Олений завет

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Смышляева А., 2024

© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024

* * *

Пролог. Легенда о Мяндаше

Основано на саамских сказаниях

Давным-давно, когда Небо было свободным и чистым, Воды – зеркальными и мирными, а Земля не раздавлена тяжестью уставших гор, появился на свет олененок. Имя ему было Мяндаш. Одни говорили, что он сын колдуньи Коддь-акки и дикого зверя. Другие – мол, творенье Солнца и Земли.

Время шло, наполняя белоснежное тело олененка силой, и его рога покрылись сияющим золотом. Да настолько ярким, будто и вправду само Солнце благословило его.

Когда олененок убегал от матери в тайгу, из-под его копыт раздавался гром, отражаясь вспышками в промозглом небе. Потопчет, бывало, олененок пушистый ягель, напьется из холодных ручьев и вернется в свою вежу^[1], стукнет копытом о порог хижины – да человеком обернется.

Однажды поскакал Мяндаш к широкому озеру, окруженному со всех сторон камнями-истуканами, и увидел там трех девушек. Спрятался за валуном и стал наблюдать. Да так приглянулась ему одна, что судьбой своей молодую красавицу нарек. Сосватался он к девице и обратил ее в важенку^[2]. Любовь эта была Природою отмечена, Небесами воспета и Солнцем освещена.

Родила важенка Мяндашу сыновей. Да все они имели облик человеческий. От отца дети взяли силу и выносливость, от матери – милосердие и любовь ко всему живому. Когда сыновья стали чуть старше, сказал им Мяндаш: «Эта тундра теперь ваша. От вас пойдет род саамов». Так и пустил свои корни оленный народ на каменном Севере.

Долго ли, коротко ли, выросли дети Мяндаша. Покинул золоторогий отец дом свой, ушел с собратьями в дальнюю тундру. Сыновья его за ним вслед собрались. Сказала им мать: «Будьте сильными, как отец ваш, добрыми, как мать ваша, и неуловимыми, как Солнце и Ветер. Не дайте жестокому сердцу вас погубить». Обернулись сыновья оленями и пустились бороздить свои владения.

Спустя время настигла род саамов беда: холод сковал их тела, голод овладел их мыслями. Тогда племенные шаманы стали просить у Неба помощи. Раз – поднимутся на сопку к сейду^[3] могучему. Два – раскинут руки. Три – затянут молитвенную песню. А в жертву приносить-то и нечего.

День и ночь молился один из шаманов Небесам, пока не увидел белого оленя с золотыми рогами. Подошел олень и говорит: «Даю вам стадо рогатое. Заботьтесь о нем, без нужды тяжкой зверя не убивайте. А коли убьете ради забавы или украшений – не быть роду саамов на земле тундровой». Так благословил Мяндаш людей на охоту, дабы спасти их от голодной смерти.

Были в тундре и те, кто хотел, чтобы Мяндаш им одним служил. Да только сами боялись праотца золоторогого в сети залавливать. Шли они к чужакам челом бить да изобилие на весь остаток жизни обещать. Однажды поймала белого оленя чудь, притащила его к возгордившимся саамам. Тогда сказал Мяндаш жадному народу: «Не прожить вам долго на земле оленной. Придут к вам тоска и голод. Не охомутать вам силы небесные».

Прознали другие саамы, что их кормильца в сети спутали, пришли ночью на сияние солнечных рогов и освободили Мяндаша. Мяндаш поклонился спасителям своим и унесся в тундру дальнюю. А предатели сгинули среди могучих валунов, и больше никто о них не слышал. Да и могильника их никто не нашел.

С тех пор ни один саам без надобности оленя-брата не трогал. А если убивал ради пропитания или подношения, то предавал Земле-матери с особым почтением.

Все помнили завет Мяндаша. Из поколения в поколение, из уст в уста передавали этот наказ. И жил народ саамов на земле каменной, силой Тундры, ловкостью Ветра, теплотой Солнца и мудростью Земли наполнялся.

Глава 1. Маршрутка

Еще вчера светило робкое северное солнце, а уже сегодня все дороги в городе залило. Коля, недавний выпускник Санкт-Петербургского экономического университета, стоял под холодным дождем в малолюдном закуточке автовокзала и ждал, пока водитель автобуса номер 234, идущего по маршруту «Мурманск – Ловозеро», докурит свою привычную сигарету. Колин рюкзак был практически пустым. Весьма недальновидно для такой поездки.

