Серая мышь для королевы

Катя

Как обычно происходит в фильмах? На глаза самому популярному в школе мальчику, скучающему от ежедневного благополучия, случайно попадается неприметная серая мышка или, там, новенькая (на первый взгляд ничего особенного). И вдруг эта мышка превращается в невиданную красавицу, затмевая своим великолепием не только среднестатистических учениц, но и саму королеву класса, общепризнанную законодательницу мод и непременно ту еще стерву. Возмущенная королева принимается строить козни и плести интриги, но, конечно же, проигрывает по всем статьям бывшему серому ничтожеству, с позором низвергается с вершины и вообще проваливается во все мыслимые и немыслимые тартарары.

Кате досталась роль такой вот королевы. Надо же кому‑то ее исполнять!

Законы жанра не отменишь. Раз прорвалась в звезды, не важно – по желанию или случайно, – неси свой крест достойно. По правилам.

Хотя нет, королева из Кати вышла не совсем такая, как положено. Не было у нее верной свиты из двух‑трех одноклассниц, которые постоянно таскались бы за ней следом, восторженно заглядывали в рот, ловя каждое слово, и копировали прическу и манеру одеваться.

Одиночка‑пофигистка, любительница недобро пошутить, высокомерная, равнодушная к чужому мнению и вниманию. Но зато уже дальше все как полагается: красивая, стройная, привлекательная, спортивная, умная и, когда захочет, даже общественно‑активная. И блондинка. Натуральная, с густыми светлыми волосами, которые летнее солнце аккуратно и со вкусом осветляет до драгоценного бледно‑золотистого не хуже модного парикмахера.

Первого сентября Катя зашла в класс одной из последних. Все парты были уже заняты, кроме одной‑единственной – четвертой по счету у окна. Как будто на ней табличка стояла: «Спецзаказ». Или так: «VIP-зона. Королева Екатерина Булатова. Attention. Dangerous for your life».

В течение последних трех лет это было законное Катино место, на которое никто другой претендовать не смел.

Катя усмехнулась. Надо же! Все как всегда, хотя класс сборный, составленный из двух бывших девятых. Два разных свода правил и традиций, а королева по‑прежнему одна, и спорить с ней по‑прежнему никто не захотел.

Катя равнодушно плюхнулась на трон. В смысле «стул». Осмотрелась.

Слева окно – заключенная в пластиковую раму картина, которая изображает нескончаемую череду однообразных изменений, манит обманчивой свободой за пределами скучной классной комнаты. И все же смотреть в окно гораздо приятнее, чем на выкрашенную светло‑желтым стену или заставленные учебниками и пособиями полки встроенных шкафов.

Перед Катей, на третьей парте, сидят две девицы из бывшего параллельного: Кривицына и Самсонова. Кажется, не перепутала. У обеих волосы одинаковой длины, одинаково выпрямлены, одинаково распущены. И цвета почти одинакового – темного. Но Кривицына повыше ростом, это заметно, даже когда они сидят. Обе симпатичные. Но Самсонова внешне нравится Кате чуть больше.

Впрочем, какая разница?

Сзади, на пятой, – родные однокласснички, Жарков и Рукавишников. Вроде не оболтусы… так себе… ничего примечательного. Хотя… Рукавишников выглядит вполне достойно. Но до Антона ему далеко.

Конечно, так и должно быть. Ведь королеве полагается встречаться с самым лучшим парнем в школе. А Антон Мажарин именно такой. На него даже одиннадцатиклассницы с интересом пялятся. Но, извините, он уже занят.

Опять они с Антоном оказались в разных классах после того, как из четырех девятых сделали два десятых. Снова все как всегда. Но, наверное, так даже лучше. А то вместе на уроках, вместе после уроков, вместе на спортплощадке и в других местах тоже вместе – это уже перебор.

