Судебно-арбитражное толкование норм гражданского права

© А. В. Слесарев, 2005

© Изд-во Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2005

Введение

Эффективность правового регулирования общественных отношений во многом зависит от правильного понимания нормативных предписаний, способов и приемов их толкования. В этой связи можно сказать, что проблемы толкования правовых норм относятся к числу «вечных», интерес к которым в определенные периоды времени может лишь усиливаться в связи с теми или иными событиями. В настоящее время к их числу относятся, по крайней мере, следующие обстоятельства. Приближается десятилетие действия нового Гражданского кодекса РФ (далее – ГК РФ), подтвердившее его оценку как выдающегося достижения отечественной цивилистики. Вместе с тем постепенно выявляются и определенные сложности в понимании и применении отдельных положений ГК РФ, для преодоления которых требуется дальнейшее совершенствование средств интерпретации права, главным образом способов и приемов его толкования. Следует также отметить принятие новых Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (далее – ГПК РФ) и Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации (далее – АПК РФ), подчеркнувших необходимость достижения единообразия в толковании и применении судами норм права, единства судебной практики.

Кроме того, помимо «традиционных» приемов и способов толкования правовых норм, основанных на использовании достижений филологии, истории, логики и других наук, усиливается потребность привлечения арсенала специальных юридических знаний о праве в форме специально-юридического толкования.

Целью настоящей работы является комплексный анализ совокупности теоретических вопросов по проблемам судебно-арбитражного толкования норм гражданского права, исследование предпосылок такого толкования – неопределенности гражданско-правового регулирования и способов ее преодоления. Избранный концептуальный подход нацелен на определение предмета толкования как гражданско-правового предписания, содержание и сфера действия которого не являются достаточно определенными, а также установление особенностей специально-юридического толкования в системе способов интерпретации норм гражданского права.

Глава 1. Нормы гражданского права как предмет толкования

1.1. Нормативная основа механизма гражданско-правового регулирования общественных отношений: понятие и свойства

Различные подходы к пониманию права, включающие концепции позитивизма, естественного, социологического, исторического, психологического и свободного права, лишь подчеркивают многогранное значение нормативной составляющей в числе факторов, воздействующих на поведение индивидов^[1].

Беря за основу идею конкретизации действия права от абстрактного к конкретному, следует, очевидно, признать целесообразным выделение двух основных стадий правового воздействия – нормативную и стадию правоотношения, а отсюда и два основных звена такого воздействия – нормы права и правоотношения. Иные правовые явления – юридические факты и акты правоприменения – можно рассматривать как примыкающие к правоотношению, являющемуся, наряду с нормами, основным звеном механизма правового регулирования^[2].

Таким образом, если под механизмом правового регулирования общественных отношений понимать единую систему правовых средств осуществления правового воздействия на общественные отношения, то нормы права являются исходным элементом этого механизма, его нормативной основой.

Нормы права устанавливают общую программу поведения субъектов в предусмотренных законом ситуациях, иначе говоря, определяют круг субъектов правоотношений, их правовое положение, юридический режим объектов права, основания возникновения, изменения, прекращения правовых связей, а также меры, обеспечивающие надлежащее осуществление прав и исполнение обязанностей.

Особенностью современного подхода к трактовке права в России является учет действующих конституционных положений, в том числе ч. 1 ст. 17 Конституции РФ, смысл которых состоит в признании двух приоритетных источников позитивного права – прирожденных и неотчуждаемых прав и свобод человека (его естественных прав) и общепризнанных принципов и норм международного права, а также международных договоров Российской Федерации. Более того, указанные источники права не только непосредственно включаются в российскую правовую систему, но и оказывают на нее «критериально-правовое» воздействие^[3], требуя от остальных элементов нормативной основы необходимого соответствия и соподчиненности.

Нормы права неразрывно связаны с их юридической первопричиной – правотворчеством, которая по своему содержанию является государственной деятельностью, направленной на создание правовых норм, их дальнейшее совершенствование, а также изменение и отмену.

Учитывая наличие указанных новаций в нормативной основе правового регулирования, а также имея в виду проблемность роли и места в системе источников права судебного прецедента, нормативно-правового договора, правовых обычаев, юридической доктрины, в литературе предлагается термин «правотворчество» заменить на «правоустановление»^[4].

Под правоустановлением понимается форма и направление государственной деятельности, связанной с официальным выражением и закреплением норм права, которые составляют нормативно-правовое содержание всех действующих источников позитивного права.

