000
ОтложитьЧитал
– Совсем Светка гордость потеряла.
Лейтенант не соврал. Он действительно не стал менять своих привычек. Ночью спал со спокойной и стройной женой, а днём принимал у себя в кабинете её старшую сестру. Неизвестно как долго это могло продолжаться и чем закончилось, если бы не вмешался начальник контрразведки флота полковник Медведев.
Он вызвал к себе в кабинет подполковника Мухина.
– Доброе утро, Николай Сергеевич, – сказал контрразведчик, протягивая руку Мухину.
– Не такое уж оно и доброе, если начинается со встречи в Вашем кабинете.
– Не важно где оно начинается, важно что бы не закончилось в следственном изоляторе тюрьмы КГБ, – улыбаясь ответил Медведев…
– Что мои дела настолько плохи? – лицо Мухина изобразило наигранную тревогу.
– Не катастрофически, но всё же, – многозначительно ответил Медведев.
Николай Мухин знал Медведева более десяти лет и прекрасно понимал, что если бы случилось чрезвычайное происшествие, то разговор был бы совсем другим. Поймали бы, скажем, вражеского лазутчика в расположении батальона связи. Или произошла «случайная» встреча одной из его связисток с иностранным туристом. Или кто-то из его подчинённых вышел на несанкционированный сеанс связи с зарубежным радиоцентром, в этом случае начальник контрразведки «доброе утро» ему бы не пожелал. Орал бы так, что китайцы за границей услышали бы. А раз руку жмёт, значит, ничего особенного не случилось. Но и утренний вызов «на ковёр» ничего хорошего Мухину не сулил. Это он понимал чётко и ждал. Ждал когда же наконец, человек, упрятавший за решётку не меньше дюжины офицеров и мичманов Тихоокеанского флота, заговорит о деле.
Что нового в батальоне? – спросил Медведев.
Ничего.
А в семье?
«Вот откуда ветер дует.» – подумал Николай Сергеевич. Притворяться дураком было бесполезно. Не стал бы Медведев просто так спрашивать о семье.
В семье гораздо хуже, чем в батальоне.
Правда? – наигранно удивился контрразведчик.
– К сожалению, да. Кроет мой зять обеих моих дочерей и не стесняется. Младшая, дурочка, ничего не замечает, а старшая и раньше была неуправляемая, а теперь и подавно. Только шипит как змея в ответ на мои замечания.
– Ну и сколько ты будешь терпеть сожительство лейтенанта Федорова с обеими твоими дочерьми? – смакуя каждое слово спросил Медведев без тени улыбки на лице. – До каких пор вверенном тебе батальоне будет продолжаться этот разврат?
«Как изменился его тон, – подумал Мухин. – Из дружеского он превратился в ледяной. И глаза. Вот поразительно. Они были тёплыми всего две минуты назад, а сейчас их взгляд выворачивал душу наизнанку. Где их учат так перевоплощаться? Или они приобретают эти способности в процессе службы?»
Отогнав постороннюю мысль Николай Петрович едва слышно произнёс:
Что за комиссия, создатель,
Быть взрослых дочерей отцом!
Эта фраза не ускользнула от внимания контрразведчика и видя потупленный взгляд Мухина полковник слегка уменьшил количество металла в голосе, и сказал:
– Грибоедов писал об одной дочери, а не о двух. Так что я, как отец сына, тебе сочувствую. Ты вот что, наведи-ка порядок среди своих родственников без моего вмешательства.
Мухин промолчал. Контрразведчик был тысячу раз прав. Но ведь Николай Сергеевич был не только командир батальона, он был ещё и отец своих одинаково любимых девочек. Прекратить эти, не в меру странные, отношения можно было уже давно, но это означало бы причинить боль одной из них.
Пауза не понравилась полковнику и он, превратно истолковав её, завершил встречу угрозой:
– Если ты за две недели не решишь этот вопрос, то его решу я. А ты в этом случае будешь огурцы выращивать у себя на даче. На пенсии. Или сторожить вон тот кукольный театр, за Адмиральским сквером, – кивнув головой через плечо в сторону окна закончил беседу полковник Медведев.