Катя с нежностью поглядела на свою персональную парту, перевела взгляд на пустующий рядом стул. Дальше за проходом, как за приграничной полосой, основная часть одноклассников. И нет среди них тех, на ком взгляд задержался бы дольше секунды, с кем хотелось бы поболтать по душам и наладить близкие отношения.

Почти три года сама по себе. И ни капли не тягостно, наоборот – свободно, просто, спокойно.

Она не сторонится, не прячется, не отмалчивается. Надо – поговорит, или будет делать что‑то вместе со всеми, или даст списать, подскажет, поможет. Иногда. Но часто и не просят. Потому что королева, а царственных особ по пустякам беспокоить нельзя. У нее свое место: выше всех, отдельно от всех. И Катю оно устраивает. Очень.

Не нужен ей никто.

Классным руководителем у десятого «А» – химичка Елена Валерьевна. Поэтому класс сидит сейчас в кабинете химии, чересчур просторном и, наверное, оттого немного холодном и неуютном.

Длинный, покрытый огнеупорным пластиком учительский стол стоит на небольшом возвышении и напоминает прямоугольную цистерну, потому что сбоку у него торчит водопроводный кран. А Елена Валерьевна, расположившись между столом и доской, о чем‑то рассказывает. А может, диктует расписание.

Катя не слушает. Не то, чтобы ей на все наплевать, просто… Все как всегда. Привычно, буднично, неинтересно.

Марина

Первое сентября – своеобразный праздник. Это, наверное, единственный праздник, которого никто не ждет с нетерпением. Ни ученики, ни учителя, ни родители, с чрезмерным энтузиазмом утверждающие, что учеба – дело крайне важное. Они твердят об этом с таким упорством, словно пытаются убедить не столько своих непутевых отпрысков, сколько самих себя. Да еще и школу стараются выбрать посильнее.

– Марина! Этот лицей считается самым престижным в городе. В нем самый высокий средний балл по ЕГЭ и больше всего медалистов.

Марина не слишком любит математику, а еще меньше статистику. Не нравятся ей все эти усреднения, сравнения, аналогии. На новую школу она, так и быть, согласилась, но первого сентября все же планировала сходить в старую, чтобы быть рядом со своими в этот самый тяжелый понедельник учебного года.

– Все равно не будет нормальных уроков! Линейка, классный час, выдача учебников.

– Но тебе тоже нужны учебники!

– Получу на следующий день. Думаете, кому‑то захочется взять два комплекта?

Вот и оказалась Марина в новой школе только второго сентября. Отыскала своего нового классного руководителя в кабинете химии, и та отвела ее в класс, где проходил первый урок десятого «А».

До звонка оставалось несколько секунд, и почти все уже расселись по местам. Но Марина смотрела не на одноклассников, а на Елену Валерьевну, которая говорила:

– Ну вот, устраивайся. Там есть парта свободная.

Марина вежливо кивнула и направилась к указанному месту – за четвертый стол в правом ряду. Выбрала, конечно, тот стул, что поближе к окну, и совершенно не заметила, что в классе вдруг воцарилась напряженная тишина. Звонок прозвенел – вот все и затихли. Что тут особенного?

Марина неторопливо выкладывала из сумки ручку, тетрадь, учебник – судя по висящим возле доски плакатам с уравнениями, нужна была «Алгебра» – и думала, что место ей досталось очень удачное. Не слишком близко к учителю, но и не на последней парте. Главное, у окна. Будет чем заняться, если вдруг станет нестерпимо скучно или не захочется никого видеть.

И тут в дверь громко, уверенно постучали, и на пороге возникла девушка. Красивая, между прочим.

– Можно? – невозмутимо поинтересовалась она.

– Катя! – всплеснула руками математичка. – Ну как так можно? Первый учебный день, а ты уже опаздываешь.

– Отвыкла, – спокойно пояснила красавица и, не дожидаясь разрешения, направилась к своему месту.

Класс опять накрыла напряженная тишина. На этот раз Марина ее заметила и удивленно повернула голову. А потом услышала над ухом:

– Не поняла.