Полагаем, что термин «правотворчество» действительно более сочетается с «традиционными» источниками права – нормативно-правовыми актами.

Что касается иных источников права, например естественных прав и свобод, то государство их не создает, оно лишь признает их юридическое значение и тем самым гарантирует их защиту.

Вместе с тем и предлагаемый термин «правоустановление» вряд ли существенно отличается от используемого ранее «правотворчество». Конечно, значительно сильнее дифференцирует роль государства в юридическом формировании источников права, имея в виду и непосредственное правотворчество (по отношению к нормативно-правовым актам) и иные формы государственной деятельности, связанные с санкционированием, признанием и гарантированием иных источников права.

Поскольку санкционирование, признание и гарантирование по своему юридическому значению приравнивается к правотворчеству, а также учитывая доминирующую роль нормативно-правовых актов в системе источников права, полагаем необходимым сохранить использование термина «правотворчество» в прежнем значении, что не исключает при необходимости понимания этого термина в «узком» и «широком» смыслах как собственно правотворчества и иной указанной выше государственной деятельности.

Нормативно-правовой акт является основным источником права большинства нормативно-правовых систем. Даже в странах, активно использующих прецедентное или обычное право, влияние принципов позитивного права имеет достаточно важное значение.

Анализируя нормативную основу механизма правового регулирования как со стороны «внешней» формы (соподчиненность нормативно-правовых актов, их действие во времени, пространстве и по кругу лиц и т. д.), так и формы «внутренней» (структура правовой нормы, характер ее предписывающего действия, ее основные свойства и качества и др.), хотелось бы обратить внимание на следующие моменты.

Для нормативной основы механизма правового регулирования характерен ряд свойств (качеств), среди которых необходимо отметить, прежде всего, общеобязательный характер правовых норм, их системность и формальную определенность^[5].

Общеобязательность нормы права базируется на абстрактном характере ее изложения и выражается в перманентном и обязательном для всех характере ее действия.

Норма права направляет поведение людей постоянно и непрерывно, ее содержание всегда изложено в абстрактно-всеобщем виде, без связи с тем или иным конкретным случаем, входящим в орбиту ее воздействия.

Следует также иметь в виду, что непрерывная связь юридических норм с государством в определенной мере модифицирует рассматриваемый признак социальной нормы, поскольку она представляет собой не просто правило поведения общего характера, но общеобязательное правило, распространяющееся на участников соответствующих отношений независимо от их согласия с установленными правилами, их одобрением и т. д.^[6]

Общеобязательный характер права имеет значение не только для позитивного права, это свойство актуально и для прецедентного («судебного») права. Здесь важно не только то, что правило поведения выражено в акте высшей судебной инстанции по конкретному делу, который должен учитываться при решении всех других дел, и потому носит общеобязательный характер. Важно также, что судебное решение, по мнению многих представителей «судебного права», лишь раскрывает «рациональное зерно», которое в правовой надстройке существует реально и лишь выявляется с помощью судебных актов.

Системность нормы права обычно связывают с ее дифференциацией на составные части – гипотезу, диспозицию и санкцию. Отмечается, что такая конструкция абстрактной нормы права является общей моделью и началом всего позитивного права как системы норм^[7].

Известно, что в нормативной системе обособляются обязывающие нормы, регулирующие активное поведение субъектов общественных отношений, а также нормы, запрещающие и управомочивающие, соответственно возлагающие на лиц пассивные обязанности воздерживаться от совершения определенных действий или дозволяющие их носителям совершение активных действий. Для достижения этих целей необходимо, во-первых, выразить само содержание правовой нормы; во-вторых, определить условия, при которых содержание правовой нормы может осуществляться; в-третьих, установить правовые последствия их нарушения. На этих посылках строится и концепция структуры правовых норм «в виде трех элементов деонтической логики», получивших название «диспозиции», «гипотезы» и «санкции».

Таким образом, в рассматриваемом случае речь идет о структуре «логико-юридической нормы»^[8].

Если же анализировать «реальную» норму (или «норму-предписание»)^[9], то и системность права будет выглядеть несколько иначе.

На наш взгляд, формула «если – то – иначе» отражает скорее не конкретное (единичное) правило поведения, а механизм правового регулирования. Более того, содержание права вряд ли исчерпывается понятиями «обязательно», «дозволено» и «запрещено»^[10].

Мы присоединяемся к высказанной в литературе точке зрения, согласно которой норма права действует не сама по себе, но как элемент нормативной основы механизма правового регулирования.