Выйдя из кабинета начальника контрразведки, Николай Сергеевич сразу отправился к своему непосредственному командиру.
Начальник связи Тихоокеанского флота капитан первого ранга Разумов играл в шахматы с заместителем начальника штаба. Не стесняясь присутствия замначштаба, Николай Сергеевич попросил своего командира организовать перевод Светланы в какой-нибудь отдалённый гарнизон, а на её место принять на службу его младшую дочь.
– Грамотная идея, – прокомментировал просьбу Разумов.
Он взял с шахматной доски слона, задумчиво посмотрел на него и сказал:
– Если офицер не может спокойно жить в окружении двух пешек, двинем одну из них на две клетки вперёд. Камчатка её устроит? – спросил он.
– Даже очень, – ответил Мухин.
– Скажи Светлане, чтобы она завтра же написала официальный рапорт с просьбой о переводе её в гарнизон Елизово. Я его с удовольствием подпишу.
Штабист одобрительно покачал головой и увёл коня из под атаки пешки. Мухин не понял, одобряет ли замначштаба решение Разумова или он нашёл удачное продолжение шахматной партии.
Главному связисту флота давно было известно о наглом поведении лейтенанта Федорова, но Алексей Степанович Разумов и сам частенько пользовался услугами молодых девушек-телефонисток. Виктория Торопова, вслух осуждавшая поведение своей подруги Светланы, была любимым «котёночком» капраза. Именно эта внебрачная связь давно обрушила надежды Разумова на получение им контрадмиральского звания. Поэтому Алексей Степанович, сам погрязший по уши в «смертном грехе», рубить своим подчинённым головы сплеча не спешил.
Через неделю Мухина летела на транспортном самолёте из Кневичей к своему новому месту службы в Елизово. Обиженная на весь мир, включая родителей, младшую сестру и бывшего возлюбленного, она смотрела в иллюминатор на бескрайнюю тайгу, проплывающую под крылом. Слёзы капали на чёрную форменную тужурку. Две параллельные полоски туши с её пушистых ресниц оставались на щеках.
Из кабины пилотов в пассажирский отсек вошёл офицер. Увидев бледное, заплаканное лицо девушки, он спросил:
– Что случились, красавица? Тебя кто-то обидел или ты плохо переносишь полёт?
– С полётом всё нормально, командир, а вот на душе кошки скребут, – ответила Светлана.
Оценив взглядом возраст офицера, она почтительно пересела с центрального кресла на боковое, жестом предлагая ему сесть рядом.
Предчувствуя интересный разговор, заместитель командира транспортного авиационного полка по политической подготовке, летящий штурманом в этом экипаже, сел рядом с ней.
– Расскажи, что произошло и тебе станет полегче, – он по-отечески положил свою тёплую ладонь на её руку.
– Я бы не хотела говорить об этом, – сказала девушка.
– Со своим парнем поссорилась, что ли? – профессионально лез в душу политработник.
– Что-то в этом роде, – уклончиво ответила Света.
– Может, выпьешь чего-нибудь? Тебе сразу полегчает. Есть пиво, водка и спирт, – предложил он.
– Если Вы составите мне компанию и найдётся чем закусить, то я бы выпила немного водочки.
Замполит молча ушёл в кабину и через несколько минут вернулся со своим служебным портфелем. Закрыв за собой на замок дверь, он пояснил:
– Я штурман этого экипажа и не хочу, чтобы пилоты видели, как я выпиваю в полете.
– А это для нас не опасно? – спросила она.
– Во-первых, лететь ещё три часа, во-вторых, много пить я не буду, а в-третьих, обращайся ко мне на «ты» или по имени. Он достал из портфеля бутылку «Столичной» и две банки консервов.
Разлив водку по стаканам, офицер протянул ей руку и представился: – Лёня.
