Глава 1
Части тела
Из Сашеньки: «Единожды женатый, кто тебе поверит».
В детстве Каспар решил, что не будет жениться. На всякий случай. Но постепенно понял, что это неизбежно, вроде армии или медосмотра. Он и в армию пошел, чтобы доказать себе, что не малахольный, но с браком было иначе. Ребенком он пытался приоткрыть ларец с семейными ценностями, но тот прикидывался интригующе пустым. Родители личным примером убедили его, что брак – емкая тема для анекдотов, и это единственное, что его оправдывает. Впрочем, отец, упражняясь в сером юморе, – для полноценной черноты оного папе не хватало основательности, – чувствовал себя отменно. Мать представляла собой немотивированное непостоянство: она меняла прически, одежду, посуду, собачьи подстилки, по возможности мебель и настаивала на переездах. Ее организм требовал перемен как основного витамина.
Она была любимым в округе парикмахером. Каспар много размышлял над тем, что означает «легкая рука», это магическое и едва ли не главное свойство в куаферном деле. Он часто как бы ненароком взвешивал материнские ладони или искал на них особые отличительные знаки. Но они скрывались не в статике, а в движении. В резковатой сноровке, в продуманной небрежности, в чем-то одновременно неуловимом для зрения и явственном для осязания.
Но правильной парикмахерше важнее иметь длинные, ухоженные волосы и красивую грудь. Это располагает: ведь к собственному телу спокойнее допускать тех, кого природа не обделила. Кто может поделиться красотами. Тут сапожник не может быть без сапог. Вот и вся мистика Полишинеля! А нарастающая луна и прочий фольклор для профи необязательны. С длинными волосами у матушки был порядок, – она их только успевала перекрашивать из воронова крыла через махагон в русый и платину. На тело тоже пожаловаться не могла – напоминала валькирию в миниатюре. И имя у нее было подходящее – Аврора. В общем, клиентура к ней шла день и ночь и в парикмахерскую, и домой, она стригла и укладывала с сосредоточенным упорством, никогда не отказываясь от подработки. Чужие и попутно свои волосы были для нее смыслом и хлебом насущным. Вырез ее белой блузки-поло был оккупирован заколками-защипами, которыми она по-хирургически точно орудовала, создавая очередной шедевр. В свободное от шедевров время мама готовила однообразно простые блюда – жареная картошка, куриный суп, бараньи котлеты, смотрела детективы, убеждала Каспара сделать стоматологическую карьеру и ругала отца.
Мать была карательной и волевой составляющей семьи. Отца Каспар совсем не боялся, и в его компании чувствовал интригующую свободу. На фоне матушкиной занятости отцовский образ жизни казался таинственным и аристократичным. Встречи на ипподроме (не существующем в маленьком городе!), ночные телефонные разговоры с понижением тона, портреты западных рок-звезд в его маленькой студии звукозаписи, где он, как выражалась мама, вершит свои «темные дела»… – все это вкупе со смуглым обаянием создавало необычную харизму. К тому же отец был красив. Когда он сел в тюрьму на шесть лет, мать позвонила своей сестре и устало сказала:
– Я тебе говорила, что он подлец. Выбрал такой неподходящий момент. Мы на мели, а он…
Сестра – а для Каспара она была тетей Гулей или просто Айгуль – не вняла. И она, и все матушкины подруги находились под обаянием симпатяги. Хотя тетка была умнее всех, даже влюбленность в свояка не мешала ей шумно сочувствовать матери:
– Рорик, мы найдем тебе другого мужа. Перспективного архитектора.
Сама Айгуль побывала замужем три раза, но мятущаяся ее душа не знала покоя.
