000
ОтложитьЧитал
© Музей современного искусства «Гараж», 2024
© Евгений Слесарь, текст, 2024
© Андрей Кондаков, макет, 2024
* * *
Моему деду – Николаю Петровичу Романенко
Слова благодарности
Книга писалась три года. Глядя из сегодняшнего дня на декабрьское утро 2020 года, когда я начинал работу над ней, очевидно, это была другая жизнь. Пребывание в «нравственной бездне» (как описывал это состояние Томас Манн в письме к брату) всякий раз подталкивало меня к решению оставить исследование. К счастью, на протяжении трех лет встречались люди, своими разговорами и добрым участием помогавшие мне, – без них этой книги не было бы.
Вдохновившими на исследования стали конференции и работы, созданные в стенах Государственного института искусствознания. Труды Евгения Викторовича Дукова, Екатерины Викторовны Сальниковой, Николая Андреевича Хренова и других ученых стали концептуальной платформой для настоящей книги и позволили автору в новой оптике посмотреть на советские зрелища. Исследования Екатерины Викторовны Сальниковой по советской экранной культуре оказали значительное влияние на осмысление театральной немаргинальности советской праздничности.
Советы Артема Александровича Кибардина и жаркие дискуссии с Михаилом Михайловичем Павловым позволили разглядеть в советских представлениях недооцененный художественный потенциал, а рекомендации Юлии Юрьевны Мариничевой и Наталии Михайловны Мышьяковой многое прояснили в природе их театрализации.
Я бы не справился с вопросами церковной догматики без точных замечаний иеромонаха Иллариона (Резниченко), чье глубокое знание православной культуры объясняло многие содержательные переклички советского зрелища с литургической практикой.
Существенный вклад в работу над книгой внесли материалы из личного архива Сергея Якобсона, предоставленные мне в пользование его другом Юрием Павловичем Лукосяком.
Выражаю признательность художнику Ромуальду Брониславовичу Янику за предоставленные материалы из личного архива.
Книга была бы неполной без помощи сотрудников Центрального парка культуры и отдыха им. М. Горького, которые щедро делились своими архивными материалами и личными воспоминаниями. Моя признательность самоотверженной деятельности Елены Семеновны Соболевой, долгие годы собиравшей материалы об истории парка, и Яне Владимировне Власкиной, помогавшей в сборе иллюстраций для книги.
Отдельные слова благодарности я бы хотел высказать сотрудникам архивов России и Беларуси, помогавшим с поиском и атрибуцией материалов, – Светлане Альбертовне Поповой и работникам Мемориального комплекса «Брестская крепость-герой».
На семинарских занятиях со студентами уточнялись требующие проверок формулировки; благодарю их за открытый современным веяниям зрелищной культуры взгляд, который способствовал преодолению избыточного архаизма дискурса.
Моим первым редакторам – Ксении Алиевой и Наталье Сулеймановой – спасибо за бережное отношение к тексту.
И конечно, книга состоялась только благодаря профессионализму сотрудников программы «Гараж.txt»: Саше Демченко – редактору – особая признательность за внимательное отношение к деталям и смыслам. Выражаю личную благодарность дизайнеру книги Андрею Кондакову и менеджерам издания Марине Сидаковой и Дарье Логинопуло за удивительную энергию и поддержку.
Евгений Слесарь
Реплика о книге
Современные исследовательские интересы во многом определяются визуальными соблазнами культуры, а видимая картина мира представляется не только доступной, но и наиболее убедительной. Мир – «это и есть то, что мы видим», – пишет Морис Мерло-Понти[1]. Интерес к зрелищной культуре обладает особой значимостью и актуальностью.
Автор книги Евгений Александрович Слесарь предлагает посмотреть на историю театрализованных праздничных зрелищ 1960-х годов. Выбор периода показателен. Шестидесятые годы обнажили противоречия эпохи, многое начали, многому подвели итоги. Автор обращает нас к одной из основополагающих зрелищных форм – праздничному зрелищу, буквально показывающему и легитимную стратегию, и знаковые доминанты, и то, что оставалось в тени, за рамкой представления.
Перед нами книга, примечательная во многих отношениях. Во-первых, это интересно написанная история, в которой фестивали, конкурсы, концерты оказываются представимыми, живыми. Во-вторых, это именно история, развитие, эволюция зрелищных установок, форм, возможностей, обнаруживающая закономерности и своеобразие этого процесса. В-третьих, это теоретический, концептуальный анализ зрелищных форм, позволяющий составить представление о театрализованном праздничном зрелище как особой структуре.
