Опиум

– Извини меня, – её губы дрогнули, – прости, что ничего не заметила.

– Всё в порядке, дорогая, теперь всё в порядке. – На мои глаза снова навернулись слезы. – Ты не могла ничего заметить, я скрывала всё под страхом нового наказания.

Ира начала трястись сильнее и снова притянула меня в объятия. Так, рыдая уже вдвоём, мы провели почти всю ночь.

Утром Даня приехал за мной. Я вышла к подъезду и глянула в окно второго этажа. Ира помахала мне рукой на прощание, но её шокированное лицо почему-то вызвало во мне веселье. Девушка выглядела так, будто до последнего не верила в правду происходящего и только сейчас, увидев, как я сажусь в машину с водителем и охранником, убедилась в моих россказнях.

– Доброе утро! – поздоровалась я, не зная как вести себя в целом. Мужчины на передних сиденьях коротко кивнули мне в знак приветствия. Я знала обоих, и водителя Князя и телохранителя из агенства Волохова. Даня расположился на заднем сиденье.

– Привет, – тихо сказал он. Его губы дрогнули в улыбке.

– Привет, – улыбнулась я, и нас повезли в его квартиру.

Чувствовала я себя странно, робко. Мне нужно было столько всего сказать и спросить, но я безмятежно смотрела в окно, на проплывающую Москву. На мне была та же одежда, в которой я вышла из дома вечером два дня назад, которую стаскивал с меня Артур прошлым утром, которую снимал с меня Даня, чтобы уложить спать. Я постирала одежду у Иры, даже зашила дыру и стрелку на колготках, но мне нужно было сменить её на другую, нужно было просить его отвезти меня в мою съёмную комнатку. Но я не беспокоилась об этом, а Даня не догадался. В тишине, не коснувшись друг друга ни разу, мы добрались до его пустой квартиры и остались уже наедине. Прикоснулись друг к другу, только когда обнялись в постели и уснули, так ничего и не обговорив.

13 ноября, пн

Мне приснился сон, как отголосок моей совести, которая не могла спать, несмотря на то, что поступила я без сомнений правильно. Мне снилось то утро, по кускам. Снилось то, что уже произошло, а именно то, что въелось в мою закомплексованную голову.

Спускаясь вниз по моему телу с поцелуями, Артур остановился на животе и прикусил зубами кожу над пупком.

– Расслабься, выдохни, – мягко сказал он. – Со мной ты можешь быть настоящей, ты невероятно красива. – Мужчина снова вонзил зубы в кожу, на этот раз ниже пупка, а потом впился губами в самое чувствительное место, не затратив ни секунды на его поиски.

Эта часть сна мне приятна, сквозь сон я чувствую, как внизу живота начинается зуд, понимаю, что как только проснусь, обнаружу между ног влагу. И я не просыпаюсь. Мужчина возвращается с поцелуями, но на этот раз не заостряет внимание на моём животе, не кусает, но и не целует. Только когда он оказывается со мной лицом к лицу, я вижу Даню, его строгий взгляд и разомкнутые губы, ломаные линии которых стёрлись от поцелуев, порозовели и сделались мягкими.

Открыв глаза, я не могла назвать этот сон кошмаром, но я задумалась. Что пыталось донести до меня моё подсознание? Укоряло в моей безнравственности или заставляло помнить о согрешениях Дани?

Я слышала, как он подошёл и опустился на краешек постели. Уже снова провалившись в сон, почувствовала, как Даня скинул с моей шеи прядки волос и, едва касаясь кончиками тёплых пальцев, провёл по коже до плеча. Первой моей мыслью была: «нужно сходить в парикмахерскую, раз волосы снова ложатся на плечи». Лишь потом я расплылась в счастливой улыбке и уже не хотела тонуть в теплом сне, потому что утонула в этой нежности. Стоило мне подумать, что этот мужчина ещё не был настолько нежен со мной, как он опустил к моему плечу прикосновение губ, окончательно захлестнув меня чувствами.

– Замечательный сон. – Вырвались из меня слова, прозвучав скрипуче ото сна.