– А меня зовут Света, – поднимая свой стакан, ответила она. – Со знакомством.
Они выпили, слегка закусили, и он налил ей снова.
– А себе? – захмелев, спросила она.
– Я пиво попью, больше стакана водки в полёте себе не позволяю, – сказал он, подхватил пластмассовой вилкой из жестяной банки кусочек консервированной сардины и, продолжая жевать, поднял свой стакан.
– За удачную посадку, – предложил тост подполковник.
Света хотела выпить только половину. Но Леонид Иванович придержал дно её стакана пальцем и назидательно сказал:
– За такой тост, девушка, пьют до дна.
После выпитых двух стаканов водки, не евшая с утра Мухина, окончательно опьянела. Она громко смеялась над каждой шуткой замполита и он казался ей все моложе и моложе. Во время первого поцелуя в губы голова Светы закружилась. Она не оказала ни малейшего сопротивления, когда сорокатрехлетний Леонид Иванович Скворцов сначала позволил своим рукам вольности и залез ей под юбку, а затем окрылённый нахлынувшим на него приятным чувством и подбадриваемый податливостью девушки раздел её, уложил поперек пассажирских кресел, и лёг сверху сам.
Ощущение ранее виденного не покидали Светлану все то время пока Скворцов суетился над ней. Та же порывистость в словах, та же спешка, те же скованные одеждой телодвижения. И абсолютно никакой ласки. Разница была лишь в том, куда её уложили на этот раз. На старый служебный диван, на самолётные кресла или усадили на кухонный стол в родительской квартире пока сестрица принимает душ.
«Нет, – подумала Светлана надевая трусики и поправляя съехавший набок бюстгальтер. – Это должно когда-то кончится.»
Она презрительно посмотрела на застёгивающего брюки замполита. Офицер самодовольно улыбался и напевал свою любимую песню:
Будет людям счастье, будет на века,
У Советской власти сила велика.
«У советской власти может и велика, а у тебя, мой друг, не очень. Даже можно сказать наоборот, очень не велика».
Ещё окончательно не протрезвев она улыбнулась своей мысли и хотела вслух поделиться ею с замполитом. Но не успела. Леонид Иванович положил пустую бутылку и два стакана в портфель и не прощаясь ушёл в пилотскую кабину.
К Светланиному сожалению на новом месте службы её личная жизнь складывалась по старому. Холостые офицеры не уделяли ей внимания, а женатые ребята могли лишь предложить «провернуть это дело по быстрому» на заднем сиденье «Жигулей» или в гараже стоя между полками с консервацией и массивными слесарными тисками.
«По быстрому», зажимая рот рукой, чтобы не издать предательского звука, Светлана больше не хотела. Поэтому она искала что-то новое и наконец остановила свой выбор на младшем сержанте Косте Елизарове.
Уже несколько Елизаров и Мухина старались не упускать ни одной возможности побыть вместе. Едва закрыв за Светланой дверь, Костя принялся целовать телефонистку, нежно подталкивая её к своему рабочему столу.
И в тот самый момент, когда мой самолёт, снижаясь с выключенными двигателями на расстоянии двухсот пятидесяти километров от родного аэродрома, ушёл под луч локатора, и маленькая светящаяся точка сперва побледнела, а затем окончательно погасла на зелёном экране кругового обзора, на столе с задранной до груди юбкой, облокотясь на этот экран спиной, сидела Мухина.
Оператор трудился во всю. Признания в любви сыпались из него вместе со словами обещаний светлого совместного будущего. Света не верила ему. Она была на пять лет старше Елизарова и уже не помнила, какой по счёту молоденький матрос говорил ей горячие слова любви, обещая забрать её с собой в его родную деревню после демобилизации.
Ей было хорошо.
Здесь на радиолокационной станции, где над их головами крутилась огромная антенна, работало неисчислимое количество различного оборудования, и на сотню метров вокруг не было ни одной живой души, можно было не сдерживать эмоции.