Братьев и сестер Каспару заменяло общество Шерифа. Крови колли и немецкой овчарки в нем так удачно смешались, что создавалось впечатление удачно выведенной отдельной породы. Жизнерадостного пса привела Айгуль, имя ему придумал отец, предрекая свои проблемы с властями, кормила и чесала мама, а любил и выгуливал Каспар. Любил больше, чем кто-либо, или ему так казалось: он ведь относился к Шерифу, как к родне. Правда, порой Каспару не хватало в нем субординационной этики – беспечный четвероногий одинаково радовался всем домашним, а также чужим или одинаково всех игнорировал, в зависимости от ситуации. А ведь мог бы эмоционально выделять своего наперсника по затеям – все-таки в семейной иерархии Каспар мыслил себя непосредственным начальником над четвероногим. Причем начальником попустительствующим: любимейшей провокацией коварного дитяти было утреннее приглашение нарушить «диванное» табу. Шерифу запрещалось взбираться на человеческое ложе, и он не претендовал. Но Каспар сладостно и упорно вводил его в искушение, давая каверзную команду. Пес навострял локаторы и умильно наклонял голову, призывая прекратить испытание. Делал вид, что не понимает, чего от него хотят, тихо скулил от пытки соблазном и в конце концов одним легким и резким прыжком перечеркивал все условности воспитания.
Шериф всегда был опечален своим моральным проигрышем…
В отцовском исчезновении из жизни семьи была некая симметрия: когда он загремел в тюрьму, сыну было шесть лет, и отсутствовал он тоже шесть лет. Эти годы прошли в странном спокойствии. Этакая грусть в ожидании справедливого исхода, притом что воздаяние за печаль кем-то гарантировалось. По всем предметам Каспар успевал равнодушно хорошо. Это было время, когда самыми могущественными чародеями казались официанты. Они выполняют изысканные гастрономические желания и берут за это огромные деньги. Официанта Каспар видел раз в жизни, когда Айгуль с очередным мужем пригласили оставшуюся без кормильца родню праздновать чей-то юбилей. Юбиляра Каспар совершенно не запомнил. Зато молодой человек в галстуке-бабочке с непроницаемым лицом адепта вражеской разведки произвел неизгладимое впечатление на неокрепшую детскую натуру. Вот он, долгожданный шпион, приплывший из-за моря, которого так жадно ждала детвора маленького городка! Маленький городок – это неделимая мыслеформа из прошлого, как простое число, которое делится только на единицу или на само себя. Не распространяемая тема – и без слов все ясно.
Маленький городок был прекрасен своими закоулками и низким сиреневым небом, в котором обитали липкие неопрятные комья космического пластилина. По мнению Каспара, именно облака, а точнее, их форма являются единственным доказательством наличия Высшего Разума. И еще море, конечно, в котором вечно нельзя было купаться. Зимой холодно, и летом холодно. Были теплые дни, но их по пальцам пересчитать. Например, когда вернулся папа. Долгожданное гарантированное чудо приветствовала природа.
В отсутствие «подлеца» мать бережно поддерживала его авторитет и отпустила ему все грехи.
– Папа пострадал за другого человека. Папа ничего плохого не делал.
То же самое говорилось подругам и знакомым. Ореол мученика вкупе с располагающей внешностью подняли рейтинг вершителя темных дел на первые строки местного хит-парада. Отца теперь величали не иначе как Сашенька. Каспар впервые возгордился своим необычным именем: ведь его назвали в честь рано умершего прадеда по отцовской линии.