– Спи, – тихо шепнул он. – К вечеру вернусь.

– Посиди со мной ещё минуту. – Я потянулась и отыскала его руку, чтобы прижать к своей щеке. – Иначе потом я проснусь и сама себе не смогу доказать, что твоя нежность случилась наяву, а не приснилась мне.

Он исполнил мою просьбу, остался. Придвинулся ближе и обнял за плечи. Мы провели в тишине это время, пока Даня после тяжёлого вдоха не заговорил:

– Я пришлю людей, чтобы ты с ними отправилась в свою квартиру и забрала вещи.

– Почему это звучит как приказ? – нахмурилась я и оторвала голову от белоснежной подушки. – Разве ты не должен спросить, хочу ли я к тебе переехать? Может мне не хочется жить с тобой в пустых комнатах? – окинув прищуренным сонным взглядом белые стены, я вспомнила ряды пожелтевших лилий, которые была счастлива больше не лицезреть.

– Зачем ты возмущаешься? – он сверкнул веками. – Зачем? Если ты согласна остаться со мной в пустых стенах так же, как я готов переехать в твои десять облезших метров?

После этих его слов мне уже не хотелось пояснять, что возмущаюсь я не из-за переезда, а из-за грубой подачи. Чувствуя, как глаза горят от зарождения слёз, я кинула голову на подушку, снова прижав к себе его ладонь:

– Мне не нужны люди. Мне не нужна машина. Все мои вещи помещаются в один чемодан.

– Начнём с того, что если ты со мной, то всегда должна быть с людьми.

– Думаешь, как только твои враги узнают о нас, сразу бросятся похищать меня?

– Пойми одну очень простую вещь. – Даня выпутал свои руки из моих нежностей и поднялся с кровати. – Нет таких людей, которые захотят тебя похитить, чтобы шантажировать меня. Есть только те, кто из мести мне захочет убить тебя.

Не желая видеть на лице Дани осадок горечи, я зарылась лицом в подушку с ароматом его кожи.

– Тогда получается парадокс. – Я говорила сама с собой, подушка отвечала мне эхом. – Мне нужна охрана на случай, если все прознают, что мы вместе. Но если у меня появится охрана, все поймут кто я для тебя.

– У нас нет правильного варианта.

– Ладно, с этим понятно. – Я вынырнула из подушки, чтобы он отчетливо слышал мои слова. – У меня есть условие. Хотя скажу честно, я не откажусь от тебя, если не согласишься. Но я разочаруюсь в тебе.

– Я слушаю. – Даня пристально на меня смотрел, чуть нахмурившись.

– Ты не заставишь меня бросить работу.

– Рита, – начал он, отрицательно мотая головой.

– Даня, так всегда было, понимаешь? – перебила я. – Со мной поступали так всегда. Убеждали в безопасности. Давали защиту, отучали стоять за себя. А потом бросали как собаку на бойцовской арене, без каких-либо навыков драться. Я больше не позволю никому так со мной обойтись. – Мне пришлось опустить глаза, чтобы не показать ему проснувшуюся жалость к себе. – Я хочу стоять на твердой земле и быть готовой к землетрясению. Не давай мне защиту, которой можешь лишить, когда я уже разучусь драться.

– Рита, – он мягко произнес моё имя, чтобы я подняла взгляд и продолжил: – Единственное, чего я не могу тебе обещать, это защита.

– Не можешь, не обещай. – Улыбнулась я не без горечи. – Просто скажи мне, что я комфортно могу находиться в твоей квартире.

– Можешь. – Он хмуро сдвинул к переносице тёмные брови. – Но что ты имеешь в виду?

– У тебя здесь пусто настолько, будто другого тебе и не нужно. А мне необходимо что-то кроме стула и подоконника.

– Можешь притащить что угодно, купи что захочешь. Мне не нужны вещи, но и мешать мне они не будут.

– Уверен? – я приподняла брови, но тут же вернула лицу обыденное выражение. – Кого я спрашиваю. Если произнес, значит уверен.

Даня ответил мне лишь улыбкой, слегка удивлённой, будто я прочла его мысли.