С позиции системности правового регулирования правильным будет дифференцировать правовые нормы, выделяя прежде всего нормы прямого действия (регулятивные – диспозиции и охранительные – санкции), непосредственно моделирующие поведение людей, указывающие на их права и обязанности. В процессе правового воздействия к ним подключаются нормы специализированные, в том числе ситуационные (гипотезы), определяющие ситуацию (объекты, субъекты, юридические факты), в которой будет протекать правовое поведение.

Санкцию можно представить в качестве охранительной нормы прямого действия, регламентирующей поведение субъектов права на случай совершения правонарушения. Ее действие сочетается с функционированием ситуационных норм, определяющих деликтоспособность субъекта правонарушения, объект, объективную и субъективную стороны противоправного акта.

Механизм реализации санкций невозможен и без иных специализированных предписаний, например оперативных, устанавливающих время вступления в силу и прекращения действия норм, норм-презумпций и т. д.^[11]

Таким образом, системность правовой нормы выражается прежде всего в том, что она (норма) выступает в механизме правового регулирования не как автономное (изолированное) образование, а в качестве элемента (составной части) его нормативной основы, что предполагает ее субординационную, координационную и иную согласованность с иными нормативными предписаниями.

Формальная определенность права в литературе раскрывается неоднозначно. По мнению одних, формальная определенность норм права представлена в их системной конструкции и дифференции нормы на диспозицию, гипотезу и санкцию^[12].

Другие считают, что формальная определенность норм заключается в четкости содержащихся в них общих и специальных условий правоотношений, наличии детальных процедур, особенно связанных с судебной деятельностью, требовании письменной (документальной) формы права^[13].

Третьи полагают, что формальная определенность норм права выявляется, прежде всего, в их точности, детализированности и категоричности регламентирования поведения участников общественных отношений^[14].

Представляется, что категория формальной определенности права (норм права) является весьма богатой по своему содержанию и отражает определенные языковые, логические и собственно юридические требования, предъявляемые, прежде всего, к форме изложения нормативных предписаний^[15].

Языковой аспект правовых норм в свете их формальной определенности характеризует такие качества нормативных предписаний, как простота, краткость, ясность и точность.

Простота правовой нормы реализует режим литературной умеренности в конструировании правовых текстов (использование по возможности прямого порядка слов, применение лишь при крайней необходимости громоздких конструкций, оборотов, иностранных и редко употребляемых терминов и др.). Норма права должна быть простой, поскольку она рассчитана на субъектов общественных отношений, которые могут не иметь специальных юридических знаний.

Конечно, данный прием нельзя абсолютизировать, поскольку в некоторых случаях специфика объекта правового регулирования (например, вексельные или акционерные отношения) требует особого и порой весьма сложного по форме правового регулирования.

Простота нормы является лишь средством достижения такого качества нормы, как ясность текста нормативного предписания. Ясность означает понятность текста тем лицом, для которого он предназначен. Цель указанного свойства нормы – обеспечить полное и правильное доведение до соответствующих лиц содержащейся в ней информации.

Точность правовой нормы предполагает использование однозначных терминов, понятий и конструкций, создание четких и недвусмысленных дефиниций.

В ряде случаев требования простоты и точности изложения правовых предписаний могут вступать в определенное противоречие. В этом случае следует, очевидно, исходить из доминирующей позиции точности по сравнению с простотой – текст закона должен быть прежде всего максимально точен и по возможности прост.

Невыполнение указанных требований нарушает восприятие текста нормативных актов соответствующими субъектами, резко снижает или вообще сводит на нет эффективность правового регулирования.

Логический аспект правовых норм требует их определенности, последовательности и непротиворечивости.

Определенность в указанном смысле проявляется, в частности, в использовании законодателем единственной дефиниции термина, в недопустимости многозначности термина, используемого в предписании и, напротив, выражения одной мысли различными терминами.

Последовательность закона (в широком смысле этого слова) означает последовательное развитие мысли законодателя в тексте закона. Иногда указанное требование рассматривается более широко – как последовательное развитие конституционных основ в тексте закона^[16].

Соблюдение данного положения приводит к реализации следующего свойства нормы – отсутствию противоречия в нормативной основе правового регулирования, поскольку одним нормативным предписанием не должно отрицаться положение, содержащееся в другом предписании.

Различия в содержании правового регулирования сходных или связанных отношений, если они не являются следствием проявления общего и специального в этом регулировании, должны исключаться как в тексте одного, так и нескольких взаимосвязанных законов. Нарушение указанного положения ставит под угрозу принцип единого (целостного) регулирования общественных отношений.

С точки зрения своего юридического «среза» норма права должна иметь качества конкретно-нормативного инструмента правового регулирования. Качество формальной определенности права в наибольшей степени обеспечивает конкретность нормативного предписания. Оно должно устанавливать права и обязанности соответствующих субъектов общественных отношений, как правило, весьма определенно и детализированно, ибо наличие излишне декларативных норм снижает эффективность правового регулирования, сводит его порой лишь к идеологическому воздействию.

Кроме того, принцип формальной определенности права предполагает при создании юридических норм всемерное использование средств юридической техники, позволяющих установить модальность нормативных предписаний, принадлежность их той или иной отрасли права, вовлечь в механизм правового регулирования правовые конструкции, термины, презумпции, фикции и т. д.

Таким образом, правовая норма устанавливает общеобязательное правило поведения участников общественных отношений (общий характер нормы), причем обычно не изолированно, а в системе с иными нормами, включенными в механизм правового регулирования (системность нормы). Содержание этой нормы, с учетом ее системообразующих связей, должно быть формально-определенным^[17], обеспечивающим ее единообразное понимание, реализацию и применение^[18].

Проведенный анализ нормативной основы механизма гражданско-правового регулирования позволяет сделать следующие выводы.

Разнообразные аспекты понимания права лишь подтверждают признание за нормативной составляющей механизма социально-правового регулирования значения одного из факторов, определяющих то или иное поведение субъектов общественных отношений.

Нормативный акт (для гражданского права, как правило, закон) является основополагающим источником права в правовых системах большинства стран мира, его значение повышается также и там, где активно используется прецедентное или обычное право. В то же время акты применения права, главным образом судебные акты, не только обеспечивают права и законные интересы конкретных лиц на стадии реализации правоотношений, но и выполняют при необходимости абстрактно-публичные функции устранения неопределенности правового регулирования. Они, по сути, включаются в механизм правового воздействия уже как дополнительный элемент его первой – нормативной – стадии.

В современных условиях особо актуальна необходимость соблюдения требований соответствия и соподчиненности различных элементов нормативной основы механизма правового регулирования в условиях приоритетности прирожденных и неотчуждаемых прав и свобод человека, а также общепризнанных принципов и норм международного права, международных договоров Российской Федерации.

Нормативной основе механизма правового регулирования присущ ряд свойств (качеств), важнейшими из которых, с учетом предмета исследования, являются общеобязательный характер правовых норм, их системность и формальная определенность.

Общеобязательность нормы базируется на ее абстрактном (вне связи с тем или иным конкретным случаем) изложении, выражается в перманентном и неуклонном для всех характере ее действия.

Понятие системности нормы актуально прежде всего потому, что правовая норма выступает в механизме правового регулирования не как автономное образование, но лишь в качестве элемента, составной части данного механизма и вытекающей отсюда необходимости ее согласованности (субординационной, координационной) с иными нормативными предписаниями.

Категория формальной определенности отражает некоторые языковые (простота и точность), логические (последовательность и непротиворечивость) и собственно юридические (касающиеся использования в нормативных актах средств юридической техники) требования, предъявляемые, прежде всего, к форме изложения нормативных предписаний. Формальная определенность права, по сути, есть способ создания «прозрачного» права, средство реализации принципа информационно-тождественного восприятия права неопределенным кругом лиц.

1.2. Понятие, виды и значение неопределенности гражданско-правового регулирования

Нормативная основа механизма гражданско-правового регулирования должна быть единообразно понимаема, реализуема и применяема всеми субъектами соответствующих общественных отношений.

Между тем в силу высокой степени абстрактности правового регулирования (общеобязательный характер юридической нормы), его сложных системообразующих связей (системность юридической нормы) и особенностей, вытекающих из его юридико-технических моментов (формальная определенность нормы), правоприменительная практика нередко сталкивается с проблемой достаточности существующего регулирования для разрешения конкретного гражданско-правового спора.

Иногда в изложенном аспекте такая нормативная «достаточность» не является очевидной, в связи с чем возникает ситуация неопределенности гражданско-правового регулирования.

Полагаем, что указанная неопределенность, имея в своей основе объективные основания (общеобязательность, системность, формальную определенность нормы), по форме субъективна, поскольку означает наличие сомнения тех или иных участников гражданских правоотношений или органов правоприменения относительно содержания или действия соответствующих правовых норм или, иначе говоря, «достаточности» существующего правового регулирования.

Оценивая действующие правовые акты, правоприменитель нередко сталкивается с их пробелами и неясностью, в силу чего вынужден решать возникающие проблемы, используя соответствующий правовой инструментарий (аналогию, толкование и др.).

Проблема «пробелъности права» имеет многовековую историю^[19].

Еще древние мыслители подчеркивали объективные предпосылки (основания) наличия пробелов в правовом регулировании. Так, Платон указывал, что «все относящееся к законодательству никоим образом и никогда еще не бывало правильно выработано до конца»^[20]. По мнению Аристотеля, причину неизбежности появления пробелов следует искать не в самом законе, а в природе объекта закона^[21].

Римские юристы, исходя из факта наличия таких пробелов, занимались конкретными вопросами определения правоприменительных механизмов их преодоления. В частности, система римского права предполагала широкое использование преторских эдиктов с целью дополнения цивильного права^[22].

Следует отметить, что в Средние века, в связи с тенденцией соединения правотворческой и правоприменительной деятельности в одном лице (органе), указанная проблема не была столь актуальна^[23].

Новый этап исследования названного вопроса наступил в эпоху Возрождения, на его решение во многом повлияли концепции «разделения властей» и «естественного права».

С одной стороны, концепция разделения властей предполагала разграничение законодательной, исполнительной и судебной власти, а отсюда, в частности, обусловленность судебной деятельности тем материалом, который ей дал законодатель. Отсюда вытекала позиция «буквального» толкования закона, недопустимости применения наказания с использованием аналогии и т. д. Данный подход по сути снимал проблему пробелов, а точнее правоприменительных правовых средств их преодоления.

Так, Ч. Беккариа не допускал отхода от буквы закона (прежде всего уголовного), полагая, что невыгоды от строгого соблюдения буквы закона незначительны по сравнению с невыгодами, порождаемыми его толкованием^[24]. Следует все же отметить, что подобное решение указанной проблемы вряд ли можно оценить как общепризнанное.

Вместе с тем весьма распространенным является и другой подход, основанный на идее естественных прав человека и признании активной роли судебной практики в механизме правового регулирования.

Так, Р. Иеринг полагал, что помимо законодательных актов существуют нормы, выводимые из закона путем его логического развития через толкование^[25].

К аналогичному результату пришел и известный русский юрист А. Боровиковский, отмечавший, что юридически немыслим ни один случай, который мог бы пройти мимо закона, ведь решение субъекта, не противоречащее закону, есть решение, согласное с ним^[26].

Е. В. Васьковский считал, что пробелы в праве имеются тогда, когда для какой-либо категории случаев или вовсе нет нормы, или существует норма, но совершенно темная и непонятная, или существует несколько норм, находящихся между собой в противоречии, или установлена норма, страдающая неполнотой^[27].

Вместе с тем, как только судебная практика включается в число источников права^[28], а не только средства, интерпретирующего волю законодателя, ситуация качественно меняется – возникает концепция пробельности законодательства на фоне беспробельного права.

Например, известный русский юрист Н. М. Коркунов признавал, что силу закона имеет и то, что в нем прямо сказано, и то, что логически вытекает из сказанного. Вместе с тем он утверждал, что «редкий законодательный акт есть цельное выражение единой мысли. Если же единства логического нельзя найти в самом законодательстве, его приходится приписывать суду самостоятельно»^[29].

По мнению Г. В. Демченко, законодатель дает только остов или скелет, который судья облекает в плоть и кровь живой действительности^[30].

Доводя подобные взгляды до каких-то крайностей, стали говорить о примате судебного усмотрения над позитивно изложенным правом в силу постоянно существующей динамики общественной жизни, более того, – об отрицании провозглашаемого ранее «идеала» судебной практики – обоснования всякого решения исключительно законом. Отвергаются специальная юридическая логика, традиционная герменевтика, аналогия и распространительное толкование в качестве средств развития права^[31].

Следует отметить, что беспробельность права связывается не только с включением судебного права в структуру права (хотя это наиболее распространенное явление). Она признается и в рамках нормативно-позитивистских взглядов. Так, по Г. Кельзену право представляет собой систему норм должного характера, где одна норма обусловлена другой, и в конечном счете все они выводятся из «основной нормы». Таким образом, указанные рассуждения сводятся опять к одному из основных начал правового регулирования: если правопорядок не устанавливает обязанности индивида к определенному поведению, но и не запрещает его, то он его разрешает^[32].