Вернувшись из тюрьмы, отец застал Каспара окрыленным будущим предназначением. Тот пережил увлечения моделированием, резьбой по дереву, легкой атлетикой, футболом и понял, что всем перечисленным он еще в жизни побалуется, но его истинное призвание – ветеринарное дело. При школе был открыт живой уголок, которым руководила энергичная метресса биологии. Каспар и несколько ребят немедля вступили в зоологическое братство. Для обыкновенной школы заштатного города масштаб затеи был не мелким: в небольшом загоне, выстроенном на скорую руку, обитала даже пожилая косуля, забредшая из ближних лесов. Кроме нее, самой крупной подопечной, были взяты в оборот лисенок, кролик, белка (очень самодостаточное создание), сурок, щенок и группа мелких грызунов. Сашенька не мог оправиться от удивления: ведь он планировал для отпрыска немного иную карьеру. Но, уповая на бренность детских мечтаний, оставил Каспара в покое. Ему хватало забот о себе. К счастью, его взял к себе в магазин старый друг дядя Марик. И папа нырнул с головой в новые приключения. Утром одновременно включал радио, кофемолку, электробритву (борода должна была иметь строгие контуры). Очертить ее границу Сашеньке еще дозволялось, но саму бороду стригла и холила только Аврора. Все-таки мастер своего дела! Она даже пыталась умаслить брутальную растительность благовониями, но это отец считал перебором. Матушка с пониманием отнеслась к Сашенькиному крену в щегольство, пусть-де залижет тюремные раны. Кофейный дух благотворно влияет на неуступчивых. Аврора терпеливо сносила поиски подходящего галстука цвета увядания. А лучше пьяной вишни!
– Сегодня мне нужно обаять одну девушку от тридцати до шестидесяти… Надеюсь на милосердие зрелости. Но… ты же знаешь, как мне нужна ассистентка! Мужчины доверяют женщинам, женщины тоже доверяют женщинам. А мне надо выглядеть безупречно, бе-зу-пречно. Считай, что у меня первый бар Наташи Ростовой!
У Каспара зародилось стойкое ощущение, что самые важные посты на Земле занимают строгие девушки-старухи, непримиримые к погрешностям бороды. Наиважнейшая задача в любом деле – обаять стражниц-монстров, охраняющих неведомые сокровища. И казалось очевидным, что сам Каспар, достигнув определенного возраста, тоже научится папиным уловкам. Правда, неизвестно зачем. Но в этом и прелесть: одно дело, когда маленькому человеку кажется, что к тридцати годам у него, само собой, будут жена, дети, квартира, скипетр и мантия. Это обычный путь земных иллюзий. Но совсем другое дело – уверенность во врожденном умении. В способности к процессу вне зависимости от того, принесет ли он материальное благо или нет. Такая уверенность – приданое от Бога, с которым не пропадешь.
Притом что, как ворчала мама, отец «взялся за старое», семейство никак не богатело. А ведь темные дела вроде как приносят больше прибыли, чем светлые, так говорят все. Значит, отец чист, успокаивал себя Каспар, и брал велосипед напрокат. Его восхищала возможность брать что-то на время. Он не был одержим собственническими страстями. Ему нравилась смутная власть спасителя. От того и тяга к врачеванию. Мама парадоксально поощряла Каспарово кредо:
– Вот, может, и вправду станешь доктором. Стоматолог – очень нужная профессия. Занимайся, милый… – и давала с собой кулек печенья, чтобы детвора устроила чинное чаепитие и обязательно угостила добрую зоологическую фею. Чтоб и она зубы попортила – сыночку больше работы будет…
Каспар совершенно не желал быть дантистом. Он только потом понял, что мать имела в виду статус и обеспеченность. Но у мамы были и другие приоритеты. Например, она любила Лермонтова.
О тюрьме отец старался не вспоминать. В Каспаровой голове заточение родителя укоренилось как неизбежная издержка его многотрудной стези. Ведь папа называл себя «партизаном экономической свободы». Обыденных ярлыков, вроде «цеховик» или «фарцовщик», Сашенька избегал. Тем более тех, что намекали на противозаконность. Тем более что он не был заправилой в этих затеях, а только ироничным, как и полагает жанр, оруженосцем. Каспар среди своих сверстников ревниво оберегал отцовскую репутацию. Точнее, бдил – случай вступиться представился, но позже и в стане чужаков. Его окружение уважало импозантного сидельца с неравномерно поседевшей бородой. Если приглядеться, то можно было заметить, что она полосатая, как тигровая шкура. Однажды Каспар услышал, как девочки шептались о ее красоте. Наступала новая эра отцовского успеха: на смену матушкиным подругам приходили Каспаровы одноклассницы. Воистину Сашенька был непотопляем.
