меня не прерывал. Когда я выдохлась, он задумчиво откинулся на спинку стула.

– Зачем тебе это? – Его гнев, кажется, поутих. – Получаешь ты мало. Серьезно, Татьяна, у тебя перебор энтузиазма.

– Значит, вам повезло. – Я умоляюще улыбнулась. – Вы увидите, я буду очень полезной.

Кирилл тяжело вздохнул и убрал со стола пятитысячную купюру. Я постаралась не слишком жадно провожать ее взглядом.

– Ладно, Татьяна, буду за тобой следить. Иди, работай. Нервы у тебя, конечно, железные. Девчонки в твоем возрасте обычно такие очаровательные наивные дурочки, но не ты, да?

Вот бы хоть денек побыть очаровательной дурочкой! Надеть каблуки, мечтательно посидеть в кафе с огромным капучино. Я дошла до угла шкафа, когда Кирилл меня окликнул:

– И позови-ка Васю.

Похоже, Кирилл очень дорожил своим другом: ради его дочки все же придется кого-нибудь уволить. Я едва скрыла торжествующую улыбку. Спаслась с самого дна! Васю жаль, но лучше он, чем я. Жизнь – это джунгли, где каждый сам за себя.

Дома у меня тоже джунгли, хоть и находятся они в обшарпанной квартирке пятиэтажки. Ева подхватила мамино знамя цветовода и водрузила его на новые высоты. Все столы и подоконники теперь уставлены глиняными горшками и замшелыми стаканчиками, где подрастает очередной черенок, а воздух влажный, как в тропиках. Мама разводила цветы, потому что скучала по деревенскому дому, а Ева в «зеленом раю» чувствует гармонию с природой, или женскую энергию, или что-то еще из своих любимых словечек. В общем, ей почему-то нравится ухаживать за растениями, втиснутыми в горшки, как мы втиснуты в эту квартиру.

Стоило мне переступить порог, я услышала музыку бамбуковых колокольчиков. Значит, Ева медитирует, а может, делает расклад Таро. Голова у меня по-прежнему была занята тем, что двух процентов от продаж я лишилась, а значит, надо где-нибудь раздобыть еще денег. Потом я, конечно, уложу Кирилла на лопатки блестящими результатами преобразований на сайте и уломаю поднять мне зарплату. Но на это нужно время, а пока что… Я уныло бросила сумку на пол, пошла на кухню – и остолбенела. Сделала глубокий вдох. И еще один.

– Ева! – позвала я и с трудом сделала голос мягче. – Иди сюда.

Музыка тут же затихла, и пришла Ева: босая, в длинной белой ночнушке, которую не снимала целыми днями.

– Ну, эффектно же? – с надеждой спросила она.

Мы постояли, глядя на пестрый букет посреди стола. Пол и стулья были завалены целлофаном, в который заворачивают цветы, а еще обрезками стеблей и подсохшими листьями.

– Я уберу. – Ева с готовностью начала собирать мусор. – Ты не сердишься? Я же не могу пробовать себя во флористике без цветов. Слушай, я целый курс посмотрела, мне надо практиковаться, я уверена, у меня есть к этому способности! Я купила цветы отдельно, самые дешевые, и собрала их в своем индивидуальном стиле. Правда же получилось лучше, чем букеты из магазинов?

О, мне было что на это сказать! Ева уговорила меня, что полгода после окончания школы будет искать себя, но время шло, а поиски продолжались. В ее списке профессий уже побывали флорист, астролог, парикмахер, мастер маникюра, а вот теперь опять флорист. Я и так из сил выбиваюсь, а уж теперь, без процента от сделок… Только цветочных композиций мне не хватало! Я медленно выдохнула и сказала:

– Кстати, здорово получилось. Вот эти розовые прямо… украшают. – Я ткнула пальцем в цветок с зеленой серединкой. – Что это?

– Ранункулюс, – нежно сказала Ева. – Ты прямо в точку, они тут у меня центр композиции. Заведу сообщество и начну постить там фотки своих работ.

– Ты ведь уже нашла клиентов на маникюр!

– Я тебе сказала, это все-таки не мое.

В каком-то волшебном месте, где души до рождения получают таланты и способности, нашу семью обслуживали несправедливо. Мне, как старшей, выдали все скучное: ответственность, упорство и бережливость. А Еве через два года досталось остальное: эмоции, тонкая душевная организация, творческая жилка. В отделе внешности меня тоже одаривали под конец рабочего дня, зато Ева получила шикарные волосы, за которыми ухаживала не меньше, чем за нашими растениями.

Поэтому, когда Ева посмотрела курс парикмахерского искусства, эксперимент мы поставили на мне. У нас был план: она пострижет меня и покрасит в блонд, а фото «до и после» мы используем для рекламы ее услуг. Получилось так плохо, что фотки не пригодились: я стала ее первой и последней жертвой. Неровное высветленное каре уже отросло сантиметров на десять, но каждый раз, когда Ева предлагала подкрасить мне корни, я сбегала со скоростью кота, которого пытаются искупать.

В общем, я сразу поняла, что продавать ее самодельные букеты по интернету придется мне. С прозой жизни у Евы сложности, зато у меня проблемы с поэзией. Стихи я в школе терпеть не могла – бессмысленная, приторная лабуда.