Объясняя выбор темы, Е. Слесарь обращает внимание на значимость официальной зрелищной культуры, которую можно считать «маркером культурных трансформаций», «зеркалом эпохи». Зрелища привлекательны своей яркостью, грандиозностью, нарядностью – они праздничны. А праздник – то священное пространство, в котором человек проявляет себя всего очевиднее. Праздник поливалентен. С одной стороны, это досуговое пространство, высвобождающее человека из-под власти рабочей дисциплины и позволяющее реализовать себя в своих желаниях, а не обязанностях. С другой стороны, это переход в «иную жизнь», построенную по иным правилам – правилам сакрального праздничного календаря, нарушение которых намного опаснее. Официальный государственный праздник призван сформировать образ времени, страны, власти, режима максимально достоверно, он призван буквально показать, проговорить «мифическое сообщение», о котором писал еще Ролан Барт, чья семиологическая концепция, по признанию автора, легла в основание этой книги.
Одна из примечательных особенностей книги – богатейший материал, на основе которого строится анализ и делаются выводы: «впервые в отечественной традиции вводится в научное поле обширный архивный материал Лаборатории массовых зрелищ», стенограммы многочисленных обсуждений, сценарии, рецензии, архивные фото- и видеодокументы. Основной пафос исследования – выявить закономерности и наиболее яркие прецеденты «зрелищной репрезентации советского мифа», этапы «мифогенерации». Основной метод – «многокомпонентный метод реконструкции зрелищного текста».
В начале исследования автор уточняет категориальный аппарат. Он обращает внимание на нетождественность понятий праздника и зрелища, театральности и театрализованности. Праздник традиционно понимается как некое сакральное действо (пространство, время), основанное на сопричастности («партиципаторности») устроителей и зрителей, а зрелище предполагает прежде всего созерцание. В термине театральность акцентируется принадлежность театру, а в термине театрализованность актуализируется преобразование не-театрального в театральное. Одна из ключевых категорий исследования – понятие советского мифа, который рассматривается в аспекте постоянного приобретения новых «означаемых» – в аспекте мифологизации. В работе подробно прослеживается путь мифогенерирующих практик на примере зрелищ 1960–1967 годов. Весь этот маршрут, по мнению автора, можно понимать как последовательную подготовку к 50-летию Октябрьской революции.
Книга построена строго хронологически. На каждом этапе выбраны показательные театрализованные представления, которые подробно и ярко описаны и сопровождаются материалами обсуждений их жанров, топосов, зрелищности и др. В результате складывается целостная картина развития зрелищной культуры и ее своеобразия. Как показывает Слесарь, основная траектория эволюции театрализованных зрелищных представлений – движение от морфологической самостоятельности к интермедиальному синтезу, а затем – к паратекстуальности.
Факт открытия Лаборатории массовых зрелищ (1960) доказывает, что создание массовых театрализованных представлений мыслится как самостоятельная область художественной деятельности. Синтетический характер зрелища обусловливает его принадлежность к сфере пространственно-временных искусств и именно к театру. Первые дискуссии, в которых участвуют Николай Охлопков, Бетти Глан, Николай Петров и др., прежде всего затрагивают тему видовой самостоятельности, специфичности зрелища. С одной стороны, театральные деятели и критики борются за то, чтобы оставить зрелище в зоне театра, хотя им мешают ставшая популярной зрелищная форма концерта, слабость драматической основы, отсутствие тематического единства. Отсюда возникающие «горячие точки» обсуждений – о статусе сценария, основополагающей роли зрелищной драматургии, о морфологической поддержке других искусств. В поисках объединяющего начала, скрепляющего разнородные составляющие зрелищного представления, рождается трехчастная форма с «формульными» прологом и эпилогом и все еще концертной серединой и дуальная форма, фундированная, например, мифопоэтической оппозицией «предки – потомки».
С другой стороны, доля синтеза внутри театрализованного зрелища намного больше, чем в «чистом» театре. Симптоматично, что в это время Сергей Якобсон рассуждает о пространстве зрелища (стадион), о его зрелищном потенциале. Масштабы зрелищного текста требуют другой морфологии, во всяком случае, они открыты для межвидового сотрудничества.
Анализ, представленный в книге, позволяет увидеть две характерные тенденции в конструировании зрелищных театрализованных представлений. Один тип зрелища продолжает оставаться в морфологических границах театра и театральности. Другой – тяготеет к метаморфологическим включениям, приобретая статус автономного праздничного театрализованного зрелища. Эти тенденции перекликаются с известной концепцией Антонио Банфи, определяющего три исторических типа зрелищ по степени отделенности зрителей от исполнителей.
В театрализованных зрелищах 1960-х очевидны оба вектора исканий. В качестве генерализирующей скрепы выступают исторические события (Октябрьская революция, Великая Отечественная война, покорение космоса, освоение севера), универсальные мифопоэтические и фольклорные образы (мировая гора, солярная символика, Дед Мороз, Снегурочка, три богатыря, русская береза, русская тройка), узнаваемая классическая музыка (П. И. Чайковский, М. И. Глинка) и др. Прочность универсальных идеологем поддерживается ясной антиномичностью структуры: противопоставлением героического и сатирического, прошлого и настоящего, настоящего и будущего. Творческие искания признанных мастеров («первопроходцев») зрелищных событий – Сергея Якобсона, Ильи Рахлина, Александра Раскина, Александра Рубба, Иосифа Туманова и др. – описаны в книге как интригующее путешествие, полное открытий и неудач, завораживающее своей страстной настойчивостью. На этом пути рождаются новые зрелищные жанры (вечера-митинги, вечера-портреты, спортивно-эстрадная феерия, фестивали, конкурсы, карнавалы); привлекаются новые технологии (световые и пиротехнические эффекты, игровая соревновательность); появляются новые праздники (День рыбака, Елка в космосе и др.), формируются и совершенствуются зрелищные формы, главная цель которых – единое, общенародное переживание, «не сама фактура событий, а память о них». В книге очень интересно показаны характерные черты зрелищных нарративов Москвы и Ленинграда, находящихся в поисках своего символического статуса (Ленинград символически связан с Октябрьской революцией, Москва – с образом сердца России и победой в Великой Отечественной войне).
Одна из характернейших примет времени – раздвижение границ зрелища, поиски новых пространств, освоение «мифопоэтических стихий»: воздуха, воды, растительных зон. Зрелище претендует не только на культурную территорию, оно онтологизируется. Микшированность современной культуры корректирует морфологические границы. Зрелища метастазийно захватывают чужие пространства, пренебрегая форматами художественного и документального; живого, телесного театра и визуального кинематографа; танцевального и спортивного; исторического и современного; сакрального и повседневного. В скрупулезном описании грандиозных зрелищ конца 1960-х и в легкой ироничности стиля (например, при описании предметности голосов эго-нарратива: «доярки, руины, памятники…») автор убедительно демонстрирует смену парадигм, практику отчуждения первоначальной идеи и образа от разросшейся и автономной зрелищности («Алые паруса»). Зрелищный текст становится паратекстуальным, в котором процессы мифологизации, маркирующей чужое, не противоречат историко-документальной насыщенности, помечающей свое. Одна из древнейших и основополагающих оппозиций оказывается не только ангажированной современной культурой, в том числе зрелищной, но и функционально плодотворной.
«Вместо послесловия» автор предлагает читателю открытый финал: современная праздничная зрелищная культура продолжает быть востребованной, продуктивной, экспериментальной; она по-прежнему активно трансформирует повседневность в большие и маленькие «праздники жизни»; по-прежнему осваивает новые территории, формируя не только новые формы, но и новую этику, новые рефлексии. «Советский миф» сам становится предметом мифологизации.
Наталия Мышьякова,
доктор искусствоведения, профессор
Предисловие
Современная ностальгия по советской жизни наглядно свидетельствует о жизнестойкости советского мифа. Массовые зрелищные формы СССР, в значительной степени оформившие этот миф, одновременно были явлением и символической политики[2], и эстетики. Как мы видим, современные процессы, происходящие в зрелищной культуре, актуализируют дискуссии о советской массовой культуре среди отечественных и зарубежных исследователей и объясняют возросшее к ней внимание. Кроме этого, выразительный интерес научного сообщества является следствием использования характерных для современной гуманитаристики междисциплинарных подходов, благодаря чему были открыты новые методы в исследовании советского, а также выведены в современное исследовательское поле пласты культуры, прежде считавшиеся маргинальными.
Этапной в отечественной советистике стала вышедшая в 2000 году коллективная монография под редакцией Ханса Гюнтера и Евгения Александровича Добренко, в которой важное место занимают в том числе элементы советского мифотворчества[3].
Существенный вклад в современное и комплексное изучение советской культуры внесли работы Николая Андреевича Хренова и сотрудников Государственного института искусствознания[4]. Исследования последних лет – Дарьи Александровны Журковой[5], Натальи Дмитриевны Мостицкой[6], Екатерины Викторовны Сальниковой[7] и др., посвященные музыке, визуальной культуре, киноискусству, открыли новые горизонты для эстетического освоения советской культуры. Особое звучание эти феномены обретают в работах Сергея Ивановича Чупринина[8], Алексея Владимировича Юрчака[9]. Существенный вклад в осмысление канона массовых советских зрелищ, рассматриваемого на обширном материале архивных источников, внесла монография Мальте Рольфа[10]. В изучении феноменов советской (в том числе зрелищной) культуры важное место занимают исследования Катерины Кларк[11].
Работы зарубежных авторов последних лет свидетельствуют о расширении субдисциплинарного спектра в изучении феноменологии советского. В англоязычном научном поле следует выделить недавно вышедшие статьи, посвященные функционированию праздничных форм пропаганды советского государства и их анализу. Рассматривая инсценирующие практики советской юбилярности, Бартломей Гайос (B. Gajos) отмечает ее важность в реализации принципа primus inter pares[12]. Не остаются без внимания научного сообщества и вопросы эволюции праздничных форм. Почти по-шекспировски («Celebrating (or Not) The Russian Revolution») историк-советолог Шейла Фицпатрик (S. Fitzpatrick) ставит вопрос о важности выбора модуса празднования в современном социально-культурном пространстве России. Отсылка к известной пьесе вполне объяснима. Подобно тому как Гамлет, раздираемый противоречиями, опирается на авторитет отцовских установок и ищет в них источник легитимности своих поступков, современные властные институции, терзаясь выбором между зыбким каноном «новых» праздников и проверенными «старыми», отцовскими, выбирают последнюю и говорят уверенное «быть» советской праздничности[13]. В работе Игоря Торбакова, посвященной годовщинам Октябрьской революции, также констатируется, что пространство празднования выступает как оппозиция пространству исторического знания и занимает важное место в современной мифогенерации советского[14]. Механизмам пропаганды и их зрелищным формам в эпоху холодной войны посвящена работа Тони Шоу (Т. Shaw) и Дениза Янгблада (D. Youngblood)[15]. Значение молодежных институций и фестивалей в формировании советского культурного ландшафта отмечено в работе Пии Койвунен (Pia Koivunen)[16].
Современные публикации доказывают устойчивую потребность научного сообщества в изучении официальной советской зрелищной культуры как маркера культурных трансформаций. Однако в настоящее время работ в русскоязычном и англоязычном научном поле, рассматривающих на сюжетно-композиционном уровне семантику и функционирование массовых советских зрелищ 1960-х годов, не представлено.
Канон массового представления, впитавший культурные изменения 1960-х годов, находился в ситуации раздвоенности. Радикально регламентированные торжества сталинской эпохи 1930–1950-х годов входили в противоречие с обновленными формами хрущевской «оттепели». Советские зрелища переживали «пересборку» и в полной мере стали зеркалом эпохи, отразившим в себе пантеон героев, систему мотивов и сюжетов, образующих мифопоэтическую картину советского человека.
Цель настоящей книги – анализ форм зрелищной репрезентации советского мифа, который будет осуществляться преимущественно в границах семиологической концепции Ролана Барта. Анализу будет подлежать комплекс знаковых массовых советских зрелищ, конструирующий пространственно-временные представления о реальности. В качестве практик мифогенерации, как известно, могут выступать мода, реклама или иные символические практики. В своей программной статье, обобщавшей суждения по мифологии современности, французский семиолог Ролан Барт утвердительно относил зрелище к «материальным носителям мифического сообщения»[17].
Следует подчеркнуть, что выбор хронологических рамок исследования – с 1960 по 1967 год – объясняется еще и необходимостью рассмотреть массовые представления в условиях многолетней подготовки страны к 50-летию Октябрьской революции. Советский культурный хронотоп – это исторический марафон, состоящий из цепи юбилейных «остановок». Празднуя один юбилей, советское государство начинало готовиться к следующему. К празднованию 50-летия Октября СССР приступил в начале 1960-х, проводя при этом многолетнюю кампанию. Пресыщенность советского календаря памятными датами приводила к формированию непрерывной цепи юбилейных торжеств. Неизбежно оказавшись в ней, советский человек либо находился в ситуации юбилея, либо готовился к празднованию нового. Подготовка Великой годовщины Октября (1967) и ее чествование явились уникальной культурной ситуацией, на основе которой и будет проводиться анализ зрелищных форм. Неповторимость исторического момента – грядущей даты – создала предпосылки для подготовки подходящей идейно-политической платформы с целью актуализации главных советских нарративов в инсценирующих практиках.