Этим вечером мой чемодан перебрался из облезших пожелтевших стен в белоснежные. Я поселила его в спальне, возле своей стороны кровати, и не спешила разбирать. Размещать вещи было попросту некуда.

В первое время я думала, что мне срочно нужен шкаф, большой с вешалками и зеркалом в полный рост на дверце. А ещё прикроватный столик, чтобы держал на себе мелочевку. Подставка для обуви в прихожую. А в ванную срочно требовался шкафчик для чистых полотенец и скромной коллекции моей косметики.

Я не думала о пресловутом декоре, не собиралась тащить в жизнь Дани вазы, пылесборники, или пледы, приятные на ощупь и абсолютно бесполезные на деле. Но мне казались необходимыми привычные вещи. На кухне я не знала, куда себя девать и потому бегала по мыслям. «Нужна маленькая сковородка для зажарки. Нет, лучше сотейник. Кастрюля слишком широкая, нужна поменьше. Миксер, этой кухне нужен миксер! Почему все ножи такие огромные, будто здесь мясной цех? Разделочная доска из бамбука слишком тяжелая, нужна другая, эту я не могу удерживать на весу больше пяти секунд. Я привыкла пить из большой кружки, нужно купить красивую вместительную кружку!».

В его квартире почти не было света. Электричество и розетки были, а вот яркий свет только в ванной и туалете, в виде светодиодных полос на потолке. Ещё несколько таких светилось в кухне, в спальне и вдоль плинтуса в коридоре. Я бы подумала, что из-за его работы и образа жизни люстры и лампы просто отсутствуют за ненадобностью, ведь ночью он дома не бывает, а днём в квартире светло от широких окон. Но слишком много совпадений теперь сошлись в моей голове в сумасшедшую теорию.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я начала привыкать к пустоте. Точнее не так. Пустота не ощущалась, ведь всё заполнял он. В какой-то момент я стала ругать себя за то, что снова утопаю в человеке. Во все свободные склянки своей души, которых скопилось предостаточно, переливаю его значимость. Каждый сосуд наполняю лишь одной материей. Снова наступаю на те же грабли – перемещаю ось своей жизни в сторону мужчины. Как же это по-человечески! Руководствуясь оптимистичным наставлением «теперь-то такого точно не случится, на этот раз всё по-другому», делать то, в чём клялась себе больше не повторяться.

Не давал мне покоя один вопрос. Если я заполняла вакуум им, то чем же он заполнял пустоту до меня?

– Ты подумала, что тебе нужно купить из мебели? – спросил он, бросив взгляд на мой черный чемодан в светлом пространстве.

– Мне нужно слишком много всего, и как будто бы проще остаться без ничего. – Пожала плечами я, сидя на широком подоконнике, скрестив ноги.

Даня, только что вернувшийся домой, стянул с ног ботинки, выбрался из-под опеки серого свитера и добрался до меня. Не сказав ни слова, прижался, окутав меня руками, и облегчённо выдохнул тяжесть. От него пахло горечью шоколада, пеплом, выцветшим парфюмом и отдавало привкусом утомительного дня.

– Ляжешь спать? – спросила я, чувствуя его усталость на своей коже. В ответ он кивнул головой. – Во сколько поедешь в Опиум?

– Сегодня не поеду. – Удивил он ответом.

– Как это? Ты ведь живёшь там.

– Один день справятся без меня.

***

Насколько меня бесила его молчаливость, настолько же она приходилась мне по душе. Ведь ему ничего не оставалось, кроме как слушать меня бесконечно. И я говорила. Говорила всё, что держала внутри эти годы. Неинтересные истории, в которых не было ни начала, ни конца, ни морали. Мои соображения по поводу жизни, мои догадки на тему существования, моё отношение к миру. Всё это ему приходилось слушать, но я не сомневалась, что он не просто слушает, а слышит. Его глаза отвечали мне, уголки губ дергались в сдержанных улыбках, движения ломаных бровей заменяли возгласы удивления, а хмурые морщинки являлись возмещением слов недовольства. И очень редко, когда я всё же настаивала на том, что хочу знать его мнение, Даня говорил. Его голос разливался по стенам и плескался волнами по полу.

Эти два дня показались мне бесконечными. Мы провели их среди пустых стен, вместе готовили еду, ели, валялись в широкой постели, довольствуясь объятиями, нежными касаниями, но не переходя к большему, и опять говорили.

Насколько меня бесила его молчаливость, настолько же приносили умиротворение его редкие речи. Особенно ценны были те секунды, когда он поддерживал мои изречения поцелуем. Плавно потянувшись, опускал губы на моё тело, в места, в какие раньше никто не считал нужным меня целовать. Изгиб шеи под самой мочкой уха, впадинки на ключицах, косточки на бёдрах, всегда теплый кусочек кожи на внутренней стороне бедра. Моя спина стала своеобразным листом для его ответов, поскольку чаще всего я лежала на животе, вцепившись в подушку, а он сидел рядом на постели.

– Дань, – я повернула голову в его сторону, мои волосы противно зашелестели по подушке. – Можешь упрекнуть меня в любопытстве, но я хочу спросить.

Он встретился со мной взглядом, давая разрешение моему любопытству выбраться из клетки.

– Если это ничего не значит, то это самый глупый вопрос, который тебе когда-либо задавали, но всё же. – Я повернулась набок, потому что моя шея намеревалась затечь во время длительных рассуждений. – Заметила, что тебя не окружают лампочки. Наверно это бред. – Я старалась уловить на его лице хоть какую-то реакцию. Меня бы устроила и злость и усмешка, но Даня оставался каменным. – Ладно, в клубе. Последнее слово техники, светодиоды и прочее. Но ни в одной подсобке нет плафонов, хоть они обошлись бы дешевле в несколько сотен тысяч. И вот в квартире, где установлены простецкие кнопочные выключатели, дешёвые счётчики и электрические щитки, вместо люстр – ряды светодиодных подсветок. А в подъезде над входной дверью патрон просто вырван под корень. На других этажах они есть, плафоны с обычными лампами. – Под конец моих размышлений в его взгляде всё же затесались неопределенные чувства. – Мне показалось? – спросила я, чуть прищурившись, будто боялась взрыва напротив.

– Меня раздражает твоё любопытство, – тяжело вздохнул он, будто впервые сообщал мне это, – но я восхищаюсь твоей наблюдательностью.

Улыбка велела моим губам растаять от его слов. Но я тут же испортила момент, погрузившись в раздумья. Мыслей на счёт причины этих его странностей у меня была туча. От глупого варианта, где в детстве он засовывает в рот лампочку, поспорив с одноклассниками, до страшной картины родительских наказаний, связанных с темнотой.

– Прекрати. – Вдруг велел он.

– В этом вся я. Не могу не думать. – Мои брови виновато подползли к переносице. Даня улёгся на спину, удобнее уложил голову на подушке и начал для меня рассказ:

– Есть такой способ избавиться от нежданных гостей. Здание обесточивают. От лампочки отделяется колба, в неё засыпают горючую смесь и возвращают в патрон. Как только враг в здании, щёлкают рубильником и наслаждаются световым шоу.

Я поняла всё ещё в начале рассказа и не смогла себя сдерживать. Как только Даня договорил, я прислонила ладонь к обезображенной груди и подняла вопросительный взгляд к его лицу. Он едва заметно кивнул и утвердительно моргнул.

Сначала я не могла понять, как взрыв мог оставить столь чудовищные шрамы на теле и совсем не затронуть голову, лицо. Но буквально спустя несколько секунд меня осенило, что очертания внизу напоминают силуэт головы, а сверху ровные и угловатые. Как если бы Даня спускался вниз по лестнице, идя за кем-то, когда это случилось. Меня моя догадка устроила, я не стала спрашивать, но мне захотелось знать другое:

– Ты отомстил? – По его дрогнувшим векам я поняла, что Даню удивил мой вопрос.

– Да.

– Нашел более изощрённый способ?

– Нашёл. – Он улыбнулся, но в этом жесте вовсе не было веселья.

– Так значит, это было очень давно и останется с тобой навсегда?

– Как и все твои шрамы. – Его рука притянулась к моему виску и теплом улеглась на дефект. Это чувствовалось так, будто тепло не в силах залечить рубец на коже, но способно исцелить увечье в душе. Я подвинулась ближе и улеглась щекой на расплавленный шоколад, зная, что когда подниму голову, на моей коже останется временный оттиск этого узора.

Этой ночью меня настиг очередной сон. На этот раз я будто смотрю на всё со стороны. Смотрю на себя, прильнувшую к пепельно-серому столу животом, грудью и щекой. Мы обе тяжело дышим, обе чувствуем, как Артур стискивает кожу на бедрах, обе ощущаем эту накрывающую волну, которая вот-вот ударит и постепенно отступит, рассеется. Но мужчина не позволяет этому так скоро случиться, останавливается, но член не вынимает.

– Подай мне мой телефон. – Со сбившимся дыханием обращается он ко мне. Я отлипаю от стола, облизывая пересохшие губы. Чувствую, как изнутри горят мои щёки, а сердце пульсирует слабее, чем область между ног.

– Я сделаю фото. – Сообщает Артур, когда телефон оказывается у него.

– Мне развернуться и улыбнуться?

– Нет, – тихо смеётся он. – В моих глазах уже великолепная картина.

Я возвращаю щеку на место, но укладываюсь чуть левее, там поверхность стола прохладная и сухая. Артур опускает руку мне на поясницу, и я догадываюсь, что он прикрывает пикантности для кадра. Я не слышу звука съёмки, но телефон оказывается на столе недалеко от моего лица, с компрометирующим фото на экране. Раздумываю, специально ли мужчина оставляет его передо мной. Чтобы я одобрила? Или чтобы почувствовала себя шлюхой? Не успеваю подумать об этом во сне, и приходится размышлять наяву.

Я задалась вопросом, долго ли мой мозг будет мучить меня, напоминая эту низость во всех подробностях. Даже то фото я помнила идеально. Картинка стояла перед глазами, впечатавшись в память. Вид сверху на мою спину, покрасневшую от касаний. Спутавшиеся волосы на плечах, которые на фото кажутся темнее, чем есть. Мой профиль с распахнутыми для вдоха губами. Руки, уцепившиеся за серый стол, как за отвесную скалу, с которой я падаю. Мне запомнилось даже расположение ноутбука и черных папок со стола, а главное – кусочек вида из панорамного окна. И кричащие часы на запястье Артура, которые закрывают как раз то место, где его член касается меня.

Мне вдруг стало любопытно, живёт ли это фото до сих пор. Быть может оно осталось у Артура, и он разглядывает его каждый вечер, чтобы ощутить своё превосходство. Но меня беспокоило не это. Я задумалась, нет ли этого кадра в телефоне Дани.

В комнату заглянуло солнце, тени поползли по стене, их догнали света. Повернув взгляд на соседнюю подушку, я увидела его лицо. Мое внимание забрали на себя его губы, приоткрытые и расслабленные, какими редко бывают вне сна. Он укутался в одеяло так, будто оно способно защитить от любой опасности.

Губительные мысли больше не позволяли мне уснуть, да мне и не хотелось спать, в предвкушении продолжения сна.

Я ощущала потребность избавиться от картины в голове, и мое тело уже дало мне подсказку как это осуществить. Пару минут я размышляла, стоит ли тревожить Даню. Он, будто почувствовал на себе пристальный взгляд, стал ворочаться. Тогда я, ощущая, как по моим бёдрам стекает сырость, заползла к нему под одеяло.

Стараясь не думать, что могу быть ему противна после случившегося, я провела ладонями по его бёдрам и принялась массировать через боксеры. Даня стал просыпаться, его дыхание изменилось, руки потянулись ко мне. На мгновение мне показалось, что он хочет оттолкнуть меня, но мужчина лишь помог мне избавиться от трусов.

Он не позволил моему рту выполнить всю работу, откинул одеяло, притянул меня вверх и перекатился так, что я оказалась под ним. Моё лицо вспотело, губы устали от напряжения и наверняка блестели от слюны и других выделений. Смотреть Дане в глаза было не так просто, даже после всех откровенных разговоров, но это было нужно преодолеть.

Он прижался губами к моим и скользнул языком. Мне нравилось, что он не брезглив. Я тоже не была такой. Казалось удивительным, что мы так подходили друг другу в постели. Одни и те же границы дозволенного, понятия того, что хорошо, а что плохо, предпочтения и темперамент.

Даня провел ладонями по моему телу и нежно убрал пряди со вспотевшего лба. Толчки его бедер при этом было вовсе не нежными, а мои стоны становились громче. Сперва я подумала о соседях, а потом просто забыла, что другие люди тоже живут свои жизни. Я не чувствовала подобного, когда была с Артуром.

Я старалась не сравнивать секс с этими двумя мужчинами, а точнее их отношение ко мне во время. С Артуром было хорошо, по крайней мере, моему телу. Но и душа не страдала. Разве что, совесть. Мы говорили. Он спрашивал, что мне нравится и старался угодить, будто это был его способ завладеть не только моим телом, но и разумом. Проникнуть и в него.

С Даней всегда было по-другому.

И сейчас снова говорила только я. Просила изменить темп или угол, словами и стонами давала понять, как мне хорошо. И невольно вспоминала то, что считал нужным сказать Артур.

Ты невероятно красива

В моих глазах великолепная картина

Наверное, это было лестью.

Даня никогда не произносил ничего подобного. Мне хотелось верить, что он просто не умел говорить комплименты, что в его голове просто не было сладких слов. В противовес этому в памяти ещё сидели его оскорбления в адрес моей фигуры и вряд ли они быстро забудутся.

Я не могла судить Даню за его несовершенства, шрамы и рубцы, потому что он их не выбирал. Его выбором был спортзал для тренировки тела и духа. Я не понимала, как он находил желание и время. А мои несовершенства, которые мне не нравились, были моим выбором, моей ленью и слабоволием. Я хотела знать, судил ли он за это меня.

Конечно, мне хотелось услышать хоть парочку красивых слов, хотя очевидная лесть расстроила бы меня так же, как и отсутствие похвалы.

Правильным было вообще не зацикливаться на этом и отдаться ощущениям.

Я никогда бы не подумала, что на моем теле так много чувствительных мест, кроме очевидных. Касания его пальцев на моих губах, на шее над пульсом ощущались так же прекрасно, как и между ног. Я никогда бы не поверила, что игра губ и зубов на сосках может пробудить такой сильный зуд где-то совсем в другом месте на теле.

Я приподнялась со спины, чтобы быть ближе, чтобы слизать с его шеи каплю пота, в которой отражалось солнечное окно. Он позволил мне оседлать его бедра и хотел лечь, но я не отпустила. Впилась руками в его плечи и крепко прижалась, так, что моя потная грудь прилипла к его потной груди. Глаза Дани оказались так близко, слегка прикрытые от удовольствия, я видела в них своё отражение и пыталась рассмотреть лучше. Мне хотелось знать, какой он видит меня.

Он, будто прочёл мои мысли, немного отвернул нас от окна, спрятав меня в тень.

– Видишь меня? – тяжело дыша, спросил он.

Я нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду. Неужели он понял, что я рассматриваю себя в его глазах? И только по морщинам на его лбу я догадалась, что пришло ему в голову. Он спросил, не представляю ли я другого мужчину перед собой.

– Я вижу только тебя, но не всё могу мгновенно забыть. – Мы не переставали ритмично двигаться.

– Я сделаю всё, чтобы ты забыла, если хочешь. – Его хриплый голос приятно щекотал кости.

– Я хочу, но не знаю, что для этого нужно.

Он кивнул, будто я дала ему разрешение, и опустил губы к моим губам. Я не успела за них ухватиться. Они отстранились и снова легли, но чуть ниже, затем в уголок рта, к щеке, к другой и, наконец, ко лбу. Его губы были такими мягкими и тёплыми, как любовь, как лучший из способов забыть о чём-то ненавистном.