Коля прокручивал в голове родительские слова: «Найди работу», «Не сиди без дела», «Попробуйся в банк» и далее по тексту. Да, Северная столица не распахнула перед ним дверей, но, вероятно, стоило еще чуть-чуть подождать… Он хотя бы не сидел на шее у предков, сам зарабатывал себе на жизнь, честно трудясь в забегаловке, до тех пор пока… Пока – что?

Питер раздавил его своей обыденностью. Он приехал туда, ухватившись за счастливый шанс, и, очарованный громким названием с большой буквы П, ожидал влиться в городской авангард, а в итоге получил только шероховатую синюю корочку диплома и вечно стоящий перед носом запах пригоревшей картошки фри.

Если в свои восемнадцать лет Коля точно знал, где он должен быть, то в двадцать два оказался абсолютно потерян. Должно же быть наоборот. Еще каких-то четыре года назад все жизненные вершины казались ему не выше Хибин, а теперь он снова стоит на пороге родительского дома: «Привет, мам, пап». Какой банк? Экономический факультет был всего лишь временным решением. И большой ошибкой.

Тогда это было модно, тогда это было необходимо – покинуть Мурманск. «Уехать, нельзя остаться». Коля поставил для себя запятую именно так. А как иначе? Море? Армия? На самом деле родители тоже ожидали от него немного большего. Совсем чуть-чуть.

Какая теперь разница? С ощущением кризиса четверти жизни он вдыхал на остановке дым чужой сигареты, совсем не желая почти три часа трястись в автобусе до Ловозера. Но все же он считал, что небольшая смена обстановки и побег от постоянно нудящих родителей пойдут на пользу. К тому же он давно не видел дедушку, живущего в этой, как часто выражалась мать, «оленьей глуши». И хоть в этом Коля был с ней согласен.

Вдруг он дернулся от неожиданного сигнального гудка маршрутки: «Пацан, ты едешь или нет?!» Настроение еще больше испортилось, когда Коля понял, что профукал одиночное место у окна. Теперь придется втиснуться рядом с тучной женщиной преклонного возраста.

В надежде уснуть под дорожную тряску и уверенный тенор Кипелова Коля утрамбовал себе в уши наушники-вкладыши и откинулся на спинку сиденья, испытывая явный дискомфорт в районе левого плеча. Он чувствовал плавные спуски и подъемы, но не видел закаленных ветрами сопок и уходящей вдаль дороги со стершейся разметкой, таящей за поворотами первобытную красоту, не замечал надписей типа «Лена + Влад» на камнях. Он чувствовал гравий под колесами, но не видел неба, оплакивающего лето, и окропленные золотом уставшие деревья. Из приоткрытого окна поддувало, но он не знал, что ветер резвится на зеркальных полотнах озер и болот. Он искал неуловимую свободу внутри себя и не замечал ее среди задумчивых каменных просторов. Север убаюкивал.

Коля проснулся от неприятного толчка. Повернув голову, он поймал недовольный взгляд тучной соседки, которая ко всему прочему еще что-то тараторила напряженными губами. Под звуки гитарного соло разум вообще отказывался реагировать на внешние раздражители.

– Молодой человек, да сделайте вы свою музыку наконец потише! – услышал Коля, стянув наушники. – Вы не один здесь, хоспади!

Он понял: недовольная дама терпела долго. Коля огляделся, но не смог сообразить, где они сейчас едут, а спросить у соседки постеснялся. Да и в общем-то какая разница? Конечную остановку все равно не пропустит. Коля снова откинулся на неудобном сиденье, считавшемся почему-то местом «повышенного комфорта», и закрыл глаза. Больше смотреть в окно было незачем. Может, он видел это тысячу раз? Кому нужны эти заросшие болота – ни высоченных сосен и берез тебе, ни приятного теплого солнца.

Минут через десять водитель остановил маршрутку со словами: «Ревда, на выход!» Почти весь салон вмиг опустел. Прекрасное одиночное место у окна так и манило разделить с ним полное равнодушие к происходящему снаружи, и Коля сразу же пересел. Тучная соседка кинула презрительный взгляд, по-видимому, приняв Колино перемещение на свой счет.

Глядя на пробегающие мимо карликовые березы, Коля вспоминал деда: как тот рассказывал маленькому внуку причудливые сказки про тундру и оленей, шаманов и гномов – и бог еще весть о чем. А перед глазами раскрывалась пустота, которая, казалось, не могла вместить в себя все эти диковины.

Глава 2. Тот самый дом

Маршрутка затормозила на остановке. На обшарпанной стене показалась картина: группа оленей вплавь перебиралась через окруженное сопками озеро, багровый закат оберегал их от неожиданного врага. Колонна проплывала мимо человеческой куваксы^[4], от которой так заманчиво веяло теплом: костер надежды посреди обнаженной тундры. Может, это пристанище охотников, которые делят между собой вечернюю трапезу в предвкушении будущей добычи? А может, северные кочевники, подгоняющие рогатое стадо, разбили шалаш на время непродолжительной передышки? Только Солнце, проснувшись с утра, узнает подлинные мотивы северных странников.

Коля посмотрел немного выше опускающегося за горизонт огненного шара и увидел огромные металлические буквы стародавних времен, торжественно выстроившиеся в слово «Ловозеро». Белый кирпич остановки бережно скрывал сумеречный сюжет саамской жизни от глаз-фар проезжающих мимо автомобилей. Сказка внутри коробки.

Коля выполз из маршрутки и сразу уткнулся в пожилого мужчину, по виду которого можно было бы сказать, что жизнь его потрепала. Собственно, это и был его дед Георгий. Колю поразило, как сильно дед изменился за какие-то два года: изрезанная морщинами кожа поползла вниз, опустив уголки некогда улыбчивых губ, спина сгорбилась, взгляд стал смиренным, как у монаха. В следующую же секунду лицо деда изменилось: на нем отразилась искренняя радость, идущая из самой глубины тоскующего сердца.

– Ну, здравствуй, Коля! – Он обнял внука, упершись носом ему в плечо.

– Привет, привет!

– Долго тебя, однако, не было. Не балуешь ты деда своего вниманием! Небось мать послала? Она меня все уговаривает в Мурманск перебраться. Сразу говорю: не поеду!

Коля освободился от крепких объятий и от заразительной улыбки деда ощутил какую-то легкость на душе. Будто он снова стал маленьким мальчиком, приехавшим к бабушке с дедушкой на летние каникулы. Вот сейчас он войдет в избушку, которая в детстве казалась целым дворцом, а на столе уже стынет внушительная стопка блинов с брусничным вареньем. Еще тогда, будучи совсем ребенком, Коля радовался, что может подолгу гостить в деревянном доме, а не в душной квартире. Ему нравилось, что в любой момент можно шагнуть за порог – и ты на улице. Уж точно лучше, чем толкаться нос к носу с соседями в грязном подъезде. Еще пристанут с расспросами.

Вот и теперь, столько лет спустя, Коля шел по окрестностям села к тому самому двору, но к теплым воспоминаниям примешивались совершенно иные образы. Деревянные дома чередовались с панельными многоквартирными «коробками» и не вызывали абсолютно никакого восхищения. Казалось, хрусталь уходящего традиционного уклада разбивался о бетонные стены современности.

Дед Георгий оставался одним из тех, кто пытался этот уклад изо всех сил сохранить. Но даже его дом превращался, как бы это грубо ни звучало, в покосившийся сарай. Коля заметил родные ворота еще издалека. И сразу осознал: бабушка во дворе его больше не встретит, а на столе не будет блинов. Очарование даже этого небольшого закутка безвозвратно испарилось.

– М-да, без Аннушки здесь совсем не так… – открывая расшатанную калитку, со вздохом протянул дед Георгий. – Не хочется ничего делать без нее… Краска вон совсем облезла. А свежую накладывать не для кого…

– Как ты тогда здесь жить собираешься? Левая сторона уже книзу поползла.

– Вот без хозяйки и перекосило. Дом – он как живая душа… Тоскует без любимой… Давеча пытался сарайку выровнять, да силы уже не те. Поможешь мне, вместе покрутим тут. Пилить-то хоть умеешь? – с недоверием спросил дед.

Коля замялся: в его планы не входили строительно-монтажные работы. Он даже не видел ни разу, как все это делается.

Теперь Коля мог сравнить деда с этой «деревяшкой»: такой же уставший и осунувшийся, постаревший от одиночества посреди пустой тундры. Коле стало немного стыдно: без постоянных напоминаний мамы и папы – «Проведай дедушку, все равно ничего не делаешь!» – он бы здесь не оказался.