Обозначенная топика обусловила материал исследования. Впервые в отечественной традиции вводится в научное поле обширный архивный материал Лаборатории массовых зрелищ. Содержательный каркас исследования составили многочисленные сценарии, рецензии, стенограммы методических комиссий, архивные фото- и видеоматериалы, вошедшие в книгу, наряду с рецепцией в периодической печати.
В качестве основополагающего метода исследования был выбран многокомпонентный метод реконструкции зрелищного текста. Траектория научного исследования начиналась с изучения творческих отчетов и критических рецензий членов Лаборатории о проведенных представлениях. Они проливали свет на характерные черты и фактологию праздника или представления (название, место проведения, авторство и пр.). Особое место в реконструкции занимали материалы стенограмм многочисленных заседаний методических комиссий и образовательных семинаров. На них устроители и зрители могли уточнить детали, подробно описать постановочный опыт или указать на невоплощенные фрагменты или ошибки. Живая дискуссия, сопровождавшая подобные собрания, обрисовывала сложности воплощения и реакцию зрителей, а также обозначала задачи официальной зрелищной культуры. Следующий этап – сопоставление рецепции с фрагментами сохранившегося сценария, фото- и видеоматериалами. Опора на несколько источников позволила собрать более объективную картину художественных акцентов массовых представлений. Работа с обширной базой архивных источников сопровождается сложностью с корректной идентификацией персоналий из-за использования сокращений, ошибок в стенограмме, анонимностью и т. д. Выяснить полные имена героев не всегда представляется возможным, поэтому все имена в книге раскрыты в той степени полноты, которая позволяла находиться в границах достоверности.
Требует некоторых уточнений разговор о статусе сценария как объективного источника. По большей части мы имеем дело с официальной зрелищной культурой, материалы которой были столь же регламентированы, как и все элементы советских институций. Прошедшему зачастую многократную процедуру проверок и согласований сценарию надлежало быть исполненным в соответствии с одобренным комиссией образцом. Практика показывает, что многоступенчатая система цензуры гарантировала в подавляющем большинстве примеров тождественность сценария и зрелища. Особенно такая «консервация» касается больших многокомпонентных зрелищ, опирающихся на работу внешних служб и институций (военных, транспортных, технологических), где всякий этап или элемент, участвовавший в зрелище, закреплялся документом и, так сказать, умножал протокол согласований.
Нельзя не обратить внимание, исследуя советские зрелища, на разночтения в терминологии. Лаборатория именовала себя то группой по изучению зрелищ, то группой театральных, а то и театрализованных представлений. Режиссеры зрелищ вместо того, чтобы употреблять термины «театральный», «театральное представление», «театральность», избегали этого ключевого понятия, заменяя его термином «театрализованный» и «театрализовать», при этом зачастую подчеркнуто их противопоставляя. Сложное отношение участников к одному из центральных понятий на первый взгляд объяснялось желанием сепарироваться от собственно театральной культуры – вывести себя из эстетических границ иллюзионного театра, особо отметить нефикционную природу массовой официальной культуры. Внимательно анализируя сущность слова «театрализованный», констатируем, что это своего рода перфект. Такая добавочная суффиксальность может что-то нам сообщить, а именно – процессуальность происходящего (в зрелище), некоторую желаемую незавершенность и близость нарратива к сегодняшнему дню. При таком словоупотреблении не только происходящему придается близкая и процессуальная темпоральность, но и внутренний драматизм переживания «недотеатральности» или «сверхтеатральности» подобных официальных зрелищ. Может, причина этого состоит в том, как лаборанты переживали используемые в зрелище исходные материалы, которые следует «театрализовать», так как они изначально не театральны, поскольку опираются на общественную реальность и идеологические запросы. Отсюда и столь острые дискуссии о литературной основе представлений. Ведь в театре (во всяком случае, традиционном) в большинстве случаев режиссер работает с драматургией, то есть уже с готовой художественной материей. Как будет видно из примеров, сценарий не воспринимался как самодостаточная художественная форма, потому возникала иллюзия, что работа режиссера шла напрямую с социальным материалом, который надо было преобразовать в нечто «театрализованное». Впрочем, этот вопрос требует отдельного научного исследования, и в рамках настоящей работы не ставилась задача разделить узус этих понятий. Напротив, жанровые характеристики представлений приводятся так, как они указывались самими режиссерами массовых форм.
Рассматривая сложную и противоречивую эпоху советских зрелищ (1960–1967 годы), автор хотел избежать однозначных выводов и формулировок и выражает надежду, что читателю это поможет составить свое мнение о столь неоднозначном явлении, не укладывающемся в узкие рамки идеологии.