Аврора тоже была непростым корабликом. Популярность мужа она принимала с ироническим стоицизмом, нередко советуя обратить свою благосклонность к кому-то из достойных претенденток.
– Вот она бы тебе подошла, Сашок, – заводила речь матушка об очередной одинокой мечтательнице.
– Она – ничего. Задроченная разведенка, неправильный прикус, квартира малогабаритная, образование высшее. Бывает хуже. А еще кто у тебя на примете? Нужно ознакомиться со всем списком, прицениться. Нет в тебе систематического подхода, Рора…
Отец любил подчеркнуть их с матушкой интеллектуальное неравенство. Но, полагая мужчину более высокоразвитым существом, чем женщину, во многом он оставался консерватором и любой союз разнополых людей считал мезальянсом. Такая аксиома приводила к его полной пассивности по части возможных адюльтеров: зачем менять шило на мыло? Каспар, конечно, не мог поручиться за Сашенькину верность, но мама никогда не упрекала отца по этой части. Точнее, она была изначально готова к «левым» неприятностям и, готовясь к неизбежному, торопила его. Это – свойство всех самолюбивых натур. Но гораздо живее она интересовалась другим неизбежным, а именно будущей женитьбой сына. Профессию она для него уже выбрала, но не была уверена, что сможет с такой же легкостью решить матримониальную задачку. Словом, Каспар рос между двумя полюсами. Отец проповедовал тщету семейных уз, матушка – их сакральность. Ни тот ни другой не следовал своей философии: Сашенька не удалялся с посохом к обетованной свободе, Аврора не берегла свои кандалы. Оба хотели, чтобы за них осуществил декларируемое отпрыск.
А Каспар никак не мог понять, почему вокруг свитого гнезда столько шума. Внутри него сплошная обыденность. Лишь Новый год да матушкин день рождения могли с натяжкой претендовать на роль семейного праздника, куцего фейерверка жизни: семья в сборе, сдобренная гостями, и великая радость, если кем-то из сверстников, – обычно сыном Айгуль. Руслан на два года старше и лет на десять порочнее. С годами разница и в возрасте, и в порочности не менялась. Но Каспар был очарован не порослью запретного, а всего лишь сладостью совместного хулиганства. Во всяком случае, так было, пока хулиганства у кузенов не стали слишком разниться.
А что же до дня рождения отца? Он никогда не отмечал его дома, уходил к тем, кто тоже вершит темные дела. К дяде Марику, например. А тот уже успокаивал Аврору, звонил и отчитывался о чинном ходе праздника. Матушка успокаивалась, потому что Марик был не просто таинственным теневым воротилой. Он окончил университет, исполнив волю родителей-физиков. Он цитировал Лермонтова – про камень в протянутую руку. Подарил Авроре итальянские сережки. Огнестрельную дыру в его черепе закрывала титановая пластина. И однажды он был Дедом Морозом и пришел поздравить Каспара. От Деда Мороза пахло тмином. И чем-то еще. Он вручил Каспару магазин от пистолета ТТ, наказав стрелять только в Господа Бога (его все равно не достать, а Каспар еще и добавил про себя: «Тем более что он злой»). Авроре достались сережки, а Сашеньку наградили мужским ароматом.
– Тебя давно надо было огуччить!
И семья в кои веки была единодушна в своих симпатиях, хоть отец и с подозрением относился к благовониям. Про Гуччи, кстати, Каспар тогда слыхом не слыхивал. Но понял однажды, что сел папа из-за Марика.
И какой можно было сделать вывод? Семья маленькая и разрозненная, а мир огромен и един. Но, в сущности, они очень похожи, колесики и шестеренки их внутренних механизмов работают одинаково. Отец и мать с Каспаром, но редко, чтобы оба сразу. В мире примерно так же: редко-редко составляющие нашего «я» в сборе и все довольны происходящим. Человек словно морковка, нарезанная соломкой для плова. И он привык радоваться частями. Легкая рука, тяжелое сердце…
Глава 2
Десять слов
Из застольной болтовни Сашеньки: «Знаете, почему Аврора за меня вышла? Потому что, по чувашским поверьям, незамужняя девушка после смерти становится женой злого бога. Женщины выходят замуж, чтобы избежать, а не приобрести».