В этих словах не было ни грубоватой наглости, ни вызова. Даже возмущения почти не было – только искреннее недоумение.

Марина вскинулась. Красавица Катя возвышалась над ней и смотрела…

Вот смотрела, да, не слишком приятно. Высокомерно и снисходительно, чуть сощурив глаза. Как большая собака на глупого щенка, наивно забравшегося на ее лежанку.

Марина смутилась:

– Это твое место? Я не знала.

Она передвинула вещи на другой край стола, пересела на пустой стул.

Математичка, досадуя из‑за очередной заминки, проговорила:

– Катя, что опять за проблема? – И наставительно добавила: – Приходить надо вовремя.

Девушка глянула на учительницу, хмыкнула:

– Ну да. Опоздать на пять минут гораздо страшнее, чем на целые сутки.

И уселась, и сразу создалось впечатление, что сидит она по‑прежнему одна, а соседний стул пустует. Нет на нем никого. Даже призрака, даже тени постороннего человека. И Марина четко почувствовала это свое несуществование и внезапную вину за то, что заняла чужое место. Она смотрела только перед собой. Или вправо. Наверное, если бы захотела, смогла бы обернуться и назад. А вот взглянуть на Катю у нее никак не получалось. Смелости не хватало. Или желания.

«Несказанно повезло» Марине с соседкой.

Не надо, не надо было переходить в новую школу!

Кирилл

Для Кирилла учебный год начался по‑особому. И Катя Булатова не имела к этому никакого отношения. Кирилл и не подозревал тогда о какой‑то Кате Булатовой.

Даже Марина оказалась абсолютно ни при чем, хотя с ней Кирилл был знаком давно. Очень‑очень давно. Потому что их мамы в школе дружили. Если бы не разница в год, Кирилл с Маринкой наверняка ходили бы в одну группу детского сада, а потом в один класс.

К школе, кстати, случившееся тоже не имело никакого отношения, хотя началось все в тот момент, когда Кирилл нехотя запихивал в обложки полученные учебники.

В дверь позвонили, Кирилл поплелся открывать. На пороге стоял сосед Федя с надеждой во взгляде и с торчащими дыбом волосами, как будто он минимум полчаса чесал голову в поисках нужных мыслей.

– Кир, у тебя какие планы на вечер?

Кирилл удивился, но ответил честно:

– Вроде пока никаких.

Федя просиял:

– Слушай, выручай, брат. Тут такое дело. У меня сегодня свидание образовалось. Почти что вслепую. А девушка сказала, что придет с подругой. Ну и мне, значит, полагается друга привести. А друзья, как назло, все заняты. Кир! На тебя одна надежда.

Кирилл озадаченно хмыкнул. Сосед Федя учился на последнем курсе университета, ему было двадцать два.

– А сколько твоей девушке лет?

– Да двадцать три вроде.

– И ее подруге примерно столько же, – сделал вывод Кирилл. – А мне семнадцать. Думаешь, пройдет?

Федя оценивающе оглядел Кирилла, будто видел первый раз, и удовлетворенно произнес:

– Ну, ты же парень серьезный. И выглядишь старше. Будем считать, что тебе двадцать. Что такое три года? Практически ровесники. В общем, ты давай, собирайся, а я зайду минут через десять‑пятнадцать.

Сосед затворил дверь, а Кирилл еще несколько секунд неподвижно стоял перед ней, вникая в ситуацию.

То, что девушка непременно окажется старше, его не пугало. Даже интересно. Если не знать точно, он мог бы и вовсе не обратить внимания на шесть лет разницы. Но она… неужели не поймет с первого взгляда, что ей подсунули малолетку, школьника, пусть и ученика выпускного одиннадцатого класса? Ну не совсем же она пустоголовая!

Правда, интересно – догадается или нет?

Кирилл не стал особо заморачиваться на сборы, сменил домашнюю одежду на обычные повседневные джинсы и рубашку.