Наконец-то она не боялась быть услышанной соседками по комнате. Ей не надо было прятать своего любовника под кроватью от всегда и всё знающей комендантши гарнизонного женского общежития. Она кричала так, как не могла себе позволить кричать нигде.
Младший сержант устал. Двигаться стоя, поддерживая на руках полненькие ножки Светы, было нелегко. Он сел на стул. Мухина, не давая ему отдохнуть, села на его колени. Прижав тело женщины руками к себе, Костя поцеловал её в шею, взгляд его скользнул по экрану локатора, и он замер. Почувствовав резкую перемену в поведении молодого партнёра, Света слегка отклонилась назад, внимательно посмотрела ему в глаза и строго спросила:
– Костя, что случилось? Тебе что-то не нравится?
– Где он? – почти шёпотом спросил Елизаров.
– Кто? – удивилась молодая женщина.
– 716-й.
– Где он был? – вставая с его колен, спросила она.
– Когда ты пришла, он был здесь, – ткнув пальцем в экран, сказал Костя и, посмотрев на наручные часы, добавил: – Сейчас он должен быть примерно на сто километров ближе, но его нет.
Телефонистка, не первый год служившая в батальоне связи, сразу оценила серьёзность ситуации. Застёгивая форменную рубашку и поправляя юбку, она сказала:
– Немедленно докладывай руководителю полётов об исчезновении цели, – после чего почти кубарем скатилась вниз по железной лестнице, ведущей в станцию, и побежала между самолётными стоянками в направлении узла связи.
Как только за Светланой закрылась дверь, младший сержант дрожащей рукой поднял телефонную трубку прямой связи с руководителем полётов и доложил:
– Товарищ подполковник, докладывает оператор радиолокационной станции дальнего обнаружения младший сержант Елизаров, отметка 716-го десять секунд назад пропала с экрана.
И по памяти добавил:
– На удалении двести пятьдесят километров, азимуте сто пять градусов.
Это было то место, где десять минут назад он видел наш самолёт в последний раз. После этого он крепко взял Мухину за талию, усадил её на свой рабочий стол и ему стало не до нас.
Глава 5
Застегнув на все пуговицы-кнопки резиновую дверь, я улёгся на дно плота. Надувной пол предохранял наши тела от прямого контакта с ледяной водой Берингова моря. Но источника тепла у нас не было, как не было ни спирта, ни хотя бы водки, чтобы растереть полностью вымокшего штурмана-оператора. Последние несколько часов он не отвечал на наши вопросы. Мы пытались растирать его голыми руками, но быстро устали. Утомлённые физически и морально мы уснули, а когда утром следующего дня очнулись от забытья, обнаружили молодого лейтенанта мёртвым.
Упав на холодное тело, навигатор завыл. Виталий был ему как младший брат. Десятки часов провели они вместе, пока опытный первый штурман научил вновь прибывшего члена экипажа управлять бомболюками, рассчитывать угол сброса бомб, вводить поправку на ветер и высоту и прочим премудростям их штурманской работы. Прервав рыдания над мёртвым другом, он вдруг поднял голову, зло посмотрел на меня, ткнул указательным пальцем мне в грудь и сказал:
– Ты… – затем сделал паузу подбирая слова, но кашель, рвущийся из самых глубин его лёгких, не позволил ему закончить обвинительную речь.
Глаза Игоря лихорадочно блестели. Я понял, что у парня высокая температура. Вчера, спасая своего друга, он проявил гораздо больше старания, чем я, и частично промок.
За себя я не переживал. Еды и воды должно было хватить на десять дней. Особенно с учётом того, что нас не шестеро, как рассчитывалось укладчиками продовольственных запасов, а только двое, да и жалкий вид моего товарища подсказывал мне, что двое нас будет не дольше, чем два-три дня.
Нас должны найти за этот срок. По моим расчётам мы всего в ста километрах от полуострова.
Я даже знал, в какой стороне, находится спасительный берег Камчатки. Но толку от моих знаний было мало.