О сердце никто и не думал. А оно подвело Аврору. Плата за легкую руку. Она умерла от приступа прямо на работе. Так уходят жители энциклопедий, – актеры, ученые, прочие ВИПы, – Каспар потом много читал об этом. Даже слишком много, потому что искал объяснений. Уход матери напоминал падение гири в колодец, за которым не последовало всплеска. Если бы Каспар дал этому всплеску произойти в недрах сознания, то, вероятно, повредился бы рассудком. Сработал защитный механизм, и всплеск раздробился на брызги, растянулся в бесконечности. Отец это объяснял эволюционно: Каспар, как единственный потомок матушки, должен был выжить и дать здоровое потомство, поэтому его пятнадцатилетний организм включил аварийную систему на полную мощь. Пятнадцать лет – хрупкий возраст. И отец сделал все, чтобы трагедия не искалечила единственного потомка. Но, как выяснилось однажды, Сашенька относился к продолжению рода куда небрежней, чем казалось.
Эта досадная мелочь долго была в тени. Полгода мир целиком затмевала потеря. Каспар даже не садился на кухонный стул, где Аврора позволяла себе краткое вечернее бездействие – чай с рижским бальзамом, крошки безе на коленях, остановившийся взгляд. Труднее было с одеждой, ведь накануне смерти она постирала, погладила и уложила в безукоризненном порядке Каспаровы рубашки. Теперь они хранили эфемерные отпечатки ее драгоценного поля. Носить их и швырять в стиральную машину все равно что ранить белую верблюдицу. Максимум, что позволял себе Каспар, – это прикоснуться к аккуратным стопкам щекой. Этот жест держался в строгой тайне и был припасен для самых острых приступов животного протеста против смерти. Стараниями тетки Каспар теперь одевался только в наследство Руслана…
Аврора ушла, оставив нечесаной двухнедельную очередь на стрижки, укладки и разные перманенты. Дамы сожалели, но к сочувствию примешивалась досада. Кто же их теперь будет стричь?! Они оплакивали Аврору как прикладной механизм. Тогда Каспар понял еще одну причину, по которой матушка желала ему медицинской карьеры: врач – фигура, несомненно, более величественная, чем парикмахер. По доктору скорбели бы глубже, – так казалось… Хотя и это заблуждение, потому что хорошему врачу попросту не прощают внезапную смерть. Но об этом Каспар узнал значительно позже. Пока же он уходил в горькую грезу о том, что однажды дверь откроется и войдет живая и невредимая, с идеальной прической… – настолько архитипичная фантазия для скорбящего, что когда-нибудь за счет мысленного резонанса поколений она непременно материализуется у одного из жителей Земли. Сашенька молниеносно отправил сына к Айгуль, но еще не пришло ее время, когда она сыграет свою роль в жизни племянника. Руслан как раз умотал на лето, и что Каспару было делать с теткой, которая в порыве утешений ложилась к нему на постель и заливала слезами подушку?! А еще к ней приходил неприятный мужчина с бородавкой на шее, которую хотелось отколупывать, не торопясь думая о чем-то своем… Гуля представляла его как архитектора. Не того ли, которого хотела приискать для Авроры? Было совершенно не ясно, что делает архитектор в таком глухом месте. На памяти Каспара в городе не то что строили, но даже сносили медленно. Архитектор был явно неперспективным и оттого неприязненным к миру.