Тут опять явился Федя.

– Ну че, Кир, потопали?

– Ну давай. – Кирилл снял с вешалки куртку. Уже в лифте поинтересовался: – А где свидание‑то будет?

Федя выдал название кафе, не самого дешевого, вполне приличного.

– Если что, так хоть пожрем.

– А как ты девушку узнаешь? – опять поинтересовался Кирилл. – У вас там какие‑то знаки условные?

Сосед ухмыльнулся:

– Да я ее видел пару раз. Не бойся, не ошибусь.

– А подругу?

– Подругу – нет. Ну не глянется, так не глянется. Тебя же никто с ней встречаться не заставляет. Но вдруг срастется. – Федя еще раз ухмыльнулся, немножко сально. – Да ты не волнуйся.

Кирилл равнодушно скривил губы:

– Я и не волнуюсь.

Он действительно ничего не ощущал, кроме любопытства и легкого научно‑исследовательского интереса. Он не воспринимал всерьез свидания вслепую; чужие, даже случайные попытки принять за тебя решение казались пустыми, бессмысленными затеями. Просто делать‑то все равно нечего. Вечер свободен, а тут хоть какое‑то развлечение.

Кирилл не доверял чужим мнениям и вкусам, предпочитал сначала увидеть девчонку и поговорить хоть чуть‑чуть, а потом уже думать о свидании. Он попытался мысленно представить подружку Федькиной девушки, но воображение рисовало только утрированные стандартные образы. Сначала – гламурную фифу, всю такую розовую и блестящую, потом – надменную хипстершу, обмотанную бесконечным шарфом и одетую в растянутый свитер из прошлого века и джинсовые шортики поверх ярко‑фиолетовых колготок.

Угадал Кирилл только наличие джинсы́. Правда, на девушке были не шортики, а совсем узкие брюки, которые туго обтягивали стройные, длинные ноги – на такие трудно не обратить внимания. Но даже не ноги поразили Кирилла больше всего, а татуировка на щиколотке, изображавшая Минни‑Маус.

Кажется, Кирилл не сумел скрыть своего изумления, и девушка, которую звали Диана, догадалась об этом, но не придала значения, продолжала, сидя за столом, беззаботно помахивать ножкой с мультяшной героиней, словно нарочно поддразнивала и сбивала Кирилла с толку: она же не маленькая девочка, а вполне самодостаточная, уверенная, знающая себе цену. Ей бы больше подошел какой‑нибудь загадочный орнамент, надпись на неизвестном языке, цветок или даже крутой дракон. Но Минни…

Диана оказалась веселой. Нет, она не хихикала беспрестанно по поводу и без повода, но не скупилась на улыбки, шутила. И вроде бы так же, как и Кирилл, несерьезно относилась к происходящему. Может быть, она согласилась на парное свидание лишь потому, что подруга ее очень попросила или от нечего делать, а теперь старалась не скучать, использовать ситуацию, чтобы позабавиться и интересно провести время, – опять же, как и Кирилл.

По‑прежнему было интересно, догадалась ли Диана о том, что Кирилл ее моложе лет на пять, или поверила Фединому вранью о студенте? Она флиртовала беззастенчиво, но ненавязчиво, и непонятно было, серьезно или в шутку.

Может, и серьезно. Кирилл был согласен с Федькой, что выглядит старше, ведет себя по‑взрослому. Он умный, способен поддержать разговор на любую тему, и с чувством юмора у него в порядке.

Не, ну правда.

И Кирилл незаметно для себя увлекся, разошелся, стараясь произвести впечатление на Диану. А тут еще Федя всячески пиарил приятеля: опасался, видимо, что девушки все‑таки раскусят его – притащил, скажут, на свидание первого попавшегося малолетку, – обидятся и уйдут. Кирилл подыгрывал с разгорающимся энтузиазмом. Диана, кажется, верила, смотрела все более заинтересованно. Она совсем перестала обращать внимание на свою подругу и Федю, целиком переключившись на Кирилла. Но вдруг, совершенно неожиданно, проговорила, опять же обращаясь ко всем:

– Ребята, вы извините, но мне, честно, пора. – Потом вопросительно покосилась на подругу и твердо повторила: – Я пойду.

Федя ни капли не расстроился, даже обрадовался, что все складывается как нельзя более удачно:

– Ну само собой, если надо. А Кир тебя проводит.

Кирилл с готовностью вскочил со стула. Федя подмигнул ему, состроил физиономию, на которой ясно читалось: «Не лоханись, брат! Лови момент! Действуй!»

Они вышли на улицу.

– Мне на автобус, – сообщила Диана многозначительно, словно проводила важный тест.

– Отлично, – согласно кивнул Кирилл и направился к остановке.

– А мне в другую сторону, – остановила его Диана, улыбнулась широко, искренне и мягко.

Кирилл смутился, но тут же весело вскинулся:

– Можно и в другую.

Всю дорогу они болтали о чем‑то незначительном и забавном, стараясь друг друга рассмешить, и возле Дианиного дома весело расхохотались. Диана неосознанным движением ухватила Кирилла за руку, словно хотела пожать на прощание, но не ладонь, а почему‑то предплечье. И Кирилл, тоже почти автоматически, легко приобнял Диану за талию.

Дальше им полагалось поцеловаться. И они поцеловались, коротко и беззаботно, не придавая значения своим действиям. Но не стали договариваться о новой встрече. Как‑то даже в голову не пришло.

Катя

Поняв, что четвертая парта у окна больше не принадлежит ей безраздельно, Катя испытала разочарование и досаду. Поэтому и к соседке в первую очередь почувствовала неприязнь. Смерила ее взглядом с головы до ног: очередное скучное ничтожество, серая мышка.

Марина Лавренкова. Не очень длинные каштановые волосы, собранные в самую простую и удобную, по мнению большинства девушек, прическу: стянуты в хвост, а потом закручены в нарочито небрежный пучок. Глаза светло‑светло‑серые, словно льдинки на промерзших за ночь лужах. Еще бы минус полтона, и, наверное, стали бы бесцветными, стеклянными, неестественными. Верхняя губа тонкая, а нижняя пухленькая. В целом ничего, не уродина. И то ладно.

И тихая. Не торопится знакомиться с новыми одноклассниками, не влезает в сложившиеся группы: «А вот и я, такая хорошая. Примете меня?»

Катя наблюдала, как Лавренкова вежливо и тактично отказалась от помощи участливых Самсоновой и Кривицыной, пожелавших взять ее под свое покровительство. Те даже не поняли, что их отшили, отвалили довольные собой.

А сама Катя с Мариной не разговаривала. О чем?

И Лавренкова не навязывалась ей. Они сидели, будто не за одной партой, а в разных школах на разных концах города, а возможно даже, и в разных странах.

Первый раз девушки заговорили друг с другом только через несколько дней после начала учебного года, да и то не в классе, а в одном из школьных коридоров.

Направляясь на третий этаж к кабинету русского языка и литературы, Катя случайно услышала голоса, злые и взведенные, и ноги сами понесли. Завернула за угол и увидела примечательную компанию: три девчонки класса, наверное, из шестого, прижали к стенке четвертую. Явно не с добрыми намерениями. Потому что глаза этой четвертой были огромными от переполняющих их страха и отчаяния, губы предательски дрожали, а сжатые в кулаки руки были скрещены на груди, словно девчонка хотела сказать: «Нет. Не надо. Не смейте».

Была она крупнее своих обидчиц – высокая, полноватая, но казалась мягкой и рыхлой, словно сдобная булка. А кто‑нибудь встречал решительную и смелую булку?

Стоящая чуть в стороне Лавренкова, судя по интонации, пыталась внушить трем нападающим что‑то добропорядочное и пацифистское. И, само собой, получала в ответ грубые вызывающие фразы.

Вот дура!

Катя решительно шагнула вперед, чуть прищурила глаза, словно прицелилась, скривила в жесткой усмешке рот:

– Эй, мелкие! По какому поводу собрание?

И ни капли напряжения в позе. Сплошная самоуверенная расслабленность.

Три шестиклассницы одновременно, как по команде, зло закусили губы, но и головы в плечи вжали.

– Звонок скоро, – с нарочитой заботливостью напомнила Катя. – Не боитесь опоздать? У вас какой сейчас урок?

– История, – хлюпнула прижатая к стене жертва.

– О‑о‑о! – сочувственно протянула Катя. – Виталий Андреевич не любит, когда опаздывают. – Она скользнула пронзительным взглядом по лицам трех нападавших и резко приказала: – Бегом, девочки! Не нарывайтесь на неприятности.

Троица все‑таки удалилась, нарочито медленно и демонстративно, громко топая ногами, но оглянуться и высказаться, даже из безопасного далека, ни одна не решилась.

– А ты чего стоишь? – обратилась Катя к жертве. – Тебе на урок не надо, что ли?

– Давай я тебя провожу, – вклинилась Лавренкова, мягко положила руку шестикласснице на плечо. Тоже, наверное, мягкое.

Им оказалось по дороге. Кабинеты русского и истории располагались в соседних рекреациях, поэтому Катя тоже проводила шестиклассницу, хотя делать это вроде не собиралась.

А когда дверь класса закрылась, Марина неожиданно заговорила:

– Почему они тебя испугались? – она смело заглянула Кате в глаза.

Та равнодушно дернула плечом:

– Кто их знает? Может, я такая страшная.

– Ты?

Почему в голосе Лавренковой было столько искреннего изумления? Она что, сомневалась в Катином всемогуществе?

Марина

Кабинет химии отличался не только размерами и специально оборудованными партами. Он, один из немногих, мог похвастаться наличием небольшой темной комнатушки‑кладовки – лаборантской, в которой на металлических стеллажах хранились реактивы, оборудование для опытов, специальная химическая посуда – всякие там пробирки, колбы и бюретки – и прочая дребедень.

Обычно Елена Валерьевна хозяйничала в лаборантской сама. Но иногда, после нескольких лабораторных работ подряд, просила о помощи кого‑нибудь из своего десятого. В этот раз жребий пал на Марину Лавренкову.

Марина не расстроилась и не возмутилась. Надо, так надо. Ей нетрудно прополоскать стеклянные емкости, расставить их по штативам или подносам, разложить по коробкам и в конце концов аккуратно разместить все на стеллажах. Времени много не займет.

Марина звенела посудой в лаборантской и совершенно не слышала, что по классу кто‑то бродит. А потом вдруг раздался незнакомый голос:

– Есть тут кто‑нибудь живой?

В дверях обрисовался парень. Скорее всего Маринин ровесник. Высокий и очень симпатичный. Он с интересом глянул на Лавренкову и приятно улыбнулся:

– Ты здесь одна?

Марина кивнула. Хотя можно было и не отвечать, и так очевидно. Кому придет в голову таиться за стеллажами, прятаться на полках или, сложившись в три погибели, сидеть в маленьком холодильнике?

– А Елена Валерьевна где?

– Убежала куда‑то, – ответила Марина. – Но обещала скоро вернуться.

– Ага, – произнес парень с пониманием, но покидать лаборантскую не спешил. Все так же стоял на пороге, наблюдая, как Лавренкова рассовывает по штативам чистые пробирки в мелких капельках воды, сверкающих в электрическом свете, словно драгоценности.

Марине понравилось, что парень не убежал сразу, разочарованный отсутствием химички, а остался. Хорошо бы именно из‑за нее, из‑за Марины. Потому что, откровенно говоря, он ей сразу приглянулся. Хотелось рассмотреть его получше, а может, даже познакомиться.