При всем разнообразии представленных взглядов, они, на наш взгляд, не исключают следующих единообразно понимаемых положений. Закон (иной источник права) является юридическим средством выражения государственной воли, направленной на регулирование соответствующих общественных отношений. Сам закон или их система как юридические средства могут быть более или менее удачным отражением потребности с точки зрения их содержания и (или) формы. Недостатки законодательной деятельности, в том числе и неопределенность права, должны устраняться, как правило, самим законодателем либо в случаях, им допускаемым, – органами судебными. Главное здесь в том, чтобы строго соблюдались условия, способы и пределы правоприменительной «санации» права.

Условия (основания) допустимости подобной судебной деятельности – это неопределенность права, обусловленная пробелом или неясностью права, способы достижения такой определенности – использование судебными органами аналогии, толкования и других предусмотренных самим правом инструментов, применение которых обусловлено задачами судопроизводства.

Категория «пробел» широкое применяется в литературе и на практике, несмотря на наличие существенных разногласий в ее понимании.

Конечно, базовым для рассматриваемого понятия является факт «отсутствия» правового регулирования того или иного отношения (или его элемента). Между тем «отсутствие» является фактом «отрицательным», его установление имеет значение лишь в случае, когда будут доказаны обстоятельства, свидетельствующие о необходимости «положительного» факта.

Иначе говоря, пробелом в праве будет считаться отсутствие правового регулирования тогда, когда оно должно быть.

С позиций основных категорий гражданско-правового регулирования верным будет утверждение, что пробелом является отсутствие регулирования общественного отношения, если само это отношение в принципе попадает в сферу регулирования, являясь элементом его предмета.

Анализ литературы показывает, что указанные вопросы уже ставились. Так, отсутствие правового регулирования того или иного общественного отношения не всегда рассматривалось в качестве правового пробела. Например, Э. Цительман, посвятивший этому вопросу специальную работу^[33], за пределами данного понятия оставлял случаи, когда закон отказывается от регулирования определенных общественных отношений, поскольку либо законодатель не считает себя созревшим для их урегулирования, либо средства, используемые для их упорядочения, должны быть иными, например, религия, нравственность, любовь. По его мнению, пробел может возникать лишь в той сфере, которая подлежит правовому регулированию, иначе говоря, закон имеет пробел в пределах задач, им самим поставленных^[34].

Само содержание пробела, правда, применительно к охранительной подсистеме, он раскрывал с использованием понятия «отрицательной нормы» – ненаказуемости действия, поскольку правом не установлено иное. Любая норма, устанавливающая наказание, является исключением из общего отрицательного права. Отсутствие нормы, устанавливающей наказание, пробелом не является, суд в этом случае применяет указанную выше отрицательную норму. Пробелы будут там, где воля законодателя на регулирование отношений установлена, но в ее рамках имеется несколько возможностей и закон умалчивает, какую из них предпочесть.

Следует подчеркнуть диалектическую противоречивость понятия «пробел». С одной стороны, утверждается о наличии правового пробела тогда, когда право как бы «втягивает» определенные общественные отношения в сферу своего регулирования. С другой стороны, степень влияния «пробельного» права на соответствующие отношения является весьма слабой, нетипичной, неконкретной – в целом оно может рассматриваться как весьма неопределенное.

Подчеркивая данный момент, проф. К. Ларенц отмечал: пробел есть «противоплановая неполнота» законодательства, он имеется, если «отсутствует правило, наличие которого ожидается согласно основной мысли и имманентной законодательным правилам теологии»^[35].

Иногда понятие пробела неразрывно связывается с имеющимися у судов возможностями преодоления правовой неопределенности. Так, Ф. Зомло полагал, что «настоящих» пробелов не существует, ибо все постановления позитивного права, регулирующие отношения судьи к праву, могут либо воспрещать всякое отступление от буквы существующего права, либо предоставлять право решать дела по личному усмотрению. В первом случае пробела нет, так как нечто либо предписано, либо нет. Во втором – пробел невозможен, потому что судье указан путь, по которому он может или должен выходить за пределы словесного смысла. Судья должен придерживаться или аналогии, или косвенного содержания закона, или решать дело по собственному усмотрению. Следовательно, de lege lata никогда не существует того, что названо «настоящим пробелом». По мнению Ф. Зомло, понятие пробела имеет право на существование лишь в плане de lege ferenda^[36].