– Пойдем скорее в дом, а то сейчас набегут любители языками почесать, – нетерпеливо позвал дед Георгий.

Коля ступил на скрипучие половицы и сразу же запнулся об огромные резиновые сапоги (глядишь, и пальцы о такие сломаешь!), стоявшие в куче разносезонной обуви. Пытаясь удержать равновесие, он ухватился за дверной косяк и локтем задел удочку, которая тут же повалилась на ящик с инструментами. Коля пригнулся, с опаской ожидая, что в следующую секунду ему на голову откуда-нибудь из-под крыши свалится охотничье ружье.

– Ай, да что такое! Ты сейчас мне все здесь разнесешь! Разувайся тут.

– Я скорее здесь убьюсь! У тебя по всему дому столько хлама?

– Это тебе не хлам! Это нужные для дела приспособы!

– У тебя магазин под боком! Я вообще не понимаю, зачем в наше время животных по лесу стрелять и на рыбалке среди камней мерзнуть! – сказав это, Коля почувствовал себя так, будто открыл пещерному человеку колесо.

– Молодежь! Ни черта не умеете и не понимаете! А спорить – сами не свои. Никаких интересов! Вот не станет таких, как мы, дольше сорока лет не проживете на своих суррогатах! И отец у тебя такой же, малахольный, – с обидой пробухтел Георгий.

Коля решил не вступать в спор с престарелым барахольщиком. Все эти вещи не вызывали у него никакого интереса. В последний раз он брал в руки сооруженную из палки и лески удочку лет семнадцать назад.

Коля осторожно прошел через сени и попал в небольшую, заставленную пыльной мебелью комнату: некогда накрахмаленные ажурные салфеточки, обшитые подушечки и советские клееночки оставляли в душе тяжелое впечатление – как брошенная у подъезда пластиковая кукла с одним глазом. Дедушка пытался не нарушать созданного супругой уюта. Однако этот уют утекал, как песок сквозь огрубевшие пальцы рыбака.

В спальне (хотя она служила для всего) бабушкино трюмо теперь было завалено картами местности, исписанными дрожащей рукой. На прикроватном столике валялись пожелтевшие тетради на восемнадцать листов, прижатые лупой. Выглядело так, будто старик каждый день на сон грядущий изучал возможность существования Гипербореи. В остальном все осталось без изменений: те же выцветшие паласы и несуразные прямоугольные зеркала.

– Голодный, наверное? – не ожидая ответа, произнес дед Георгий. – Суп я сегодня сварить не успел… У меня тут картошечка с грибами имеется!

– Никогда от такого блюда не откажусь! Даже у бабушки так картофан не получался, как у тебя. – Колин желудок заурчал в знак согласия. – Какие грибочки?

– Ой, да всякие. Но белых нынче мало я насобирал. В основном подосиновики. Я тут из морозилки кумушку вынул. Так что можем вечерком сообразить!

Коля обожал сельскую стряпню. По правде говоря, его уже тошнило от магазинных шампиньонов. Родители не особо любили походы в лес за грибами. Так что подосиновики или, предположим, красноголовики – это практически деликатес в нынешнее время! Но единственное, чего не мог оценить Коля, – это лесная дичь. Бабушка (царствие ей небесное!) поначалу удивлялась столь резкой перемене в предпочтениях подростка. Однако впоследствии приняла это (да здравствует картошечка с грибами!). Дедушка же, наоборот, оскорблялся на возникшую из ниоткуда прихоть.

– Ты еще помогаешь Василию с оленями на ферме? – пытаясь немного отвлечься от звуков митингующего желудка, сменил тему Коля.

– Да какая же это ферма! Давно ты там не был! Теперь это так… развлечение для туристов… – с тяжелой грустью в голосе ответил Георгий.

– Тебя это расстраивает?

– Васька вроде оленевод от рождения, а повелся на всю эту моду. Я к нему раньше ездил, помогал, то да се… Потом начал он народ на смотрины пускать. Вот представь: надушится дама какая-нибудь своей «шанелью», а потом к зверю подходит, руками его гладит… Бедный олень уйти хочет, а сбоку еще одна «шанель». Раньше он кормильцем был, защитником, а нынче циркачом сделали. Дело у Васьки пошло, да хорошо ли это?

– Люди заинтересовались коренным народом. Что тут плохого?

– Да не про это даже разговор. Устает животное от такого внимания. Каждый день как выход на сцену. Зачухал все стадо!

– У вас за несколько километров целый убойный пункт стоит! Головы оленей летят, чтоб обеспечить регулярный товарооборот! А тебе демонстрации безобидные не по вкусу!

– Ты про совхоз? Двадцать лет своих я там оставил. Хоть и обычным электриком… И это, считай, очень мало! Первое время даже зарплаты не платили, все равно трудились. Потому что кормить всех надо было и одевать. А сейчас… – дед махнул рукой. – Оленя не уважают. Всем деньги нужно зарабатывать, а не про заветы всякие там думать… Настоящий, как ты говоришь, убойный пункт. Колбасы с сосисками крутят, даже мясо заготавливать не надо. И цены заоблачные!

– А другие там до сих пор работают?

– Уходят некоторые. Условия давно уже не те. Да и молодняк здесь оставаться не хочет. Мать твоя, вон, как только восемнадцать стукнуло – так и след простыл. Белые ручки для работы не приспособлены!

– И что, она бы тут оленей пасла? Или шкуры шила?

Георгий ничего не ответил на это. На его лице застыла задумчивая печаль. Он тосковал по прошлому и упрямо не хотел его отпускать. Не желал принимать новые устои, настроения и привычки. И поэтому считал себя совсем ненужным. Дед смотрел на внука и видел в нем облик современности, кричащий о пустоте былых суждений, но никак не мог подобрать нужные аргументы в защиту дорогих его сердцу вещей.

– Можем завтра к Василию смотаться, поглядеть. Заодно дрова надо заказать, а то сарайка скоро пустая будет, – после некоторого молчания произнес старик.

– Давай! – приободрился Коля, совсем было растерявшийся от мук выбора здешних развлечений.

На самом-то деле он очень уважал всю эту дедовскую веру в традиции. Казалось, только она держит его в устойчивом положении на этой земле. Коля тоже в какой-то мере был очарован «духом природы», хоть и находил местные леса крайне скудными. Он полностью разделял мнение дедушки о необходимости уважения ко всему живому. Вместе с тем он считал, что тот немного подменяет довольно очевидные понятия.

– Сам-то чем у себя там в городе занимаешься? Маманька говорит, с работой у тебя туго.

– Без опыта никто не хочет брать, а если и возьмут, то тысяч за двадцать пять… Скотские условия…

Георгий разразился смехом.

– Ишь ты! Миллионэром хочет быть, большим начальником! Эх! А специальность у тебя вообще какая?

– Ну, типа экономист…

– Счетовод, что ль? До полной степени учености небось дошел!

Коля не видел смысла продолжать подобный разговор, слыша издевательский тон дедушки. За большим круглым столом он уткнулся в тарелку с картошкой. Георгий пододвинул к внуку миску с салатом из помидоров и огурцов, щедро заправленным сметаной. Затем, поковырявшись в холодильнике, вынул оттуда непочатый кусок грудинки, быстро нарезал и положил на тарелку рядом со свежим черным хлебом. Минут пять старик продолжал крутиться по кухне, разыскивая, чем бы еще эдаким побаловать своего гостя. Совсем сбитый с толку, он начал выгружать на обеденную скатерть пряники, баранки и печенье «К кофе». Наконец опустился на стул напротив Коли и вытянул откуда-то бутылек с горячительным напитком с плохо вымытой рюмкой сверху. Подловив взгляд внука, Георгий обозначил вопросительный жест, мол: «Будешь?» Коля, вспомнив, чем закончился его последний опыт дегустации «огненной воды», отрицательно помотал головой.

Долго за столом звучали споры двух поколений о различных фундаментах жизни. Казалось, между этими людьми с течением времени образовалась огромная пропасть. Однако каждый пытался вникнуть в суть суждений другого.

– Пойду до магазина, чего-нибудь перехвачу. – Покончив с обедом, Коля отъехал на стуле.

– Так ты только поел! – с недоумением воскликнул Георгий.

– Да прогуляться хочу! Посмотрю, что здесь да как.

– Не ходи долго, а то ужинать ночью сядем.

Коля одним движением руки снял с крючка ветровку, занырнул в белые кроссовки, сброшенные наспех рядом с входной дверью, и уже через пару минут скрылся за поворотом.