В это черное лето двое ближайших друзей Каспара лишились невинности. Игорю Бекетову, по прозвищу Бек, открыла чарующий мир проводница поезда, а Денис Найденов – Найденыш – набрехал. Не хотел отставать, а фантазия била через край. Придумал себе рандеву с травести из местного театра. Она играла в детских спектаклях представителей некрупной фауны, а на елках из года в год подвизалась Снегурочкой. Сюжету нельзя было отказать в правдоподобии: Снегурка выглядела ранимой и податливой, а родители Найденыша были близки к скудным театральным кругам города. Убедительно соврать – это почти то же самое, что совершить наяву, потому к Дениске претензий не было. Друзья засчитали ему боевое крещение. Более того, Каспар не заметил, как сам увлекся гуттаперчевой актрисой и даже назначил своей воображаемой женой, которую как будто бы одобряет мама. Фантазии впечатлительного друга явились толчком для собственных. Хотя впоследствии, как это часто бывает, своим мечтам было присвоено право первородства. Он относился к ним как к долгу. Ведь теперь он обязан выполнить матушкины напутствия о благополучной женитьбе.
Это раньше можно было ерничать и фыркать, посылая свою будущую неведомую жену – непременно фурию с тремя подбородками – на Фолклендские острова. Матушка изобрела развивающую игру для повышения Каспарова кругозора: уж если он все равно издевается над матерью, так пусть по ходу дела изучит географию. Выбирали материк, в пределах которого Каспар мог удирать от постылой супруги. Задача – найти максимально удаленную точку от того места, где предполагаемая фурия находится в данный момент. Не бог весть какие правила, но названия столиц запоминались. Особенно увлекательно было носиться по Африке или углубляться в дебри островов, водя пальцем по географической карте. Попутно изучались местные особенности и государственное устройство. К тому же, «набегавшись от жены», Каспар начинал ее жалеть. «Присматриваться»: может, не так уж она плоха? И достойна ли мыкаться по людоедским уголкам мира, не нащупав руку помощи?!
Входил ли неожиданный эффект в тайный материнский умысел, неизвестно. Однако факт налицо – Каспар проникся сочувствием к немолодым женщинам. В его представлении немолодость начиналась лет с двадцати трех. Отчего он не жалел молоденьких? От них-то, поди, не бегают… Скоро он узнал, что ошибался.
Сашенька либо безмолвствовал, либо, уж если начинал говорить, слишком часто повторял слово «навсегда». «Да, теперь это уже навсегда…» стало любимым его рефреном. Он много говорил по телефону. А при встречах, наоборот, отмалчивался, во всяком случае, при тех, что происходили у него дома. Поначалу Каспар этого не замечал, прозябая у Айгуль, но время шло своим чередом. Настал учебный год, осень прокралась за воротник, отец научился готовить загадочный суп, который называл «Плавильный котел». Принцип прост: покромсать все наличествующее съестное в кастрюлю и приправить плавленым сырком. Изредка подавалась солянка «Короткие встречи» (имелась в виду встреча колбасы и консервной рыбы, которая ничем хорошим закончиться не могла). Попробовав однажды это гастрономическое бесчинство, Айгуль приняла меры – сообщила куда надо. И в дом зачастили с поздними визитами сочувствующие подруги Авроры. Но их атаки Сашенька отбивал грамотно и успешно. Никто не уходил в обиде, потому что от судков с борщами и завернутых в тряпочку капустных пирогов вдовец не отказывался. Это вселяло в данаек, дары приносящих, надежду. Надежду весьма зыбкую, потому что особое расположение ни к кому не выказывалось. Отец изображал благодарное смущение и мучительную неловкость. Дескать, сын переживает, не могу долго быть с тобой, сама понимаешь… Его понимали.
Это была ложь. Сашенька просто не хотел жениться, и драгоценный сын был ни при чем. С сыном, впрочем, хватало хлопот: он перестал учиться, прогуливал уроки, увлекся тиром и дурной компанией. На самом деле ничего особенного не случилось, Каспар просто изучал незнакомые ему доселе явления жизни, а отец сделал неправильные выводы. Он, как и матушка, торопил плохое. Раз сын пережил потрясение, так он непременно должен ступить на кривую дорожку. Не дождавшись систематических безобразий, Сашенька принялся за поиски тайных пороков. Искал сигареты, запах спиртного, звонил родителям Бека и Найденыша. Это была масштабная воспитательная кампания. Только источники темных сил, желающих завладеть душой подростка, отец искал не там. Между тем его собственными душой и телом тоже возжелали овладеть силы, которые надолго вывели из равновесия борца за чистоту нравов.