– Фотографии сделай покрасивее, – сказала я. – И подумаем над стратегией. Может, этот букет тоже кому-нибудь впарим.

– Нет, этот – мой, – страстно ответила Ева и коснулась губами ближайшего цветка.

Я упала на стул, подавив желание выкинуть экономически бесполезный букет в окно. Уверена, что обычных людей младшие сестры частенько бесят, но я не могла позволить себе такой роскоши. Мы много кого потеряли, и Еву каждый раз трудно было привести в чувство. Она рыдала, болела и не спала, так что приятно было видеть ее веселой. Даже если для этого пришлось купить три колоды Таро, несколько интернет-курсов и невероятное количество лака для ногтей.

Если у тебя, например, есть щенок, не жалко купить ему игрушку, да? В семье нет места для двух издерганных, депрессивных щенков. Один должен быть сильным.

– Ладно, еду давай, – буркнула я. – Мне пора к семинару готовиться.

– У вас второй семестр только начался, сколько можно учиться!

Ева вытащила из буфета два стаканчика сухой лапши, и тут я все-таки возмутилась:

– Ты обещала рис сварить!

– Я букет собирала, завтра сварю. Ну не дуйся, а! Тебе надо меньше грузиться и больше расслабляться. Там новый выпуск «Игры в ложь» вышел, посмотрим?

Предложение было соблазнительное, но я прихватила стаканчик с лапшой и скрылась.

– У меня сегодня Виктория Сергеевна, надо готовиться. В маминой комнате поем.

– Какие планы на выходные? – крикнула Ева мне вслед. – Я утром еду с друзьями провожать зиму, вернусь до полуночи.

Я заглянула обратно на кухню.

– Это те, с которыми вы чуть пожар не устроили, когда познавали энергию огня?

– Они хорошие! Умоляю, дай тысячу, а? Электричка, еда и все такое. Я знаю, знаю, что у меня закончился лимит на неделю, но я же купила цветы и…

Как же это не вовремя!

– Пятьсот, – строго сказала я и вытащила купюру из сумки. – И пиши хоть иногда. Я буду валяться и смотреть сериалы.

– Ну, Тань! – Ева спрятала деньги и вернулась ко мне с сочувственными объятиями. – Да проведи ты хоть один день интересно, развлекись!

– Обязательно.

– Ты просто боишься своих желаний! – изрекла Ева и, выпустив меня, прошествовала к себе, как призрак в рубашке до пола.

Эту комнату я по-прежнему называла маминой, хотя мамы уже два года нет. Ева осталась в комнате, где мы раньше жили с ней вместе, а я переселилась в ту, что освободилась. Там все осталось как раньше: продавленный диван, полки со старыми книгами, которые никто не читал. Я положила перед собой конспект, но мысли разбредались, как козы, оставленные без попечения овчарки. Может, продать что-нибудь из вещей? Но кто купит такое старье? Чтобы настроиться на учебу, я прилегла на диван и достала телефон. Я была самым преданным зрителем видео вроде «Пять быстрых закусок из сыра» и «Как нарисовать идеальные стрелки на глазах с помощью картофелины», хотя до стрелок и закусок в реальной жизни у меня доходило редко. Так я и валялась, уткнувшись в телефон, пока не оказалось, что пора выходить.

Днем улицы покрывала февральская каша из снега и воды, которую машины шумно разбрызгивали, проезжая мимо, а к вечеру резко похолодало. Город сковало льдом, и грязь под ногами превратилась в каток.

– Снег пойдет, – сказала женщина, сидевшая рядом со мной в автобусе. Мы вместе посмотрели на тяжелые тучи, от которых сумерки казались особенно безнадежными. – Рано я лопату убрала, опять двор разгребать.

Когда я вышла из автобуса, уже совсем стемнело. Дым из труб теплоцентрали в ночном небе казался белоснежным, на остановке пахло курочкой гриль из ближайшего киоска. После девяти вечера там будет скидка, и я пообещала себе, что сегодня, в награду за все испытания, домой без горячей румяной курочки не уйду. И я помчалась – точнее, заскользила – к тускло сияющим окнам колледжа, которые в этот ледяной вечер казались почти гостеприимными.

Раздевалка встретила меня лужами от снега, таявшего у всех на ботинках, и голосами, которые перекрикивали друг друга. Я повесила свою ярко-желтую куртку на крючок и побрела в аудиторию, хотя слово «класс» подошло бы ей больше. Кому пришло в голову называть аудиториями комнатенки со старыми партами и стенами, покрашенными в зеленый, как в поликлинике?

Я учусь на архитектурном факультете, и это звучит красиво, пока не окажешься на лекции про влияние характера метрического ряда на плотность заполнения пространства. Все детство я грезила папиной профессией и, когда пришло время куда-нибудь поступать, выбрала ее. В этом смысле я была анти-Евой: не искала себя, давая каждой идее «распуститься, как бутону розы», – ее словечки! – а схватилась за первое, что пришло в голову. Архитектурный факультет был самым престижным в городском строительном колледже, я наскребла баллов на бесплатное место, – и моя судьба была решена. Но если подвернется денежная работа на полный день, тут же брошу. Архитектора из меня все равно, скорее всего, не выйдет – Виктория Сергеевна сказала это уже несколько раз.