Марина составила несколько штативов на эмалированный поднос и обернулась к стеллажам в поисках свободного места.

Взгляд медленно поднимался все выше и затормозил на самой верхней полке. Ну вот. Просто так до нее не дотянуться, придется подставлять стул.

Марина отвернулась от стеллажа, оглядела лаборантскую и почему‑то уставилась на непрошеного, хотя и приятного гостя. А тот, словно прочитав Маринины мысли, охотно предложил:

– Давай помогу!

Парень подошел, решительно взял поднос из лавренковских рук, потянулся вверх, словно собирался взлететь.

Пробирки весело и громко забренчали, как будто принялись живо обсуждать выделенное для них место. Их звон еще какое‑то время отдавался в ушах, заглушая прочие звуки.

Хотя какие прочие? Стояла тишина.

Избавившись от подноса, парень вопросительно глянул на Марину:

– А она точно вернется?

Он имел в виду Елену Валерьевну.

– Обещала же, – напомнила Лавренкова. – Да и ключ у нее. Не оставит же она кабинет незапертым до завтра.

Парень задумался, что‑то прикидывая или подсчитывая.

– Я тогда попозже зайду.

И направился к выходу из класса.

Марина на мгновение растерялась, но быстро нашлась, торопливо крикнула вдогонку:

– Если хочешь, я ей скажу, что ты заходил.

Парень остановился, оглянулся.

– Только… – Лавренкова замялась и вопросительно посмотрела незнакомцу прямо в глаза.

Он опять без лишних слов понял Марину.

– Меня Антон зовут. Мажарин. Но можешь Елене не говорить. Все равно потом приду.

Марине хотелось назвать и свое имя. Оно уже вертелось на языке, но Антона, похоже, ни капельки не интересовало. Он ухватился за дверную ручку, дернул и недоуменно хмыкнул:

– Что? Заперто? Как это?

– Да ну?! – недоверчиво воскликнула Марина, тоже подошла к двери и ухватилась за ручку, забыв, что за нее уже держится Антон.

Его рука была теплой и твердой, очень приятной на ощупь. По крайней мере по сравнению с бездушной металлической ручкой.

Мажарин озадаченно глянул на Марину, она испуганно отдернула пальцы и смущенно пробормотала:

– Я не запирала.

У Антона изумленно взлетели вверх брови. Он в этом и не сомневался. Как девчонка могла запереть дверь класса, если все время, что он находился в кабинете химии, она торчала посреди лаборантской? Да и ключа у нее не было. Единственный утащила с собой Елена Валерьевна.

– Может, само захлопнулось? – предположила Марина.

– Здесь замок не такой, – объяснил Антон. – Сам не захлопнется. Только на ключ можно закрыть.

Ребята вопросительно уставились на дверь, словно та могла объяснить, что произошло на самом деле. Но дверь молчала, и объяснения пришлось подбирать самостоятельно.

– Может, Елена забегала, забыла, что ты в лаборантской, заперла и ушла, – решил Антон.

Марина кивнула, соглашаясь:

– И что теперь делать?

Антон забарабанил кулаком в дверь, крикнул:

– Эй! Есть там кто‑нибудь снаружи?

Но когда отзвук ударов стих, воцарилась безучастная тишина, означающая, что никто их не слышит.

Антон грохнул по двери еще пару раз. Гулкое эхо добросовестно промчалось по школьному коридору, пытаясь найти сочувствующих, но, похоже, опять безрезультатно.

Марина уселась на краешек ближайшего к двери стола. В голову ничего полезного не приходило, хотя она старательно думала над выходом из создавшегося положения. Не ужасного, конечно. Скорее забавного. А в чем‑то даже удачного. Разве плохо застрять в классе с симпатичным мальчиком? Ненадолго. Потому что – Марина в этом не сомневалась – он обязательно отыщет способ выбраться отсюда.