Однажды к отцу пришла дама, которая разительно отличалась от прочих претенденток. Ей явно не хватало уверенности в себе и были тесны туфли. Видимо, к этой уловке она прибегла, чтобы придать пикантности походке, ведь пикантность в данном случае прямо пропорциональна неудобству обуви. Правда, в остальном дама никак себя не приукрасила. У нее были тонкие растрепанные волосы, стянутые сзади детской резинкой с деревянными вишенками. Клетчатая юбка, громоздкий свитер с элементами ажурной вязки и спортивная сумка через плечо. Ее отличала удивительная дисгармония деталей. Шериф даже не вышел ей навстречу. Посолиднев, он стал очень избирательным.
«Типичная девушка от тридцати до шестидесяти», – подумал Каспар и решил, что дама пришла по делу. Правда, девушке катастрофически не хватало величественности и неприступности, коими должны обладать власти предержащие. Но ведь и на старуху бывает проруха! Деловой визит длился недолго и на сей раз без гостинцев. «Такая невзрачная, еще и не принесла с собой ничего», – поймал себя на неблагородной мысли Каспар, зайдя на кухню в поисках новых лакомств. Скоро он устыдился своих мелочных мотивов и упрощенного подхода к отношениям мужчин и женщин. Кулема пришла с сенсацией – она ждала от Сашеньки ребенка. Наступили очень трудные времена.
Отец и не подозревал, что за мужское обаяние придется расплачиваться так дорого. Ему казалось, что жизнь должна его как-то вознаградить за перенесенное горе. Ему было легко презирать узы брака, пока они оберегали его, как уютный кокон. Оказывается, Аврора не просто сама спасалась от злого бога, она еще и спасала глупого Сашу от злых женщин. От ужаса отца скрутил желудочный приступ. Была срочно вызвана Айгуль, которая выдержала сокрушительную истерику.
– Это не я! Я не делал ей ребенка. Я с ней и десяти слов не сказал! – причитал Сашенька, прижав к животу грелку и порываясь вскочить с дивана в болезненном возбуждении.
– Лежи уж, – толкала его, как неваляшку, невозмутимая Айгуль. – Для того чтобы сделать ребенка, десяти слов вполне достаточно.
Каспар ошеломленно гадал, что это за десять слов, которых достаточно для магического действа. Аврора внушила ему, что рождение детеныша, будь то человеческий младенец, щенок, тигренок, олененок, – самое лучшее чудо на планете. Каспар давно ознакомился с дворовой версией появления детей и наслушался чужих интимных впечатлений, но продолжал верить во вмешательство высших сил. И тут вдруг высшие силы выкинули такой фортель!
– А теперь рассказывай мне все подробно. Говоришь, она работает в бухгалтерии. Допустим, ты ее… где-то в подсобке, а адрес твой она узнала в отделе кадров. За это кадровичкам надо всыпать! – рассуждала вслух Айгуль.
Сашеньку подбрасывало от возмущения, но тетку этим было не пронять. Она заранее считала мужчин виноватыми.