Игорь сидел на резиновом полу, упёршись спиной в надувной борт плота. Он отрешённо смотрел на меня. Его зелёные глаза в полумраке казались мне темно-серыми и безжизненными. Я вдруг вспомнил, что у каждого из нас в левом нагрудном кармане комбинезона лежит по пистолету с восемью девятимиллиметровыми патронами.
Эта мысль не добавила мне жизненного оптимизма. Желая упредить возможную агрессию штурмана против меня, я расстегнул молнию своей лётной куртки, и правой рукой полез в карман за пистолетом. Взгляд Игоря ожил. Зрачки глаз задвигались, и по выражению его лица я понял, что он начинает осознавать происходящее. Стараясь не спровоцировать штурмана на необдуманные действия, я замедлил свои движения. Плавно взяв рукоятку пистолета, я медленно вынул его из кармана. Не сводя ни на секунду взгляд со штурмана, направил ствол вертикально вверх и дослал кусочек свинца в ярко-жёлтой медной оболочке в патронник.
Губы Игоря скривились в саркастической улыбке.
– Ты меня боишься, Валера? – спросил он, продолжая сидеть неподвижно.
– Нет, – ответил я. – Я боюсь белых медведей, плавающих на льдинах в поисках тюленей. Ведь, если медведь пропорет когтями резиновый борт плота, то мы умрём в его лапах более мучительной смертью, чем бедняга оператор.
– Но легче, чем радист со стрелком. Скажи честно, командир, ты уже забыл о них?
– Как раз наоборот, Игорь. Я вспоминал, как они стреляли в стекла своей кабины и подумал, что у нас с тобой тоже есть оружие и в случае чего мы можем им воспользоваться, – ответил я.
Он помолчал несколько минут и сказал:
– А ведь ты соврал о медведях, Валера. Вероятность встречи с ними настолько мала, что ты не стал бы даже пальцем шевелить, пока бы не услышал, в этой гробовой тишине, чьё-то постороннее дыхание.
Затем тяжело вздохнул, и после паузы продолжил:
– Мы оба знаем, что я умру первым, и ты, мой командир, боишься, что я застрелю тебя перед своей смертью. За то, что ты погубил таких прекрасных парней. Ты правильно делаешь. Я не додумался до этого сам. А сейчас вижу, что это действительно не плохая идея. Я хочу сделать тебе дельное предложение. Застрели меня первым. Не жди. Мой труп брось в море. Следователям скажешь, что я утонул вместе с правым лётчиком. И свидетелей твоей преступной халатности не останется. Ведь наш юный штурман уже никому ничего не скажет.
«Что же, если ты очень хочешь откровенно поговорить со мной, то ты услышишь моё мнение.» – подумал я и сказал:
– Ты прав. Я действительно не боюсь медведей. И подготовил своё оружие только с целью упредить твои недружественные действия. Ты никогда не задумывался, почему в конце шестидесятых годов политические взаимоотношения Советского Союза и Китая обострились до предела?
Он не ответил мне и я продолжил монолог, считая, что разговариваю сам с собой.
– В это время в Китае у партийного руля был умирающий от старости Мао Цзе Дун. И наше правительство, вполне справедливо полагало, что ввергнув соседние сверхдержавы в ракетно-ядерную войну, он может прихватить с собой в могилу миллионов двести-триста населения обеих стран. Так что я, мой дорогой штурман, как все нормальные люди, считаю, что умирающий человек плохо предсказуем. Поэтому, сейчас мой пистолет, с взведённым курком, лежит в расстёгнутом кармане куртки. И хотя он поставлен на предохранитель, я сумею им воспользоваться быстрее тебя. Ты можешь говорить и думать обо мне всё, что угодно, а вот свой пистолет руками лучше не трогай.
– Так убей меня. Я же тебе это уже предлагал, – сказал он, презрительно улыбаясь.
А я то думал, что он меня не слушает.
– Не выйдет, – ответил я коротко.
– Почему? – спросил он в ответ.
– A потому, что одно дело ошибочно выключить двигатели, и совсем другое хладнокровно убить человека.
– Но ведь я, если выживу, всё расскажу следователям. Тебя, Валера, будут судить и на сто процентов посадят в тюрьму.
– Я этого не исключаю, но свою ошибку, приведшую к гибели пяти человек, – я сделал ударение на слове «пяти». – Я себе в скором будущем прощу, а вот убийство лишь тебя одного, никогда.
Чтобы занять себя чем-то и более не пререкаться со штурманом, я демонстративно достал аварийно-спасательный комплект и начал детальную инспекцию набора выживаемости.
Компас я отложил в сторону, как временно не нужный предмет. Взяв в руки сигнальное зеркало и ракетницу, я приоткрыл пошире резиновую дверь, и посмотрел на небо. Свинцовые облака простирались от горизонта до горизонта. Нижний край их был не выше шестидесяти метров.
«Даже если я услышу звук пролетающего самолёта, – подумал я. – Ни ракетница, ни зеркало мне не помогут. Сигнальная ракета в темно-серых кучево-слоистых облаках будет видна не далее, чем несколько десятков метров, а зеркало, без видимости солнца, я могу использовать лишь для оценки выросшей на моём лице щетины.»
Вернувшись на свое место, я продолжил исследование спасательного набора. Достав рыболовную леску с крючками, поплавками, блёснами и грузилами, я подумал: «Какой умник положил эти снасти в набор?»
Я не был заядлым рыбаком, и возможно, мои суждения были далеки от истины, но тогда я себе представлял, что для ловли рыбы на поплавок мне нужна наживка. Червяк, муха, кусочек сырой рыбы или мяса. А для ловли рыбы на блесну, мне нужна удочка. Ведь блесна должна двигаться под водой, изображая маленькую, плывущую рыбку, а не висеть вертикально вниз. Отложив это всё в сторону, как бесполезное приложение к набору, я продолжил своё исследование. Далее шёл нож. «Зачем здесь нож? Ни один член лётного экипажа не имеет право подниматься на самолёте в воздух без персонального ножа в боковом кармане брюк комбинезона.»
Аптечка с медикаментами и бинтами. Не открывая коробку, я бросил её под ноги штурману и сказал:
– Игорь, найди себе какие-нибудь антибиотики, может хоть температуру временно собьёшь.
– Это бесполезно, – ответил он.
От недавней напряжённости в наших отношениях, казалось, не осталось и следа. Я отодвинул в сторону спасательный набор и на коленях пополз на его половину плота. Открыв коробку с таблетками, и выбрав полдюжины антибиотиков, я высыпал их ему рот.
Глотай, – приказал я.
Он отрицательно покачал головой. Я пополз в свой угол. Взял там алюминиевую крышку от коробки с рыболовным набором, зачерпнул в неё морской воды, бросил туда две опреснительные таблетки, размешал их указательным пальцем и, вернувшись к штурману, сказал:
– Пей.
Он, сделал пару глотков и спросил меня:
– Зачем ты это делаешь? Ты что думаешь, что спасательная команда нас найдёт, да ещё и живыми?
– Сегодня я уже не уверен ни в том, ни в другом. Но делать-то всё равно нечего. Почему бы, например, мне не побороться за твою жизнь. Вот смотри, пока я с тобой говорил, да пока аварийный набор разбирал, день уже и закончился. Сейчас я проверю, что у нас имеется из еды, и после ужина мы можем опять лечь спать.
Открыв ножом две банки колбасного фарша, который был очень похож на собачьи консервы, я ногой пододвинул одну из них штурману. Затем, бросив ему небольшой пакетик галетного печенья, принялся есть сам.
Два следующих дня в океане бушевал шторм и мы лежали на дне плота в полной темноте. Дверь была плотно застёгнута на кнопки, и волны бросали нас вверх и вниз, выворачивая наши души наизнанку. Тошнота была постоянным чувством, но рвоты не было. Желудки были давно пусты. В этом аду качки, хотелось потерять сознание и очнуться только тогда, когда всё закончится. Наверно, со штурманом так и было, потому что время от времени его тело, как и тело мёртвого оператора, накатывалось на меня.
К исходу четвёртого дня моя вера в спасение стала ещё менее твёрдой. Штурмана лихорадило и он, впадая в беспамятство, в бреду звал жену, разговаривал со своими двумя сыновьями. Слушать это было выше моих сил. Я достал из аптечки вату, заткнул себе уши и, стараясь как можно меньше двигаться, лежал и думал.
«Что будет со мной в случае если меня всё же найдут?»
Операция по поиску и спасению моего экипажа началась с той минуты, когда командир отдельной ракетоносной эскадрильи подполковник Максимов, руководивший полётами в тот день, приказал всем экипажам, находящимся в воздухе, вернуться на свой аэродром. Доложив по телефону командующему авиации флота об исчезновении с экрана радиолокационной станции дальнего обнаружения отметки 716-го, он вызвал на командный пункт ракетоносной эскадрильи на совещание всех командиров частей и подразделений, базирующихся на авиабазе Елизово.
В ожидании когда соберутся все приглашённые офицеры Максимов подошёл начальнику штаба. Майор стоял склонившись над картой южной части Берингова моря и циркулем чертил круги. Максимов посмотрел на круги, расходящиеся от условной точки в море, и тихо спросил начальника штаба:
Ты веришь в то, что он упал в море?
Майор снял очки и посмотрел командиру прямо в глаза.
– Если он сел на Алеутских островах у американцев, нас с тобой посадят в тюрьму. Ты это понимаешь? – не дождавшись ответа спросил Максимов опять.
Начальник штаба вытер платком пот с большой залысины и наконец ответил командиру:
– Не думаю, что он это сделал. Только получил повышение, удачно женился. Ему по службе расти и расти. Я не вижу никаких предпосылок к измене Родине.
– Предпосылки для этого КГБисты найдут быстро. Не забудь, Григорьев четыре года служил под командованием Грибова. А мы ведь майора не за пьянство или ****ство из партии турнули. Григорьев мог запросто пропитаться аполитичными настроениями своего бывшего командира.
– А жена?
– А что жена? Ты вспомни в семьдесят шестом Витек Беленко МиГ Двадцать пятый на Хоккайдо посадил. И жену имел, и дочку, и на должность заместителя командира эскадрильи был выдвинут. Ничего его не остановило.
– Хотел бы Григорьев на Алеутах сесть, то сел бы сразу. Незачем ему было почти тысячу километров назад лететь. Перестрелял бы экипаж чтобы не мешали и сел бы себе без нервотрёпки на вражеской авиабазе.
– Ну, дай-то бог чтобы ты прав оказался. Если найдём обломки в океане, то отделаемся выговорами, а если мои подозрения подтвердятся, то будем сушить сухари.
Пока они разговаривали собравшиеся офицеры расселись вокруг овального стола и тихо обсуждали происшествие. Совещание началось с доклада начальника штаба. Майор рассказал присутствующим о том, что было известно на настоящий момент и течение следующего часа офицеры спланировали взаимодействие авиационных и морских сил Камчатской флотилии. Начальник штаба вместе со старшим штурманом эскадрильи начертили круг радиусом пятьдесят километров, с координатным центром, указанным в докладе младшего сержанта Елизарова. Дальняя половина этого круга отводилась для поиска эскадрильи Ту-16-х, а ближняя – делилась поровну между эскадрильей противолодочных самолётов БЕ-12 и вертолётчиками пограничных войск. В помощь авиации в зону предполагаемой катастрофы из Петропавловска-Камчатского вышли надводные корабли.
Семь дней лётчики, сменяя друг друга, низко кружили над водой, используя всё светлое время суток для поиска. Но ни они, ни моряки сторожевых кораблей не обнаружили на водной поверхности даже масляных пятен, не говоря уже об обломках самолёта или телах членов пропавшего экипажа.