Конечно, Каспара старались изолировать от любых обсуждений темы, но разве такое шило утаишь в мешке. Он активно подслушивал, но ясности это не прибавило. Отец никак не хотел ответить на роковой вопрос: «Ты был с ней?». Он считал его оскорбительным, неуместным и жестоким. Айгуль совмещала роли злого и утонченно злого следователя. Она то осыпала отца гневными упреками, то пила жидкий чай с мечтательностью застенчивого людоеда и вздыхала:
– В конце концов, у тебя есть полюбовный выход – жениться! Или предложить содержание на восемнадцать лет вперед. Это не так уж и страшно. Подумай сам, кого ты боишься – младенца, плоть от плоти. Может, он еще скрасит твою старость…
– Что ты несешь?! Как тебе не стыдно… – Сашенька переходил на обреченную ноту. – Ты знаешь, что я любил Рору. А она меня – нет. И я терпел. Я делал все, что мог. Как ты можешь предполагать, что какая-то больная сорокапятка может от меня забеременеть…
Сорокапятки – это совсем не то же самое, что задроченные разведенки. Это производная от магического сорокапятилетнего возраста, сулящего женщине любовную вспышку. Но 33 и 1/3 оборота нравились отцу больше (ассоциативный ряд – от канувшей в Лету подпольной звукозаписи), и потому он не мог причислить к этой достойной категории ту, что так его испугала. У страха глаза велики. И он переборщил. Даже Каспару было очевидно, что «роковая женщина» гораздо моложе. Настолько моложе, что уж, если на то пошло, вовсе не от тридцати до шестидесяти. Настолько моложе, что, похоже, попадала в Каспарову группу молоденьких. Сашенька же инстинктивно отказал шантажистке в фертильности. Это слово Каспар подслушал у Айгуль и козырял им потом среди дружков. Загадочное вельветово-фетровое звучание слова затмевало его смысл. Примерно такое же чувство возникает, когда выучишь стих на красивом непонятном языке, а только потом вникнешь в содержание. Оно может обескуражить, и тогда хочется вернуться обратно в неведение, оправдавшись погрешностями перевода. Так зреет призвание: тебе объясняют, что врач делает промывание желудка старушкам и разрезает мертвых, а ты веришь в неизреченную тайну предназначения.
Итак, отчаяние длилось сутки, после чего Айгуль решила принять удар на себя. Посмотреть в глаза чудовища в клетчатой юбке. Тем более что оно не замедлило появиться вновь. От волнения тетка представилась сестрой отца.
– Очень приятно. Ира, – ответила барышня с оттенком высокомерия, неожиданным в ее положении.
Напряженность встречи нарастала с каждой минутой. Старшие даже дверь забыли закрыть от детских ушей. Айгуль попыталась взять быка за рога, подняв вопрос о подлинности Сашенькиного отцовства. На что Ира, заикаясь от сознания нелегкой миссии, ответила:
– Я не из тех женщин, которых запоминают. Тем более такие мужчины, как Александр Юрьевич. Я не претендую на его внимание. Я просто хочу сообщить, что его будущий ребенок в опасности.
Айгуль заметно встревожилась, и с той минуты Каспар получил великолепную возможность наблюдать, как непоколебимая тетка постепенно переходила во вражеский лагерь. А что ей оставалось делать? Ира поведала печальную историю о том, что она живет с отцом и мачехой, которая мечтает упечь ее в психушку и лишить всяких прав на жилье. Отец под каблуком, дочь под колпаком… А ежели та еще и в подоле принесет, то малютку убьют в зародыше или сдадут в казенный дом. И к кому идти одинокой Ире, как не к заступнику Александру, да пребудет он в добром здравии?! По крайней мере, долг будущей матери сообщить ему о зловещем замысле против его кровиночки, ведь так?!
Айгуль растерянно переглядывалась с Сашенькой. Тот чесал бороду и старательно отворачивался к окну.
– Почему ты мне этого не сказал?! – Гуля пыталась вернуть его в остросюжетную реальность, но Ира отважно бросилась на амбразуру:
– Александр Юрьевич не знал. Я не стала ему говорить вчера. У него и так желудок разболелся. Простите меня за все.
Есть апофеоз немой сцены. Здесь же произошла сцена рыдающая. У каждого из присутствующих были свои причины пролить слезу, но за всех отдувалась падчерица. Каспар внутренне был готов отдать ей половину своей комнаты. Оставалось только догадываться, чем хотели поделиться остальные. Впрочем, тетка не заставила себя долго ждать. Она предложила собравшимся томатный сок, поставив на стол трехлитровую банку. И изложила гениальный план спасения: